№40 Сергей СИДОРЕНКО (Украина, Знаменка) Вынужденное послесловие. По поводу статьи С. Родина «Украинская угроза. Что делать»

Сергей Сидоренко - родился в 1964-м году. Окончил Киевский государственный университет им. Т.Г.Шевченко. Член Союза писателей России. Печатался в журналах «Звезда» (С.-Петербург), «Москва», «Наш современник», «Радуга» (Киев) и др. Лауреат литературной премии журнала «Москва» за 2003-й год.  Автор книги «Украина – тоже Россия» (М. 2005 г. Последующие издания вышли под названием «Украина – Россия: преодоление распада»). Живет на Украине. 

Вынужденное послесловие.

По поводу статьи С. Родина «Украинская угроза. Что делать».

Господь, вопрос мой разреши

Он вызывает опасенье!

Что если Родины спасенье

В спасеньи собственной души?

А я грешу, хоть в том и каюсь,

Но при раскладе при таком,

Не я ли, Господи, являюсь

Отчизны собственной врагом?!

Николай Зиновьев, «Страшный вопрос».                                                           

В 10-м номере журнала «Молодая гвардия» за 2010-й год, в статье «Украинская угроза. Что делать», автор статьи, Сергей Родин, предлагает свои пути решения украинского вопроса.

Но прежде чем обнародовать свои рецепты, автор привёл примеры того, что в отношении украинства делать не следует. При этом, в качестве примера того, как неправильно относиться к украинству, Родину угодно было избрать мою книгу «Украина – тоже Россия» – те выводы из неё, которые он сам, для удобства своего, сформулировал, с тем, чтобы на фоне этих, неправильных, выводов – более внушительно смотрелись его, правильные.

Надо сказать, приписываемые мне в статье Родина взгляды до такой степени противоречат всему тому, что я думаю на самом деле по означенным вопросам – что это можно сравнить примерно с тем, как если бы кому-нибудь вздумалось приписать, допустим, Новодворской – православные убеждения. И если бы я не знал этого Сидоренко лично и исходил бы лишь из информации о книге, почерпнутой из статьи Родина, – то ни за что бы не стал читать сочинения подобного ренегата.

А между тем, книгу мою рано сдавать в утиль, потому что она, при всех её недостатках, представляет собой критику украинства изнутри, являясь свидетельством внутренней бессодержательности, а значит – и бесперспективности украинского проекта. Это отличает её от многих других, хороших и полезных, книг, которые представляют для украинства внешнюю критику – и потому более удобны для украинствующих, так как украинствующие всегда могут приписать авторам этих книг «корыстные мотивы», представить дело так, будто эти книги написаны в интересах «россиян» – в ущерб интересам «украйинцив».

Моя же книга неудобна для украинствующих тем, что я, будучи типичным «продуктом» украинского образования и воспитания (в советском их варианте), свидетельствую о невозможности для самих малороссов жить в соответствии с предписанным им «украинским проектом» – если они видят в своей жизни иные, более достойные, смыслы, нежели примитивное желание просто пожить в своё удовольствие за счёт доставшегося им на время наследия великой державы.

И, в первую очередь, это касается полной несовместимости самостийнической доктрины и православия, – являющегося основой духовности проживающего на Украине народа, который, после создания им своей государственности, на протяжении тысячи лет, вплоть до наступления коммунистической и затем самостийнической смут, считал себя русским и православным. Ведь украинство устремлено к разделению единого прежде народа, к взаимному отчуждению его частей ради осуществления эгоистических целей, – что, в духовном смысле, является ни чем иным как попранием соборности православного народа. И потому невозможно одновременно быть самостийником и православным христианином.

Поэтому, приняв несправедливую к моей книге статью Родина как предоставленную возможность высказаться по вопросам, затронутым в этой статье, и несколько дополнить верные, в целом, рецепты Родина, (которые, впрочем, в полном объёме содержатся в моих, критикуемых Родиным, текстах или в других моих произведениях, опубликованных до появления этой статьи), – попытаюсь заодно развеять недоразумение (назовём это так) и в отношении самой книги.

Упомянутое недоразумение стало следствием невнимательного, какого-то «компьютерного» чтения Родиным написанной мною книги. Правда, справедливости ради, стоит заметить, что в неадекватности её восприятия Родиным повинен не только сам Родин, но и те обстоятельства, которые сопутствовали её выходу в свет.

1. Путь к читателю

На Украине, после провозглашения там государственной независимости, каждый представитель «творческой интеллигенции» поставлен был перед жёстким выбором: либо он своим творчеством обслуживает новую власть, то есть всеми доступными ему средствами «оспивуе» всё то, что эта власть учинила и до сих пор учиняет на Руси (и тогда он будет получать за свой труд положенное ему материальное вознаграждение и сможет наслаждаться статусом национального творческого деятеля); либо перед ним открывается вполне привычное для местной традиции и овеянное романтическим ореолом поприще современного «кобзаря» – то есть он волен странствовать сколько ему угодно по городам и весям, и петь, писать или проповедовать всё, что ему вздумается, безо всяких, правда, надежд на возможность получать за эту работу материальное вознаграждение.

Первый путь, по которому потекла «громадная, к соблазнам жадная» толпа «мытцив та науковцив», был для меня неприемлем, однако и до второго, признаться, я не дорос. Поэтому, позволяя себе писать без какой-либо оглядки на власть, я до странничества, считающегося отличительной особенностью образа жизни кобзарей, всё-таки не дошёл и, живя обыкновенной жизнью, добывал хлеб насущный где доведётся.

Писал я всего немало, но публиковаться приходилось редко. На Украине, начиная ещё с советских времён, право на существование имела лишь украинская литература, – несмотря на то, что эта исконно русская земля является колыбелью русской государственности, русского православия и русской культуры. (Хотя, в советское время ограничение прав русской словесности всё-таки было со многими оговорками, исключениями и возможностью реализовать свои литературные предпочтения за пределами территории Украины). А так как главным из мною написанного были большие публицистические произведения, критикующие курс украинской власти на отрыв от России, то на «независимой» Украине всё это сложно было куда-то пристроить ещё и по причинам политическим. Что же касается России, то из той провинции, куда я забрался – не так-то просто было разведать, кому в России могло быть интересно то, что я писал.

Все мои работы, посвящённые украинской тематике, я собирался издать отдельной книгой, намереваясь успеть к предстоящим  на Украине выборам 2004-го года, которые, по стечению обстоятельств, очень много значили не только для Украины, но и для всей России.

Книга моя состояла из трех частей, которые были написаны как отдельные произведения в различные эпохи существования украинского государства.

Первое из них я написал ещё в ту пору, когда вся эта «независимость», свалившаяся на головы украинских обывателей, воспринималась не более чем недоразумение. Всё происходящее тогда выглядело настолько диким, что, казалось, никак не может быть совместимым со сколько-нибудь длительной перспективой – и не покидала уверенность, что вскоре всё прояснится и станет на свои места.

Тем более что и итоги злополучного референдума 1991-го года, на котором формально решалась судьба этого края – были результатом искусных информационных технологий, обрушенных на неискушённое сознание наших людей. Люди были сбиты с толку, так что сегодня очень многие из них, видя вокруг себя вполне укоренившуюся украинскую государственность, агрессивно вытесняющую всё для неё неугодное, искренне не помнят, когда это они голосовали за что-то подобное.

Поэтому была надежда на то, что первые же выборы исправят недоразумение и восстановят нормальную жизнь.

Однако, когда, по истечении трёх лет после провозглашения украинской независимости, Кравчука сменил Кучма – оказалось, что, несмотря на свою пророссийскую риторику, с помощью которой ему удалось докарабкаться до самого верха, наш новоиспечённый правитель менять ничего не намерен. А это означало, что те бредовые нововведения, которыми нас угощали последние три года – нам собираются навязывать в качестве «нормы жизни».

Тогда-то, летом 1995-го года, я и написал большое сравнительно произведение, объёмом примерно в сотню страниц, под названием «Независимость от здравого смысла», жанр которого обозначил как «заметки сквозь смех и слёзы об украинской независимости» и в котором попытался высмеять всё то, что нам подсовывали под видом независимого украинского государства – ибо иного, более серьёзного, отношения это явление не заслуживало.

Впоследствии, в 2005-м году, в предисловии ко второму изданию своей книги, по поводу этой работы я писал, что она «…явилась своего рода реакцией на эту «географическую новость», когда обнаружилось, что «независимая Украина» – это не временное «помрачение в мозгах, а нечто такое, что собираются возводить «всерьёз и надолго».

Когда же украинское государство отпраздновало десятилетний свой юбилей – шутки пришлось отложить в сторону: не столько потому, что заблуждения, в которых пребывало население Украины, заслуживали серьёзной полемики, сколько из-за серьёзности последствий, которыми они были чреваты для судьбы Русского мира.

К десятилетнему юбилею того, что называлось «украинской независимостью» я приурочил работу «Нужна ли «українцям» Россия?», адресованную тем, кто считали себя «украинцами», – в которой пытался доказать духовную неразрывность России и Украины как частей единого целого и невозможность их существования друг без друга. При этом основное внимание уделил культурному единству России и Украины, что в то время могло быть ещё очевидным для большинства читателей.

Впрочем, уже тогда было ясно, что проблема не в одних «украинцах». К сожалению, и тем, кто управляют сегодня Россией, приходится доказывать невозможность существования России без Украины.

Поэтому, в 2003-м году, я написал ещё одну работу – «Новая Россия и бывшая Малороссия», – посвящённую тем заблуждениям, которые, с российской стороны, препятствуют спасительному для нас объединительному процессу. В этой работе я пытался убедить читателей в том, что без единства с Украиной существование России лишается своего главного смысла.

Между тем приближался 2004-й год. По всем признакам было видно, что антирусскими силами затевается нечто масштабное, направляемое извне, и этому нужно посильно противостоять.

Однако всем, кто хотели бы этому противостоять, опереться в политическом смысле было не на что. Политический спектр на Украине был к тому времени уже «структурирован» таким образом, что ни одна политическая сила, считающаяся «пророссийской», не могла адекватно противостоять этому вызову.

Даже коммунисты уклонились от прямого противодействия тому, что готовилось на Украине, – из-за того, что, в соответствии со своими «коммунистическими талмудами», основное внимание привыкли уделять вопросам социальным, второстепенным на фоне главной нашей беды – разрушения единства нашей страны. Страна же наша – хотя и лежала в руинах, разрезанная государственными границами, лишённая какой бы то ни было защиты, – но всё ещё существовала, подтверждением чему хотя бы и то, что против возможности восстановления её единства и был нацелен главный удар противника.

Так что сопротивляться приходилось в меру скромных своих возможностей. Под рукой же у меня, – чтобы запустить по неприятелю, – кроме моих текстов ничего больше не было.

Особенностью ситуации было то, что по прошествии длительного периода после провозглашения «независимости» пришло уже время подводить итоги этого, с позволения сказать, «государственного строительства». Итоги же были неутешительны. Поэтому устроители «украинской независимости» решили «перевести стрелки» на «преступный режим Кучмы», изобразив дело так, будто виною за развал, который народ видел своими глазами, было не расчленение великой страны, замаскированное под «обретение независимости», а всего лишь «преступный режим Кучмы».

Разоблачению этой уловки могли послужить мои работы по украинскому вопросу, доказывающие «украинцам», что корень зла и источник всех их проблем – именно в этой, прославляемой всей украинской пропагандой, «нэзалэжности».

Всё, что я написал по украинскому вопросу и хотел донести до читателей в виде книги, прежде публиковалось (хоть, иногда, и в сокращённом виде) в толстых российских журналах. Что же касается украинского читателя, которому, в первую очередь, адресовались мои тексты, то единственная за всё время работа, которую мне удалось опубликовать на Украине («Независимость от здравого смысла»), вышла в свет мизерным тиражом в трёх номерах журнала «Порог», публикующего обычно фантастику.

Рассчитывать же на легальное издание книги на Украине шансов тем более не было.

На Украине приходилось сталкиваться с особенностью «свободы слова» в этом «государственном образовании», власти которого, все эти годы, где только возможно, заявляли о своей приверженности европейским принципам демократии, выставляя «свободу слова» главным из ими достигнутого за годы независимости.

На Украине «свободой слова» считается то, что тут можно свободно писать и обсуждать, кто из власть имущих сколько украл (тем более что, и правда, воруют немилосердно), печатать всевозможную порнографию, идейную продукцию каких угодно, самых изуверских, сект и тому подобное. Зато совершенно без обсуждения остаются главные вопросы, касающиеся самых основ жизни населения этого края, которое в наши дни подвергают тотальному эксперименту по изменению его духовной сущности. В наши дни живущему на Украине народу стремятся изменить его цивилизационную принадлежность, лишить его духовного опыта, который он приобрёл за свою тысячелетнюю историю – а это для него гораздо опаснее простой «зачистки» его карманов, производимой коррупционерами.

На Украине преобладающая часть населения не может дать своим детям образование на том языке, на котором думает и разговаривает; тут не обсуждаются проблемы этого общества, над которым проводится гибельный для него эксперимент, – зато в условиях «свободы слова по-украински» Соединённым Штатам очень удобно сместить неугодного им высшего руководителя, организовав против него в СМИ клеветническую кампанию, приписав ему несуществующие грехи и несовершённые преступления.

В России же – подобный фокус совершить невозможно, – и потому считается, что на Украине «свобода слова» есть, а в России отсутствует. Неудивительно, что именно украинский вариант «свободы слова» очень нравится существующим на американские деньги и для американских надобностей российским «оппозиционерам». Когда их раз за разом приглашают на Украину участвовать в телевизионных «ток-шоу», они не устают на все лады расхваливать украинские «свободы», что, по-видимому, положительно влияет на их «производственные показатели».

Таким образом, несмотря на столь внушительные успехи «свободы слова» на Украине, – признанные «мировым сообществом», – на те слова, которые хотел сказать я, эта «свобода» не распространялась. Хотя, в том, что я хотел донести до внимания читателей, не было ничего из ряда вон выходящего. Я всего лишь пытался защищать те духовные ценности, которыми жил наш народ на протяжении всей нашей тысячелетней истории и которые помогали ему справляться с труднейшими историческими вызовами.

Оставалось издаваться в России. Тут тоже не обошлось без проблем – удивительных для тех малороссов, кто, оказавшись в «независимом болоте», привык уповать на Россию, ожидая от неё избавления от ненавистного самостийнического ига.

Одно почтенное российское издательство согласилось издавать книгу, но потребовало дополнить её главой, в которой я бы экономически обосновал целесообразность объединения России и Украины. Экономическая выгода совместного существования России и Украины для меня вовсе не была новостью, поэтому выполнение этого требования не составляло для меня большого труда – тем более что моей университетской специальностью является как раз экономическая география. Однако, помимо того, что на выполнение этого требования ушло бы определенное время, что задержало бы выход книги, помешав ей появиться до выборов – мне очень не хотелось этого делать по принципиальным соображениям. Для меня доказывать целесообразность совместного существования России и Украины с экономической точки зрения – так же дико, как обосновывать экономически целесообразность совместного проживания членов одной семьи – мужа и жены, родителей и детей и так далее. Я принципиально против того, чтобы ставить отношения России и Украины в зависимость от глобальной конъюнктуры рынка, устроенного по чуждым нам духовным законам, рычаги которого находятся не в наших руках. Против того, чтобы мы попеременно то объединялись, то разъединялись в зависимости от изменения курса нашей валюты, цен на энергоносители и т.д. и т.п., – делающих наше единство то «выгодным», то «невыгодным». Скажу больше: если перенестись в область желаемого и представить, в идеале, жизнь в будущей единой России, то мне меньше всего бы хотелось, чтобы мы стремились к тому, чтобы обогнать всех в мире по экономическим показателям, по производству и потреблению на душу населения всевозможных материальных благ. У нас должны быть совершенно иные критерии успеха, связанные, в первую очередь, со степенью нашего приближения к тому человеческому облику и тем человеческим отношениям, которые были бы угодны Господу.

Другое, не менее почтенное издательство, дало понять, что с удовольствием издало бы книгу, если бы всё это написал какой-нибудь академик или, на худой конец, доктор наук, – не ведая о том, что требуют невозможного. Ведь на Украине – если говорить о гуманитарных науках – никак нельзя иметь высокую учёную степень и уклоняться от участия в хоре по исполнению всякого рода самостийнических «песнопений». Исключения из этого правила настолько редки, как появление в природе, среди «братьев наших меньших», особей с нетипичной окраской, вроде белых ворон.

Спасибо ныне покойному Павлу Сергеевичу Ульяшову, который помог мне найти издательство: хотя и менее презентабельное в сравнении с предыдущими, но готовое рисковать – издавать неизвестного автора. Однако, чтобы не подвергать издание излишнему финансовому риску, издатели меня попросили согласиться на две уступки, не связанные ни с потерей драгоценного тогда времени, ни с чем-то таким, что могло бы вызвать принципиальные возражения.

Первая уступка состояла в том, чтобы изменить название книги, которую я предполагал назвать «Украина – Россия: преодоление распада». Меня попросили назвать мою книгу «Украина – тоже Россия», чтобы привязать её название к «раскрученному» названию «Украина не Россия», вышедшей перед этим книги Кучмы; а мою неизвестную фамилию – к «раскрученной» фамилии её автора. То есть, мне была предложена «честь» выступить в роли комментатора подписанной Кучмой книги, несмотря на то, что все, вошедшие в мою книгу работы были написаны задолго до тех текстов, под которыми Кучма изволил начертать свою подпись.

Вторая просьба состояла в том, чтобы оформить вошедшие в книгу работы, написанные в разное время и относящиеся к различным периодам в «становлении» украинского государства – в виде единого текста (безо всяких исправлений – лишь представив отдельные работы главами этого текста) – ибо, по мнению моих издателей, привередливый рынок откажется потреблять в качестве интеллектуальной пищи сборник публицистических произведений неизвестно кого. (Замечу наперёд, что это-то обстоятельство, скорее всего, и сыграло впоследствии с моим критиком Родиным недобрую шутку).

С пожеланиями моих издателей я вынужден был согласиться, так как торопился успеть с выходом книги к президентским выборам 2004-го года, на которых, как я тогда понимал, должна была решаться судьба нашей страны и происходить те события, на фоне которых все эти «оформительские нюансы» представлялись ничтожной мелочью.

Однако мои уступки не помогли: издатели умудрились к выборам всё равно не успеть, из-за того, что бесконечно ждали появления какой-то дешёвой бумаги, чтобы удешевить издание. Поэтому книга вышла лишь в начале 2005-го года…

Между прочим, во всех моих злоключениях мне очень бы не помешала пресловутая «рука Москвы», которой самостийники не устают укорять идейных своих противников. Однако, при всём моём желании, обнаружить таковую мне не удалось.

К слову сказать, противники России часто инкриминируют российским властям расправу (посредством убийства, отравления и прочего) над журналистами, написавшими некие «вредные», «разоблачительные» тексты. Исходя из собственного опыта, могу с ответственностью констатировать: российские власти никак вообще не реагируют ни на какие тексты, ни на вредные, ни на полезные…

Вместо «руки Москвы», которая в это время неизвестно чем занималась, мне, в продвижении книжки моей к читателю, на разных этапах оказывали неоценимую помощь не облачённые властью отдельные добрые люди, небезразличные к судьбе нашей страны.

2. «Форма признания».

Что же касается всех моих попыток обращаться за поддержкой к той части человечества, которую Высоцкий определил как «организации, инстанции и лица», то они оборачивались лишь огорчениями, разочарованиями и потерей времени.

Помнится, как на этом скользком пути меня, в разгар оранжевой революции, даже занесло на съезд в Северодонецке, на который собрались депутаты всех уровней, представляющие, в основном, Юг и Восток Украины, и намеревавшиеся дать отпор оранжевой напасти. Кстати, замечу, что съезд этот, – на котором я присутствовал безо всякого на то права, так как никаким депутатом не был, – я воспринял тогда настолько всерьёз, что даже первый раз в своей жизни встал во время исполнения украинского гимна. Обычно при исполнении этого музыкального произведения я сижу и с наигранным любопытством рассматриваю окружающих, тем более что слова «згынуть наши ворожэнькы» – чистосердечно отношу к себе, а слова «душу… мы покладэм за нашу свободу» – считаю в высшей степени богопротивными. Но в данном случае я понадеялся, что этот форум знаменует начало конца самостийнического умопомрачения – и потому, полагая, что пребываю уже на похоронах этой злокачественной «дыржавности», и, не желая, ввиду важности момента, акцентировать внимание на второстепенном, вместе со всеми выслушал гимн стоя.

На съезде, в качестве посланца дружественной для собравшихся России, присутствовал сам московский градоначальник Лужков. Его зажигательная речь и, вдобавок, присвоенный ему на Украине статус чуть ли не главного врага украинской государственности – побудили меня обратиться к нему за помощью. Набравшись наглости и подловив его где-то в кулуарах, я подарил ему самиздатовский экземпляр своей книги и попросил посодействовать своевременному её выходу: издательство тогда как на зло, не обращая внимания ни на какие революции, задерживало её выход в ожидании дешёвой бумаги.

Помощи, которая была мне обещана, я так и не дождался, и, к тому же, впоследствии был весьма огорчён, когда обнаружил в различных статьях мэра некоторые, скажем так, «следы чтения» моих текстов.

Я, конечно, далёк от мысли, что могущественнейший «городничий Третьего Рима», под покровом ночи, самолично лазил в мой «литературный огород». Скорее всего, он послал туда кого-нибудь из своих подчинённых, а, может, даже и не посылал, а просто дал денег и повелел достать что-нибудь для него подходящее – а они, в поисках желаемого, в числе прочих мест, наведались и ко мне.

Должен при этом оговориться, что речь идёт о совершеннейших мелочах, даже и недостойных упоминания, которые я и заметил-то лишь потому, что другой «собственности» не имею и всё своё убогое «имущество» знаю наперечёт. Всё это давно бы уже выветрилось из моей памяти, если бы однажды не вспомнилось снова: когда я случайно увидел по московскому телеканалу как какой-то подмосковный аграрий восторженно рапортовал о небывалом урожае кукурузы, выращенной по технологии, будто бы изобретённой лично московским градоначальником. Суть этого запатентованного мэром и подаренного затем человечеству открытия состояла в том, что семена кукурузы, для лучшего их произрастания, нужно сажать в некую капсулу, изготовленную из навоза и других полезных веществ...

Стоит, вообще, заметить, что неприятности подобного рода с моими текстами случались нередко. Не раз бывало, что общение со всякими деятелями, у которых я надеялся найти поддержку, «увенчивались» тем, что различные словечки, обороты и даже эпиграфы из моих текстов – перебирались в произведения тех, с кем мне доводилось общаться или кому какими-то путями попадали в руки мои тексты. Одних из них, наверное, соблазнял сельский адрес, указанный на моих визитках, других, возможно, ничтожный тираж, указанный для конспирации на новых изданиях книги – в двести всего экземпляров…

Однажды у меня даже «свиснули» обложку из нового издания моей книги, на которой были изображены васнецовские богатыри: васнецовская картина на моей обложке была разорвана таким образом, что один из богатырей отрывался от двух других – намёк на отрыв Украины от России и Белоруссии. Так как я, по поводу своей обложки, ни с Васнецовым, ни с Ильёй Муромцем договоров никаких не подписывал, то и протестовать был, конечно, не вправе. Тем более что по своему статусу упомянутое «обиженное» издание моей книги представляло собой ни что иное, как 350-ти страничную листовку, распространяемую против оккупантов. Должен сказать, что определение «листовка» здесь не случайное. Второе издание своей книги я не только изготовил полностью сам – то есть написал текст, придумал и соорудил при помощи «фотошопа» обложку и даже, для удешевления «проекта», собственноручно напечатал весь тираж на ризографе, –  но и потом мне ещё пришлось самому её продавать – для того, чтобы отдать взятые в долг деньги, потраченные на это дело.

Хотя мне, пожалуй, следовало бы даже быть благодарным тем, кто что-либо «сшекспирил» из моих текстов. Ведь в моём положении это являлось своеобразной (и почти единственной для меня) «формой признания», не будь которого, можно было бы запросто «впасть в отчаянье», как писал по другому поводу Тургенев. К тому же, это весьма помогает тому, чтобы на литературном поприще понемногу начинать осваивать труднейшую науку: писать для Бога, а не для людей.

Кстати, совсем недавно – видимо для того, чтобы я не слишком заморачивался по подобным поводам, – мне пришлось столкнуться с неожиданным открытием, которое помогло мне окончательно, надеюсь, избавиться от «частнособственнических пережитков» в литературном деле. В конце 2011-го года, из интервью Анатолия Вассермана газете «2000», я с удивлением для себя узнал, что он, Анатолий Вассерман, еще в 1991-м году, накануне всеукраинского референдума, долженствующего обеспечить всенародное прикрытие провозглашения украинской независимости, опубликовал в газете «Одесский вестник» открытое письмо под названием – «Независимость от здравого смысла»» (именно так была названа и моя, написанная в 1995-м году работа). «Одесского вестника» я  никогда в руках не держал и даже о нём не слышал, о существовании Анатолия Вассермана тоже до этого момента не подозревал… И если это название не передалось мне каким-то дивным образом «по воздуху» (либо как-нибудь «само просочилось», как выразился один незадачливый пиит, «нечаянно» укравший стихотворение у Анны Ахматовой, по поводу чего Высоцкий написал шуточную песню), то объяснение такому факту нахожу лишь одно: чем ближе самостоятельные оценки того или другого явления к истине – тем более они должны быть похожими друг на друга, вплоть до такого рода удивительных совпадений. Само по себе усиленное вдалбливание в головы жителей Украины понятия «независимость» – предполагало, для всякой разумной головы, поиск ответа на вопрос «от чего». Я, в ту пору прилежный читатель Толстого, с его пафосом здравомыслия, ничего лучшего не придумал, как назвать разворачивающееся безумие – «независимостью от здравого смысла». И поначалу очень гордился этим названием, но после в нём разочаровался: ибо «здравый смысл» – это далеко не главное из того, чего мы лишились при «обретении независимости».

Сам я весь этот конфуз с названием воспринял как некий знак свыше, побуждающий меня не слишком строго судить моих заимствователей, ибо всякое может случиться.

Тем более что и сам я однажды, по небрежности, попал впросак, опубликовав, в числе прочих текстов, коротенькую заметку «От слова «украсть», в которой, рассуждая об украинской склонности к воровству, проявляющимся и на государственном уровне, упомянул о первоначальном восприятии галицийскими русинами навязываемого им названия «украинец» («Какие мы «украинцы»? – мы ведь ничего не украли!»…) Будучи уверенным, что этот убийственный для украинствующих эпизод я вычитал в каких-то материалах, опубликованных в толстом сборнике «Русская Галиция и «мазепинство» (М.: Имперская традиция, 2005 г.), я долго искал, где именно это написано, так как такой сногсшибательный эпизод явно требовал безукоризненных ссылок. Однако, множество раз перелопатив эту книгу, так ничего и не нашёл. А так как время не ждало – и, в канун очередных выборов, нужно было внести свою лепту ради лучшего их исхода, – то и опубликовал изложение этого эпизода безо всяких ссылок. Чуть позже этот эпизод привёл в своей статье «Откуда пошла Украина» публицист Николай Ярёменко, сославшись при этом именно на меня. А ещё некоторое время спустя я всё-таки обнаружил, откуда мне стал известен этот эпизод. Оказывается – из книги Александра Каверина «Русь нерусская», где упомянутая чудесная фраза выглядит так: «Прозывают нас украинцами, а ведь мы ничего не украли», – и где имеется ссылка на книгу Н.И. Антоневича «Наше нынешнее положение (эпизоды из новейшей истории)», изданную в 1907-м году во Львове, в которой она впервые и появилась. И хотя в дальнейшем, при перепечатке своего текста, приводя этот эпизод, я всякий раз уже ссылался на книгу Каверина, однако в неловкое положение всё-таки попал.

Поэтому-то на «похитителей» своей «литературной собственности» я особо не обижаюсь – и никогда бы о них не вспоминал, если бы не опасение, что самому придётся оправдываться. Тем более что сегодня ломать по этому поводу копья более чем неуместно, особенно на фоне того, что главный вопрос, к решению которого мы все вместе прилагаем усилия – достижение русского единства – не решен до сих пор.

3. «О государстве» и прочая самокритика.

Таким образом, главной причиной причисления Родиным меня к демократам, скорее всего, является (помимо желания самого Родина) то обстоятельство, что моя старая, 1995-го года, работа была представлена в этой книге как новейшее произведение.

Просмотрев заново этот текст, я сам вижу в нём множество недостатков, – однако недостатков во второстепенном, но не в главном, не заслуживающих того вердикта, который вынес моей работе Родин.

Основным недостатком этой моей первой работы для её нынешнего восприятия следует, пожалуй, признать недостаточно чётко сформулированную мою позицию относительно государства вообще, которая, по нынешним временам, может показаться анархической, способствующей скорейшему торжеству глобализма.

Сейчас, когда всё туже сжимается враждебное кольцо вокруг «государства российского», могут показаться неуместными и даже вредными мои тогдашние разглагольствования о государстве вообще в главе «Благо государственности», в которой я высмеивал «украинцев» за их желание приобрести собственное государство.

Однако, при всех моих теперешних претензиях к этому тексту, вынужден признаться, что примерно то же мог бы написать о государстве и сейчас – может быть в другой форме и другими словами. При этом нужно понимать, что написанное в этой главе вызвано не анархически-демократическим неприятием государства (то есть отрицанием существующих государств ради создания всемирного безбожного государства), а несоответствием современных государств, в том числе и российского, тому строю отношений между людьми, к которому взывает Христова Истина.

Ведь, к сожалению, наше российское государство, после «прорубления» Петром I «окна в Европу» и обретения нами внешнего могущества, было в основном (за исключением редких, как правило, драматических эпизодов в его истории) примерно таким, каким его изобразил Гоголь в комедии «Ревизор». Всегда почти в его правящем классе преобладали какие-нибудь «городничие» с «ляпкиными-тяпкиными», заботящиеся, в первую очередь, о частных своих делишках; но всегда одновременно с ними, словно в какой-то параллельной действительности, пребывали Феофан Затворник и Лаврентий Черниговский, Пушкин и Гоголь, Достоевский и Шукшин, с любовью и болью думающие о России; всегда в критические моменты находились герои, как Суворов, как Жуков, выносившие на своих плечах тяжелейшие испытания, выпадавшие на долю нашей страны.

Когда сегодня население Украины – отторгнутая от России часть её народа, в большинстве своём всё ещё уповающая на Россию и ждущая от неё избавления от насаждаемого Западом самостийнического ига, – соприкасается с представителями российских государственных структур, то очень часто с ужасом убеждается, что в отношении стратегических российских интересов образ их действия таков, что его иначе как «вредительским» не назовёшь.

Но если говорить о других, более для нас «победных» в сравнении с нынешними временах, и коснуться хотя бы вопросов, связанных с Украиной, о которых идёт речь в данной работе и нерешённость которых является сегодня главной угрозой для всего Русского мира, то вряд ли можно утверждать, что наше государство сумело сколько-нибудь адекватно ответить на эти вопросы. Более того, нашему государству, даже в «победном» его состоянии, редко удавалось в этих вопросах избежать того, чтобы хотя бы «не навредить».

Достаточно, к примеру, вспомнить о том, как во времена Екатерины Великой, бывших вершиной российского могущества, – когда, по словам канцлера Безбородько, «ни одна пушка в Европе не стреляла без нашего разрешения», – тогдашнее «государство российское» усмиряло восстание православного русского народа на Правобережной Украине, принадлежащей тогда Польше. Это восстание вызвано было тем, что в польском государстве католическое духовенство и польские помещики воздвигали жестокие гонения на православных русских людей, вынуждая их переходить в унию. События происходили на территории той самой, населённой русским православным народом, Правобережной Украины, которую, после восстания Хмельницкого и Переяславской Рады, в результате Андрусовского договора 1667-го года, пришлось уступить Польше.

В ответ на насилия и бесчинства, православный народ поднялся на защиту своей отеческой веры. На помощь восставшим пришли из находящейся на территории российского государства Запорожской сечи казаки во главе с Зализняком. Разгорелась народная война. Кровавая и беспощадная.

Надежд восставшим придавала выпущенная кем-то поддельная грамота, будто бы от имени Екатерины II призывающая бороться с поработителями и объединяться с единоверной Россией. Народ ожидал помощи от России. Россия была совсем рядом. Нынешние Чигирин, Умань, Черкассы – ещё Польша, а Переяславль на востоке, Елисаветград и Новомиргород на юге – уже Россия.

Однако, если ознакомиться с перепиской российских должностных лиц, по долгу службы вынужденных реагировать на этот конфликт, то из этой переписки видно, что их меньше всего заботила судьба гибнущего совсем рядом русского православного народа. В конце концов российская армия всё-таки вмешивается в конфликт, но только для того, чтобы спасти от народного гнева польских помещиков и усмирить восстание. Российские войска пленяют предводителей народного сопротивления, которые доверяются российскому командованию как своим. Одному из этих предводителей, Зализняку, удаётся бежать из-под стражи, а другой, Гонта, переданный польским властям, подвергается жесточайшей казни…

И впоследствии, когда Правобережная Украина в результате разделов Польши всё-таки оказывается присоединённой к российскому государству – это государство очень мало заботится о судьбе населяющего эту землю русского православного народа, оставив весь край во владычестве польских помещиков. Именно тут, в польских учебных заведениях (при полном отсутствии в крае русских учебных заведений), и была воспитана целая плеяда русофобов польского и русского происхождения, чьими идеями до сих пор подпитывается самостийническая идеология антирусского по своей сути украинского государства.

Можно вспомнить и другое, не менее «победное», время, когда наше государство выступало уже в совершенно новом, советском, «формате», и когда в 1939-м году к СССР присоединяли земли, бывшие некогда частью Древней Руси (ставшие в СССР Западной Украиной и Западной Белоруссией), большинство населения которых вплоть до 1939-го года считало себя русским народом. Эти земли присоединили к изготовленным в советское время украинской и белорусской «республикам», записав их население соответственно «украинцами» и «белорусами» (что, впрочем, было во многом уже предопределено предыдущим, послереволюционным, разделением русского народа на части, ряженные затем в «социалистические нации» – «русских», «украинцев» и «белорусов»). И это притом, что даже в населении Галиции, накануне присоединения к СССР, численность тех, кто считали себя русскими и тех, кто считали себя «украинцами» была примерно равной, с небольшим перевесом «украинцев». (Перевес же «украинцев»  в тогдашней Галиции явился следствием целенаправленной антирусской политики прежних австрийских и польских властей, включавшей и австрийские концлагеря для тех русских, которые не хотели переделываться в «украинцев»). К этому стоит прибавить, что русское начало в Галиции было изначально укоренено в народе, проявившись впоследствии в так называемом «москвофильстве»; тогда как «украинство» было плодом организационных усилий австрийских властей и пользовалось неизменным покровительством антирусски настроенных и сменявших друг друга хозяев этого края. Так что советская власть вполне могла бы отнестись к русской части населения Галиции как к «социально-близкой» (если бы не ещё одно, и главное, пожалуй, препятствие: в виде официального советского богоборчества и русинского униатства, навязанного русскому народу этого края после Брестской унии 1596-го года). Это в ещё большей степени относится к карпатороссам, населяющим нынешнюю Закарпатскую область, которые, кстати, на референдуме по поводу языка школьного обучения, проведённом ещё до присоединения в 1945-м году к СССР, подавляющим большинством голосов (более 80%) подтвердили свою русскость.

Всё это возможно было исправить и позже, после Великой Отечественной войны, – после того как в этой войне украинствующие этих земель проявили себя пособниками немецких оккупантов… Однако и после нашей великой победы Сталин, – который в ту пору нисколько не стеснялся перекраивать карту Европы и определять судьбы далёких и близких народов, – оставил всё это без изменений. Таким образом, нашей тогдашней (исключительно успешной) государственной властью было предписано культивировать на присоединённых русских землях губительное для нашего народа и нашего государства «украинство». Сделав же эти земли составной частью других административных образований – государство тем самым способствовало распространению гибельных русофобских вирусов вглубь нашей территории. Решающую роль в выборе советской власти сыграло как раз поругание исконного народного образа как коммунистическими богоборцами, так и теми, кто считали себя «украинцами» на присоединяемых русских землях, – что делало именно украинствующих для советской власти «духовно-близкими».

Сегодня нам приходится иметь дело с государством, которое предстает перед нами в виде чего-то самодостаточного, отчуждённого от народа и существующего от него автономно.

На протяжении последних столетий наше государство, прежде сознававшее и исполнявшее свою православную миссию в мире – как государство православного народа, видящего целью своей жизни служение Богу, – постепенно стало утрачивать это самосознание и отходить от этой Богу угодной роли.

Постепенно и сам наш народ – сначала европейски образованный верхний его слой, а после и большинство простого народа – утрачивал веру, переставая быть православным, пока наконец в массе своей не возжелал, чтобы государство служило его прихотям, «удовлетворению потребностей»…

Тогда-то, – из-за нашего нежелания жить по заповедям Божьим, нашей порабощённости грехам и неспособности противостоять соблазнам, – государство, вместо того, чтобы быть скромным слугою, стало превращаться в нашего властелина.

Оно постепенно выросло в некое громадное бездушное чудовище, паразитирующее на народной жизни, подчиняющее себе все её проявления и с механической неумолимостью губящее вокруг себя всё живое.

Не захотев когда-то быть рабами Божьими, мы, незаметно для себя, сделались рабами государства. И теперь, когда на этом, ставшем привычным, фоне, в минуту смертельной опасности, государство делает шаги навстречу народу и высшие его правители произносят своё «братья и сестры!», – то благодарный народ готов вознести этих правителей «до небес» и простить им все прошлые, даже чудовищные, злодеяния.

Государство ограничено в своих возможностях. Все его действия подчинены некой безжизненной, механической, «бюрократической» логике. Оно, по своей природе, не способно улучшать духовное состояние общества, и может лишь, в лучшем случае, на какое-то время «консервировать» добрые начала, существующие в народе.

Для того же, чтобы эти добрые начала взращивать, а не идти на поводу у государства, не потакать его механической, бездушной сущности – в жизни народа государство должно играть подчинённую роль. Для спасения нашего народа (а с ним – и нашего государства) – всей нашей жизнью должна руководить Церковь. Для этого ей нужно покинуть ту «резервацию», в которой государство милостиво предоставляет ей право на существование, и становиться «руководящей и направляющей» силой всего общества – в той же степени, в какой все действия всякого отдельного человека «руководимы и направляемы» его убеждениями и ценностными ориентирами (а не требованием тех или иных его «органов»).

То есть речь должна идти не только о том, что Церкви следует заниматься у нас так называемой «гуманитарной сферой»: воспитанием народа, его просвещением и исцелением от всевозможных, поразивших его духовных недугов. Речь и о том, чтобы именно Церкви был предоставлен контроль за работой средств массовой информации (начиная от авторитетного вердикта Церкви по поводу того, несёт ли то или иное «средство» благо духовному здоровью своих зрителей, слушателей, читателей, не говоря уже о том, что эти «средства» не должны нарушать заповеди «не лжесвидетельствуй»).

Более того – именно Церковь должна определять приоритеты в нашей хозяйственной деятельности, – чтобы эта деятельность соответствовала нашему православному мировоззрению и служила нашим целям, а не включалась в качестве подчинённой составной части в мировую хозяйственную систему, имеющую, по своему происхождению и своей направленности, антихристианский характер. Всё это касается и нашей международной политики, которой следует быть политикой православной страны.

И именно Церковь должна санкционировать выдвижение тех или иных людей на руководящие должности в государстве – ибо кто другой как не приходской священник лучше всех знает, готов ли данный человек по своему духовному складу и духовному состоянию к занятию той или иной ответственной должности.

Всю нашу деятельность, повторюсь, нужно подчинить тому обстоятельству, что Россия – страна православная, а не католическая, протестантская или какая-то иная. И если православные, воцерковлённые, люди сегодня не составляют в ней большинства – мы, как христиане, не можем не учитывать всех прежних поколений, создавших Россию, на фоне которых несколько наших последних безбожных поколений, разваливших почти и продолжающих разваливать нашу страну, составляют ничтожное меньшинство. Тем более что вся эта преобладающая сегодня масса неверующих граждан, думающих в первую очередь не о России, а о себе, об удовлетворении своих, всё возрастающих, потребностей, вряд ли может чем-то помочь в определении спасительного для нас курса.

Этот вопрос напрямую касается и вопроса о выборах, которые, в их нынешнем виде, представляют собой не что иное, как профанацию и спекуляцию на мелком тщеславии недалёких людей, которым внушили, что они решают судьбу страны. Для участия во «всенародном» решении тех или иных вопросов голосующему нужно, как минимум, владеть информацией и элементарно разбираться в том вопросе, который ему предстоит решать. Поэтому, – чтобы «не навредить», – его избирательные права не должны подниматься выше того уровня, о котором он, по своему развитию, опыту и владению информацией, может судить. Кроме того, польза для страны и народа от мнения такого избирателя может быть лишь тогда, когда к решению вопроса он подойдёт не своекорыстно (следуя партийной, сословной, корпоративной, личной и прочей такого рода выгоде), а исходя из всеобщего блага.

Нам нельзя забывать, что православие является той духовной основой, на которой построена наша цивилизация. Это единственная «программа», дающая нам возможность полноценно существовать, – отступление от которой грозит нам всевозможными бедами, что подтверждается и печальным опытом, пережитым нами в ХХ столетии, когда мы поочерёдно отступали от этой «программы» – сначала в сторону безбожного социализма, а затем – в сторону так называемых «либеральных реформ».

Нам нужно держаться именно этого, проверенного всем предыдущим опытом нашего народа, спасительного пути: вряд ли требуется особо доказывать то, что наш вымирающий сегодня народ имеет на это право.

При этом понятно, что по повреждённости человеческой природы и от тяжелейшего духовного наследия последнего безбожного столетия, – когда в наших людях воспитывали не смирение, а гордыню, – в обществе всегда будет огромное число тех, кого христианские идеалы не вдохновляют и не могут удержать от антиобщественных действий. К тому же, помимо этой категории населения, значительную часть наших граждан составляют представители неправославных, однако традиционных для России, религиозных сообществ.

Поэтому, при всей «руководящей и направляющей» роли православной церкви, взывающей к сознанию православного народа, нам не обойтись и без помощи государства – примерно такого, каким оно было в советское время, – регулирующего отношения между людьми своими, привычными для нас, средствами. Правда, к принципиальным противникам нашего строя этому государству следует относиться не по-советски: то есть их нужно не репрессировать, а предоставлять им возможность покинуть пределы нашего отечества в том направлении, которое данный индивид считает для себя предпочтительным. (Если же впоследствии такой человек обнаружит для себя, что его противоборство с «режимом» случилось по его недомыслию – то ему нужно позволить возвратиться обратно). Государство должно следить у нас и за соблюдением членами общества, (теми, кому непонятна христианская мотивация к труду) справедливого требования «…если кто не хочет трудиться, тот и не ешь», сформулированного апостолом Павлом (2 Фес 3: 10)  и поддержанного у нас, и даже отчасти воплощённого, коммунистической властью.

В наших условиях Церкви и государству нужно действовать с двух сторон, навстречу друг другу. И те, для кого мнение Церкви неавторитетно – пусть имеют дело с государством.

В числе прочего, государству надлежит регулировать и отношения населяющих Россию религиозных сообществ. И, кстати сказать, именно государству следует предоставить реализацию интеграционных проектов на постсоветском пространстве, связанных с созданием Евразийского Союза и предусматривающих участие в них и тех бывших союзных республик, большинство населения которых составляют неправославные народы.

При этом, однако, важно не упустить, что первичным для нас является объединение православных народов и, в первую очередь, восстановление единства русского народа, – разделённого в годы коммунистической смуты на «русских», «украинцев» и «белорусов», – в котором решающую роль предстоит сыграть Церкви.

В общем же, в жизни нашего народа государство должно уступить главную роль Церкви. Это определяется бесконечной высотой христианского идеала, поставленного «во главу угла» жизни Церкви – неизмеримо более высокого в сравнении с теми законническими началами, на которых построена жизнь государства и которые, в духовном смысле, не поднимаются выше ветхозаветного законничества.

Однако, – притом, что роль государства должна быть у нас ограничена решением вопросов «земных», – важность надёжно работающего государства ещё и в том, чтобы в духовном совершенствовании нашего общества двигаться поступательно. Это может помочь избежать соблазна выдавать желаемое за действительное в деле «скорейшего воплощения православного идеала», – чтобы не плодить фарисейство и не уподобиться, в конечном итоге, католическому Риму.

Возвращаясь к упомянутой моей работе и перечисляя её недостатки, отмечу и то, что в ней я, по старой ещё привычке использовал термины «русские» и «украинцы» и, если посмотреть на этот текст «под микроскопом», то можно, наверное, найти употребление слов «русские» и «украинцы» как относящиеся к двум народам – но вовсе не потому, что я считал их разными, а потому, что в тот момент полагал допустимым воспользоваться привычным для советского времени «терминологическим аппаратом».

Для того времени (напомню, работа написана в 1995-м году) – украинская независимость воспринималась как невероятная дурость – и потому тогда даже глупым выглядело всерьёз с этим спорить. Позже, когда стало окончательно ясно, что «независимость» – «всерьёз и надолго», и когда появилась необходимость доказывать, что мы единый народ (ибо именно на утверждении, что мы будто бы разные народы и основывают свое «дэржавотворэння» самостийники), – я всякий раз расставлял нужные акценты в этом вопросе.

В этой моей работе кое-где действительно можно найти демократическую риторику. Однако слово «демократ» в ту пору не было ещё исключительно ругательным (и вовсе не подразумевало необходимости расчленения страны).  После окончания советской эпохи, под звучавшими повсеместно призывами к «демократизации» можно ещё было предположить всё что угодно (вплоть до возвращения к традиционным, дореволюционным, формам народной жизни, – по отношению к которым Советская власть тоже поступала недемократично). Ведь само по себе никакое понятие, касающееся дел человеческих, нельзя, по-язычески, изначально считать либо однозначно плохим, либо хорошим.

Ко времени же написания упомянутого текста «демократы» не проявили ещё себя во всей красе – так чтобы на этом понятии можно было бы уже ставить «крест». И все их известные «свершения» до поры можно было ещё списывать на «проблемы роста». (О чудовищном грабеже страны или о планомерном уничтожении стратегических предприятий – в ту пору из телевизора узнать было затруднительно).  И даже ельцинский расстрел парламента нельзя было ещё считать подписанием «демократами» окончательного себе приговора – «на войне как на войне». Для меня с «демократией» в России окончательно всё стало ясно в 1996-м году, во время президентских выборов: когда «демократы» на этих выборах – ради достижения нужного для себя результата – сами цинично попирали демократические принципы, демонстрируя тем самым, что демократия для них самих – только ширма, с помощью которой они стараются добиваться своих, «недемократических», целей.

Кстати, для значительного числа нынешних наших читателей, моя книга может показаться «демократической» ещё и по той причине, что в ней содержится критика наших «социалистических достижений», нет особого почтения к «вождю всех народов» и так далее. У нас, из-за приобретённого в советское время материалистического мировоззрения, принято считать, что если автор критикует социализм, то, значит, он «демократ», и иного будто бы быть не может. Это представление активно поддерживается нашими внешними «благожелателями», для которых очень удобно бесконечно гонять нас по замкнутому кругу между социализмом и «демократией». И в том и в другом случае мы становимся легко уязвимыми, и нас очень легко свалить, дёргая за ниточку материального недовольства: то обнищанием пассивного большинства, то невозможностью для активного меньшинства «развернуться» в материальном отношении и удовлетворить свои аппетиты.

На самом же деле, критика социализма в моих работах не «демократическая», а христианская, – правда, в первой работе – «Независимости от здравого смысла», – ещё на неосознанном, «стихийном», уровне.

Что же касается социализма, то он в своих возможностях ограничен. Полномочия его простираются не выше справедливого распределения материальных благ. Однако в советское время эта распределительная система была у нас поставлена превыше всего, отодвинув на задний план всё то, что должно возвышаться над материальным. В духовном же смысле социализм – это очередная «ересь жидовствующих» (перемещающая все человеческие упования с неба на землю), которая, в отличие от другой её «модификации» – либерализма, – поражающей в большей степени активную часть общества, – распространилась на весь наш некогда православный народ.

Мы разрушились от безбожья: от всеобщего эгоизма, который явился следствием нашего материалистического воспитания при советской власти, от приобретённой в советские годы привычки смотреть на происходящее сквозь призму материального интереса.

И именно безбожье – всеобщий наш эгоизм – не позволяет нам преодолеть теперешнее наше региональное отчуждение и соединиться обратно, заставляя нас бесконечно терзаться в сомнениях, не окажемся ли мы, объединившись, ущемлены материально.

У многих, кто помнит советское время, сохранилось впечатление, что это была неизмеримо более достойная эпоха в сравнении с днями нынешними. Всё это так: после советского времени мы даже в духовном смысле опустились ещё на одну ступеньку вниз. Однако дело тут не столько в социализме, сколько  в том, что мы жили тогда в единой великой стране, которая ставила перед собой грандиозные цели – и каждый отдельный человек был сопричастен этому и был частью этой большой жизни.

Теперь же, когда наша великая страна раздроблена на нежизнеспособные осколки, и, вдобавок, навязанная нам либеральная модель общества превращает наших людей в разрозненные атомы, всецело поглощённые жалким своим выживанием, – то на этом фоне каждому человеку, желающему, чтобы его жизнь была наполнена достойным смыслом – с ностальгией вспоминается советское время.

Социализм – был лишь одной из ступеней падения нашего когда-то православного народа – пусть и ступенью более высокой в сравнении с нынешней.

Вообще же, для тех, кому недоступны другие аргументы, о социализме лучше судить «по плодам», исходя из того, чем всё закончилось. Советский Союз рухнул не от недостатка материального могущества, на которое тогда все «молились», а по причинам духовным: оттого, что советская власть воспитала людей, которые ради своего материального блага, готовы были предать свою страну.

Помимо всего прочего, упомянутая моя работа носит следы литературной неопытности. До её написания я был автором всего лишь десятка рассказов. Наверное, этого мало для того, чтобы брать на себя смелость высказываться по важнейшему для судьбы нашей страны вопросу. Но так как никто из более маститых «тружеников пера» очевидную правду не говорил, или говорил полуправду – то я взялся за это сам. Сейчас легко критиковать, а в ту пору (середина девяностых) кроме моей работы да брошюры Анатолия Железного – «Происхождение русско-украинского двуязычия в Украине», – вышедшей примерно в то же время, вспомнить на эту тему ничего не могу.

Все перечисленные недостатки я видел, когда в 2004-м году готовил этот текст к изданию и к переизданиям последующих лет, однако ничего не менял, полагая, что из самого текста будет понятно, что он относится к эпохе Кравчука. Теперь же вынужден заниматься истолкованием – не столько для самооправдания, сколько для того, чтобы уточнить позицию: ведь если исследовавший украинскую тему Родин некоторыми местами этого текста был введён в заблуждение, то, значит, могут быть введены в заблуждение и менее искушённые читатели.

Сам я более всего теперь недоволен этой первой своей работой из-за того, что она вся пронизана неким правозащитным пафосом. В тогдашнем моём страстном негодовании по поводу «украинской независимости» между строк проступает реакция представителя высшей цивилизации, которого оторвали от Достоевского с его «проклятыми вопросами» – и стали вынуждать восхищаться хуторского уровня павлычками и драчами. Вместо Достоевского теперь предписывалось, опустившись на четвереньки, бегать по периметру очерченной для нас «государственной территории» и, исходя злобой, гавкать на «москалей».

И потому у меня в этом произведении так много всевозможных насмешек, сарказмов и издевательств – тогда как «милость к падшим», без которой невозможно исцелить поражённый недугом народ – к сожалению, совсем отсутствует… Да и в последующих, вошедших в книгу, работах, – из-за моей тогдашней «полувоцерковлённости» – мною, в основном, использовались аргументы «земные» и мало привлекались аргументы «небесные». В результате, во всех этих произведениях, недостаточно сказано было о главном: о несовместимости «самостийнической затеи» и спасительного для нас православия – по причине которой «самостийнический выбор» в высшей степени губителен не только для целого народа, но и для каждого отдельного человека.

4. Разбор компроматов: навсегда ли Украина.

Перейду теперь к главному «компромату», который «накопал» Родин в моей «вредоносной» книге и который дал ему основание приписывать мне, будто я считаю, «что “самостийна Украина” навсегда» и, своим прибавлением «а С.Н. Сидоренко здесь, конечно, не одинок», делать из меня этакого «типичного представителя» такого рода «соглашателей». Этим «компроматом» стали слова из «заключения» упомянутой моей ранней работы, которые Родин в своей статье представил как мой, будто бы, «прогноз на будущее». Слова такие: «Иллюзий у меня нет: я верю в украинскую государственность, верю в то, что коль завелись у нас собственные политики и государственные деятели – государственность эту уже не вывести никакими средствами. Что же касается народа, то, многократно обманутый всеми кому не лень, он вряд ли уже станет шевелить пальцем ради изменения своей исторической судьбы. Окончательно разуверившись во всём, в чём только можно разувериться, он верит теперь разве что в помидор, выращенный собственноручно на приусадебном участке, – который, можно надеяться, не обманет, но который всё же есть не более чем помидор». (Кстати, цитируя, Родин, вместо второго моего «верю» почему-то поставил «верую». Я поначалу подумал, что, может быть, в мой текст закралась опечатка, но оказалось, что опечатка случилась в голове у самого Родина).

Для начала приходится, к сожалению, объяснять (для тех, кто это не уловил), что «страшная» фраза «Я верю в украинскую государственность» написана в пародийном ключе. На Украине, в первые годы её «независимости», из всех отверстий триумфально звучало: «дэржава Украйина!», «украйинська дэржавнисть!» – и я, словами «верю в украинскую государственность», пародировал самостийническую пафосность тех лет. Последующие же мои слова разоблачали пафосность предыдущих, снижали тон, намекая на то, что государственность эта неполноценная, порождённая жадностью чиновников и политиков, которые ради удовлетворения своих аппетитов изготовили себе «государство».

Но так как теперь нам приходится иметь дело с «аппетитами», с жадностью человеческой натуры – то государственность эта, к сожалению, «всерьёз и надолго», а не нелепая ошибка, которую, как казалось вначале, можно исправить простыми «техническими средствами» (вроде голосования за Кучму, обещавшего интегрироваться с Россией: далее по тексту речь у меня шла о Кучме и о его предательстве).

Тем более, что жадность проявили не только чиновники и политики, но и сам народ – который подтвердил выбор политиков на референдуме. Соблазнённый обещанной ему перспективой «жить как в Европе», он предал многовековое братство и выбор своих предков, за возможность которого они заплатили дорогой ценой.

Речь о том, что «техническими средствами» уже ничего не исправить. Что верящий «в помидор» народ неспособен изменить свою историческую судьбу. Для этого нужна вера в Бога и покаяние.

Совершён общенародный грех. Народ вовлечён (пусть и обманным путём) в величайшее преступление. А грехи искупляются только православными средствами. Иначе, если народ не исцелится сам – не исправит свою душу, не станет вновь способным к братской, соборной, жизни в единой Руси, то его будут «исцелять» те беды, которые он, идя тем путем, по которому идёт сейчас, на себя неизбежно накличет.

Таким образом, мои слова о том, что я «верю в украинскую государственность» следует понимать в том смысле, что враги России, отделяя от неё Украину, сумели сыграть на тех самых душевных струнах населения этого края, на которых в наши дни «успешно» играет дьявол, ведя человечество к погибели.

Поступив в 1991-м году так, как он поступил, населяющий Украину народ не сумел преодолеть искушение, другими словами не прошёл «проверку» на ту самую «вшивость», которую президент Белоруссии Лукашенко обнаружил у украинских руководителей, не пригласивших его, по требованию западных своих патронов, на мероприятие, связанное с 25-й годовщиной Чернобыльской катастрофы. («Вшивости хватает у нынешнего руководства Украины», – сказал тогда белорусский президент).

Однако, после злосчастного референдума о «независимости» с «вшивостью» украинского населения никаких подвижек не произошло (разве что в плохую сторону).

Более того, вряд ли по этому показателю («вшивости») намного лучше обстоит дело в самой России. Просто одни подверглись искушению и не устояли, другим же – пока что повезло. (Хорошо хоть, наученные горьким опытом украинцев, киргизов и прочих, и имеющие сильных лидеров, Россия и Белоруссия, не поддались соблазну свалиться в оранжевую смуту).

Это описание поразившей нас духовной болезни влечёт за собой и неизбежный вывод, который приходится теперь добавлять «задним числом»: о том что выходом – и для России и для Малороссии – может быть только православие. Только оно даёт возможность удерживаться от многих соблазнов и преодолевать те искушения, посредством которых нас довели до нынешнего положения.

Не уловить этот мотив по настроению всей книги – трудно, – разве что, если, пропуская все эти «настроения», заглянуть в конец, желая узнать «чем кончится» и «каковы выводы»…

Похоже, что эта «метода» подвела Родина, когда он, упрекая меня в «терпимости» к украинству, приводил следующие, «компрометирующие» меня, цитаты – уже из второй вошедшей в книгу работы, «Нужна ли «українцям» Россия?»: «Исходя из предыдущего опыта, разумнее будет предоставить украинству возможность беспрепятственного развития (естественно, за счёт собственных его ресурсов), чтобы украинская культура сама осознала свои пределы».

И еще: «...Очень важно ничем не помешать украинофилам самостоятельно излечиться от чрезмерных претензий и осознать своё место, не давая при этом им поводов для всевозможных спекуляций (что их «запрещают» и «преследуют»).

И еще: «Даже если в будущем политическое развитие Украины пойдёт по самому благоприятному для её народа направлению (так что духовно он сможет возвратиться в ту цивилизацию, которая некогда зародилась на этой земле) – нам долго ещё придётся иметь дело с украинством и с необходимостью проявлять к нему терпимое отношение. Ведь, к сожалению, украинство сегодня – это уже не просто болезнетворное поветрие, как вначале ХХ века, – которое легко могло бы развеяться от благодатных политических перемен. Сегодня это уже сама болезнь, поразившая часть народного организма. За последний исторический период значительное число нынешних граждан Украины самым искренним образом связали с ним свои жизни, а потому  борьба с этой болезнетворной идеологией не должна превратиться в перечёркивание жизненного пути каждого из этих людей».

Родина угораздило не заметить, что все эти «страшные» цитаты он почерпнул из главы, в которой я пытаюсь ответить на вопрос, что делать с украинством после того, как мы победим. Похоже, что Родин настолько вознёсся над моими текстами, что, с высоты, не заметил той малости, что все эти цитаты предваряются словами: «Если же Украине всё-таки суждено будет возвратиться в русскую православную цивилизацию…»

И после этого Родин удивлённо вопрошает: «И почему С.Н. Сидоренко переводит всё в сферу «борьбы идей»? Ведь украинство – это не только сепаратистская идея, но и выстраиваемая на её основе практика». Да потому и перевожу, что речь идёт о той стадии наших с украинством взаимоотношений, когда практические вопросы будут уже решены.

Кстати, само по себе наличие этой главы (как и множество других мест в моих текстах) лишний раз доказывает, что я вовсе не «верю в украинскую государственность».

Более того, всем этим цитатам Родин придаёт преувеличенное значение. Все эти якобы пацифистские цитаты связаны всего лишь с тем, что главным (и посейчас) аргументом украинствующих, оправдывающим очевидную культурную убогость и несостоятельность украинства, – является то, что его будто бы угнетали, не давали развернуться и прочее. И если, в случае нашей победы, украинству будет предоставлена возможность развиваться лишь за счёт его собственных ресурсов (не позволяя при этом, чтобы ему финансово помогал «добрый дядя из Америки» и прочие заинтересованные «родственники»), то оно, лишённое подпитки извне, очень скоро усохнет до уровня местного колорита – и в этом смогут убедиться те, кого вербуют сегодня в «украинцы».

Когда я писал о необходимости предоставить украинствующим самим излечиться от украинской болезни и осознать свои пределы, то исходил ещё и из того, какой «навар» они способны извлекать из любых жертв: вспомним хотя бы пресловутый «голодомор», притом что тогда главными жертвами были вовсе не украинствующие. Они тем более склонны за всё это жадно хвататься, что готовых сознательно жертвовать за украинскую идею – в большом дефиците. И сами по себе жадность, зависть и эгоизм, – на которых замешано украинство, – жертвенности не предполагают в принципе.

Чуть далее по тексту, после критики, обличающей мою «терпимость», Родин рассказывает о бывшем своем однокурснике. Встретившись с ним спустя девять лет после окончания совместной учёбы, Родин обнаруживает, что за это время его прежде аполитичный сокурсник превратился в носителя самостийнической идеологии.

Причину Родин находит в радио, которое постоянно работало в гараже однокурсника и, пока он хозяйничал в гараже, все эти годы потихоньку его агитировало.

Это, кстати, очень верное замечание. Добавлю ещё от себя, что именно в радио одна из главных причин того, как голосует на всех выборах население Центральной Украины (где высок удельный вес сельских жителей, у которых, по старой ещё привычке, радио остаётся одним из основных источников информации). Население этого края на выборах обычно отдаёт предпочтение политическим силам, опирающимся на русофобскую идеологию, изготовленную в католической Галиции. И это несмотря на то, что предки его испокон веков были православными и на протяжении многих столетий отстаивали свою веру в жесточайшей борьбе с католицизмом и с унией – искусственной мутацией католицизма, предназначенной для экспансии на православный восток.

Помнится, что и сам я, когда писал первую свою работу, критикующую самостийничество, то заставлял себя, для настроения, слушать украинское радио. Очень «бодрит» и настраивает на «адекватный ответ».

Возвратимся, однако, от радио к однокурснику Родина и зададимся вопросом, как нам следует поступать с этим человеком. Ведь, несмотря на то, что, по мнению Родина, он – «жертва обмана и лживой украинской пропаганды», – сам он, напротив, искренне считает это своим убеждением и прокладывает свой «жизненный путь» в соответствии с этим убеждением.

Когда я, рассуждая о том, что делать с украинством после восстановления единой Руси писал, что «значительное число нынешних граждан Украины самым искренним образом связали с ним (украинством – С.С.) свои жизни, а потому борьба с этой болезнетворной идеологией не должна превратиться в перечёркивание жизненного пути каждого из этих людей» – то Родин обрушился на меня с беспощадной критикой, обвиняя в терпимости к самостийничеству.

Однако, как же нам поступать с однокурсником Родина, если мы с Родиным заслужим у Господа освобождение Русской земли?

Хорошо, если однокурсник Родина ходил ещё в советскую школу и изучал там, помимо прочего, Пушкина, Чехова и других. (Хотя и имел  негуманитарные наклонности, подвигнувшие его впоследствии, вместе с Родиным, учиться в техническом вузе). Но как быть со следующим поколением, представители которого из-за «особенностей» украинского школьного образования, ни о каких чеховых и гоголях слыхом не слыхали? Для них ведь добро олицетворяется в борцах за независимость, а зло – во врагах независимости (в «ворожэньках» – вроде нас с Родиным), и Россия для них – это всего лишь враждебное государство на севере. Поэтому, если даже к нам на Украину приедут на танках, в качестве освободителей, не обыкновенные танкисты, а Пушкин и Чехов с Корнеем Чуковским и добрым дедушкой Крыловым в придачу, то, для всех многочисленных «жертв лживой украинской пропаганды», они предстанут как зло, побуждая противостоять этому «злу». Конечно, если не станет вмешиваться американский «дядя» со своим долларом, то украинская «дэржавнисть» не только от русского танка, но и от Пушкина долго не устоит. Однако, если в освобождённой Руси на однокурсника Родина и миллионы ему подобных начинать давить – то они затаят «праведную» обиду, спрячут фигу в карман и будут пребывать в убеждении, что «волю Украйины розтопталы импэрськым чоботом».

Будь моя воля, я и сам бы, вслед за Родиным, с превеликим удовольствием дал бы залп по «украинизму» изо всех самых мощных орудий, чтобы от этой богомерзкой идеи не осталось «камня на камне» – дабы, как пишет Родин в своей статье, «решить наконец проблему украинского сепаратизма». Однако, в отличие от Родина, знаю, что идею из пушки уничтожить нельзя. Родин же почему-то полагает, что идея (в том числе и такая гнусная как «украинизм») может упраздниться, если с ней поступить «жёстко». Мне же кажется, что как раз наоборот: только получит подпитку…

Так что дело тут вовсе не в моей будто бы «демократичности», «терпимости», «пацифизме» и прочих подобных приписанных мне Родиным «добродетелях». Более того, должен признаться, что к людям вроде однокурсника Родина моё отношение ещё менее «демократическое», чем у самого Родина. Родин всё-таки считает своего знакомого «жертвой обмана и лживой украинской пропаганды». Я же полагаю, что даже политические взгляды человека, на которые по нынешним законам вроде бы каждый имеет право, не является простым «делом вкуса»: они всегда тесно связаны с духовным выбором человека, за который каждому следует нести ответственность.

Конечно, всякий человек имеет право ошибаться, чего-то недопонимать и так далее, но каждый, на любом уровне своего развития, должен ставить всеобщее благо выше своего личного и руководствоваться не эгоизмом, а Божьей волей (Которая как раз и нацелена на всеобщее благо).

Говоря же об украинстве – нам приходится иметь дело с системой ценностей антихристианской по своей сути. Украинство, – замешанное на зависти, жадности и эгоизме, – на духовном уровне является попранием всех христианских принципов, начиная от заповеди о почитании предков («Чти отца твоего и матерь твою…») – ведь за каждым нынешним «украинцем» стоит тысячелетний ряд его предков, которые считали себя русским православным народом, а не «украинцами», баптистами, адвентистами и прочими.

Украинствующие, в угоду эгоистическим своим устремлениям, сея разобщённость – враждебность и подозрительность к той части нашего народа, которой пока ещё позволено называться «русскими», – разрушают соборность православного народа, предполагающую, что наш православный народ должен быть единым организмом, в котором согласие всех его составляющих основано на взаимной любви.

Когда нынешние «пэрэсични украйинци» едва ли не поголовно голосовали на самоубийственном референдуме за «независимость» в декабре 1991-го года – то тем самым согласились нарушить эту соборность ради того, чтобы, как обещали им соблазнители, «жить как в Европе». Это позорное голосование в очередной раз подтвердило, что украинство, помимо прочего, это ещё и попытка уклониться от русской судьбы, со всеми её вызовами и той ответственной миссией, которую предстоит выполнить русскому народу; попытка, укрывшись в «своей хате с краю», – расположенной на стыке цивилизаций, что позволяет «при любых раскладах» не упускать материальную выгоду, – заняться устройством своего благополучия и комфорта.

Беда, правда, в том, что подобное отношение сегодня можно наблюдать и у большинства русских, – которым, как и «украинцам», нет дела до той миссии, которую Россия призвана исполнить в мире. И в этом, кстати, одна из причин того, почему русские, – до тех пор, пока они сами не станут подлинно русскими, то есть православными, – не имеют пока морального права укорять «украинцев» за их «прегрешения».

Поэтому украинствующие, вроде однокурсника Родина, в массе своей хоть и являются «жертвами обмана», но «обман» этот такого рода, когда, говоря словами Пушкина, «обмануть <…> нетрудно», потому что «сам обманываться рад». Ведь помимо русской культуры, о которой значительная часть нынешних граждан Украины не имеет уже представления, у них «под боком» существует поголовно игнорируемая ими православная церковь – та самая церковь, к которой духовно принадлежали на протяжении тысячи лет предки каждого нынешнего «украинца». И, между прочим, именно утверждению христианского, православного, идеала посвятила себя русская культура, в лучших её образцах.

И потому я в высшей степени солидарен с Родиным, когда он, в другом месте своей статьи, писал: «В любой идее, уже в первоначальном её зародыше, таится весь заложенный в неё потенциал <…> «Украинской идее», чтобы явить свой истинный облик, понадобилось чуть больше полувека. <…> Погром Русской церкви, погром русской культуры, этнический геноцид Русской нации – вот и весь заложенный в неё «потенциал».

Когда же я пишу о том, что в будущей единой Руси нужно предоставить возможность украинствующим самим излечиться от своего духовного недуга, то руководствуюсь вовсе не «демократическими принципами», а стремлением к тому, чтобы лишить украинствующих поводов уклоняться от пути духовного исцеления. Подобным же поводом может стать наше несправедливое к ним отношение. Ведь, повторюсь, и сами мы в духовном отношении недалеко пока ушли от «украинцев»: многие русские люди сегодня тоже не хотят быть русскими – потому что русская судьба может потребовать жертв и усилий, к которым они не готовы.

Принимая во внимание устремлённость украинства, в будущей России оно должно занимать маргинальное положение, – как, кстати сказать, и все прочие «измы», апеллирующие к личному, партийному или корпоративному эгоизму, апологетам которых нет дела до судьбы России. Это положение вполне справедливо для всех, вообще, сообществ, которые ставят превыше всего не всеобщее благо, а частный или корпоративный интерес. Всем им нужно предоставить свободу их «убеждений», но держать подальше от рычагов управления страной и исключить иные возможности оказывать на её судьбу сколько-нибудь заметное влияние.

Чтобы отвести упрёки в «терпимости», попробую разъяснить, на чём основана моя позиция.

Есть две стадии превращения русского человека в «украинца» – говоря словами «вождя мирового пролетариата» – «программа-минимум» и «программа-максимум».

Сначала русского человека делают «нерусским», безразличным к нашим духовным ценностям, вытаптывая у него в душе ростки русского духа, делая его душу пустой и свободной для заполнения новым содержанием – то есть, в этой своеобразной «программе-минимум» речь идёт о превращении русского человека в «нерусского».

Вторая стадия предполагает заполнение пустого места украинским содержанием, антирусским по своей сути – тут уже речь идёт о превращении «нерусского» в «украинского», то есть «антирусского». Это – «программа-максимум».

Этой, второй стадии нашего падения пытаются добиться всевозможные украинские националисты, над этим трудится украинская система образования, украинское радио и телевидение, и правители вроде Ющенко.

Тогда как «прогамма-минимум» (первая стадия) реализуется в различные «циничные» эпохи (к примеру, при Кучме или Януковиче), когда главной целью для человека выставляется выгода («доллар»!). Между прочим, именно на этой стадии давление на русского человека осуществляется до сих пор и в России.

Для врагов нашего Отечества хорошо, если мы будем «нерусскими», а ещё лучше, если станем «антирусскими» – тогда нас можно натравить на Россию и нашими руками осуществить свои планы.

Я исхожу из того, что украинство – произрастающее на русской почве из жадности, зависти, эгоизма и прочих подобного рода «добродетелей» – предназначено исключительно для разрушения. Тогда как для созидания, – для которого требуется жертвенность и любовь, – оно непригодно, и без искусственной внешней подпитки скоро увянет. В самом деле, многие ли сегодня, даже из предводителей самостийничества, готовы отдать жизнь или хотя бы пожертвовать чем-то материальным ради украинской державы?

Поэтому, в условиях русского государства (если мы заслужим его у Бога), украинству нужно предоставить возможность развиваться за счёт собственных ресурсов (исключив при этом финансовую и прочую помощь со стороны «доброго дяди» из Америки и прочих сомнительных «родственников») – чтобы его приверженцы сами для себя осознали его никчёмность.

С жадностью, завистью и эгоизмом, питающими украинство, а также со всем тем, что делает из русского человека «нерусского» (в том числе и в самой России) – бороться можно лишь православными средствами.

По-другому же можно относиться к украинству только в том случае, если считать его равновеликим русскому выбору. На самом деле, украинство – это никакая не серьёзная «культурная альтернатива», которую следует выбивать «смертным боем», а следствие человеческой неразвитости, греховности и уклонения от пути, указанного Господом. Русская же идея – соответствует Православию – и что может быть выше! Нам просто нужно прежде самим стать русскими – и тогда нам ничего не страшно.

К украинствующим же – из тех, кто «не ведают, что творят» – нужно относиться как к неразумным детям, терпеливо занимаясь их воспитанием. Пусть, по детской своей неразвитости да ещё и под дурным влиянием, теперешний «украинец» какое-то время будет забавляться услужливо подсунутыми ему пустяками. Но когда повзрослеет духовно, захочет стать достойным человеком и служить добру – то неизбежно оставит своё украинство и изберёт русский путь.

Однако, повторюсь, прежде чем браться за перевоспитание «украинцев» – «воспитателям» надо самим сделаться качественно другими – тогда, может быть, и «воспитание» не потребуется... Потому что «украинцы» поступают сегодня недолжным образом отчасти и от безысходности – оттого, что на Россию надежды нет. В эпоху тотальной украинизации телевидения, особенно в ющенковский период, едва ли не всё население Украины обзавелось спутниковыми антенами, чтобы смотреть российские телеканалы. Однако тот образ России, который они увидели по этим телеканалам – их, скажем так, не воодушевил... И потому в городах, где больше смотрят российское телевидение – на всех выборах за курс на сближение с Россией голосуют не лучше, чем там, где этого телевидения нет.

В завершении своих «оправданий», для того, чтобы Родину не вздумалось снова обвинить меня в терпимом отношении к украинской государственности, «подогнав» удобным для себя образом слова и цитаты из моего текста, – отвечу прямо, верю ли я в её «незыблемость».

Я всегда исходил из того, что украинская государственность – нечто нежизнеспособное, искусственно поддерживаемое извне. Более того, на самом деле говорить уже не о чем – ведь Украины в положительном смысле фактически уже нет. Безуспешную попытку утвердить Украину делал Ющенко. То, что сейчас называется украинской державой – не более чем искусственно созданный «загон», в котором всё пребывает в состоянии «управляемого хаоса» – которому не дают соединиться с Россией и искусственно поддерживают в нерусском состоянии, надеясь использовать в антирусских целях.

Кстати, обо всём этом я, в числе прочего, писал и в многочисленных своих «суждениях и афоризмах», опубликованных в Интернете в подборке «Украина. Самостийнический соблазн» задолго ещё до родинской «критики». (http://www.hrono.ru/proekty/slavyane/sdrnk1209.php)

5. Что делать.

Однако тот факт, что Украина в положительном смысле не существует – к сожалению, вовсе не означает, что эта территория неизбежно снова станет частью единого русского государства. В дальнейшем всё зависит от России. И если Россия окажется неспособной следовать своему великому предназначению – то не будет ни Украины, ни России (разве что останутся лишь названия, обозначающие соответствующие «ячейки глобализации»).

«Пессимизм» мой, критикуемый Родиным, основывается на том, что русская цивилизация, в её нынешнем виде, которой предстоит решать «украинский вопрос» (противостоя в этом американскому монстру) – пока что духовно к этому не готова.

Ведь создавать, защищать, удерживать в единстве огромную страну, подобную той, какой была Российская империя и после – Советский Союз, – невозможно, если её граждане будут руководствоваться исключительно эгоистическими мотивами, лежащими в основании той либеральной модели развития общества, которая навязывается сегодня народу России. В самом деле, с какой стати нынешнему гражданину России, – убеждённому в том, что для него превыше всего должно быть собственное его благополучие, и настроенному на получение от жизни максимума удовольствий, – заботиться об объединении в одну страну с Украиной, если нынешний украинец сегодня примерно в три раза беднее россиянина и с ним, ради этого объединения, неизбежно придётся делиться.

И зачем эта «головная боль» нынешней либеральной российской элите, когда подобное поползновение может вызвать серьёзное неудовольствие у теперешних хозяев мира, – что, в свою очередь, чревато многими проблемами для проявивших «непослушание»?

Сталкиваясь сегодня с феноменом украинства, мы должны понимать, что нам приходится иметь дело с одной из форм порчи христианской души и гибельной инерции православного русского народа в том направлении и к тому духовному состоянию, для обозначения которого можно позаимствовать из нашей истории подходящее слово «жидовствующие».

Другими словами, с христианской точки зрения, «украинцы» – это не что иное как иудействующая ветвь русского народа.

Однако это вовсе не означает, что этой пагубной порче подвержено сегодня только население края, прежде называвшегося Малороссией. Этот же духовный недуг, только в других видимых формах, охватил сегодня всю русскую землю. Ему подвержены все те, кто ставят для себя на первое место не цели духовного спасения, а цели материального, земного преуспеяния, кто движимы в своих действиях эгоистическими мотивами. В этом смысле «украинцами» можно считать и «нанопрезидента» Медведева, и бывшего полномочного посла России на Украине Черномырдина, и считающегося на Украине «украинофобом» Лужкова и даже «бескомпромиссного борца» с украинством С. Родина – в том злополучный момент, когда ему вздумалось сделать из моей книги удобную «подставку» для обнародования своих тезисов.

Народ в подобном духовном состоянии ни на что не способен.

Ведь даже если пребывающие в таком духовном состоянии разделённые части единого прежде народа начнут долгожданный объединительный процесс – то обе стороны будут преследовать в нём исключительно меркантильные цели – и тем могут погубить всё дело.

Особенно это касается так называемых «элит». Разве может благополучно осуществиться это великое, спасительное для нашего народа дело, если его возьмутся осуществлять «жидовствующие» с двух сторон, – ищущие исключительно выгоду и возможность обмануть друг друга, решить за счёт кого-то свои материальные проблемы – и при этом скованные подозрением, что и «партнёры по переговорному процессу» точно также хотят их «надуть»… И, вдобавок, готовые всегда предать, перекинуться на сторону наших недругов, если те предложат более выгодные условия…

Всё может тогда потонуть в недоверии, подозрениях, взаимных оскорблениях, в бесконечных словопрениях по поводу того, кто кому сколько должен и кто кого «объедает». Наглядным подтверждением тому могут служить Интернет-форумы, посвящённые всевозможным вопросам русско-украинских отношений – при всём том, что на этих форумах невооружённым глазом видна активная «направляющая» роль тех «профессионалов», чьей гнусной профессией является обслуживание интересов наших исторических противников, жаждущих нашего разъединения.

В этой связи очень важно, чтобы от упомянутой губительной порчи избавилась хотя бы правящая элита российского государства, на властях которого лежит ответственность за последующее собирание русских земель. Став духовно здоровой, приобретя способность подняться духовно над приземлёнными целями и отрешиться от исключительно меркантильных подходов ко всякому делу, – она могла бы успешно вести диалог с населяющим Украину народом, который в меньшей степени, в сравнении со своей элитой, подвержен упомянутой пагубной порче.

Это обстоятельство приобретает решающее значение, когда мы задумываемся над возможностью практического решения вопроса, заявленного Родиным в названии своей статьи.

Должен, между прочим, заметить, что полностью разделяю рекомендации Родина. Родин пишет о том, что нам следует, во-первых, исходить из того, что русские и «украинцы» – единый народ. Во-вторых: принципиально не признавать законность отторжения от России исконных русских земель, на которых враги России пытаются сегодня возвести украинскую государственность. В-третьих: в будущей единой России должно быть обеспечено полное равноправие малороссийских губерний со всеми остальными русскими губерниями – то есть не должно быть никаких «культурных автономий» и тому подобного. (К этому, правда, добавлю, что, по моему мнению, отдельным «озабоченным» гражданам, вроде «национально-свидомых украйинцив», должна быть предоставлена возможность, по их желанию, но не в ущерб окружающим, давать своим детям украинское образование в каких-нибудь соответствующих учебных заведениях, где они могут, хоть и с утра до вечера разучивать украинские вирши и осваивать украинское правописание, хоть нынешнее, хоть какое-нибудь новое, с перевернутыми «вверх ногами» буквами, – проверив вместе с тем их учебники на предмет соответствия заповеди «не лжесвидетельствуй». Замечу, что это «демократическое отклонение» должно допускаться на том основании, что Россию разваливают не только представители украинства, но и, например, политики – коммунисты, либералы и другие, – а также всевозможные сектанты и прочие – то есть все те, кто в идейных своих построениях дробит по тому или иному признаку наш единый народ на обособленные и соперничающие друг с другом части. Все они, после предоставления им свободы «отклоняться» куда им вздумается, должны быть отдалены от рычагов воздействия на судьбу государства, до которого им, по их же декларациям, по большому счёту нет дела). Четвёртый пункт рекомендаций Родина касается того, что нам следует сознавать и учитывать изначальную, врождённую, антирусскую направленность украинства – и относиться к нему соответственно.

Полное согласие с мнением Родина для меня тем более естественно, что все эти изложенные им рецепты и рекомендации, которые он пытается противопоставить моим текстам – в полном объёме содержатся, повторюсь, в критикуемой им моей книжке и в других моих работах, которые легко можно найти в Интернете. (Должен, правда, предостеречь, что в «паутине», помимо меня, имеется немало других Сергеев Сидоренко, в том числе и некий историк Сергей Сидоренко, опубликовавший несколько работ, критикующих украинскую церковь Московского патриархата с позиций «патриархата киевского»).

К написанному следовало бы ещё добавить то, о чём я упоминал уже выше: России нужно, признав наконец нынешних «украинцев» русским народом, – взять на себя ответственность за их судьбу – и после этого найти способы разговаривать с населением Украины через голову украинской правящей элиты, которая представляет собой своего рода надзирателей, поставленных над ним Западом.

При этом такой разговор должен быть честным и открытым, лишённым всяких «задних мыслей», хитростей, «технологий» и всего того, что нужно скрывать. Это станет возможным, если в интеграционных намерениях российских властей будут преобладать не своекорыстные мотивы, а стремление к возрождению нашей страны.

А это, в свою очередь, будет возможно, лишь если сама российская власть преобразится: станет из либеральной – подлинно русской, то есть православной.

Вообще же, реализация всех упомянутых рецептов (и даже само продолжение исторической жизни нашего народа, которая сегодня медленно угасает) – невозможна без главного: воцерковления нашего народа. И если мы не можем пока что надеяться на воцерковление всех – то, для положительных сдвигов в нашей жизни, нужно воцерковление хотя бы преобладающей его части, преобладающей пусть даже не количественно, а хотя бы из числа тех, кому небезразлична судьба Отечества и кто способен сыграть активную роль в предстоящие, решающие для России годы.

Это исключительно важно, учитывая то, что не только возрождение нашей великой страны, но и само существование такого государства, каким была Российская империя, со всем переплетением сложнейших проблем, порождённых его многообразием, – невозможно без преодоления всеобщего эгоизма в нашем обществе и без способности к жертвенному служению, в первую очередь, её элиты.

Только верующий, православный человек способен устоять перед соблазнами, посредством которых наших людей делают добровольными рабами всемирных хозяев.

Только православный человек неуязвим перед той искуснейшей демагогией, которая обрушивается сегодня на неукреплённые души наших граждан.

Следует помнить, что главное оружие, которым нас сегодня хотят завоевать – вовсе не новейшие средства в арсенале вооружённых сил противника, а ложь – та самая ложь, которой «отец» – дьявол.

А с этим оружием может бороться лишь православная церковь. Как и с нашими грехами, которые способны разоружить и поработить нас прежде всяких агрессоров.

Воцерковлённого человека нельзя заманить ни на какой «майдан». Ведь на «майданах», «демократических выборах» и прочих бесовских действах хитрые политики ловят наших духовно беззащитных людей на обращённую к ним беззастенчивую лесть и обещание незаслуженных благ (то есть всевозможными «модификациями» того самого «бесплатного сыра», который, как известно, бывает лишь в мышеловке).

Православный же человек на всё это не ведётся, ибо ему присуще смирение. Он знает, что на незаслуженное не имеет права, да и относительно своих якобы «заслуг», как правило, гораздо более сдержан в сравнении со своими неверующими согражданами.

Лесть к нему обычно тоже очень плохо пристаёт. Ведь гордиться, возноситься и покупаться на подобного рода лесть можно лишь, если считать предков своих обезьянами – в сравнении с которыми нынешний человек действительно «звучит гордо».

Если же сравнивать себя не с «отсталыми» обезьянами, а с «образом и подобием Бога», по которому сотворён человек и который нами попирается в себе ежечасно, то хвастаться особо нечем… Поэтому-то на известном украинском оранжевом «майдане» были все кто угодно, кроме православных людей…

Второе важное преимущество православного человека – способность к преодолению собственного эгоизма и готовность жертвовать. А это – именно те качества, которых всем нам – от правящей нашей элиты до так называемых «простых людей» – не достаёт, чтобы решить наши социально-политические проблемы.

Кстати, замечу, нелёгкая русская история и опыт пережитых нами национальных трагедий часто вынуждает наших православных людей перед личиной грозящего России зла, метаться между «непротивлением» и «сопротивлением злу силою». Когда перед нами предстают плачевные последствия «непротивления» – мы хватаемся за «сопротивление силою». Когда обнаруживаем неправду в «сопротивлении силою» – снова впадаем в «непротивление»…

При этом забываем о подлинно христианском способе сопротивления злу – о сопротивлении жертвою.

Этот способ тем более актуален теперь. Ведь если сила не всегда у нас есть – оттого что государство, как часто бывало в нашей истории, оказывалось в чужих руках, – то жертва доступна каждому.

И это особенно важно в условиях Украины. Ведь если нашим соотечественникам в нынешней России, по их «политическому малолетству», может ещё рано обо всём этом думать, и они могут ещё позволить себе роскошь уповать на силу государства, ожидая, когда в их распоряжении появится наконец такое государство, которое способно воплотить их чаянья, – то для русских людей на Украине «конец света» в этом смысле уже наступил. И у них никакого государства, кроме для них враждебного, самостийнического, давно нет, – так что надо научиться обходиться без государства. Тем более что российская власть тем, кто пытается на Украине бороться за русское дело, – к сожалению, не помощник, – и начинает беспокоиться лишь, когда возникает опасность для милой её сердцу трубы.

И речь пока что даже не идёт о том, чтобы жертвовать жизнью – хотя именно такою ценою держалась на протяжении тысячелетия независимость нашей великой державы.

В иных случаях достаточно пожертвовать своей трудовой копейкой (как было в Смутное время, когда наш народ снарядил за свой счёт войско для борьбы с интервентами). Ведь нельзя не признать, что население, удерживающее ведущие места в мире по потреблению пива – обладает некоторым финансовым потенциалом.

Те же, у кого совсем нет лишней копейки – могли бы пожертвовать своим свободным временем, просиживаемым обыкновенно у телевизоров.

Ведь нынешняя война, в первую очередь, информационная. И сегодня каждому таскать на себе гранатомёт вовсе необязательно. К примеру, всякому, даже неимущему пенсионеру, финансово доступно изготовить (напечатать на принтере или написать от руки) листовку с любым, угодным ему содержанием, направленным против поработившего нас зла, и прикрепить её там, где он считает нужным.

Достаточно всего несколько человек, чтобы облепить этими листовками средний по размерам город.

Единственную конкуренцию этой информации может составить разве что пропагандистская продукция различных политических сил, участвующих в выборах, которые случаются раз в несколько лет. И если в городах этому листовочному сопротивлению могут ещё кое-когда нанести урон коммунальные службы, то в сельской местности подобные листовки могут висеть годами.

Если же не пропагандировать конкретную политическую силу, а популяризировать таким образом нужную идею, то в этом не будет нарушения законодательства и у власти не будет формального повода этому противодействовать. Всё это будет благотворно влиять на общественное сознание и способствовать успеху на предстоящих выборах той политической силы, чья идеология более всего приближена к спасительной для народа идее.

Если же власть с этими листовками всё же станет бороться, то это лишь привлечёт к ним дополнительное внимание. Если листовки будут содержать правду, то это найдёт отклик…

Но, к сожалению, устройство сознания нашего обывателя сегодня таково, что он не готов сделать даже малейшего усилия ради общего блага, не пожертвует ради этого ничтожной частью своего свободного времени и пожалеет копеечной суммы на покупку листа бумаги, из которого можно изготовить несколько листовок.

Он предпочитает уповать на то, что вдруг появится «добрый дядюшка Сталин» – и поубивает «плохих», оставив «хороших», – к которым каждый естественно причисляет себя.

Поэтому наши политические обстоятельства, которые являются отражением нашего духовного состояния, не будут иметь изменения до тех пор, пока не изменится наше сознание. Ведь именно таким образом происходили у нас другие перемены – к худшему.

Вспомним: когда в  социалистическом государстве в так называемые «застойные годы» испортился человек (испортился по сравнению с тем человеком, который был в начале социалистической эпохи и который, при всём своём безбожии, всё-таки верил в возможность построения справедливого общества), когда советский человек стал более эгоистичным, более жадным, лживым, циничным, – то в результате мы получили развал сравнительно сложного советского государственного организма, предполагавшего братские отношения между людьми и определённую степень доверия между ними, – и замену его теперешними, более примитивными формами государственной жизни, построенными на эгоизме. Социалистическая система, в идеале, была рассчитана на то, что человек превыше всего ставит «общее дело», что он не ворует, не сачкует, не «тянет одеяло» на себя и так далее. Если же успехом «общего дела» озабочена только часть общества, а другая часть руководствуется эгоистическими мотивами, пользуясь нестяжательством представителей первой, то социалистический строй существовать не может и обречён на развал.

Правы были те, кто утверждали, что Великая Отечественная война продлила существование советского государства, задержала его распад. Война принесла народу страдания: в результате перенесённых страданий наши люди стали лучше, и смогли какое-то ещё время удерживать более сложную, по сравнению с сегодняшней, форму государственной жизни.

Если бы не Отечественная война, то советское государство развалилось бы раньше, однако напрасно было бы надеяться, что взамен советского строя восстановился бы более сложный, требующий более высоких человеческих качеств дореволюционный строй. Подобное могло бы произойти только в том случае, если бы за советское время наш человек стал совершеннее.

А так как наш человек (в обществе, нацеленном на «удовлетворение потребностей»), наоборот, ухудшался, становился эгоистичнее и примитивнее, то после Советской власти возможен был только распад и замена советского масштаба и образа жизни более примитивными формами.

Именно своим православным сознанием и своей готовностью к жертве и отличались наши предки, преодолевшие смуту ХVII века – от нас, чьё «светлое будущее» вызывает пока сомнение.

Наше спасение в Православии, в воцерковлённости нашего народа. Но эта воцерковлённость предполагает для каждого внутреннюю работу по укрощению своего эгоизма. Однако эту работу нынешнему нашему обывателю делать не хочется – поэтому он и склонен хвататься за всякие фокусы, вроде веры в «доброго дядюшку Сталина», который «придёт и всё порешает», в происки всевозможных врагов, искоренив которых, мы, наконец, заживём, и так далее.

Конечно, общественные перемены могут происходить и другим образом. Дрейфуя по тому направлению, по которому несёт нас сейчас, мы можем дождаться какого-то катаклизма, который всех «убедит», не оставив другого, кроме верного выбора и единственно возможного пути к спасению.

Однако наш исторический опыт подсказывает, что уповать на исцеляющую силу «великого потрясения» – выход не самый лучший. Ведь даже такого величайшего «потрясения» в истории человечества, каковым была Великая Отечественная война – хватило лишь на два поколения – тот самый «моисеев срок» в сорок лет, – после чего явился Горбачёв и при всенародной поддержке уничтожил плоды нашей великой победы.

На самом деле, никакие «великие потрясения» и, пусть даже величайшие, внешние победы подлинно благодатных перемен в нашу жизнь внести не могут.

Ибо – если говорить о правящей нашей элите, – то даже потрясения величайшей войной, перемоловшей десятки миллионов наших людей,  и нашей беспримерной победы в этой войне, – оказалось недостаточно, чтобы всего через какой-то год после её окончания один из главных триумфаторов этой великой войны, Сталин, не стал воздвигать гонения против другого героя этой войны, Жукова. Великий «вождь всех времён и народов» пустился в недостойные поползновения, имеющие целью дискредитировать великого полководца: то ли из-за того, что Господу было угодно поставить последнего принимать – на белой лошади – парад победы на Красной площади, то ли по каким-то иным, вряд ли более высоким, мотивам.

Если же говорить о народе, то, повторюсь, всего двух поколений «наследников великой победы» хватило для того, чтобы «наследники» в годы «перестройки» всенародно сдали результаты этой победы в обмен на обещание всяких цацок.

В связи с этим не могу не остановиться ещё на одной причине, указывающей на невозможность решения наших проблем без обращения большинства нашего народа к Православию: воцерковления его или хотя бы, приобретения им православного миропонимания.

Неправославный подход к любому вопросу часто заставляет нас «давать слабину» в самом неожиданном месте.

Если не соотносить свои действия с христианскими принципами, то всякая борьба «за правое дело» очень часто, почти всегда, заканчивается разложением тех, кто вступает в борьбу, имея даже самые добрые намерения.

Разложение это проявляется не только в отношении к противнику, – когда победившие «добрые» в конце концов уподобляются «злым». Оно проявляется и в отношении к своим, заставляя после «победы» устраивать разборки с прежними своими соратниками, превратившимися затем в конкурентов, – что многократно подтверждалось в нашей истории.

Православные же люди, как правило, воспринимают своих сподвижников как помощников в том деле, которому служат – и потому всегда благодарны им за то, что они делают.

Поэтому, читая написанную Родиным критику моей книги, в которой все невнятные и непонятные для него слова в моих текстах он спешит истолковать в дурную сторону – к сожалению, узнаю печальную тенденцию, господствующую в наших рядах «спасателей России», когда вместо того, чтобы заботиться в первую очередь о пользе Главного дела – и порадоваться чудом вышедшей книге, которая худо-бедно вносит свой вклад в сопротивление противнику – автора явно заботят вещи посторонние.

Тут, пожалуй, уместно будет сказать несколько слов о характере родинской критики.

Поначалу всю эту критику я воспринял как досадное недоразумение: было похоже на то, что автор устремился в атаку на врага с закрытыми глазами, и, не добежав до противника, начал рубить своих…

Однако то явное недоброжелательство, которым пропитаны ссылки Родина на мой текст, заставило взглянуть на характер этой критики по-другому.

Бывает критика врага, которого, по-христиански, следует любить и даже по «земным» соображениям можно ему быть благодарным. Ведь враг не упустит воспользоваться теми или иными твоими недостатками и, тем самым, укажет на них. И, тем самым, поможет от них избавиться.

Бывает критика друга. Друг хочет помочь…

А тут, к сожалению, пришлось столкнуться с критикой иного рода. Когда нет уже ни врага, ни друга – а есть только базар. И всезаглушающий голос базарного зазывалы: «Наш новый стиральный порошок – не то, что все прочие, старые порошки!..»

Выстраивая цитаты из моих текстов, Родин делает это таким образом, будто ищет формальных поводов для того, чтобы меня, наконец, «казнить».

Разъяснив в отношении моей книги всё, как ему было надо и всё более накаляясь, он постепенно дошёл до «самовозгорания», выдав напоследок такое: «…продолжать себя тешить прежними иллюзиями в отношении «украинцев» есть непроходимая глупость, а распространять миф о том, что их русофобия – не более чем словесная мишура, преступление».

Просмотрев ещё раз текст и не обнаружив в нём, кроме себя, других претендентов на «непроходимую глупость» и «преступление», вынужден, к сожалению, отвечать.

За «глупость» я нисколько не обижаюсь, искренне считая это качество нашим национальным достоянием и добродетелью, и памятуя о том, что положительные герои нашей великой словесности – от народных сказок до итогового произведения советской литературы, шукшинского «До третьих петухов», – носили гордое имя Иванов-дураков. Тогда как противостоящая нам сила всегда гордилась изворотливостью своего ума и своими успехами в величайшем из умственных «искусств» – в игре в шахматы, – так что даже весь мир привыкла рассматривать в качестве «великой шахматной доски».

В «глупости» наша сила и наше преимущество. Ибо ум ограничен логикой, «глупость» же безгранична (даже для Родина она – непроходима). И Россию – умом не понять.

На «глупость» же единственно и уповаем: на то, что «для иудеев соблазн, а для эллинов безумие» (1 Кор 1:23).

Со званием «преступника» тоже не могу не согласиться, ибо всякий православный человек знает, что вся его жизнь состоит из непрерывной цепи больших и малых преступлений…

Зато опасаюсь за Родина, которому желаю впредь быть осмотрительнее – и помнить, что он не на собственной кухне среди податливой посуды, а приступил к решению важнейшего для Русского мира «украинского вопроса» – для чего одной склонности к навешиванию ярлыков и навыка к этому делу всё-таки недостаточно.

Что же касается вопроса о том, «что делать», то тут не упустить бы главного. Вспомним Священное Писание, согласно которому мир в конце времён сначала покорится дьяволу, после чего вскоре наступит Второе Пришествие Христа, Который победит дьявола и, отделив праведников от грешников, всем воздаст по заслугам. Этот сценарий нашего будущего является подсказкой для тех, кто думают о том, «что делать» и пытаются политическими средствами исправить несправедливость нашего мира.

Характер главной будущей битвы, в сравнении с которой все наши человеческие баталии являются частными эпизодами, должен подвигнуть всех, действительно желающих победы добра над злом, – к тому, чтобы вместо стремления во что бы то ни стало победить противника (которое неизбежно ведёт к неразборчивости в средствах), стремиться, в первую очередь, к тому, чтобы быть верным христианином, делающим угодное Господу (то есть к тому, чтобы победить дьявола в сердце своём). И тогда можно рассчитывать на помощь Господа.

И потому всем нам, на ком сегодня ответственность за судьбу Русского мира, нужно поскорее оставить нашу политическую беготню и обратиться к Церкви. И если не получится для того, чтобы таким, единственно возможным, образом добиться нужных нам политических результатов, то хотя бы потому, что нам, русским и православным, перед смертью положено звать священника, чтобы успеть исповедаться и причаститься.

И, кажется, нам, русским и православным, – как народу, как цивилизации – пришло время это сделать.