№38 Тамара КРАСНОВА-ГУСАЧЕНКО (Беларусь, Витебск) Поэтическая страница

Тамара Краснова-Гусаченко (Гусаченко Тамара Ивановна) - родилась 1 апреля 1948 года в деревне Щепятино, Брянской области, Брасовского района в учительской семье. Русская. Окончила филологический факультет Брянского государственного педагогического института и факультет логопедии и дефектологии Минского государственного педагогического института. Поэт, прозаик, публицист. Автор пятнадцати книг стихотворений, прозы и произведений для детей, в которых нашли отражение философские мотивы, вопросы гуманизма и человеколюбия.  Имеет государственную награду Беларуси – медаль имени Франциска Скорины. Лауреат Международной литературной премии имени Симеона Полоцкого, Всероссийской литературной премии «Русский путь» имени Фёдора Тютчева, победитель трёх Международных конкурсов поэзии для пишущих на русском языке и ряда республиканских и областных литературных премий. Автор 15 книг поэзии, прозы, публицистики. Член Правления Союза писателей Союзного государства и Президиума Союза писателей Беларуси. Живёт и работает в Витебске. Председатель Витебского областного отделения Союза писателей Беларуси.

Дурачок

Детям войны посвящается

В нашей деревне юродивый жил,

«Й-ох!», –  это всё, что он мог говорить,

С торбой своей по поселку ходил,

Все что-то прятал, иль  хлеба просил,

В жизни он больше не мог ничего,

Так и прозвали все Ёхом его….

Дети бежали за Ёхом гурьбой,

Хлеба никто не жалел ему дать,

Часто терял он  дорогу домой,

И, отыскав его, плакала мать:

«Любенький, жалкий, сыночек родной!»

И уводила беднягу домой.

Тихая, кроткая Марья была,

Кланяясь всем, незаметно жила…

Но заблудился  Ёх под Рождество.

Как ни искали его, не нашли.

Сердце у матери разорвалось,

Люди чужие ее погребли.

А  растопило сугробы весной –

Все увидали: помилуй же Бог!

С торбой своею сидел под сосной,

Видно замерзший нечаянно Ёх.

Все спохватились, как Ёха-то звать?

Имя какое на крест написать?

Так и поставили в желтый песок

Крестик  с дощечкой: «Любимый сынок.»

Коле

Верила, молилась и просила,

Падая из жуткой высоты,

И  за мною вслед –  невыносимый,

Ангельский  избыток  доброты.

Горе слева заходило, справа,

А потом  ударило в лицо.

Но любовь, любовь сметала лавой

Всё…  И обручальное  кольцо

Сорвалось, пропало под обвалом

Стылых вёсен и горячих зим,

Где  горело белое на алом,

Покрывалось чёрное – седым.

И  стояла я, и каменела:

А – мой сын, как будто бы во сне,

Но каком-то  белом,  белом-белом,

Через вечность улыбался мне.

Небосвод над ним сверкал лазурный,

И была высокою звезда.

А ведь он не знает, что он умер,

И уж не узнает  никогда.

***

Лес шумел, утопая в сугробах:

-Если сердце молчит, не пиши.

Столько брат ваш бумаги угробил...

Песни – раны кричащей души.

Если ж муки неведомы эти,

Не пиши. Что ты можешь сказать?

Никакая наука на свете

Не поможет. Ты просто в глаза

Погляди: мы безмолвья солдаты.

Часовые за нами стоят

Здесь, по пояс в снегах. Виноваты ль 

В том, что выросли в этих краях?

Меж зимой и весной –  поединок

Шёл не раз через этот лесок,

Здесь, в стаканы из утренних льдинок

Наливали берёзовый сок.

Мы испили его лишь однажды –

Этот сок из весенней глуши,

Так Адам, познавая суть жажды,

Пил… До дна первозданной души.

Дядя Ваня

Мой дядя Ваня, мамин брат родной

Лег в землю возле города Варшавы.

В конверте треугольном: «…как герой

Погиб, мол» – на Луньки письмо прислали.

Так и хранится тот, с войны «привет»

( До Дня Победы – месяц был всего-то)

Трём сыновьям, и, (он не знал) на свет 

Дочушке народившейся – четвертой.

Мой дядя Ваня допустить не мог,

Чтобы взорвали польский город древний,

Он жизнь отдал свою, но уберег

Варшаву… Без него теперь деревня

На Брянщине… Нет сына, плачет мать.

Дом опустел за лесом  Вин-да-Вином.

Кто и когда стал странно называть

Родной лесок? В том дядя неповинен.

Вдове одной как деток поднимать?

Как уходить, вспахать, засеять ниву?

Подбитой насмерть, где ей силы брать

Для жизни с горькой долей сиротливой –

Не думал дядя Ваня… Разве мог

Он думать среди боя под Варшавой?

Горела, уходила из-под ног

Земля… Он шел на пулю – не за славу,

Не за богатство шёл, а за страну,

Не думая, что за страну – чужую…

Он был солдатом. В огненном бою

Он шел вперёд –  за Родину родную.

И не забудет  Родина  его.

Не зря он шел в огонь, на бой кровавый.

Мой дядя – и посмертно – не  «герой».

Но он, и те, кто с ним, спасли Варшаву.

        Что-то сердце…

Что-то сердце всё чаще болит и болит,

Соучастия, отдыха просит…

Тихо мама со мною с небес  говорит

Сквозь горящую золотом осень:

-Что ты сделала, чтобы любимых согреть,

Помогла им в лихую минуту?

-Я старалась все беды, всю боль – перепеть.

А смогла ли помочь хоть кому-то,

Я не знаю. Но крест свой и ношу свою

Не оставила, и не искала

Ни –  теплее угла, ни –  богаче родню,

Свою долю несла, не бросала.

И на свете нашлась вот такая душа,

Что в ответ на сердечную муку

Не во сне прилетела, а в дом мой вошла,

Подала свою верную руку,

И сказала мне тихо, глазами  в глаза:

-Как ты  песней своею спасала!

Чистым сердцем, не помня, не ведая зла,

Ты  слова свои  кровью писала.

Твои  строки, как уголь красны, горячи,

И горючи, но всё-таки – ясны.

Даже  звёзды сегодня им вторят  в ночи:

Вечна – жизнь, а ещё – и прекрасна…

Что же сердце болит так, что просто невмочь,

Мама? Мама! Но, спрашивать поздно.

Моя мама молчит.  А  глубокую ночь

Чертят знаками,  падая,  звёзды…

На Луньки

На Луньки уводили сестру,

А меня не позвали с собой.

А Луньки – это чудо!

Там – бабушка, дедушка!

Груши,

Сливы, яблоки, вишни и пчёлы –

Висят прямо над  головой!

Я ревела, просилась….

Но папа сказал мне:

–  Послушай,

Зря ты плачешь.

Ведь завтра поедем с тобою и мамой мы –

В Брянск!

А сестру не берем,

потому что мала ещё  Алла…

В Брянск?! 

О, Брянск! Это – город!

И слышала я много раз, много раз,

Что на свете есть диво чудесное! 

Я представляла,

Он –  на самых красивых картинках,

Рисованных, виденных мной,

С теремами, домами высокими,

Башней вокзала!

Дух зашелся от счастья такого. 

И рёв прекратила я свой.

И жалела сестру… 

А она – мне язык показала:

-Ухожу! На Луньки!

Меня бабушка ждёт!

А тебя, Тома –  вот,

Не берут. Так и надо!

Привыкла командовать мною:

И туда не ходи, и сюда,

а и старше всего-то на год…

Я ж в душе ликовала –

ведь  в  город уеду зарёю!

На машине, на поезде!

Невидаль: пчелы, Луньки…

Поутру

Я уеду в неведомый город!

И буду я в сказке!

Как я помню то утро,

когда уводили за ручку сестру…

И не помню чудес,

                         кроме шляпки,

Мне купленной –  в Брянске.

27  мая 2007 года. Троица. «На посёлок Луньки», что в Брянской области, прекрасный, дивный, сказочный поселок на 45 хозяйств, утопающий в садах и пасеках, мы шли в гости к дедушке и бабушке на Спас, на Рождество, на Пасху…. Посёлок Луньки жил и процветал в 60-е годы ХХ века.

На краю непогоды

Я стою на краю непогоды.

Всё –  отчётливей перед грозой:

Ярче краски тревожной природы,

Сжат и  воздух особой тоской.

Город –  ярче в лучах предзакатных

Хлещет пламенем куполов.

То тревога, то  радость накатит

Непонятная,  вдруг… Облаков

Полетят чёрно-белые клочья,

Небо молнии вмиг раскроят,

И какая-то жуткая, волчья

Стая взвоет, обрушив на сад

Ливень страшный, он в крыши и двери

Будет яростно бить и стучать,

А в кромешном аду трудно верить

В то, что солнце  вернётся опять.

Но, хоть верь, хоть не верь, что за дело

Утру, солнцу –  до страхов твоих?

Погляди, как заря заалела,

И как город  умытый притих!

***

На панораме солнечного дня

Все будет так же жить и без меня.

Сверкнет дорожка солнца по воде,

На пляже – шум и гам… И о беде

Ни звука – в царстве света и тепла.

Жизнь мимо, мимо каждого из нас

Однажды  протекала  величаво,

В свой первый раз,

                    и  свой последний раз,

И мы ее совсем не замечали.

На лыжах

Зима! И снова тянет в лес,

И мы с тобой лыжнею синей

Уходим в глушь, где до небес

Возносят ветви синий иней.

Легко, и – чисто, и – светло!

И тени длинные алеют…

Мороз трещит, а нам –  тепло

Идти  по сказочной аллее.

***

Навсегда  заброшен

Сад, а всё цветёт…

В моем сердце больше

Счастье не живёт.

Большаки покрылись

Пылью золотой.

Что цвело и билось,

Не моё, не то.

Дом стоит, как прежде,

Даже окна есть.

Голоса надежды

Только нету здесь.

Русская деревня –

Чудо из чудес,

Вознеслась, наверно,

Посреди небес?

Мои стихи

Мои стихи не могут не меняться.

Пока дышу я, радуюсь, живу –

Они растут, мужают и искрятся,

Резвятся, как кораблик на плаву.

Им  всё позволено –  жива хозяйка!

Без страха, вольно пусть себе поют,

Мороз ударит? Их туда, где жарко,

Отправлю – в Ялту, там и отдохнут,

Где Богданович, Чехов… , в  Коктебеле

Задержатся пусть тоже на часок,

И памятник Волошину – на теле

Холма просторного не будет одинок,

Ему стихи мои поклон –  от края

Озер и рек прохладных отвезут!

И зелень сочная  взойдёт, играя…

Мои стихи по волнам поплывут,

До горизонта, сквозь шторма и бури,

И брызгами рассыплются у скал,

Сверкая там, среди морской лазури,

Забыв – кто и зачем их написал.

Поствьте памятник деревне...                                                                                                   

Поставьте памятник деревне

на Красной площади в Москве,

там будут старые деревья,

там будут…

(Н. Мельников, поэма «Русский крест»)

Какой деревне памятник поставить?

Отечеству – от блудных сыновей?

Я только и сумела там – оставить

След босоногой юности своей,

И первую любовь, и удивленье,

Там – мир врывался радостью в окно,

Там –  голос мамы нежный, незабвенный.

И, Боже, как сирень цвела весной!

Там, за окном – то зимы да метели,

То белоснежный яблоневый сад,

То – аисты, на юг они летели,

Чтоб не вернуться никогда назад.

Как совести своей надгробье ставить?

Мы родовой нарушили завет,

Покинув землю прадедов, и стали

Бездомными на Родине своей,

Где были так окутаны любовью.

Ты помнишь ли тот первый детский крик?

А первый шаг? А залитую кровью

Страну? Войну? Но и в горючий миг

Лихой беды она давала силы,

Пощады и подмоги не просила,

Но воинов земле своей дала.

За сыновей молилась. И – жила.

Качала в люльке, пестила  детей,

Нам пела колыбельную  метель,

Сугробы засыпали хаты, крыши,

Но пробивались окна светом – выше,

Деревня выживала, как могла,

Растила хлеб, и нас с тобой ждала.

Трудилась от зари и до зари

За  трудодни, и что ни говори,

Не гневалась она, и не роптала,

В отчаянье  не падала, стояла.                             

Не просто встать старалась, а идти,            

И с честью долю крестную нести.   

Покорно, приняв всё, и всех прощая,

И ни упрека, даже умирая…

И – где деревне памятник поставить?

Спросите, опросите всех людей,

И люди скажут: нет её, не знаем,

Таких на свете нету Площадей.

То – лесом, то – полем...

То лесом, то полем дорожка бежит,

Судьба то зовёт, то пугает.

Вот камень – валун на распутье лежит,

И надпись на  нём полыхает:    -

«Налево пойти мне – тебя потерять,

Направо – себя потеряю.

А прямо – так вовсе – двоим пропадать…»,

Куда же идти, я  не знаю…  

А сосны шумят, но их шум не понять,

Никто не поспорит с судьбою.

Как реки текут, не воротятся вспять,

Так молодость наша с тобою.

И снова рябины горят в сентябре…

Но этим огнём не согреться.

Куда ни пойду я, дороги к тебе

Приводят опять моё сердце. 

Так дай же мне руку, и вместе пойдём!

Двоим не страшны злые ночи.

А камень – валун мы с пути уберём,

Чтоб  больше он бед не пророчил! 

То – лесом, то – полем  дорожка бежит

Судьба не зовёт не пугает!

И камень – валун нами в землю зарыт,

И солнце над нами сияет!  

***

И – ушла… Высоко!

                                   Высоко-высоко улетела,

Даже – радостно, прочь

                              от уставшего бренного тела,

Своего, бесконечно родного и милого, но….

Ты так мало любила его и беречь не умела,

А оно тебе Богом для радости было дано.

Не купалась в росе…

                         К первым звукам заутренних звонов 

Не спешила… В молитве упорно ленилась стоять,

И, себя поселив в стоэтажном  колодце бетонном,

Не купалась в озёрах, шуршащих водою шелковой,

Где кувшинок и лилий разлит ароматный елей,

Где в полнеба сиял молодик золотою подковой,

Все стремилась зачем-то весь мир переделать скорей.

Небеса тебя звали, но  ты всё куда-то летела,

Торопилась, спешила, вершила земные дела,

И угасло совсем без любви к себе хрупкое тело,

И душе надоело – терпеть, вот она и ушла.

И по миру пошла,

                                   поискать неизведанной доли,

Она слышала много о том, что есть сказочный рай,

Где всего – сколько хочешь – покоя, и счастья, и воли,

Убиваться не надо в трудах за скупой урожай,

Там никто не предаст, не толкнёт, не обидит напрасно,

Там разлита любовь, от которой легко и светло!

Там беседуют души друг с дружкой безмолвно, бесстрастно,

Там живёт в каждой клеточке нашей святое тепло,

Там ни друг, ни сосед, ни родня – там блаженство витает,

Там ни страха, ни робости в наших движениях нет,

И тоска по земле постепенно проходит, и тает,

И нисходит на нет, и пройдёт через тысячу лет.

Молитва женщины                                                      

Высшая поэзия – молитва…

И – ответил Бог:  «Могу простить,

Всё исполню…  Об одном  проси  ты…

Только – об одном…» О чем –  просить?

Попрошу, конечно же, здоровья!

Не болеет тот, кто не живет...

Вечной жизни? Для рождённых с кровью

Вечности непостижим исход…

Попрошу любви! И пусть мой любый

Лишь меня милует целый век,

И ни на кого не смотрит, в губы

Лишь меня целует… Человек

Вольный и свободный – мной любимый!

Не хочу неволить я его

Всемогущей волей.  Счастье – мимо

Дома ходит, попрошу всего

Счастья, что живет на белом свете!

Значит, у кого-то отнимать?

Нет! А попрошу я доли – детям,
Чтоб сумы и горя им не знать!

Дети не научатся трудиться,

Радости труда я их лишу…

Боже мой! О чем же мне просить-то?

Все не то, о чем ни попрошу!

Вот бы жив был сын мой! Или мама!

Против Божьей воли – не скажу?

Или, чтоб враги друзьями стали?

Боже, нет, об этом не прошу.

Попрошу богатства? Только –  что же?

Ведь  его с собой не унести…

Господи!  Пошли мне разум, Боже,

Чтобы  все, что дал – перенести!                                                                    

***

Вся наша жизнь, как на одном дыханье:

На вдохе – детство, юность и любовь.

На выдохе – болезни и страданья.

Но –  в наших детях 

Повторимся вновь.

Еще во всем, что на земле оставим,

Что доброе сумеем сотворить,

Не думая о скоротечной славе.

Жить, чтоб трудиться,

Чтобы снова –  жить…

Жизнь моя

Жизнь моя, жизнь моя, золотая моя,

Золотая –  от края –  до края!

До последнего вдоха от первого –  я

Всю люблю тебя, всё  принимаю.

Принимаю, как первый  свой крик на заре

В той апрельской  сияющей дали,

Всё, что было потом, в сентябре… Декабре…

Где и пели с тобой,  и страдали.

Жизнь моя! Как бессмертны уроки твои,

И дары золотые бесценны:

И рожденье детей, и рассветы, и дни –

Всё – задаром, и всё –   неизменно.

И когда отнимала дыханье моё,

В жертву  сына забрав летней ночью,

Принимала Тебя: что моё – то твоё.

Не перечу тебе. Не порочу.

И от первых шагов до горючих седин,

Жизнь моя, ты одна – золотая !

До последнего вдоха от первого – я –

Всю, родную, тебя – принимаю.

Да и кто тебя примет? Ведь ты же – моя.

Ты – моя. Всю –  от края, до края – 

Я тебя не предам. Никому не отдам.

Ты ж одна у меня. Золотая!

Покаяние

Заболела душа,

просит,

просит она покаянья,

в храм далекий – 

подальше,

подальше, поглуше – 

бреду,

задыхаясь от боли:

за что эти, Боже,

страданья?

Бог молчит,

но я знаю, за что.

Вот они, на виду

у Вселенной –

грехи мои тяжкие:

зависть и гордость,

леность… 

Все «не могу»,

объяснить ею, лживой,

могу.

И я падаю в пропасть,

со мною –

моя непокорность,

ещё - ложь: 

что люблю,

что молюсь,

что пощусь,

и не лгу… 

***

Проснусь, а под подушкой –

                                     счастье,

На Пасху, или Рождество,

С тем и живу, а годы мчатся,

Не молодеет естество.

Шумят высокие деревья,

Садили их на выпускной.

И память в кронах зеленеет

Колоколами надо мной.

Иду, встречая утро, снова

Прохладой обнимает жизнь,

Диктуя свой закон суровый,

Такой простой:

                         жива? Держись!

***

Пытаюсь вспомнить – на каком году,

в каком часу, минуте и мгновенье

я повстречала страх, и с ним иду.

Подспудно, подсознательною тенью

меня накрыл он плотною стеной,

через нее я так стремлюсь пробиться:

то, кажется, нашла я голос свой,

он из-за тучи кличет Синей птицей.

То свет блеснет полоскою ножа,

то  воздух свеж и яростен, то снова

томится и болит моя душа…

И все спасенье – крохотное слово.