№34 Владимир ГЛАЗКОВ (Украина, Черкассы) История, похожая на сказку

Владимир Глазков - русский, потомок донских казаков. Родился 15 июня 1949 года в г. Новоаннинский Волгоградской области. По образованию инженер-механик. Закончил Киевский инженерно-строительный институт в 1973 г. По профессии – конструктор, автор более 30 изобретений и патентов, неоднократный лауреат ВДНХ СССР и УССР, награждён почётным знаком «Изобретатель СССР». Живёт в г. Черкассы, Украина, является Председателем областной общественной организации «Русское движение Украины». Пишет стихи и прозу, публиковался в различных альманахах, журналах, сборниках, в том числе во втором выпуске сборника стихов «Я вижу сны на русском языке», как лауреат Второго международного поэтического конкурса «Я ни с кем никогда не расстанусь!..»

Серия  «Лента  Мёбиуса»

История,  похожая  на  сказку

Феерия

Автомобиль – круто свернул вправо, и заходящее солнце ударило по глазам. Миша выжал акселератор, и «Сюиза», едва не выпрыгнув на пригорок, понеслась вниз, к зелёным садам и характерным крышам итальянской деревеньки, за которой искрилось, играло ртутным блеском ласковое море.

– Знаете, Андрей Михайлович, как называется это местечко?

– Откуда же мне знать, Миша? Я ведь в Италии впервые.

– Монкулетти.

– Как? То самое!?

– То самое. Здесь жил тот парень, здесь, на местном кладбище, он и похоронен. Мы можем заехать, если хотите.

– Да-да, – рассеянно сказал Сиверцев. – Можем заехать. Конечно...

– Андрей Михайлович, Вы ведь хирург. Скажите, неужели это возможно?

– Да-да, – опять пробормотал Сиверцев. – Возможно ли?

Встряхнулся, поднял голову.

– В этом мире, Миша, не бывает только двух с половиной капель.

– Не понял.

– Ничего, это я так, – усмехнулся Сиверцев. – Полкапли – это, ведь, тоже капля... Всё случается, Миша. И пальцы могут видеть, и без сердца можно жить.

Он помолчал, привычно потёр виски.

– Когда пресса впервые сообщила об этом, я ещё был студентом. Поначалу никто, конечно, не поверил: очередная сенсация, причём – наиглупейшая. Но когда стали известны факты и подробности, когда появились публикации и монографии, мы спорили, думали, строили гипотезы. Но объяснить толком так ничего и не смогли.

Сиверцев отчётливо вспомнил стокгольмскую конференцию, захватывающие доклады, предположения, выкладки аналитиков, собственные соображения...

– Если бы миокард по каким-либо причинам не развился ещё в утробный период, его функции могла взять на себя печень. Хотя это – с большими натяжками. Но в том-то и фокус, что парень, несомненно, родился с сердцем и лишь последние два-три года умудрился прожить без него. Загадку эту пока никто не разгадал, да и едва ли разгадает. По крайней мере, в обозримом будущем.

Мелькнули первые домики, и Миша лихо подогнал машину к пустой таверне.

– Поужинаем, Андрей Михайлович.

Они расположились на открытой террасе за крохотным столиком и, слушая глубокие вздохи близкого моря, вполголоса заговорили о странных случайностях, немногим из которых люди смогли найти объяснения.

– Что угодно сеньорам? – подошла к ним уже немолодая итальянка. 

Сиверцев мельком глянул в её лицо и поразился – так не вязались с тонкими и свежими его чертами скорбные, почти мёртвые глаза. Они заказали ужин и бутылку виноградного вина, которым, по словам Миши, так славилось Монкулетти.

– Знаете, Андрей Михайлович, ведь того парня звали Ромео. Тут разные слухи ходят, догадки.

– Слухи? – оживился Сиверцев. – Это интересно.

– Да ну, – замялся Миша. – Глупость, конечно... Говорят, будто сердце своё он отдал. Подарил что ли...

– Как подарил?

– Да я, в общем-то, и не знаю толком.

– А мы вот сейчас и спросим, – сказал Сиверцев, увидев приближавшуюся официантку.

И когда она освободила поднос, он, наконец, решился.

– Простите меня, сеньора. Мы здесь впервые, – и, запнувшись, почему-то уточнил: – Мы русские. Я доктор, и знаю что здесь, в Монкулетти, жил человек, у которого не было сердца.

Он ничего не успел добавить, потому что женщина вдруг тяжело опустилась на стул, и глаза её сразу вспухли от слёз.

– Что с Вами?

– Вам плохо? – Миша схватил и протянул стакан с водой.

– О-о, сеньоры, – она отстранила Мишину руку. – Повесть эту я знаю досконально...

          Она печальна, правда,

          Но в печали есть смысл сокрытый,

          Хоть лежит он сверху.

Она посмотрела Сиверцеву в глаза.

          Вы из России, значит Вы поймёте,

          Не станете смеяться над старухой,

          Как те, кто ни во что уже не верит

          И жизни ценит лишь ценою денег.

– Ну почему же смеяться?

          - Да потому что мудрено

                                             Поверить

          В то, что случилось здесь.

          Но я-то знаю: всё тут – правда.

          И если вам, сеньоры, угодно будет,

          Я расскажу вам быль,

                                        увы, не сказку.

Она умолкла, посмотрела на тонущее солнце, положила на край стола утомлённые свои руки.

          - Много лет назад здесь парень жил

          По имени Ромео.

                                       Был он небогат,

          Но весел и немного симпатичен.

          Любил шутить, смеяться, петь,

          Любил забав весёлый шум,

          Любил подумать, жить любил...

          Был с сердцем сильным.

          И любил Джульетту.

–  Джульетту? Вы сказали?..

          - Вас удивляет это.

                                       Я понимаю:

          Много совпадений.

          Шекспир. И повесть о любви.

          Ведь это Вы в виду имели?..

          Совпали имена – что за беда?

           Но, мой сеньор,

                                       Любовь неповторима,

          Хоть повторяться не устанет никогда...

          Нет, мой Ромео жил в Монкулетти.

          И купался в этом море.

          Шалил и рос. Мужал.

                                                 И вот – себе на горе

          Джульетту встретил...

          Впрочем, не права я.

          Его она любила так же пылко,

                                                           как он.

          А, может, просто так она решила.

          Но был союз устами их скреплён

                                                            неоднократно.

         И не только здесь, у стен таверны старой...

Сиверцев попытался стряхнуть вдруг охватившее его оцепенение, но всё существо его воспротивилось этому желанию. Он почувствовал правду в этом странно начавшемся и доверительном монологе.

          - Они дружили только день один,

          А, может, годы...

          Все ведь знают: для влюблённых

          Часы текут не так,

                                      как замечает их

          Человек обычный.

          А они часов не замечали.

          Что там часы, они не замечали лет!

          Успевши дать друг другу верности обет,

          Хотя сердца пока обета не давали.

          Они росли, как два цветка в лесной глуши:

          Нетронуты, чисты,

                                       росою утренней умыты

          И чистотою этой хороши.

          Всё было правдой в чувствах их,

          Без лжи и лести,

          Которыми богат убогий мир людей.

          Любил Ромео.

                              И была ль любовь сильней?

          И было ль выше пониманье чести!?

          Безделью в жизни не хватало места.

          Бежали дни – в делах, в заботах разных.

          Но утро раннее всегда будило мыслью

          Что жизнь полна чудес,

          Таинственного сказа

                                       и радостей,

          И света, льющего с небес

                                               Любви потоки.

          Вечерами же,

          Когда стихал дневных страстей накал

          Они встречались и бродили вместе

          Беседуя, иль молча.

          Сидели у воды до поздней ночи

          На старых валунах, седых как вечность...

          И однажды

                                       В тихий час полночный,

          Когда луна свою тропу стелила

                                                           на робких волнах

          И вечность правила людьми и миром,

          Джульетта прошептала,

                                                Себя не помня:

          «Мой Ромео милый,

          Ты, кто любить меня поклялся

          Великой клятвой молчаливой,

          Ответь:

                   Найдутся ль в мире силы,

          Чтоб разорвать смогли

          Людской любви невидимые нити?

          Возможно ли

                              Нас разлучить?»

          И, помолчав, ответил ей Ромео:

          «На свете много сил недобрых,

          Но не их бояться мы должны».

          «Кого ж?»

          «Себя самих.

          И звуков флейты,

                                    Вкрадчивых и сладких,

          Хоть знаем мы, что звуки все пусты».

          О-о,  мой Ромео

                              мог говорить загадкой –

          «Звуков флейты,

                                 вкрадчивых и сладких…»

          В загадках много,

                                  много простоты.

          Та ночь была таинственною, чуткой, откровенной,

          Влекла к любви

                              и говорила языком Ромео:

           «Рождён для счастья человек.

                                                         Всецело

          Жизнь подчиняется ему.

          В свободе счастье,

          В той свободе смелой,

          Что пищу даст пытливому уму,

          Глазам, рукам и молодому телу».

          «И сердцу?»

          «Что проку в сердце, коль оно одно?

          Оно свободно, если отдано,

                                                     свободе гимн сложив,

          Тому, кто взял его.

          Коль скоро две Судьбы нашли друг друга

          И в жизнь пошли одной –

                                                Своей дорогой,

          Из двух Судеб одна должна сложиться,

          Из двух сердец – одно –

                                              Большое сердце.

          И если сердце отдано навек –

          Нет двух людей.

                               Есть новый человек.

          Высокий и красивый.

          Высок не ростом

                                 И красив – не силой,

          А тем, что боль и радость в нём

                                                                     Одна

          Умножена и пополам разделена».

          Как просто всё.

          И все об этом знают.

          Но, кто в ответ не любит,

          Тот не замечает

                                       Чужого сердца стук.

          Он ослеплён, не видит он,

                                              как сердце это тает

          И близок, близок собственный недуг.

          Как воздухом, его не замечая

                                                   мы дышим,

          Так и любовью жизнь полна.

          А нет любви, иль кончилась она

          И жизнь – не жизнь,

                                  а лишь существованье.

          Однообразие

                                       без дна.

          Случилось так, мои сеньоры:

          В Монкулетти

          Заехал меценат известный и однажды

          Джульетту встретил.

          Так его сразила

          Наивная краса и чистота души провинциалки,

          Что он ей предложил

                                       в кино сниматься.

          Так уж, видно, Судьбе угодно было,

          Чтобы сбылось пророчество Ромео.

          К нему она немедля прибежала

          Порадовать чудесным предложеньем.

          Но, рассказавши о своём желанье,

          Смутилась и покорно замолчала,

          Ещё не понимая причин смущенья.

          Что-то вдруг кольнуло ей в грудь

          И запылало там жарким солнцем.

          «В свободе счастье», – ей сказал Ромео.

          «Мне страшно быть свободной.

                                                                     Я боюсь».

          «Напрасно. Просто не познала ты

                                                                     вкус свободы,

          Пока была со мной.

          Не бойся же, иди.

          Стеною каменною на твоём пути

          Не встану я».

          И, помолчав, добавил:

          «Сердце береги...»

Солнце уже утонуло в расплавленном море. Быстро, по-южному темнело. У входа в таверну зажглись и замигали разноцветные лампочки. Ужин оставался нетронутым, а Миша и Сиверцев слушали рассказ этой странной итальянки.

          - То были дни, похожие на сказку!

          Всё было внове в них,

          Всё странно, непонятно,

          Необъяснимо,

                              Сказочно приятно.

          Всё поражало буйством и страстей, и красок!

          И на неё – Ромео угадал –

          Обрушился огромный

                                                 Жизни вал.

          Всё было новым в этой жизни новой –

          Всё кипело

                                       с утра до поздней ночи,

          Но звенела в душе Джульетты

          Лишь одна струна – Ромео.

          Как он там? Освещена ль

                                                           судьба его

           Её судьбы рассветом?..

          Летели дни и ночи

          В заботах новых и знакомствах новых.

          И хотела Джульетта возвратиться

                                                                    к родным пенатам,

          Да не могла.

          Она писала: «Ты был прав, Ромео.

          В свободе счастье. Но свободу эту

                                                                     я смело

          Тебе могу отдать.

           Хочу обнять тебя.

          Обнять и рассказать, как грустно мне.

          Томительна разлука.

          Тебя во снах я вижу.

                                      Что за мука

          Проснувшись, осознать, что это только сон!

          Лишь тот, кто не влюблён

                                                   Меня понять не может.

          Здесь таких немало,

                                      но ты поймёшь.

          Клянусь тебе во всём

          И клятву эту

                              я письмом скрепляю...»

          А потом...

                                       Потом успех был небывалый.

          Вмиг Джульетта

                                                 Звездою стала.

          И какой звездой!

                                Где б ни ступала её нога –

          Везде поклонниц рой крутился рядом,

          Подруг.

                    Друзья наперебой защиту предлагали,

          Почтенные мужи – и те не отставали.

          Всеобщего вниманья сладким центром

          Наивная душа себя вдруг осознала.

          Увы, она не понимала,

          Что именно наивность привлекала

           К ней

                    Вожделенных и пресыщенных людей.

          О,  женщина!

          Как глупый комплимент тебе туманит,

          Застилает взор, возносит

          И в пучину тянет безвозвратно.

          Ты холодеешь, когда множество мужчин

          Восхищены тобою –

          Это ли не счастье!? – считаешь ты.

          Но помни: быстро вянут всякие цветы,

          Когда в них соки не идут от корня.

          А корень твой – в Любви.

          В любви к тому, кто дал тебе

          И красоту лица, и чистоту души,

          Которая так восхищает многих.

          Слова пусты.

          Кто помнит их, когда в зените славы!?

          Слепцы!

                    Никто не видел миг,

                                                           как жизнь

          Из жизни ДЛЯ двоих

          В жизнь ЗА двоих

                                  Вдруг превращаться стала.

          Ты, знавшая

          Дыханье близкое далёкого Ромео

                                                             в дни трудностей,

          В дни радости забыла предсказанье.

          Ты хотела

                              напиться звуков вкрадчивых

          Одна.

          И, славой шумною вконец опьянена,

          О нём совсем забыла.

          Стал он лишним

                                                 вдруг для тебя.

          Да, так оно и было,

          Бог тебе Судья!

          Себя ты осудила уж тем, что не любя

          Любить клялась...

          - Прошло два полных года.

          Всё под луною скоротечно.

          Но, мои сеньоры,

                                было б бессердечно

          Винить Джульетту лишь.

          Она вернулась в Монкулетти.

          Что ж Ромео?

                              Встрепенулась

          Душа его, но вновь угасла скоро.

          И ни друзья, ни доктора, ни уговоры

          Уж возродить былого не могли.

          Пропали песни и улыбка.

                                                 В спорах

          Он не участвовал.

                                                 И только зыбко

          Зрачки дрожали,

          Не замечая уж

                              красот Земли.

          И, лишь когда он умер –

                                                 как угас, –

          Джульетта поняла причину смерти.

          Выслушивая сотни глупых фраз

          И лестных комплиментов

                                                        в адрес свой

          Она шутила, пела и играла,

                                                           ЗАБЫВ о нём.

           И отрывала

                                       кусочки сердца.

                                                           День за днём...

          Ей было хорошо и без него,

          И нет её вины в той смерти.

          Но любви такой

                                       она, уж, больше не встречала.

          В этом мне – поверьте.

Она подняла голову, снова посмотрела Сиверцеву в глаза, и тоскливая улыбка неожиданно тронула её губы.

          - Её вина – в другом.

                                                 Совсем в другом.

          Не мать - Любовь воспламеняет небо

          И зажигает

                              факел новой жизни.

          Лишь потом

                              Парящая душа своё находит тело

          И новой сутью умножает суть,

          В пространстве звёздном не ища предела.

          Любовь – уже рождённое дитя

                                                                и сгусток Жизни!

          И когда шутя

                              Свободу эту поменять решишься

          На видимость свободы – выбирать...

          Познать Любовь и жить:

          Брать – не давая,

          Помнить – забывая,

          Жить за двоих – не умирая,

          Ты убиваешь этим Жизнь.

          Творца в себе:

                              Отца

                                                 и Мать...

Она некоторое время молча глядела в темноту, потом поднялась и так же молча ушла. Сиверцев долго вертел в руках вилку. Ему не хотелось нарушать установившееся молчание, и лишь когда появившийся бармен включил проигрыватель, он встал и подошёл к стойке.

–  Скажите, кто эта женщина, что нас обслуживала?

–  А что случилось? – забеспокоился бармен. – Она успела Вам что-нибудь наплести? Наши извинения, мы держим её из сострадания, и она ведёт себя тихо, но если...

–  Нет, – прервал Сиверцев. – Нет. Мы просто хотели поблагодарить её.

Бармен облегчённо вздохнул и переменил тон.

–  Её зовут Джульетта, и она немного не в себе. – Он доверительно наклонился. – …Говорят, у неё два сердца.

...Яркий свет фар метался по асфальтированной ленте. «Сюиза» мчалась в Рим, оставив позади таверну и маленькое кладбище Монкулетти. Сиверцев увидел, как о ветровик мгновенным щелчком разбилась ночная бабочка и, глядя на расплывшееся пятно, спросил:

–  Что скажешь, Миша?

–  Что скажу?

          Да разве можно

                              словами объяснить Любовь?

           Я затрудняюсь что-нибудь ответить,

          Андрей Михайлович...