№11 Леонид АНТИПЬЕВ (Россия, Екатеринбург) Внутри

Внутри

Жизнь прекрасна, всё нормально, подожди ещё…

Сергей Михалок

1. Звёзды, огонь, вода…

Август - самый красивый и лиричный месяц года. Ведь именно в Августе, когда сенокос окончен и всё дышит свободой, благоухает сотнями запахов свежего сена, спелой клубники, кислого ревня и всего, всего что к августу поспело, созрело, приготовилось, появляется настоящее звёздное небо засыпанное мириадами звёзд и мелкими серебряными россыпями скоплений, которые на самом деле настолько огромны, что даже сложно себе представить всю их эту огромность. Ведь именно в Августе все понимают настоящую ценность короткого, благодатного, уральского лета, когда на горизонте замечают величественные знамёна  прекрасной и столь же беспощадной осени. Август многогранен и включает в себя всё – от уныния меланхолика сентября до жаркого пыла холеричного июля. Все краски лета, поздней весны и ранней осени можно увидеть в Августе, и все чувства, сопровождающие эти времена года, сливаются в человеке в единую палитру, образуя один неповторимый оттенок чувств - одновременно резкий и нежный, яркий и тусклый оттенок месяца Августа.  Да-а... Прекрасен месяц Август.

Митя шёл по дороге и вдыхал прозрачный, как родниковая вода, августовский воздух. Сегодня Митя встал очень поздно и сонный и взъерошенный шёл по улице в просторной и мятой красной футболке, в широких длинных шортах и в кроссовках на голую ногу, которые не завязал, а шнурки попросту запихал внутрь кроссовок - так было свободней. Митя проголодался, так как, встав, не успел ни поесть, ни попить, а лишь поговорил с таким же заспанным Вовкой, послушал музыку и теперь шёл к Лоле, которая приходилась ему тётей, но категорически запрещала называть себя так своим племянникам, утверждая, что она чувствует себя от этого старее.  Был вечер, и необычайно чистое небо приготовилось к очередному своему феерическому выступлению со звёздами, галактиками, скоплениями звёзд и, конечно же, сотнями метеоров Леонидов, за которыми вот уже неделю наблюдали буквально все в посёлке, от мала до велика.

Сейчас количество Леонидов сходило на нет, но ещё два дня назад, когда Митя ночевал в лесу с Вовкой и своим двоюродным старшим братом Серёгой, сыном Лолы, их было много. Очень много.

Они появлялись и мгновенно исчезали, какие-то поярче и покрупнее, а какие-то совсем тонкие, как леска на удочке лежащей рядом. Три рыбака лежали у корней высоких деревьев в совершенно одинаковой позе, заложив руки под голову и положив голову каждый на свой рюкзак: Митя – на школьный зелёный с катафотами ранец, с которым он ходил в школу с первого по четвёртый класс; Вовка – на отцовский рыбацкий рюкзак; Серёга – на старый покосный рюкзак деда с замысловатой системой тесёмок и ремешков. Все смотрели на небо.

 - Дров в костёр подкинь, - сказал Серёга кому-то.

 - И так жарко, - ответил Митя.

 - Сам подкинь, - огрызнулся Вовка.

 - Козлы, - подытожил Серёга.

Конечно же, никому не хотелось вставать и отвлекаться от созерцания грандиозного метеоритного дождя. Леониды мелькали так часто и ярко, что стало казаться, что какой-то один из них летит уже долго и не сгорит в многокилометровом щите атмосферы, а грохнется где-то там, за тёмной стеной деревьев, разбивая землю горячим космическим льдом, и взбудоражит стаи задремавших птиц. Но если приглядеться, то все они сгорали, не пролетев по небу и секунды, оставляя за собой лишь тонкие мерцающие полоски, медленно растворяющиеся в молоке Млечного Пути. Река тихо журчала и мурлыкала у ног, а костер, обидевшись, что про него забыли, шипел и дулся, укутываясь горячим пеплом. Ветра не было, но осиновые листья всё равно тихо колыхались высоко над головами трёх туристов.

 - Сорок четыре уже насчитал. Прикинь! - шёпотом сказал Митя.

 - Я уже давно не считаю, - откликнулся Серёга.

 - Сорок пять...

 - А я вообще не считал. Хэ-хэ! - посмеялся Вовка.

 - Сорок шесть...

 - Считай про себя, - не выдержал Серёга

 - Да, да. Звездочёт хренов - не унимался Вовка.

 - Отстань, - отбился Митя. – Из–под тебя куртка вылезла. На земле лежишь.

 - А мне по барабану! - гордо сказал Вовка.

 - А я не тебе и говорю! - отрезал Митя.

Серёга встал и поправил свою лежанку. Он бросил в костёр сухих дров, заготовленных специально на ночь, и, прикурив от уголька, задумчиво вгляделся в огонь. Костёр сразу забыл прежние обиды и радостно принял угощение, отблагодарив путников светом и теплом. Река сразу заурчала громче и в ярком свете развеселившегося костра стала подражать неподражаемому небу, блистая на перекате сотнями ломаных отражений огня. Ночная симфония двух стихий на время отвлекла всех от искрящегося метеорами и кристаллами звёзд неба.

  - Вы спать будете? Время уже второй час. Завтра как домой пойдёте? -  склонял всех ко сну Серёга.

  - Да поспим мы, поспим, - отмахнулся Митя. Спать ему совсем не хотелось. Хотелось, есть, но остались только хлеб, заварка, соль и сахар. Конечно, был ещё и единственный хариус, которого поймал Вовка, но вряд ли им можно было наесться втроём. Втроём?.. 

  - Жрать охота, - озвучил Митины мысли Вовка.

  - Давай твоего хариуса съедим, - тут же предложил Митька.

  - Давай, - почему-то шёпотом согласился Вовка.

Серёга в это время ходил в кусты и разговор прослушал. Митя встал и пошёл к реке умыться и набрать воды, для того чтобы варить рыбу. Несмотря на позднее время, было тепло и лишь от реки тянуло свежей прохладой. Митя знал, что к утру свежей и очень прохладной будет вся поберега, а потому подобрал с берега несколько сухих веток и бросил их в костёр. Перешагнув через Серёгу, который, вернувшись, сделал себе большую удобную лежанку из трёх рюкзаков и курток и, видимо, спал, Митя стал устанавливать над костром маленький походный котелок, наполненный водой. Вовка ковырялся в корнях, пыхтел и ругался, пытаясь в темноте августовской ночи различить, в каком пакете лежит одинокий издыхающий хариус, бережно завёрнутый Митей в листы крапивы.

 - Нашёл? - спросил Митя

 - Нашёл, - удовлетворённо пропел Вовка, держа за хвост несчастную тощую рыбку.

 - Хорошо, - шёпотом пропищал Митя, неотрывно глядя на свой будущий тусклый ужин, и потёр руки.

 - Давай, топи её, - сказал Вовка, подходя к котлу.

 - Стой! Пусть закипит сперва.

Митя сел у костра, ожидая, когда в котелке закипит вода, и словно загипнотизированный уставился в огонь. В ночной тишине голоса костра и реки, огня и воды, стали так чётки и ясны, что казалось, будто в споре они забыли, что не одни. Молодой легкомысленный костёр и древняя мудрая река сошлись в безумном споре о вечности и важности стихий, о своей силе и слабости оппонента, о своём предназначении и, наконец, поняв, что в их споре не будет победителя, стали вместе смеяться над слабостью своего мнимого покровителя, не признающего того, что покровительствуют они над ним - стихии над человеком. Они горько смеялись в едином порыве над упрямством и глупостью человека, пока вода в котле не закипела, и Митя своим голосом не разрушил стихийное наваждение. Речка просто журчала, а огонь костра потрескивал сухими поленьями.

 - Давай рыбу. Кипит.

Спустя несколько минут тишины и ожидания, Митя и Вовка насладились солёным рыбным бульоном и несколькими кусочками костлявой речной рыбы с хлебом. На свежем воздухе и на голодный желудок эта странная трапеза показалась Мите настоящим пиром. Ели из крышки котелка, звонко стуча ложками по дну, и по ложкам друг друга. Митя ел быстро и молча, отчего-то боясь разбудить Серёгу, и постоянно выбрасывая с ложки ёлочные иголки и дохлых мух. Рядом точно также уплетал свою скудную порцию Вовка, при этом громко чавкая.

 - Вкусно вообще-то. Ни чё так... - в очередной раз громко зажевав хлеб, и с хрипами и хлюпами проглотив горячий бульон, сказал Вовка.

 - Да, вкусно... Ты не чавкай только, Серёгу разбудишь... - шептал с полным ртом хлеба Митя.

 - Сам заткнись, - коротко ответил Вовка, встал, взял удочку и пошёл вдоль берега реки.

 - Ты куда? - удивился Митя - Ты спать не будешь что-ли?

 - Сам спи. Я не хочу, чтоб меня волки съели. Я пошёл пропитание ловить.

 - Тебя одного на берегу волки быстрее съедят, - сказал Митя и с сожалением уставился на голый, тоненький скелет рыбы, одиноко лежащий на дне котелковой крышки. - Одни кости останутся.

 - Тьфу на тебя! - в сердцах плюнул Вовка и скрылся за деревьями.

Митя, как впрочем и Вовка, так и не уснул до утра. Ранним утром, когда солнце ещё не появилось на востоке, а небосвод уже просветлел, и посвежело всё вокруг, лесные птицы долго молчали, в недоумении слушая искренний и громкий смех проснувшегося Серёги.

2. Обстоятельства

"Да, - думал Митя, шагая по освещённой солнцем дороге и невольно улыбаясь, - надо будет ещё раз до школы сходить на речку. Даже не на рыбалку, а так - просто на речку. Отдохнуть".

 - Здорово! - громкий крик вырвал Митю из мечтаний, заставив вернуться к тёплой, бархатной реальности. "Что ж, здесь тоже не плохо", - подумал Митя и, улыбнувшись, пожал руку своему другу Руслану. Он был гораздо выше Мити и шире в плечах, несмотря на то, что немного младше. Совершенно светлые волосы были коротко подстрижены, а  на переносице светлокожего Руслана ярко виднелись синяки, натёртые очками. Несмотря на превосходную учёбу и репутацию, Руслан никогда не был пай–мальчиком. Наоборот, Митя знал: Руслан рядом - жди беды, пьянки, анекдота, смеха, тревоги, драки, взрыва, цунами, землетрясения, чего угодно – но не покоя. Митя обрадовался встрече, так как не видел Руслана уже месяц, с самого выпускного.

 - У тебя чего такая рожа сонная?! Бодун?! - тут же набросился с расспросами Руслан.

 - Не, не бодун. Просто лёг поздно - по-прежнему улыбаясь, просто ответил Митя

 - Да ладно, не конспирируйся, бесполезно. С Вовкой, с Серёгой там наверно уже все почки пропили. Я же по твоей довольной роже вижу! Чего такой довольный?! Куда пошёл?!

 - Настроение хорошее, - Митя решил короткими фразами охладить пыл Руслана и, наконец, нормально поговорить - К Лоле пошёл.

 - Стяша приехал, - многозначительно сообщил Руслан.

 - Круто, - равнодушно сказал Митя и, заметив прищуренный, выжидающий взгляд Руслана, поторопился добавить: - Я бухать не буду. Ты, давай лучше, рассказывай - поступил, не поступил? - спросил Митя

 - Пока не знаю, - вмиг посерьёзнел Руслан. - Да и знал бы, не сказал бы.

 - Почему? Конспирируешся? - не отставал Митя.

 - Сглазить боюсь! - выпучив глаза, тихо сказал Руслан

 - Значит, поступил, - сделал вывод Митя.

 - Говорю же - не знаю я, - медленно, по слогам сказал Руслан и, подумав, спросил: - А сколько остаются?

 - Пока пятеро.

 - И кто? - смотря в сторону школы, спросил Руслан.

 - Я, Фонтамас, Ёлкина, Кожева и Обезъянин - загибая пальцы, перечислил Митя.

 - А Хмельницкая? 

Митя пожал плечами в ответ.

 - Понятно. Ну, давай. Удачи - Руслан снова пожал Мите руку и пошёл дальше. Он всегда желал удачи, уходя.

Хорошо. Именно так можно было охарактеризовать Митино состояние души и тела. Не отлично, не превосходно, а именно - хорошо. На душе было спокойно, и тёплый, тихий ветерок трепал волосы. Где-то в глубине посёлка звонко лаяла собака. Из открытого окна двухквартирного дома доносились звуки музыки, которой неумело, но в такт подпевали птицы. На станции, стройно стуча колесами, отправлялась вечерняя электричка. Митю на бешеной скорости обогнал красный «Иж», взметнув непроницаемую для взгляда, серую стену пыли, и она, немного повисев в воздухе, растаяла, сперва медленно завалившись на один бок, а потом беззвучно рухнув в канаву. За канавой между деревьями сновали козы, громко и почему-то обиженно блея вслед мотоциклисту. Митя испытывал необычайно сладкое чувство полного спокойствия, и одновременно был взбудоражен, возбуждён ощущением свободы. Хотелось молчать и кричать, стоять и бежать, дремать и развлекаться с друзьями до самого утра. 

В глубоком кармане шорт лежали деньги, маленький красный швейцарский ножик, который Мите подарили на Новый год и электронные часы со сломанным ремешком. Все эти вещи (кроме денег) Митя таскал с собой скорее по привычке чем из надобности, но иногда пользовался. Они как-то разбавляли приятную рутину летнего безделья.

Вот из-за деревьев показалось жёлтое обшарпанное двухэтажное здание школы. Грязное бледно-жёлтое пятно этого здания на зелёном, ярком фоне позднего лета неприятно резало глаза. Оно стояло как напоминание о том, что свобода кончится, и скоро начнутся унылые ученические будни. И если можно было пройти мимо, не смотря на него и не травмируя психику, то в душе всё равно Митя понимал, что уже меньше чем через месяц ему придётся каждый божий день не только смотреть на него, а проводить в нём большую часть своего драгоценного времени.

В этом году в Митин класс придут не все. После девятого, поступать ушла большая часть класса. Вовка, Руслан, Федосей, Редькин, Молокова Ленка, Олеська, Старина Ленка, Иванов, Дюша... Митя не представлял, как в классе будет без них. Тихо? Скучно? Может быть. Но Митя привыкнет. Привычка - верная дворняга всемогущего Времени всегда незаметно делает своё коварное дело. Сначала и борешься и помнишь, и не хочется мириться с чем-то, но Время  идёт и вскоре приходит она - гнусная привычка, и ты привыкаешь. Отвычки нет. Есть Время, которое привычку прогоняет поганой метлой и тогда - отвыкаешь. Получается замкнутый круг. Но что будет с Митей? Какая стадия вращения круга для него? Он привыкнет к отсутствию одноклассников или отвыкнет от их присутствия? Может, и то и другое? Впрочем, разница-то не большая. Привыкай – не привыкай, а в классе теперь будет вместо семнадцати человек, учится максимум шесть.

Подобные мысли скопом лезли в голову, не давая сосредоточиться на чём-то одном. И, впрочем, было неохота сосредотачиваться на чём-либо. Мысли разрозненными стаями ходили по расслабленному, отдыхающему мозгу, и это нравилось Мите. Было хорошо. Хорошо.

Размышляя над привыканием к обстановке и отвыканием от неё, и над предстоящим учебным годом, и над почему-то обиженными козами, и над метеорами, и над тем, поступил Руслан или нет, и над устройством «ИЖа», и над тем, на кого так звонко лает собака, и ещё много над чем, Митя не заметил, как подошёл к дому Лолы.

На дороге, возле её дома стояла невысокая, красивая девушка. Подойдя поближе, Митя узнал Иру Воронину, лучшую подругу Митиной одноклассницы Хмельницкой. Митя не общался с Ириной. Она была как бы из параллельного мира. Если сказать помягче, то можно выразиться так: ей предоставлялось большое количество свобод. Слишком большое.

 - Привет – вдруг поздоровалась Ира.

Митя оглянулся, не сразу поверив, что она сказала это ему. Никого больше не было.

 - Привет, – ответил Митя.

 - Ты куда? – спросила Ирина.

 - К Лоле, – сказал Митя, показывая на дом своей тёти.

 - К какой Лоле? – тут же насторожилась Ирина.

 - К тёте своей, – сказал Митя, не зная как реагировать на неожиданно нарисовавшийся диалог.

 - А-а… - выдохнула Ирина. – Ты же в десятый пойдёшь?..

Диалог затянулся надолго.

***

 - Почему опоздал? – с порога спросила Лола.

 - Обстоятельства… – туманно ответил Митя и скользнул в кухню.

 - Какие? – спросила Лола, накрывая на стол.

 - Непредвиденные, – улыбнулся Митя, наливая себе кетчуп в тарелку.

Лола ухмыльнулась и понимающе отстала. Раз уж непредвиденные обстоятельства то, пожалуй, можно и не спрашивать.

3. Ночь и утро

 Митя сидел в своей комнате за компьютером и по очереди здоровался с входящими. Это были его одноклассницы, как уже покинувшие школу, так и те, кто должен был вернуться в класс в этом году. Пришел и Вовка. Все проходили в комнату, доставая из пакетов пиво, сухарики, чипсы, кальмары. Побросав профессионально-бухательную продукию на диван, стали шумно всё это рассматривать, читать вкусы сухариков и громко оглашать процент содержания спирта того или иного алкогольного напитка. Вовка уселся отдельно в кресло у открытого окна, и, стащив со стола футбольный журнал, демонстративно развалился. С минутку поизображав что читает и повеселив остроумием девчонок и Митю, он спросил:

 - Где Серёга?

 - Вот, - сказал Митя.

Серёга вошёл как всегда тихо. Оглядев компанию противоположного пола, он едва уловимо улыбнулся и подмигнул Мите. Девочки как-то сразу поутихли и хором поздоровались. Серёга был старше всех остальных лет на пять.

 - Привет!

 - Привет! - ответил Серега, махнув рукой, и пожал руку Вовке. - А чего, только пиво?

 - Есть тоник "Золотой апельсин", - быстро отрапортовал Митя.

Серёга незамедлительно выразил своё негативное отношение к данному напитку посредством громкого фырканья.

 - Я за стаканами, - сказал Митя и, сделав музыку погромче, пошёл на кухню.

Как он и ожидал, песню зразу переключили и сделали тише. Из комнаты стал доноситься смех и оживлённый разговор, за окном истерично трещал чей-то мотоцикл без глушителя, лаяла собака соседа справа на собаку соседа слева, а жена соседа справа «лаяла» громче их обеих, безуспешно пытаясь объяснить им «русским языком» и матом, что они, нарушая тишину, поступают неправильно и вообще аморально и должны незамедлительно прекратить ругань. Обезумевшая муха лбом пробивала себе дорогу на волю через закрытую створку наполовину открытого окна. Митя пытался подсчитать, сколько литров алкоголя у них в запасе.  Приятно думать, что не можешь сосчитать запасы веселья на сегодня. Тёплый августовский вечер подходил к концу, приглашая красавицу ночь на карнавал летнего безделья друзей и подруг. Митя сел на табуретку за кухонным столом, поставив перед собой стаканы. Из комнаты донёсся искренне радостный и счастливый крик Шахрина: «До чего хорошо!!!» Митя мысленно согласился и, убрав шестигранные стаканы, вытащил идеально круглые матовые бокалы и пошёл в комнату. 

***

Среди Митиных гостей были его одноклассницы: Ленка Молокова, Кира Хмельницкая, Вера Кожева, Юля Ёлкина и Ирка Воронина, которая пришла с Кирой.

Руслан, узнав, что на вечеринке будет Кира, придти отказался по причине давнего личного конфликта. Примерно год назад она что-то наболтала на него старшим пацанам, и они «развели» Руслана на пиво. С тех пор Руслан, оскорблённый до глубины души, перестал разговаривать с Кирой, хотя Митя подозревал, что они друг другу нравятся. Более того, Руслан предлагал объявить бойкот Кире. Бойкота конечно не было. Но сейчас это было не важно.

Сперва пили и разбирали девчонок. Потом пили и пели под гитару. Потом пили по парам в разных комнатах. Потом пили и курили на крыльце, причём курили даже некурящие. Потом пили и смотрели программу «Ночные новости». Потом пили и слушали музыку. Потом пили и пили, и пили… Провожали девчонок и пили. Шли обратно и пили.

Вся суть данного увеселительного мероприятия заключалась в винопитии, пивопитии, водкожратии и тоникопоедании. Банальное, обыкновенное табакокурение не в счёт. А общение? Общение - повод. Это хорошо, когда общение повод для винопития, а не наоборот. Исходя из вышеперечисленных компонентов мероприятия, можно было легко догадаться, что оно для души и морали было расслабляющим, а для бренного тела ещё более обременяющим, отяжеляющим и даже несколько экзекуционным. В этом была прелесть и экстрим мероприятия. Немного смахивает на мазохизм, но зато – масса впечатлений и полная душевная опустошенность, позволяющая снова душу чем-нибудь заполнять.     

Серега, забыв предрассудки, почти в одиночку выпил «Золотой апельсин». Было уже под утро, и Митя окончательно расслабившись, сидел на крыльце и с горьким наслаждением курил Серёгин “Winston”. Вовка от сигарет отказался, объяснив тем, что курить ему не позволяют жизненные принципы, и сейчас сидел и тупо пялился в пустой стакан. Собаки соседей то ли помирились, то ли просто устали гавкать. Соседка, соответственно, тоже угомонилась. Было хорошо слышно, как на трассе с гулом и гудением проходят грузовики и со скромным шипением, легковушки. Этот звук нарастал медленно и так же медленно растворялся, каждый раз наводя на мысли о «лонгольерах» Спилберга. Каждый раз, слушая проезжающую машину, Митя смотрел на лес в стороне трассы и ждал что одно из деревьев сперва покачнётся, а потом рухнет, и из леса на них со стремительной скоростью полетят ужасные «лонгольеры», съедая на своём пути всё, даже время и пространство, оставляя только пустоту, ибо ненасытному будущему нужно место. Но «лонгольеры» всё не вылетали, и стало скучно. Митя стал отрывать кусочки от торчащей из палисадника крапивы и кидать их в свой пустой бокал. Вовка скучающе наблюдал за этой жалкой процедурой.  Под мягким напором свежего ночного ветерка тихо поскрипывала створка раскрытого настежь окна. Митя, Вовка и Серёга сидели на крыльце уже около часа и лишь изредка обменивались короткими фразами. Где-то в глубине посёлка зажужжал неизменный «Ижак» без глушителя.

 - Десять лет баскетбола, и всё зря, – вздохнул Митя, в очередной раз промахнувшись мимо стакана.

 - Когда этот урод свою мототырку починит?.. - пробурчал Вовка, когда мотоцикл пролетел по дороге и свернул за угол.

Серёга курил и молчал. Митя бросал листочки крапивы и молчал. Вовка угрюмо смотрел на дно пустого стакана и молчал. Все думали. Предыдущие часов шесть им не приходилось этим заниматься, и надо было как-то наверстать упущенное. В голову лезло всё от «лонгольеров» и соседских собак до бездны вселенной и роли религии в развитии человечества. Все хмурились, пытаясь побороть настырный хмель – безуспешно.

***

Утро. Весеннее время летнего дня. Такой тандем прилагательных вызывает массу положительных эмоций. Но не всегда. Если у тебя жутко болит голова, и все остальные части тела тоже не в лучшем состоянии, и, вообще, страшенный бодун со всякими прилагающимися прелестями типа сушняка и тошноты, то никакое, даже самое прекрасное, свежее, милое, красивое, нежное августовское утро тебе не в радость. Именно такое утро стояло над Митиным домом, и именно в таком, незавидном, состоянии пребывал сам Митя.

Через открытое окно в комнату за ночь налетела куча комаров, и сейчас они в едином порыве пищали, встречая новый день. Пищали они, кстати, препротивно и пакостно. Телефон настырно звенел. Митя его игнорировал. Телефон перестал звенеть и, немного передохнув, зазвенел снова.

 - Возьми трубку, Митя. Ми-и-итя. Ответь. Ми-итя. Вдруг это Валентин, – однотонно, без интонаций забубнил Серёга. Вряд ли его состояние было намного лучше Митиного.

 - Сам ответь, – попытался отбиться Митя.

 - Твой дом, ты и отвечай, – Серёга привёл, пожалуй, самый веский аргумент, и Митя, кряхтя и беззвучно матерясь, босиком и в одних трусах поплёлся к телефону.

 - Да! – громко и зло сказал Митя в осточертевший своим бренчанием телефон.

 - Ой, как! Ты чего?! Кричишь, аж напугал меня. Привет! – послышался энергичный высокий голос Лолы.

 - Привет! – односложно ответил Митя, всё ещё с трудом разлепляя ресницы.

 - Серёжа у тебя?

 - Угу.

 - Короче, там у вас на веранде зеркала стоят. Принесите их мне.

 - Сейчас?

 - Конечно сейчас! – тут же возмутилась Лола. – Вы мне их уже месяц несёте, всё никак принести не можете!

 - Хорошо, – безропотно согласился Митя.

 - Спите ещё, что ли? – как-то усмехаясь и понимающе, спросила Лола.

 - Угу…

 - Всё, вставайте! – безжалостно приказала Лола. – Придёте, чаю попьёте.

 - Угу. Сейчас придём, – сказал Митя и положил трубку.

Он с закрытыми глазами доплёлся до дивана и рухнул на него как подкошенный. Серёга приподнялся на локте, выглянув из–под одеяла.

 - Куда? – шёпотом спросил он.

 - К тебе, – со вздохом отчаяния сказал Митя.

 - Зачем? – с интонациями полными бессмысленных надежд спросил Серёга.

 - Зеркала отнести, – снова горько вздохнув, сказал Митя.

Серёга упал под одеяло и тихо застонал.

***

В посёлке и на станции всё пробуждалось, приходило в движение. Снова залаяли соседские собаки, затрещал чёртов «Иж», на станции послышался прохладный голос дежурной, объявляющей утреннюю электричку. Бодрые голоса беседующих через забор соседей далеко разносились в прозрачном утреннем воздухе, грозно гудели шмели, мычали, здороваясь, на опушке леса коровы.

Митя и Серёга, обмотав большие зеркала простынями и взяв их подмышки, отправились к Лоле. Шли медленно и молча, часто останавливаясь и перехватывая хрупкий груз поудобнее. Митю мутило. Он жадно вдыхал чистый, ещё немного прохладный, утренний воздух. Пройдя несколько метров после очередной остановки, Митя вдруг резко остановился и вместе с зеркалом подбежал к канаве на краю дороги.

 - Ты чего? – удивился Серёга.

 - Меня хотело стошнить… - невнятно пробурчал позеленевший Митя.

 - Я тебе говорил, не пей больше – сказал Серега, перекладывая зеркало под другую руку.

Этим летом Митя сильно расслабился из-за предоставленной отцом свободы. И это сыграло с ним злую шутку. Митя и не замечал, что к нему медленно, но верно движется огромный айсберг чёрного «депресняка». Он подступил незаметно, бесшумно раздавливая всё, чему Митя радовался.  Стрела свободы вот-вот клюнет на излёте в школьную дверь, друзья уедут поступать, Серёга работать. Как предвкушение чего-то приятного чаще бывает приятней, чем само приятное, так и предвкушение, и ожидание чего-то плохого всегда мучительней и хуже чем ожидаемое событие.

Митя сидел и собирал в пакет осколки разбитого зеркала под уничтожающим взглядом Лолы.

 - Семь лет сплошного невезения, – тихо и безжалостно напомнила Лола. 

4. Переходник

На улице Кирова толпа детей играла в какую-то очень шумную и подвижную игру. Они бегали по поляне друг за другом, громко визжа и высоко подпрыгивая. Визги и крики были слышны даже здесь, на крыше Митиного дома, где сейчас Митя и находился. Несколько минут понаблюдав за играющими детьми, Митя, наконец, сделал вывод, что в такую игру он никогда не играл и вообще не знает что это за игра такая, шумная и противная.

Он залез на крышу, надеясь найти уединения и покоя, послушать пение птиц. Уединение он, конечно, нашел, так как к нему на крышу редко лазят посторонние люди, но покоя, вопреки его ожиданиям, он здесь не обнаружил. Дети орали так, словно они не играли в весёлую интересную игру, а убегали от маньяка. Соседские собаки осточертели своим лаем, а сосед на скрипучей и отвратно скрипящей тележке перевозил, как догадывался Митя, навоз. Пение птиц расслышать было невозможно. Митя сидел, обняв свои колени и положив на них подбородок, и смотрел сквозь ветви черёмухи с уже слегка пожелтевшими листьями на медленно синеющую полоску восточного горизонта. Закатное солнце нагрело спину так, что если футболка прижималась к спине, то немного её обжигала. Митя был как в тепловых кандалах и старался много не вертеть головой. Именно поэтому он не заметил, как к его дому подошли две девчонки и долго смотрели на него, тихо переговариваясь. Это были Воронина и Хмельницкая.

 - Эй, Митя, ты чего как бройлер? – наконец крикнула Воронина.

 Митя резко обернулся и обжег себе спину нагревшейся футболкой.

 - Чего надо? – недовольно спросил Митя, отчаявшись насладиться хотя бы уединением.

 - Слазь оттуда. Поговорить надо, – хихикая, сказала Хмельницкая.

«Вот так оно всегда и бывает», - обиделся Митя на непредвиденные обстоятельства.

 - Гулять пойдешь? – спросила Хмельницкая, когда Митя спустился и подошёл к подругам.

 - Куда? – тихо и равнодушно спросил Митя. Ему было всё равно.

 - Так, до асфальта. Может, к Иринке заскочим, у неё там пиво.

 - А у тебя дома никого? – спросил Митя у Ворониной.

 - Да-а… – протянула Ира, широко и красиво заулыбавшись.

 - Пошли, – согласился Митя.

Они медленно двинулись вдоль по улице Попова. Солнце яркими закатными красками окрасило горизонт. День катился к своему логическому завершению и не менее логически завершал лето. Ира и Кира что-то без умолку тараторили и постоянно смеялись. Митя молчал. Невидимый чёрный айсберг не давал ему покоя.   

 - Надо ещё за Вовкой зайти, – напомнила Кира.

 - Он на рыбалку уехал, – ответил Митя.

 - Тогда Серёге хоть позвони, – попросила Ира.

 - Он тоже уехал, – спокойно и не торопясь разрушал Митя планы своих подруг.

 - На рыбалку? – предположила Кира, заражаясь Митиным равнодушием.

 - Нет. По работе.

Они остановились у дверей Иркиного дома. Молча посмотрели друг на друга и все хором тяжело вздохнули. Лето кончалось.

 - Здорово! – Руслан как всегда появился поразительно шумно и ярко. С ним был Стяша.

 - Привет – тихо поздоровались девчонки, а Митя по очереди пожал друзьям руки.

Руслан демонстративно отвернулся от Киры.

 - Вы чего, бухие? – спросил Митя, хотя прекрасно знал, что они трезвые. Просто надо было что-то спросить.

 - Не, ты что! Саня через час уезжает, – объяснил Руслан. Стяша закивал.

 - Уже?! – попытался удивиться Митя.

Руслан кивнул, а Стяша горестно вздохнул.

 - Уже. А чего ты удивляешься? Завтра первое.

 - А-а, точно! – хлопнул себя по лбу Митя.

 Наступило молчание.

 - Ну, мы пойдём,  - сказал Руслан, явно не желая затягивать тишину. – Удачи!

Стяша махнул рукой на прощание, и они быстро пошли вниз по улице.

 - А чего… Мы и втроём посидим. Да? – спросила Хмельницкая, глядя на Митю и Иру.

 - Посидим, – снова согласился Митя.

Ира снова заулыбалась.

***

Параллельные Миры рядом. Они окружают нас, они повсюду. Они – социальная составляющая нашей жизни. Их множество, и они разделены невидимыми, но материальными линиями человеческой неприязни. Митя попал на скрещение двух миров, что само по себе нонсенс, так как параллели не пересекаются. Это аксиома. Митя – нарушение всех аксиом, точка пересечения параллелей, гармония контрастов.

Назовём эти миры Мирами Социума. Допустим, что параллельные Миры вдруг сошлись, следовательно, перестали быть параллельными. И на пересечении Миров образовались невидимые, но материальные линии неприязни и плоскости вражды. Одним словом, если оставить геометрию, то Митя, изначально  приобщённый к Миру  науки и интеллектуальных бесед, сам того не замечая, неверно построил маршрут движения по Мирам Социума и попал в Мир совершенно незнакомый. Второй Мир – Мир улицы, где процветают «понятия», и общение уже не повод для винопития, а как раз наоборот. Митя, пусть это и покажется странным, был так или иначе привязан к обоим Мирам, до сей поры минуя все линии неприязни и плоскости вражды. Но одно неверное действие в построении своего маршрута по Мирам Социума, и все линии и плоскости нашли точки пересечения именно на нём. Свобода, которая свалилась Мите на голову в виде командировки отца, стала основной причиной скрещения миров на Мите, своеобразным катализатором реакции скрещения. И скрестил их никто иной, как он сам.

Так думал Митя и, пошатываясь, шёл домой. Митя чувствовал себя последним переходником между развалившимися отношениями (пусть пока и дружескими) Руслана и Киры. Переходником, который хотят выдернуть с обеих сторон, но не выдергивают, потому что не хотят. Митя путался. Теперь Митя точно не мог игнорировать Хмельницкую, так как её лучшая подруга Воронина не оставила Мите ни единого шанса не ответить взаимностью.

Завтра будет уже первый день осени. Митя думал, что если в следующие каникулы отец снова уедет в командировку, то Митя сопьётся и станет бомжем. Ему была неприятна эта мысль. Она даже немного пугала его.  

«Всё надоело! Достало! Всё по фиг и на фиг!» - подумал Митя и ушёл в себя. Вернулся не скоро.

5. Внутри

Митя стоял посредине длинного обшарпанного тёмного коридора. По обе стороны было множество облупившихся дверей выкрашенных в синий цвет. Краска на них скаталась в волны сухих ломких полосок. В самом конце коридора, натужно треща и мигая, тщетно силилась включиться лампа дневного цвета. На полу валялась извёстка, щепки, какой-то мусор. Митя оглянулся. Другой конец коридора терялся в густой непроглядной темноте. Где-то в глубине здания хлопнула дверь, истерично взвизгнув тугими пружинами. Митя вздрогнул от неожиданности и медленно пошёл в конец коридора, где мигала лампа. «Кто-то здесь ещё…» - подумал Митя.

 - А где «здесь»?

Митя подпрыгнул от страха и неожиданности и быстро оглянулся. Позади стоял бородатый мужик чуть выше Мити. Одет он был в какое-то прожженное, грязное пальто и спортивное трико с двумя белыми полосками на боках и оттянутыми коленями. На голове была чёрная шапка, туго натянутая на уши.

 - Кто вы? – спросил Митя хриплым голосом и, прокашлявшись, переспросил. – Кто вы?

 - Ты.

 - Что, я?

 - Ты – я. Я – ты, – сказал мужик, показывая пальцем то на себя, то на Митю. 

 - Где я? – Митин голос звонко разносился по коридору.

 - В себе, – усмехнулся мужик. - Что, не помнишь, куда ушёл?

Митя подумал, что мужик идиот, и решил свалить из этого странного здания побыстрее.

 - Митя, стой!

«Какого!.. Откуда этот бомжара моё имя знает?!»

 - Я про тебя всё знаю, – сказал мужик.      

Тут до Мити дошло, что ему уже второй раз отвечают на его мысли. Он медленно обернулся. Мужик улыбнулся, достал из кармана пальто сигареты и спросил.

 - Огоньку не найдётся?

Митя молча покачал головой. Кого-то этот мужик ему напоминает. Нет… Этого не может быть…

 - А! Я забыл, что ты не куришь, – сказал мужик, пряча сигареты в карман.

Митя медленно и сильно ущипнул себя за запястье. Было больно и, следовательно, реально. Перед Митей стоял никто иной, как Дмитрий Валентинович Сираков, то есть он сам, только лет на двадцать постарше. Митя услышал за спиной шаги, но боялся оглянуться. Кто знает, что он увидит теперь? Митя Старший стал показывать пальцем, и Митя, оглянувшись, увидел своего отца. Тот быстро шёл по коридору к Мите но, не дойдя несколько шагов, вдруг раскрыл дверь и хотел, было уйти, когда Митя окликнул его:

 - Папа!

 - Митя! – удивился отец – Извини, мне некогда. Давай позже. – И он скрылся за дверью, громко ей хлопнув. Митя сейчас же бросился за ним и распахнул дверь. Комната была совершенно пуста. Окон и дверей кроме этой, в ней не было. Отчаяние стукнуло Мите по голове, разбив последнюю хрупкую надежду. Постояв с минуту и подумав, Митя оглянулся к своему старшему двойнику.

 - Где я? – снова спросил Митя на этот раз спокойно.

 - В себе, – снова ответил двойник и снова улыбнулся. – Если выразиться банально, то это как бы твой внутренний мир. Здесь всё твоё. Твои мысли, чувства… Страхи. А я – Дмитрий. То есть, ты.

 - Я должен отсюда уйти, – спокойно, почти шёпотом сказал Митя.

 - Я выведу тебя, – согласился Дмитрий. – Но знаешь… - он вдруг замолчал.

 - Что? – тут же спросил Митя. – Что знаю?

 - Да нет, ничего. Пошли.

И они пошли по тёмным коридорам Митиного внутреннего мира. Когда Дмитрий приблизился к Мите, то он (Митя) почувствовал резкий запах перегара. Сейчас он хорошо мог разглядеть своего старшего двойника. Лицо у него было морщинистое, усталое, небритое, глуповатое и, как в ужасе заметил Митя, жутко пропитое. И, что самое обидное, Дмитрий действительно очень походил на Митю. Он несколько раз внимательно всматривался в лицо Дмитрия и, наконец, не выдержав, спросил.

 - А ты кто? Моё будущее?

 - Нет. Я – олицетворение одного из твоих страхов. Я – твоё нищенское существование в будущем.

 - То есть, я могу стать таким как ты, – осторожно спросил Митя.

 - Да.

 - Вот чё-ёрт! – испугался Митя.

 - А чем я тебе не нравлюсь? – спросил Дмитрий, снял шапку и почесал затылок.

 - Тем, что ты олицетворение одного из моих страхов!

 - А-а… Ну, да – согласился Дмитрий, натягивая шапку на уши.

Коридор повернул влево. Здесь всё было точно таким же. Под потолком висели всё те же грязные и пыльные лампы дневного света, те же двери по обе руки и длинный туннель обшарпанного коридора. Они наводили на мысль об общежитии. Грязно и много дверей. И со светом какая-то ерунда творится. Общага, да и только.

 - Что это за двери? – спросил Митя

 - За ними всё, что есть в твоей голове. Прихоти, страхи, чувства, образы, желания… Много там всякого хлама.

Митя немного обиделся, что его внутренний мир так нелестно описывают, но спорить не стал. Как ни обидно было это замечать Мите, здесь было ужасно. И всё-таки этот Дмитрий живёт здесь давно. Наверно…

 - И давно ты здесь? – вопросов у Мити в голове было очень много. Наверно они за дверями и сидели.

 - С тех пор, как ты стал бояться стать бомжем.

Вскоре они подошли к большой красивой двери, и Митя остановился. До конца коридора оставалось всего несколько шагов, но Митя после сотни метров однообразия своего внутреннего общажного коридора не мог не остановиться у столь яркой и необычной двери. И самое примечательное в этой двери было даже не то, что она отличалась от всех других размерами и была покрыта узором, а тем, что на ней были красные пятна. Пятна крови.

 - А здесь что? – дрожащим голосом спросил Митя.

 - О-о-о… Здесь обитает мучитель и палач твоего покоя. Инквизитор пошлых и эгоистичных мыслей, порождённых твоим разумом. Твоя Совесть. Я бы не советовал заходить к ней – с видом знатока торжественно посоветовал Дмитрий.

 - Почему? – спросил Митя, осматривая дверь.

 - Она тебя убьёт, – просто ответил Дмитрий и, немного посмотрев на дверь, совершенно буднично добавил: – пошли.

 - А чья это кровь? Я вроде пока никого не убил. – Мите не давали покоя яркие большие пятна крови на дверях.

 - Не знаю, – пожал плечами Дмитрий и пошёл дальше.

 - Постой. Я хочу поговорить с ней.

 - Знаешь, я не советую… - неуверенно отговаривал Дмитрий,

 - Вот и не советуй.

 И Митя решительно открыл дверь и шагнул во мрак комнаты своей Совести.

6. Совесть

Это была даже не комната. Это бала огромная трёхкомнатная квартира. В прихожей было очень темно. У стены стояло трюмо с разбитым зеркалом. Войдя в прихожую, Митя сперва долго стоял и ждал, когда какой-нибудь звук выдаст присутствие Совести. Ничего. Только давящая, гнетущая тишина. Митя сделал шаг и под ногами захрустели стёкла разбитого трельяжа. Он тихо отворил дверь в ванную. Никого. Только ржавая чугунная ванна и заплёванная расколотая раковина. В тусклом, дребезжащем свете дневной лампы Митя разглядел на дне ванны копошащихся тараканов.

В остальных комнатах тоже было пусто. И когда Митя, сидя на рваном проваливающемся диване в большой комнате без окон, уже решил, что он совершенно бессовестный человек, дверь в комнату вдруг отворилась, и в неё вошла Совесть. Надо заметить, появление Совести произвело на Митю сильное впечатление.

Она вошла тихо, почти бесшумно и, пряча худое, заплаканное лицо за длинными патлами и худыми бледными пальцами костлявых рук, скромно села на кособокую табуретку, стоящую посреди комнаты без окон. Она была очень худая и одета была в какие-то лохмотья, довольно грязные и рваные. Сквозь дыры на кофте светились голые, бледные плечи. На них падали длинные чёрные волосы. Она сидела, крепко сжав колени и носки подошв, сильно ссутулилась и, поставив локти себе на колени, жалко и запуганно смотрела сквозь пальцы Мите в глаза. И чем дольше Митя смотрел на неё, тем сильнее пропитывался каким-то горьким ощущением несправедливости, чувством того, что что-то неправильно. И, что самое странное, он всё сильнее уверялся в том, что в этой незримой несправедливости виноват именно он. Одним словом Мите стало жутко совестно. Она ещё ничего не сказала, а Митя уже был уверен, что он не прав, даже не зная в чём, но не прав. Вот он сидит в чистой хорошей одежде, сыт, у него хорошая чистая квартира, пусть и поменьше, а она бедная, голодная и, наверняка, всё время мёрзнет. Как же так!

 - Вы, Совесть? – спросил Митя на всякий случай. Он уже не сомневался в этом. Слишком уж яркие чувства пробудила в нём эта странная девушка.

 - Это упрёк? – ответила вопросом на вопрос Совесть и тут же вогнала Митю в краску.

 - Нет, нет, что вы! – бросился оправдываться Митя. - Я просто поинтересовался…

 - А вы не в курсе, что если хозяев нет дома, то в дом заходить нельзя. – Слабым голосом нагнетала обстановку Совесть.

 - Я… Э-э… Я думал вы дома, – тихо сказал Митя, боясь посмотреть в глаза своей Совести.

Наступила тишина. Пытка, которую впоследствии Митя вспоминал с ужасом. Было очень тихо, и Совесть смотрела на него во все глаза, а, встретившись с ней взглядом, Митя сгорал от стыда. «Что ж такое?! - думал в смятении Митя. – Что же я сделал?!» Митя шумно сглотнул слюну и был уверен, что она это слышала. Ему очень хотелось сменить позу, но он боялся пошевелиться. Вернее не боялся, а не хотел нарушать тишину. Ему было стыдно. Совестно…   

 - Ты меня не любишь, – вдруг тихо сказала Совесть, разглядывая свои ладони. Её интонации калёными иголками пронзали разум, проникали в самое сердце.

 - Почему же?.. Люблю… - Митя не представлял себе другого ответа.

 - Ты врёшь, – тихо вздохнув, сказала Совесть.

 - Я… - начал, было, Митя, но совесть оборвала его.

 - Ты постоянно утверждаешь, что тебе чуждо понятие совести! Ты утверждаешь, что в современном мире совесть - атавизм! Ты не уважаешь и не слушаешь совесть! А ведь Совесть - это я! – воскликнула Совесть, будто сделала какое-то открытие и потом, немного помолчав, горько зарыдала, сотрясаясь всем телом и громко всхлипывая.

Это было последней каплей. Митя хотел провалиться сквозь землю, улететь, убежать, спрятаться, но только не смотреть на эту бедную девушку, которую он довёл до такого состояния, только бы не плавиться от стыда, а сгореть сразу, дотла. Митя посмотрел по сторонам в поисках того, что могло бы утешить, облегчить страдания Совести. Ничего, только голые стены, паутина, стол, пыль, две кривые табуретки, одну из которых занимала рыдающая Совесть, и диван, на котором сидел он сам.

Митя тяжело вздохнул и встал. В диване тут же что-то щёлкнуло, и сквозь выцветшую обивку с мерзким дребезжанием выскочила стальная пружина. Митя застыл на месте. В комнате снова повисла угрожающая тишина. Всхлипы и стоны плачущей Совести неестественно резко прекратились. Совесть перевела взгляд со скачущей пружины на Митю. Красные, заплаканные глаза её выражали полнейшую беспомощность и бесконечную тоску. Митя нервно улыбнулся уголком рта и стремительно схватил рукой противно дребезжащую пружину. Рядом сейчас же выскочила вторая, звеня и дребезжа ещё громче и противнее. Митя разозлился и пнул диван. Ножка дивана немедленно подломилась, и он живописно скособочился.

Наблюдая такое насилие над своим единственным диваном, Совесть тихо поскуливала, пытаясь что-нибудь сказать, но не выдержала и протяжно завыла, набирая разгон для новых более мощных и убийственных рыданий.

Митя на ослабевших, подгибающихся ногах бросился прочь. В прихожей он споткнулся, упал и порезал руку об осколок зеркала. С трудом отворив дверь, он ползком выбрался в коридор, прижимая к животу окровавленную руку.

***

Дмитрий долго приводил Митю в чувство. Перевязал Мите руку какой-то тряпочкой, утешил и даже попытался обнять, но получилось это у него как-то неловко. Митя пребывал в состоянии полнейшего опустошения, а Дмитрий, убедившись, что Митя в порядке, набросился на него с вопросами:

 - Это она тебя так испластала? Совесть? Что она тебе говорила? – Дмитрий помолчал и, не дождавшись ответа, продолжил: - не верь ей Митя, не слушай её. Я тебе говорил, что она опасна? Говорил?! Ты почему старших не слушаешь?!

Мите начал не нравиться тон Дмитрия, и он его осадил:

 - Ты что, моя вторая Совесть?

 - Э-э… Нет. Извини, – замялся Дмитрий. – Знаешь, если ты станешь мной, то в этом есть как минимум один плюс.

 - Какой? – равнодушно спросил всё ещё подавленный Митя.

 - Эту чёртову дверь заколотят, – тихо и с ненавистью сказал Дмитрий.

Митя понял, почему Дмитрий, отговаривает его слушать Совесть. Потому что, если Митя будет её слушать и перестанет считать её атавизмом, то страх перед нищенским и убогим будущим исчезнет. Следовательно, исчезнет и Дмитрий, ибо он являет собой материальное олицетворение этого страха. А кому охота исчезать? Этот вопрос скорее риторический.   

 - Ну, пойдём, – сказал Дмитрий, – не сидеть же здесь вечно.

 - Пойдём, – согласился Митя и тяжело, пошатываясь, поднялся на ноги.

 - Совесть - это ещё ничего. Ты ещё свои страхи не встречал.

 - Встречал, – возразил Митя и посмотрел на свой страх стать бомжем, идущий рядом.

 - Ну-у… Я же не страшный, – развёл руками Дмитрий.

Митя не ответил. Да, Дмитрий не был страшен. Но Митя боялся не его, а того, что он будет таким, если чего-то не сделает. Или наоборот, сделает.

Дмитрий и Митя вышли на лестничную площадку и начали спускаться по длинной тёмной лестнице. Эта лестница не была разделена на пролёты, а шла монолитным чёрным ковром каменных ступеней. Ступени были слишком низкие, и идти было очень неудобно. На стенах были написаны какие-то слова. Митя остановился и с трудом прочёл в темноте неровный почерк. Это были его слова. Всё, что он говорил, рассказывал, кричал, было написано здесь. Вот он оправдывается перед отцом, который только что нашёл в его кармане сигареты, вот препирается с Серёгой возле речки, вот он говорит Руслану, что он не с бодуна.

 - Всё ты здесь никогда не прочтёшь, – окликнул его Дмитрий. – Идём.

Они вышли из здания, и Митя ужаснулся пейзажу своего внутреннего мира. Огромная до горизонта, выжженная, чёрная пустыня. На голой растрескавшейся земле не было ни травы, ни единого дерева. Небо затянула огромная, во всё небо, серо-чёрная туча. Здесь не было солнца. Только пустая и чёрная скорбь.

 - Я такой? – хрипло спросил Митя сам у себя, не ожидая ответа.

 - Нет. Это твоё состояние души предопределяет состояние твоего микрокосма. Ты подавлен – всё подавлено, ты счастлив – всё цветёт, – объяснил Дмитрий.

Митя молчал. Сейчас он действительно испугался. Как он сейчас существует–то, если внутри - так? Как живёт? Не умирает ли он сейчас? «Только бы не умереть», - подумал Митя и увидел, как из трещины в земле рядом с ним потянулась тоненькая, зелёная стрелочка.

 - Я вижу, ты стал сам отсюда выбираться, – с улыбкой заметил Дмитрий. – Видишь, вон там стол?

 - Ну.

 - Иди туда и выпей сок, что в стакане.

Митя пошёл к столу, стоящему у стены здания, из которого они только что вышли. Под ногами, от стремительно пробивающихся на поверхность зелёных стрелочек травы, трескалась и лопалась иссохшая земля. Митя оглянулся. Дмитрий стоял на месте.

 - Дальше один, – ответил Дмитрий на мысли Мити и, улыбнувшись, помахал ему рукой.

7. Разговор со Смертью

Повелевать собою – величайшая власть

Сенека

Митя направился к столу, но теперь он уже шёл по упругому ковру сочной, зелёной травы. Вот и стакан. Митя взял его в руку и, прежде чем выпить, оглянулся. Вокруг всё расцветало, оживало, пело. Где-то у горизонта своего сознания Митя увидел живописную стену векового леса. Дмитрия уже нигде не было видно. Все страхи проходят со временем. Их уводит Привычка.

А вот и она. Большая серая собака бежала к Мите по траве и громко лаяла. Мите стало страшно: «А вдруг она бросится, покусает», - подумал Митя. Но вдруг из ниоткуда донёсся громоподобный властный голос. Голос Времени. Оно окликнуло свою дворнягу, и Привычка побежала к горизонту. 

Митя думал и любовался пейзажами и не заметил, как из здания вышел высокий человек и быстро пошёл к Мите.

 - Подождите! – крикнул он – Дмитрий Валентинович! Постойте!  

Митя на всякий случай держал стакан в руке. Человек бегом подбежал к Мите и остановился, наклонившись и уперев руки в колени, тяжело переводя дыхание. Он был весь с ног до головы одет в чёрное.

 - Кто ты? – спросил Митя, решив сразу перейти на «ты». Всё-таки это был его мир.

 - Я - ваша Смерть, – распрямляясь во весь рост, спокойно сказал человек.

Митя похолодел от ужаса.

 - Как?.. Уже?.. Что…э-э… прямо сейчас?

«Когда угодно, но только не сейчас, когда всё зацвело. Только не сейчас…», - судорожно молил про себя Митя.

 - Да не волнуйтесь вы так, – сказал Смерть. – Я просто хотел кое-что вам предложить.

 - Ч-что? – спросил Митя. Про сок он и думать забыл.

Смерть глубоко вздохнул, словно готовился сказать что-то важное и, сев на стол, тихо спросил.

 - Вам нравиться здесь?

Митя оглядел цветущий, благоухающий внутренний мир и, не колеблясь, ответил.

 - Да.

 - Знаешь, Митя, – Смерть опять тяжело вздохнул и тоже перешел на «ты», – там, в том Мире, в который тебя отправит этот сок, ты сможешь грешить и поступать плохо. А здесь - ты властелин мира. Иметь абсолютную власть над собой – величайшая власть. Здесь ты всегда будешь лучшим. Здесь ты не сможешь ошибиться. Я предоставляю тебе шанс остаться здесь и забыть убогий Мир, в котором ты прожил уже шестнадцать лет. И здесь не бывает депрессии.

Люди глупы. Люди подразделяют сами себя на два типа личности: агрессивно–потребительскую и любовно–созидательную. Да, в чём-то вы правы. Но вы ошибаетесь, ища идеал того или иного существа на земле. Идеал агрессивно-потребительского существа – Сатана. Идеал любовно-созидательного существа – Бог. В людях от обоих есть немного. Во всех. И выбор за вами: любить и создавать или же разрушать и потреблять. На потребление вы обречены, но разрушать-то не обязательно. Создавать можно многое, но цель сего созидания должна порождать любовь. Создавая что-нибудь, ты должен полюбить своё творение. Помни это, Митя.

Смерть замолчал и выжидающе посмотрел на Митю. Митя молчал, и Смерть продолжил:

 - Этот выбор между правильным и простым очень сложен. Да, вы не можете стать абсолютно любовно-созидательными личностями по физиологическим причинам, но можете хотя бы любить и создавать то, что можете,  и не разрушать то, что уже создали и полюбили другие люди  и Бог. Творец создал очень многое, даже всё - и всё полюбил.  

Смерть ждал, исподлобья глядя на размышляющего Митю.

 - И какая я личность? – тихо спросил Митя, – какой тип?

 - Ты – нечто среднее. В тебе всего поровну. Именно из-за этого ты и очутился здесь. Здесь ты должен выбрать. Ты можешь мучаться выбором там, на земле, а можешь выбрать сейчас и остаться здесь, не мучаясь пресловутым Долгим Выбором. Выбором, который предлагает тебе Жизнь.

 - И что нужно делать? – спросил Митя.

Смерть довольно заулыбался.

 - Нужно пойти со мной. И всё, – сказал он, вставая и протягивая Мите руку.

Митя посмотрел в стакан. Апельсиновый, любимый Митин сок, так и просил, чтобы его выпили. В горле давно пересохло. «А ведь это тоже выбор между правильным и простым», - подумал Митя.

 - И что, нужно идти прямо сейчас? – спросил Митя.

 - Конечно! – крикнул Смерть, теряя терпение.

 - Одним словом, Смерть, ты предлагаешь мне умереть.

Смерть снова сел на стол и тяжело вздохнул. Вид у него был очень усталого больного человека.  Ему был в тягость этот разговор.

 - Да, – ответил он. – А что ещё может предложить тебе Смерть? – горько усмехнулся он и развёл пустыми руками. - Так ты идёшь?

Митя снова посмотрел по сторонам. Среди цветущих яблонь и черёмухи, среди звонко журчащих ручьёв грозно и угрюмо возвышалось чёрное здание без окон. Только сейчас Митя заметил над дверями здания официальную табличку с большой некрасивой надписью: «Депрессия». Из здания неудержимым потоком выходили Митины мысли, чувства, желания, щурясь на яркое солнце и с удивлением разглядывая пышные пейзажи его сознания. В пёстрой толпе Митя разглядел уже знакомую Совесть.

«Так это был не чёрный айсберг. Это было большое чёрное здание без окон. И я вошёл в него. В депрессию», - понял Митя, вспомнив огромный, чёрный, неясный и давящий силуэт на горизонте своего сознания.

 - Ты врал мне, Смерть. Депрессия здесь всегда. Вопрос в том войти в неё или нет. Хм-м…  Смерть из-за депрессии? Хм-м… Наверно, именно поэтому твои доводы так неубедительны, Смерть? – размышлял Митя вслух, всматриваясь в чёрные, как августовская ночь, глаза Смерти. - Нет, пожалуй, я поговорю с тобой при других обстоятельствах. Жизнь дана нам для того, чтобы делать выбор. Извини, но когда выбор предлагает Смерть – это неправильно. Так что, подожди с вопросами, Смерть. Жизнь задала мне ещё не все вопросы.

***

На кухне было тепло и светло. На столе стоял стакан апельсинового сока. За столом сидел отец, что-то увлечённо рассказывал Мите о своей командировке и пил чай с лимоном, бодрящий, тёплый аромат которого Митя с наслаждением вдыхал. Кошка Нюша нежно тёрлась о Митины ноги и громко мурлыкала. В окно дробно стучал сентябрьский дождь. Из комнаты доносилось битловское «Yesterday», спокойно и уверенно раскачивая душу своими нотами и отправляя в полёт за горизонт, куда уплывала прекрасная музыка. И душа послушно летела за ней; только бы не потерять звучание этой скрипки и голоса Пола. Митя улыбнулся. Впервые за несколько дней.

Оказывается, пока Митя пребывал «в себе», он уже пошёл в десятый класс, съездил к зубному, поставил пломбу, сдал деньги на математическую игру «Кенгуру», разбил вазу, об осколок которой поранил руку, и сломал в комнате диван. Диван… В голове Мити смутно нарисовались очертания тёмной комнаты Совести. Митя потряс головой, сбрасывая наваждение, и сел за стол, увлечённо и осмысленно слушая рассказ отца.

Бархатный и чистый Август остался позади, а ему на смену пришёл Сентябрь, робко постучав в окно первым осенним дождиком. Митя любил осень. Не знал почему, но любил больше чем свободное, бесшабашное лето, чем пышную, торжественную красавицу зиму, чем лёгкую, прозрачную весну. И сейчас Митя был счастлив.