№41 Александр БАЛТИН (Россия, Москва) Поэтическая страница

Александр  Балтин – член  Союза  писателей  Москвы, автор  55 книг (включая Собрание сочинений в 5 томах), свыше  2000 публикаций  в более, чем  100 изданиях России, Украины, Беларуси, Башкортостана, Казахстана, Италии, Польши, Словакии, Израиля, Якутии, Эстонии, США, лауреат  международных поэтических конкурсов, стихи  переведены  на  итальянский  и  польский  языки.

Содержанье  содержанья

Стружки  много  человеческой –

Кто  в  ладони  наберёт?

Холодны  ладони  вечности,

Если  ночь  окрест не  врёт.

Содержанье  содержанья

Острою  струной  должно

Завибрировать… Сдержали?

Значит,  жить  не  суждено.

В  труповозку  убирают

Груз – тяжёлый, косный  груз.

Люди  быстро  забывают

То, что  знали  наизусть.

Содержанье  содержанья –

Белой  соли  порошок.

Сколь  изводят  ожиданья,

Столь  смешон, увы, итог.

Вот  прощанье  на  вокзале –

Некто  уезжает  в  ночь.

Расставаний  вы  не  ждали?

До  сластей  любой  охоч…

Содержанье  содержанья –

Выявленье  тайных  форм.

На  скрижалях  мирозданья

Тексты  кратких, точных  норм.

***

На  фоне  небоскрёба  церковь,

Шары  ударов  тяжелы.

Сегодня  ты  гуляешь  в  центре

Столицы – но  милей  углы.

Милей  углы, где  нет  контрастов,

Где  больше  веской  тишины.

И  вот  слова  Екклесиаста 

В мозгу  твоём  ясней  слышны.

Мальчик  и  часовщик

К  дяде  Косте  шуровать  ходил.

Дядя  Костя  часовщик – соседа

Мальчика  несмелого  любил.

Заходил  я  чаще  до  обеда.

Он  комодный  ящик  выдвигал.

– Ну, шуруй, – он  говорил  скрипуче.

В  старых  механизмах  шуровал

Я – ещё  не  зная  мир  созвучий.

А  теперь  шурую  во  своих –

Накопились  за  года – бумагах.

И,  ища  наиглавнейший  стих,

Морщусь, будто  пойманный  на  враках…

Словно  силы  нет  в  стихах  моих.

Надписи

Надписи  на  кинжалах,

Надписи  на  могилах.

Требует  сил  немалых

Упокоение  милых.

Надписи  на  товарах,

Надписи  на  предметах.

Жизнь – как  мелькание  странных

Профилей, силуэтов…

***

Оводом  себя  воображая,

Прорастёшь  ли  в  будничную  жизнь?

Или  же  над  Хижиной  рыдая

Дяди  Тома – как  изъятый  из

Яви, где  всё  очевидно, плоско…

Овода  убьют  в  который  раз.

Он  расстрелян. Кровь  и  брызги  мозга…

Ты  бы  так  расстрелянным  был рад.

Только  бы  не  скука, узость, деньги,

Чепуха  карьеры  и  т. п.

Вырос  ли  мечтательный  бездельник

Ты – неясно  самому  тебе.

Преодоление  смерти

Кипит  энергия  моя,

А  для  чего  не  знаю  я.

Выносят  гроб  из  морга.

Лица

Стоящих  серые  вокруг.

Не  верится  в  духовный  луг,

Не  верится, что  смерть – граница.

Жизнь – как  преодоленье  той

Страшащей  бездны  шаровой.

Бурлит  энергия  моя,

Зачем  догадываюсь  я –

Чтоб  строчки – хоть  какие – смертный

Мой  прах  преодолели, чтоб

Не  всё  унёс, как  лодка, гроб.

Страх  смерти – он  земной, он  местный.

Его  снимает  только  смерть,

Её  нельзя  перетерпеть.

Опять  выносят  гроб  из  дома.

И  проржавели  тополя.

Грустна  осенняя земля,

И  всё  знакомо. Так  знакомо.

Смерть – знак. Не  расшифрован  код.

Разумнейший  предел  кладёт

Она  лесам  и  злакам  тоже,

Как  Баратынский  утверждал.

Твержу: смерть  вовсе  не  финал.

Так  отчего  ж  мороз  по  коже?

И  всё  ж  энергия  кипит,

И  жизнью  строки  засверкают.

Пишу – и  вовсе  не  страшит

То, что  ко  смерти  дни  мелькают.

Памяти  Нади  Рушевой

Монголия, Тува, Россия…

Надежда  будет  вечно  жить.

Над  нами  тайная  стихия:

Не  видим – как  же  полюбить?

В  четыре  года  совершенны

Рисунки – линии  поют,

Они  точны  и  несомненны,

Сад  созидают  и  зовут

Познать  сокрытое от  зренья.

Дав  образность  ему  легко.

Великолепное  сквоженье

Питательно, как  молоко.

Всегда  рисующий  ребёнок

Способен  янтари  небес

Почувствовать, душою  тонок,

Как  тонкости  возможно  без?

А  как  возможно  без  горенья?

Все  шерстью  обрастут  тогда.

Ребёнку  дадены  знаменья

Высокие как  города.

И  жемчуга  миров  мерцают,

В  которых  нам  не  побывать.

Все  Маленького  принца  знают –

Но ТАК  не  могут  прочитать.

А  вот  ограды  Ленинграда,

Проспекты, улицы  его.

Всё – часть  отменнейшего  сада,

Сад  света  справит  торжество.

Вне  света  жизнь – гнилая  будто,

А  вот  и  Мастера  слои.

Плащ  Воланда, и  атрибуты

Романа  страсти  и  любви.

Для  воплотившей  очень  много

Жизнь  интенсивности  иной:

Из  космоса  её  дорога –

Сквозь  наш  мир – к  линии  итога,

И  снова  в  космос  шаровой.

*** 

Воздух  зёрнами  поэзии  засеян –

Претворятся  в  красоту  вокруг.

Как  её  увидишь, если  зелен?

Коль  не  для  тебя  духовный  луг…

Зёрна. Золотые  зёрна  смысла

Нам  в  себе  поэзия  несёт.

Быта  и  низины  нашей  числа

Отрицают  благородный  всход.

Слепой  сын

(стихотворение в прозе)

Расспрашивал – какого  цвета  арбуз? А  персики? Сначала  бесшумно  плакала, отвечая; потом  уже  не  стало  слёз. Сын  слеп  с  пяти  лет, к  десяти  потерял  зрение  окончательно, и  предметный  мир – а  проще  окрестный – едва  знакомый  ему, маленькому – терялся  в  сумерках, непредставимых  матери, потом  в  потьме…

Он  был  тихим  ребёнком, не  жалующимся, но  эти  вопросы – о  цвете, формах – дополнительно  ранили  душу  её, какая  и  была  сплошной, не  заживающей  раной, мерцающей  рваными  краями  непониманья: почему  с  её  сыном? Почему  с  ней…

Пёстрые  и  строгие  образа  глядели  на  неё  с  церковных  стен, со  стены  иконостаса, не  давая  ответов; и  костры  свечей  пылали  таким  жёлто-невыносимым  светом…