№11 Юрий ЮНГЕРОВ (Россия, Барнаул) От «цареборчества» к монархизму: эволюция взглядов лирического героя Марины Цветаевой в цикле «Лебединый стан»

Юрий Юнгеров - выпускник (бакалавриат закончил с красным дипломом) Барнаульского Государственного Педагогического Университета (ныне Академия). В данный момент является магистром 2 курса на кафедре теории и русской литературы 20 века. Лауреат именной стипендии главы города Барнаула. Область научных интересов: серебряный век. Бакалаврский диплом защитил по поэзии Игоря Северянина.

От «цареборчества» к монархизму: эволюция взглядов лирического героя Марины Цветаевой в цикле «Лебединый стан»

Приступая к циклу М. Цветаевой «Лебединый стан», необходимо отметить, какими критериями мы руководствовались при выборе тех или иных стихотворений. Мы рассматриваем взгляд лирического героя Цветаевой на связь между Церковью, Царем и Царством и Россией. Наша цель – проследить эволюцию взглядов Цветаевой от «цареборческих» до ортодоксально-монархических. 

Известен факт положительного взгляда Цветаевой на Февральскую революцию и осуждение Царя за его «неправильные действия», однако этот взгляд следует рассматривать скорее в гендерном аспекте (а не в социо-политическом), поскольку нам видится сомнительным мнение, что Цветаева оценивала революцию с твердой гражданской позиции. Видя гибельное положение Царской Семьи (и как проекцию – гибельное состояние России), она как мать винила в происшедшем отца семейства – Царя Николая, который в то же время являлся отцом для России. Но она, не разделяя этих понятий, проецировала свое отношение к отцу на Царя как Помазанника и Царство вообще:

Пал без славы

Орел двуглавый.

- Царь! - Вы были неправы.

Цветаева поначалу не видела истинную харизму Царя, истоки которой мы находим еще в Ветхом Завете. После того, как израильский народ потребовал у Бога царя, то Сам Господь чрез Пророков указывал на помазанника Его. «И взял Самуил рог с елеем и помазал его среди братьев его, и почивал Дух Господень на Давиде с того дня и после» (1 Цар. 16:13).

В новозаветное время Православный Царь помазывался миром, что означало избрание его Богом и особое благословение на его служение. Царь даже имел права входить в алтарь и первый раз после коронования даже причащался в алтаре вместе со священнослужителями, что говорит о его особом достоинстве. Служение Царя заключалось в хранении веры и отечества[1]. Поэтому «цареборчество» можно видеть в непонимании назначения царского служения на земле и отвержении его власти.

Помянет потомство

Еще не раз -

Византийское вероломство

Ваших ясных глаз.

Здесь взгляд Цветаевой на царство как на некую административную систему, в которой бывают ошибки, за которые их виновник (Царь) должен быть наказан. Вновь отвержение мистического смысла Царства, бунт против него. В перевороте она видит и божественный промысел:

Царь! Не люди -

Вас Бог взыскал.

В стихотворении прослеживается пасхальный мотив, т.е. мотив воскресения новой жизни, но без Царя:

Но нынче Пасха

По всей стране,

Спокойно спите

В своем Селе

Историческая Пасха (т.е. Христово Воскресение) сочетается с некой мистической для Цветаевой «пасхой» - государственным переворотом, когда больше не нужен Помазанник.  Пасха означает «переход» или же освобождение, и для Цветаевой здесь Пасха видится освобождением от «византийского ига» русского Царя:

Настежь, настежь Царские врата!

Сгасла, схлынула чернота.

Тут есть и игра смыслов – открытые на Пасху Царские врата перекликаются с Царскими вратами, из которых вышел «вчерашний Царь». Пасха без Царя в данном контексте – типично «цареборческое» мышление, при котором явно отвергается Божественное благословение на Царство и Царя, а также такие слова являются и бунтом против Помазанника.

При этом Цветаева не отрекается от православности как таковой, она называет Россию «церковной» и просит молитв за «жертву» переворота – царевича Алексия:

За Отрока - за Голубя - за Сына,

За царевича младого Алексия

Помолись, церковная Россия!

Здесь более всего проявляется гендерный аспект поэзии Цветаевой в данном цикле. Мистическое назначение Царя и Царства затмевается болью о несправедливом страдании Отрока – Царевича Алексия. Поэтому она винит Царя:

Грех отцовский не карай на сыне.

Сохрани, крестьянская Россия,

Царскосельского ягненка - Алексия!

После событий октябрьского переворота мотив пасхальной радости меняется на мотив великопостной скорби. Цветаева видит в происходящем гибель России, хотя пока еще не понимает ее причины – отвержение Царства. В стихотворении «Москве» она делает своего рода исторический обзор страданий Москвы и России, упоминает вредоносные для нее деяния Петра I, самозванцев, однако, видимо лишь интуитивно понимая что-то, видит, что настоящая и окончательная гибель наступила именно в это время, после Октября. В ее стихах можно увидеть надрыв и плач о России:

- Голубочки где твои? - Нет корму.

- Кто унес его? - Да ворон черный.

- Где кресты твои святые? - Сбиты.

- Где сыны твои, Москва? - Убиты.

После этого стихотворения возникает мотив смерти. Умерла Россия, и о ней можно мыслить теперь лишь исторически, но не реально. История России – не быт, а бытие, которое теперь наглухо закрыто до времени:

Идет по луговинам лития.

Таинственная книга бытия

Российского - где судьбы мира скрыты -

Дочитана и наглухо закрыта.

Россия приняла мученический венец после всего происшедшего и тут уже возникает мотив погребения (ср. с погребением Христа после которого, надо заметить, наступило Воскресение):

И рыщет ветер, рыщет по степи:

- Россия! - Мученица! - С миром - спи!

Поместив это стихотворение в контекст всего цикла, мы далее отметим, что антиномия смерть-воскресение здесь работает (хотя и в невоплощенном виде – при Марине Цветаевой Россия так и не воскресла).

На третий день Пасхи Марина Цветаева пишет стихотворение, в котором взгляд лирического героя на Царя и Царство кардинально меняется. От «цареборческого» он переходит к монархическому и действительно православному:

Это просто, как кровь и пот:

Царь - народу, царю - народ.

Здесь уже библейское понимание назначения Царя.  Причем упомянутые «кровь и пот» - это явная аллюзия на моление Христа о чаше в Гефсиманском саду, когда «был пот Его, как капли крови, падающие на землю» (Лук. 22:24) (позже эти кровь и пот буду названы святыми). Царство неразрывно связано с Самим Христом, ибо Он дает Царя, Он его благословляет и помазывает, как Истинный Помазанник, на Царство.

Это ясно, как тайна двух:

Двое рядом, а третий - Дух.

В этих строках – мистический смысл существования Царства. Царство благословляется самим Богом, почему и принимается народом, оно руководится Духом, если действительно основана на таинстве со-узничества со Христом.

Божественность Царства подтверждается и следующими строками:

Царь с небес на престол взведен:

Это чисто, как снег и сон.

И в этом же стихотворении у Цветаевой возникает надежда на воскресение Царства, на то, что Царь еще может вернуться на Престол, что и может быть настоящей Пасхой для верующих людей, т.е. воскресение утраченной России:

Царь опять на престол взойдет -

Это свято, как кровь и пот.

Опять упоминается «кровь и пот», т.е. воскресение царства настолько реально и необходимо, насколько реальны и необходимы были страдания Христа для человечества. Царство теперь свято для Цветаевой.

В стихотворении, датированном тем же числом, народ уже не мыслится без Царя:

Народ обезглавлен и ждет главы.

Уж воздуху нету ни в чьей груди.

Архангел! - Орел! - Гряди!

Это – продолжение темы о святости Царства, когда народ, как «птенцы-сироты», обезглавлен[2], лишен заступления и даже Божией помощи, на что и указывает призывание Архангела – защитника.

В это же время Цветаева осознает истинный подвиг помазанника Божия – Царя. Мистическое понимание Царства переходит на качественно новый уровень: «не в силе Бог, а в правде», т.е. Господь забрал от народа Царя и разрушил до основания Царство для чего-то:

Бог – прав...

Попранным Словом.

Проклятым годом.

Пленом царёвым.

Вставшим народом.

Цветаева увидела истинный подвиг Помазанника только после понимания истинного Монархизма. Здесь проявляется понимание того, что Бог прав «вопреки» и потому и Царь прав, что принимает от Бога потерю власти как должное, своим смирением он уподобляется подвигу Христа и верных Ему. Поэтому уже можно говорить о сокрытом мотиве жертвенности в данном стихотворении.

Теперь Цветаева приходит к истинному христианству и надеется на то, что Бог в любом случае будет «прав вопреки», и Он силен остановить творящееся в России:

Бледный праведник грозит Содому

Не мечом - а лилией в щите!

Появляется символ лилии, который, как правило, указывает на царское достоинство, святость и непорочность и даже на Самого Христа. Только Христом и Богом можно противостоять Содому, который, судя по всему является олицетворением революционной России. Та Россия умерла, и на ее месте лишь «мерзость запустения».  И вновь:

Червь и чернь узнают Господина

По цветку, цветущему из рук.

Возникает эсхатологический мотив. Теперь только Пришествие может остановить те события, что происходили в России, только Истинный и Единый Царь Своей святостью может победить «волка»:

Только агнца убоится – волк...

Однако здесь есть и некая историческая проекция. Белый Праведник воплощен в реальности Белым Полком. Цветаева видит в Белом движении благословение Бога (необходимо отметить, что патриарх Тихон благословил Белое движение), ибо только оно может каким-то чудесным образом восстановить утраченное Царство:

Торжество - в подвалах и в вертепах!

И взойдет в Столицу - Белый полк!

После убийства Помазанника Божия в стихотворениях Цветаевой прослеживаются мотивы, противоположные «Царю – на Пасху». Теперь снова возникает великопостный мотив, мотив скорби:

Над черною пучиной водною -

Последний звон.

Лавиною простонародною

Низринут трон.

Царство мыслится неотдельно от Церкви, о чем и говорят слова «последний звон», т.е. Церковь не стоит без Царства и умолкла, в чем мы и убедились исторически. Русь всегда славилась своим колокольным звоном, который был символом благовестия, символом Православного Царства. Теперь же этот звон последний – на погребение. Погребается и сам трон – лавиной, которая не оставляет за собой ничего на своем пути. Мотив скорби нагнетается и определенными красками (черная пучина, кровавый волок):

Волочится кровавым волоком

Пурпур царей.

Греми, греми, последний колокол

Русских церквей!

Вновь «последний колокол», который уже не звонит, а гремит, вновь тревожные мотивы, сочетающиеся уже с красками крови.

И опять неразрывный союз, симфония Церкви и Царства:

Кропите, слезные жемчужинки,

Трон и алтарь.

Крепитесь, верные содружники:

Церковь и царь!

Параллели «трон-алтарь», «Церковь-царь» показывают то, что Цветаева окончательно осознала истинную сущность православной монархии. Одно не может существовать без другого. Низринут Царь – замолк колокол. Онечестивился русский народ, обмирщилась Церковь – и Царь уже свергнут «лавиною простонародною». Однако здесь уже возникает мотив царства не земного, но Небесного. Видя тот Содом, что царил в нецарской России, Цветаева приходит к мысли, что теперь стоит ожидать Царствия «не от мiра сего» (вновь эсхатологический мотив):

Цари земные низвергаются.

- Царствие! - Будь!

От колокола содрогаются

Город и грудь.

В стихотворении «Царь и Бог», которое было написано на первую годовщину Октября, русский народ сравнивается с бунтарем Стенькой Разиным. При этом возникает и образ «красного зверя», явно ассоциирующегося с революцией. Цветаева просит Царя и Бога (вновь неразрывное их сосуществование для лирического героя) помиловать русский народ:

Царь и Бог! Простите малым -

Слабым - глупым - грешным - шалым,

В страшную воронку втянутым,

Обольщенным и обманутым,-

Царь и Бог! Жестокою казнию

Не казните Стеньку Разина!

Здесь революция и бунт против Помазанника Божия сравнивается с воронкой, возникает образ некой бездны, из которой выбраться своими силами уже невозможно. Здесь вновь проявляется гендерный аспект поэзии Цветаевой – чувствуется материнская мольба, материнский плач об уходящей и ушедшей навсегда Святой Руси. Заканчивается стихотворение эмоциональным выплеском о горе и некой ожидаемой радости:

Родина! Исток и устье!

Радость! Снова пахнет Русью!

Просияйте, очи тусклые!

Веселися, сердце русское!

Царь и Бог! Для ради празднику -

Отпустите Стеньку Разина!

В последнем стихотворении данного цикла «Петру», посвященного «царской» теме, Цветаева делает своего рода экскурс в историю Царской фамилии. Поняв, что есть истинный Монархизм, она теперь видит и корень зла, почему случилась революция, почему был низвергнут трон. Это – реформы Петра Первого:

Ты под котел кипящий этот -

Сам подложил углей!

Родоначальник - ты - Советов,

Ревнитель Ассамблей!

Кипящий котел отсылает нас к довольно явному архетипическому образу – аду. Цветаева говорит, что Петр работал «бесам на торжество». По сути, в понимании Цветаевой, сам Петр явился первым «цареборцем», поскольку не сохранил завета отца, завета Дома Романовых об удержании истинного Православного Царства. Интуитивно Цветаева понимает, что крах России произошел еще в синодальный период, когда Петр начал уничтожать истинное православие и истинное самодержавие, что и является показателем неразрывности существования Церкви Христовой и Царства. Они не могут быть разделены, поэтому, уничтожив строй Церкви, Петр уничтожил и монархизм:

Родоначальник - ты - развалин,

Тобой - скиты горят!

Здесь возникает образ антихриста, который был расхожим во время правления Петра Первого, особенно среди старообрядцев и ревнителей Православной веры. Петр показан как разрушитель, что нехарактерно для Помазанника, который должен созидать и направлять ко благочестию. В данном стихотворении Цветаева винит Петра Первого в убийстве его потомка – Царя Николая Второго:

Соль высолил, измылил мыльце -

Ты, Государь-кустарь!

Державного однофамильца

Кровь на тебе, бунтарь!

Итак, теперь сама Цветаева восстает против «цареборчества» и тех, кто способствовал его развитию, даже если таковой оказывался Царем.

Проследив эволюцию взглядов лирического героя Марины Цветаевой, мы можем сделать вывод, что взгляд его на Царя и Царство кардинально меняется от минуса к плюсу. Изначальное, гендерное восприятие, которое привело к «цареборчеству», уходит на второй план и заменяется действительно православным и монархическим (при этом приходит понимание и истинного православия – «Бог прав вопреки»), когда Царство и Церковь неразделимы, когда Царь не мыслится без Божиего Помазания и благословения. Кроме того, Цветаевой сделан экскурс в историю, в ходе которого она выявила корень «цареборчества» - это реформы Петра Первого.

Заканчивается цикл «плачем Ярославны», где боль за Росси и боль о том, что претерпела сама Цветаева, смешивается и больше неразличима... Но:

С пеной у рта пляшет, не догнав,

Красная погоня!

[1]  В Российской Церкви в связи с этим пониманием был даже введен анафематизм в чин Недели Торжества Православия: «помышляющим, яко Православнии Государи возводятся на престолы не по особливому о Них Божию благоволению, и при помазании дарования Святаго Духа к прохождению великого сего звания в Них не изливаются, и тако дерзающим противу Их на бунт и измену, - анафема».

[2]  Ради исторической объективности стоит отметить, что народу дали некоторую «альтернативу» Царству – православного патриарха, однако это не дало положительных плодов, ибо без Царства не мыслится России, а само избрание патриарха в контексте того времени представлялось как революционное действо.