№34 Николай ГОЛОВКИН (Россия, Москва) «Земный ангел и человек небесный»

Николай Головкин – поэт, эссеист, публицист. Член Союза писателей России. Член секции поэзии Московской городской организации Союза писателей России. Член Международного клуба православных литераторов «Омилия» (Украина): http://omiliya.org/  Родился 4 ноября 1954 года в Ашхабаде (Туркмения) в семье потомственных москвичей. Литературной деятельностью занимается с 1968 года. В 1977 году окончил факультет русской филологии Туркменского государственного университета имени А.М. Горького. В 2009 году награждён юбилейной медалью «55 лет Московской городской организации Союза писателей России:1954-2009». Публиковался в альманахе «Пушкинское кольцо-2010», журналах «Русский Дом», «ВЕЛИКОРОССЪ», «Элита России», «Клуб», «Природа и человек», «Наше поколение» (Молдова), газетах «Московский Литератор», «Вёрсты», «Гудок», «Россия», «Трибуна», «Русь Державная», «Русский вестник», «Московский железнодорожник», «Вечерняя Москва», «Наша губерния», на сайтах patriarchia.ru, pravoslavie.ru, fondsk.ru, «Одна Родина», «Русское единство», Русская народная линия, СТОЛЕТИЕ и др. В 2010 году стал лауреатом Международного Рубцовского конкурса «Звезда полей». Автор книг: «Поэтическое излучение» (стихи, 1994), «Свет в конце тоннеля» (стихи, эссе, рассказы1999), «Иван-чай. Диалоги о России» (публицистика, эссе, рассказы, 2005), «Февральская лазурь» (стихи, 2010), «Троицкий иконописец» (эссе, рассказы, 2010). Живет в Москве.

«Земный ангел и человек небесный»

В ноябре 2011 года исполнилось 150 лет со дня рождения митрополита Трифона (Туркестанова).

Митрополит Трифон был известен как смиреннейший, но и неподкупный иерарх, как человек святой благочестивой жизни. Его советы и мнения нередко были решающими не только для судеб его многочисленных духовных детей, но и при многих событиях, связанных с судьбой Русской Православной Церкви после революции...

Владыка известен и как автор духовного гимна-молитвы – столь любимого верующими акафиста «Слава Богу за всё!». Известно, что этот вдохновенный гимн Творцу и Его творению, написанный в страшное переломное время, десятки лет распространялся по России путем церковного самиздата, а в 1970-е годы был впервые напечатан за рубежом.

При первых публикациях авторство акафиста ошибочно приписывалось погибшему в ссылке священнику Григорию Петрову. Позднее, когда появление акафиста в печати стало возможным уже на Родине, произведение митрополита Трифона (Туркестанова) с указанием его авторства получило общецерковную известность.

Этот благодарственный акафист Господу, ставший духовным завещанием владыки, написан им в 1929 году.  Он озаглавлен словами, которые, по преданию, произнес, умирая в ссылке, святитель Иоанн Златоуст.

«Слава Богу за все» – в этих словах и главный духовный опыт Русской Православной Церкви в XX столетии.

Акафист неизменно потрясает нас красотой и силой любви и благодарности Богу за всё, что сотворил Господь по Своему бесконечному милосердию к нам, даже в этом материальном мире, где мы только странники. Что же тогда увидят праведники в Царствии Небесном!

Поэтому акафист и называют «песней благодарения», вдохновенным ответом митрополита Трифона на призыв апостола Павла: «Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь. За всё благодарите» (1 Фес. 5, 16–18).

А ещё акафист имеет некоторые особенности, выделяющие его из ряда традиционных гимнов, предназначенных для общецерковного употребления:  написан не на церковно-славянском, как было принято, а на современном русском языке, имеет глубоко личный характер.

Владыка Трифон смело вводит в ткань поэтического повествования в акафисте своё «я». Он обращается к Творцу из глубины своего сердца, из глубины своего земного существования, с удивительной духовной проникновенностью и поэтическим вдохновением, с поистине неземной силой глубокой сердечной молитвы:

«Господи! Хорошо гостить у Тебя: благоухающий воздух, горы, простертые в небо, воды, как беспредельные зеркала, отражающие золото лучей и легкость облаков... Ты ввел меня в эту жизнь, как в чарующий рай... Хорошо у Тебя на земле, радостно у Тебя в гостях... Благословенная мать-земля с ее скоротекущей красотой пробуждает в нас тоску по Вечной отчизне, где в нетленной красоте непрестанно звучит: Аллилуиа».

***

– Дайте дорогу – архиерей идет!

Так неожиданно сказал старец Амвросий стоящему перед ним народу.

Толпа расступилась. Богомольцы с удивлением увидели вместо архиерея молодую женщину с ребенком, которые подошли под благословение....

Будущий митрополит Трифон (в миру Борис Петрович Туркестанов) родился 16/29 ноября 1861 года в Москве. Во Святом Крещении он получил имя Борис — в честь святого благоверного князя-страстотерпца Бориса.

Однажды младенцем Борис тяжело заболел.

«Мой Боря, – вспоминала Варвара Александровна, – во младенчестве был очень слаб и часто прихварывал. В одно время он так расхворался, что врачи не надеялись на его выздоровление, тогда я прибегла к Врачу Небесному. Особенно я любила молиться в церкви мученика Трифона, находившейся на окраине Москвы. Церковь эта в то время не отличалась ни богатством, ни обширностью. Молилась я святому мученику Трифону за своего малютку Борю. Слезно просила у святого мученика его ходатайства пред Богом за больного сына, обещая, если он выздоровеет, посвятить его на служение Богу и, если ему суждено будет отречься от мира, назвать его при пострижении в монашество Трифоном. После этого Боря стал быстро поправляться, скоро он совсем выздоровел... ».

Тогда-то Варвара Александровна и совершила с ним поездку в Оптину пустынь к прославленному на всю Россию старцу Амвросию.

Отец, князь Петр Николаевич Туркестанов (1830 – 1891), был прямым потомком древнего княжеского рода из Грузии. Он отличался тонким умом и мягким сердцем, глубокой религиозностью. Прадед – князь Борис Панкратьевич Туркестаношвили, в память которого будущий владыка получил имя, – выехал в Россию при Петре I.

О, княжеского рода цвет прекрасный!

Благословен тот день, когда на север,

Покинув горы Грузии цветущей,

Направил путь твой предок отдаленный...

Так писал в 1915 году поэт Сергей Соловьев в стихотворном посвящении «Епископу Трифону».

Мать, Варвара Александровна (урожденная Нарышкина), была племянницей игумении Марии (Тучковой) – основательницы Спасо-Бородинского монастыря.

Вскоре после смерти её матери девочку привезли к митрополиту Московскому Филарету за благословением. Утешая малютку, владыка сказал:

- Твоя мать была святая. Она теперь — в раю... Будь и ты хорошей.

- А что делают в раю? — спросила малышка с обычной непринужденностью. - Там молятся, — отвечал святитель.

Разочарованная как будто таким ответом, девочка воскликнула:

- Только молятся? Как это скучно!

Тогда митрополит положил ей руку на головку и задумчиво произнес:

- Дай Бог тебе, дитя, познать впоследствии сладость молитвы!..

И сладость молитвы потом неизменно сопутствовала ей всю жизнь. Варвара Александровна родила шестерых детей. Как и супруг, она тоже отличалась большой набожностью, её пленяло всё возвышенное и прекрасное.

Весь семейный уклад был подчинен размеренному строю церковной жизни с чередой постов, паломничеств и праздничных торжеств.

Раннее детство Бориса протекало в Москве (здесь семья жила зимой) и в старинном подмосковном имении Говорово (летом).

Из окон одноэтажного усадебного дома с террасой открывался прекрасный вид на большой парк с двумя прудами. Здесь же, в парке, стоял каменный храм в честь Рождества Пресвятой Богородицы.

В 2008-м, когда мне довелось приехать сюда, здесь начала возрождаться церковная жизнь. Молился я за литургией в небольшом деревянном храме. Но уже возводился вновь и каменный.

С малых лет будущий владыка Трифон алтарничал в храме их имения в Говорово, пел на клиросе, познавая дивную красоту и глубину богослужения.

Учился Борис в классической гимназии Л.П. Поливанова на Пречистенке, одной из лучших в Москве. Окончив в 1883 году гимназию, он поступил в Московский университет. Во время учебы увлекался театром, участвовал в любительских спектаклях.

Ещё гимназистом он посетил Гефсиманский скит Троице-Сергиевой Лавры. Неизгладимое впечатление на отрока произвёл в скиту старец Варнава, обладавший даром истинно-христианской любви к ближним и великой способностью к состраданию и утешению.

«<…> Моё знакомство с ним, – вспоминал владыка, –  началось с конца семидесятых годов <…>. Мне давно хотелось с ним познакомиться… но долго не решался это сделать, потому что у многих людей светского общества существует совершенно неправильный взгляд на подвижников, то есть на людей высокой созерцательной жизни, особенно же на тех, которые, по общему мнению, отличаются даром прозорливости, то есть предвидением будущего.

Им все кажется, что все такие люди отличаются крайнею суровостью к приходящим к ним грешникам. Они боятся даже, что те поразят их каким-нибудь суровым наказанием или смутят душу страшным пророчеством.

Сознаюсь, что и я не был лишен в годы моей юности этого предрассудка. То было ещё до знакомства с о. Амвросием, Оптиной пустынью и вообще русским православным монашеством.

Но вот я решился повидаться с о. Варнавой. Сначала поговев в продолжение недели, усердно помолившись в маленьком пещерном храме Черниговской Божией Матери, на месте которого теперь воздвигнут громадный собор, я со страхом и трепетом чудным июльским вечером постучался в дверь маленького деревянного домика, в котором обитал о. Варнава.

Долго он мне не отворял, наконец, послышались шаги, щелкнула задвижка, и на пороге появился седой монах небольшого роста, с мягкою, доброю улыбкой на устах, с проницательным взором темных очей.

Вглядевшись в меня, он произнёс тем радостным, ласковым тоном, который так памятен всем, близко его знавшим: «А! Милый барин! Ну, рад тебя видеть, мы тебя все здесь полюбили», и с этими словами он меня благословил, обнял одною рукою и чрез темные сенцы ввел меня в свою келью, освещенную одною восковой свечой.

…Несколько простых икон в переднем углу, перед ними на аналое медный крест и Евангелие, рядом деревянный стол с несколькими книжками и брошюрами духовно-нравственного содержания, в углу деревянная кровать, покрытая одним войлоком. Вот и все. Но сколько великих дел совершилось в этой убогой обстановке!

Сколько изнемогавших в борьбе с самими собой и житейскими невзгодами душ получили здесь себе облегчение и помощь! Сколько людей, дошедших до полного отчаяния, выходили отсюда бодрыми и готовыми на всякий подвиг!

Да, много великих тайн хранит эта бедная келья, поистине она неизмеримо выше и драгоценнее роскошных чертогов земных богачей».

И эта встреча с Варнавой Гефсиманским, и духовная близость к оптинскому старцу Амвросию определили дальнейший жизненный путь Бориса Туркестанова.

В 1887 году Борис, взяв у родителей благословение, поступил послушником в Оптину пустынь к старцу Амвросию. Со смирением и усердием юноша нёс порой довольно тяжелые послушания, исправно выполнял строгий Оптинский устав.

И вот в своей маленькой скитской келье старец Амвросий, который ещё когда Борис был отроком, прозрел в нём светильника Церкви, благословил послушнику облечься в иноческие одежды и преподал ему необходимые наставления.

31 декабря 1889 года Борис принял монашеский постриг с именем Трифон в честь святого мученика Трифона. Обет, данный некогда его матерью, исполнился. Вскоре отец Трифон был рукоположен в иеродиаконы, а 6 января 1890 года – в иеромонахи.

***

Старец Амвросий благословил его учиться в Московской духовной академии, куда отец Трифон и поступил в 1891 году.

Вскоре, 10 октября 1891 года, старец Амвросий скончался в основанной им Шамординской обители. В надгробном слове иеромонах Трифон отметил, что отличительным свойством его почившего наставника была христианская любовь, «та любовь, которая во всех людях видит прежде всего образ и подобие Божие, и любит его, и плачет о его искажениях, если замечает их, и не гордым словом упрека встречает слабости и немощи человеческие, но все их несет на себе».

Во время учебы иеромонах Трифон избрал служение в пересыльной тюрьме. Монахи-причетники предлагали ему отказаться от этого служения: преступники, мол, сумеют с ним расправиться. Но отец Трифон продолжал служить.

Ни одна служба, как потом вспоминал владыка, не производила на него такого впечатления. Великим постом он произносил молитву Ефрема Сирина. Арестанты, закованные по рукам и ногам, клали поклоны.

В 1895 году отец Трифон окончил академию со степенью кандидата богословия, защитив диссертацию на тему «Древнехристианские и Оптинские старцы».

Епископ Трифон часто совершал богослужения, очень полюбившиеся москвичам, много проповедовал, вёл огромную церковную и общественную работу, не оставляя и своих научных трудов. Он знал пять языков: греческий, латынь, французский, немецкий и английский. За удивительный дар слова верующий народ прозвал его «московским Златоустом».

Духовно окормляя многих знатных особ, владыка Трифон никогда не забывал и о простом народе. Он часто специально для простолюдинов служил ранние литургии, за что был удостоен прозвища «кухаркин архиерей».

В сане епископа Дмитровского Преосвященный Трифон совершал богослужения и произносил проповеди в продолжение почти пятнадцати лет: с 1901 по 1914 год.

Все эти годы духовником отца, а затем владыки Трифона продолжал оставаться старец Варнава. С ним он советовался во всяком своем деле и получал от него благословение. Это продолжалось до самой кончины старца в 1906 году.

***

9 сентября 1909 года владыкой Трифоном освящен больничный храм во имя святых жен Марфы и Марии, небесных покровительниц обители, основанной великой княгиней Елизаветой Федоровной, причисленной ныне к лику святых. А 9 апреля 1910 года за всенощным бдением по чину, разработанному Святейшим Синодом, епископ Трифон посвятил 17 насельниц Марфо-Мариинской обители в звание крестовых сестер любви и милосердия.

На следующий день за Божественной литургией митрополит Московский Владимир, который был духовником великой княгини Елизаветы Федоровны, возложил на сестер восьмиконечные кипарисовые кресты, а Елизавету Федоровну возвёл в сан настоятельницы. Великая княгиня сказала в тот день:

«Я оставляю блестящий мир… но вместе со всеми вами я восхожу в более высокий мир – мир бедных и страдающих».

В дальнейшем владыка Трифон часто навещал Марфо-Мариинскую обитель.

***

20 июля 1914 года, в день начала Первой мировой войны, преосвященный Трифон осенил собравшихся иконой «Явление Божией Матери преподобному Сергию Радонежскому». Этот образ во время войны всегда находился на фронте. Икона была написана келарем Троице-Сергиевой лавры Евстафием (Головкиным) на доске от гроба преподобного.

Владыка оставил должность викария Московской епархии и поехал на фронт. Около года провел епископ Трифон в действующей армии, исполняя обязанности сначала полкового священника 168-го пехотного Миргородского полка, затем — благочинного 42-й пехотной дивизии. Он был на передовых позициях на польском и румынском фронтах, утешая раненых и напутствуя в вечную жизнь умирающих. Раздавал воинам присылаемые для них его духовными детьми подарки.

26 февраля 1915 года «за проявленную храбрость при совершении богослужений на линии огня и за беседы в окопах с воинами во время боя» Преосвященный Трифон был награжден панагией на Георгиевской ленте и орденом святого Александра Невского. Епископ Трифон был, пожалуй, единственным архиереем, удостоенным такой награды.

На польском фронте владыка Трифон был контужен и ослеп на один глаз. Он вынужден был возвратиться в Москву.

***

2 июня 1916 года он ушел на покой в Ново-Иерусалимский Воскресенский монастырь. Вплоть до закрытия обители в начале 1918 года владыка Трифон служил во всех приделах, которые знаменовали земную жизнь Спасителя, и вкладывал свои средства в ремонт монастыря.

Вблизи обители владыка, опять-таки на свои средства, построил женскую гимназию, где читал лекции об Оптинском старце Амвросии и других подвижниках благочестия.

***

С 1918 года епископ Трифон безвыездно проживает в Москве, сначала у брата Александра на Поварской улице, потом — у сестры Екатерины на Знаменке, затем — у своих духовных детей.

С этого времени начался новый, наиболее тяжелый период жизни владыки Трифона, продолжавшийся до самой его кончины. Ему неоднократно приходилось менять место жительства, вместо монашеской кельи жить в коммунальных квартирах. Но даже в этих условиях он не мог быть спокоен за своё будущее, так как новые власти его не прописывали и лишали продовольственных карточек.

Владыку неоднократно вызывали в ГПУ по поводу прописки. В последние годы своей жизни он жил только в домах, принадлежавших частным лицам.

Его приглашали служить во многие московские храмы: то на Знаменке, то в Никитском монастыре, то на Афонском подворье (Полянский переулок)…

Каждый раз его службы собирали толпы молящихся. Наиболее преданная часть паствы ещё теснее сплотилась вокруг него, постоянно сопровождая и бывая на всех службах.

***

Находясь формально на покое, владыка был поистине одним из главных духовных водителей русского Православия. К нему постоянно шёл поток посетителей за советом и по духовным, и по житейским вопросам. Верующий народ уже почитал его как великого архиерея, замечательного проповедника и духоносного старца-подвижника.

В период обновленчества владыка Трифон, не колеблясь, оставался верен Патриаршей Церкви. Его любил Святейший Патриарх Тихон и нередко служил вместе с ним, а в 1923 году возвёл в сан архиепископа. Они были двумя великими духовными столпами, которые поддерживали в те годы Русскую Церковь.

Святой Патриарх Тихон пережил несколько покушений, множество допросов, тюремное заключение. Он скончался 7 апреля 1925 года.

***

У одра почившего Патриарха Тихона молодой художник Павел Дмитриевич Корин увидел, как в эти трагические, но одновременно и звездные мгновения Святая Русь проявляет всю свою могущественную духовную суть. Даже самим своим величавым исходом она являла знак вечности.

У художника, наделенного философским складом ума, конечно же, возникло желание запечатлеть и сохранить для будущих поколений образы и характеры этих людей. Но как в разгар репрессий в Москве уговорить пастырей и архипастырей позировать ему?

Благодаря рекомендации друга и наставника Михаила Васильевича Нестерова, к которому Корин пришел за советом и помощью, первым молодому художнику согласился позировать сам владыка Трифон. Правда, сославшись на больные ноги и преклонный возраст, – всего лишь четыре сеанса.

Известный искусствовед В.В. Нарциссов писал о коринском «Реквиеме»: «Как видим, живопись Павла Корина предстает перед нами уже не просто живописью, но одновременно и духописью нашего трагического XX века. В этом же позволяет убедиться еще одно наблюдение над эскизом эпопеи - тоновое решение «Реквиема»: темные крылья, полыхающий златоносный центр и небольшой, но ярко горящий внутри этого центра стержень в виде маленькой фигурки митрополита Трифона (Туркестанова), застывшего в молитвенном предстоянии. Будучи от природы невеликого роста, митрополит умышленно еще более умален художником - почти до гротеска: поставленный рядом с гигантом-архидиаконом, митрополит воспринимается зрителем почти карликом. Но его же, митрополита Трифона, Павел Корин изображает в ярко-красном пасхальном облачении. И стоит лишь затмить этот факел, приложив хотя бы ладонь к эскизу, чтобы убедиться, что именно эта фигура является зримым стержнем всей огромной многофигурной композиции. Хрупкое тело владыки преисполнено духовной силы. Сам горя, он зажигает каждую фигуру в этой огромной людской стене. Без него эта стена немыслима - она как бы рассыпается, тускнеет и теряет свой стержень. И наоборот, воспламеняемая фигуркой митрополита-факела, каждая из человеческих фигур превращается в своеобразную свечу...

Крохотная фигурка митрополита Трифона с твердостью Правды незыблемо возглавляет предстояние. Единственный зрячий глаз иерарха, устремленный вперед и как бы поверх всего бренного, земного, кажется, проникает сквозь стены и своды собора.

Ибо что для такого взгляда рукотворные человеческие усилия и средостения между ним и Богом?! Вот и взгляд владыки, буквально прожигая все препятствия, уже здесь, перед нами, созерцает горнее, надмирное... Образ митрополита Трифона - ключевой и в композиции «Реквиема»…»

В дальнейшем все, кого художник приглашал в мастерскую, соглашались позировать лишь после того, как узнавали о благословении владыки, которого уважала и чтила вся тогдашняя православная Москва.

***

После ареста патриаршего местоблюстителя митрополита Петра (Полянского), управление Церковью перешло к его заместителю – Нижегородскому митрополиту Сергию (Страгородскому).

Архиепископ Трифон глубоко уважал митрополита Сергия и высоко ценил его как глубокого ученого богослова и крупного церковного администратора. Он видел, что его трагические попытки «договориться» с новой властью продиктованы искренним желанием спасти жизни тысяч верующих от волн репрессий, а оставшиеся малые островки церковных структур – от полного разорения.

19 августа 1927 года митрополит Сергий обнародовал Декларацию о лояльности Церкви к советскому государству. Архиепископ Трифон некоторое время не служил, но позже принял моление «о властях».

В 1931 году исполнилось 30 лет архиерейского служения архиепископа Трифона. Свой юбилей он встретил в церкви Космы и Дамиана на Маросейке. Служба прошла с особенной теплотой и воодушевлением. После богослужения благодарные прихожане украсили комнату владыки Трифона зеленью и гирляндами из живых цветов. К этому юбилею указом митрополита Сергия (Страгородского) архиепископ Трифон был возведен в сан митрополита.

Митрополит Волоколамский и Юрьевский Питирим (Нечаев, 1926-2003), которому в те годы было всего восемь лет, в своих воспоминаниях пишет:

«Митрополит Трифон (Туркестанов) в послереволюционные годы был подлинным духовным лидером Москвы благодаря своей интеллигентности, образованности и глубокой духовной жизни. <…> всю жизнь стремился к уединению, к молитве, но ему всё время давали всё новые и новые послушания. <…> После революции лишился всех своих церковных должностей и стал московским духовником. Несмотря на свою устремленность к молитве, он оставался человеком своей среды, прекрасно знал литературу, написал даже драму. В студенческие годы он отдал дань увлечению театром, а потом, будучи ректором Вифанской духовной семинарии, делал постановки на библейские темы <…>».

***

Однажды – это было в 1934 году, незадолго до кончины владыки, – смертельно занемог и готовился к переходу в вечность давний духовный друг святителя Трифона – схиархимандрит Захария (Зосима). Старец вдруг почувствовал, что очень нужен владыке. Приложив четки ко лбу, он помолился:

- Друже мой, Трифон, приходи ко мне сейчас же...

Именно в эти часы владыка служил в тогда ещё не закрытом храме Большого Вознесения. В какой-то момент, прервав литургию, он вышел к народу и сказал:

- Я сейчас получил известие, что сильно болен и при смерти мой духовный друг, схиархимандрит Зосима - Захария.

Помолчав, добавил:

- Давайте будем молиться, чтобы Господь ещё жизнь этому человеку продлил.

Весь храм стал горячо молиться. Потом владыка рассказал своим духовным чадам, что однажды, когда он сам ещё не был епископом, у него был какой-то очень тяжелый духовный кризис, так что он даже думал снять сан и вообще выйти из духовного сословия. Ему тогда посоветовали поехать в Троице-Сергиеву лавру и поговорить со схиархимандритом Захарией. Отец Трифон поехал, и ночь, проведённая в разговоре, переменила его жизненную ситуацию. После этого он стал тем, кем он стал, - остался тем, кем остался.

В тот же день, после литургии в храме Большого Вознесения, состоялось трогательное свидание владыки и старца. Митрополит Трифон со слезами молился о выздоровлении старца Захарии, который выздоровел и прожил ещё два года. Все это время, помня о просьбе владыки Трифона, старец Захария усердно молился о упокоении его души.

К митрополиту Трифону в полной мере можно отнести слова церковного песнопения: «Земный ангел и человек небесный».

Незадолго до своей кончины он ослеп на оба глаза.

О последнем периоде жизни владыки вспоминает его духовная дочь Мария Тимофеевна:

«В 1934 году владыка тяжело заболел, и в день своих именин 1 февраля он служил в церкви святых Адриана и Наталии, говорил проповедь, что он служит в последний раз, и просил за него молиться. Последняя служба его была на Пасху, в субботу, в церкви Малого Вознесения. Была поздняя обедня, он был очень слаб, его поддерживали иподиаконы, народу было очень много, он, сидя, всех благословлял, и слез было море, все чувствовали, что это в последний раз, больше его в храме не увидим.

У владыки давно было желание принять схиму. Митрополит Сергий прислал разрешение, и все уже было готово, но по некоторым причинам было отложено».

После этой службы митрополит уже сидя благословил всех, кто был в храме и вышел, поддерживаемый иподиаконами. В мае он слёг и уже больше не вставал. 14 июня 1934 года он мирно отошёл ко Господу.

Отпевали митрополита Трифона Патриарший местоблюститель митрополит Сергий (Страгородский) в сослужении архиепископа Смоленского и Дорогобужского Серафима (Остроумова) и архиепископа Дмитровского Питирима (Крылова) в храме Адриана и Наталии, в котором владыка Трифон любил молиться и где находилась чудотворная икона мученика Трифона.

По Москве тогда религиозные процессии были запрещены. И всё же масса людей под проливным дождем шла за гробом владыки до Введенского (Немецкого) кладбища.

Служа как-то панихиду на этом кладбище на одной из могил, митрополит Трифон сказал, что он желал бы, чтобы и его здесь похоронили. И Господь исполнил желание Своего избранника.

Промыслом Божиим на Введенском кладбище, первоначально предназначенном только для инославных, он покоится с другими православными подвижниками, украсившими Русскую Церковь подвигами молитвы и добрых дел.

На белом мраморном кресте начертаны слова владыки:

«Дети, любите храм Божий. Храм Божий – это земное небо».

К могиле святителя Трифона, которая утопает в цветах и где постоянно теплится лампада, идут и идут с молитвой православные люди.