№5 Юрий ЮНГЕРОВ (Россия, Барнаул) Лирический герой Игоря-Северянина: литературный мессия или предтеча антихриста

Юрий Юнгеров - филолог.

Лирический герой Игоря-Северянина: литературный мессия или предтеча антихриста

Введение.

Выбранная нами тема практически не затронута в советском и современном литературоведении. В принципе, творчество Игоря Северянина слабо разработано в литературоведении вообще: большинство тем сводится к словотворчеству Северянина, растительному коду, его незаурядному таланту и проч. Рассмотрение же лирического героя в аспекте ортодоксального анализа будет первой попыткой внесения в литературоведение подобного образа.
Как сама личность Северянина, так и его лирический герой, вызывает противоречивые отклики в критике и различного рода работах (ср. восприятие Северянина Лившицем в «Полутороглазом стрельце» и Ходасевичем в «Колеблемом треножнике»). Зачастую Северянин показан как некий возгордившийся незаурядный поэт, и, соответственно, его герой рассматривается в подобном аспекте. В современных заметках о Северянине можно увидеть образ непонятого гения  Серебряного века (см. например работы Недошивина В. М., Маркова В.Д.).
Мы же хотим  доказать, что лирический герой Игоря Северянина –  это образ в русской литературе, который с достоверной точностью и тонкостью прочувствовал и впитал в себя религиозный дух того времени со всеми его противоречиями и новшествами. К тому же, мы не отождествляем образ лирического героя с его автором, ибо лирический герой – своего рода проекция, на которой сконцентрировались все проблемы того времени. Но мы в то же время рассматриваем его как порождение именно северянинского сознания, как некую связь самого Северянина с объективным миром, а не как некий отвлечённый лирический субъект¹.
Изучая и сопоставляя стихотворения выбранного нами автора, мы поставили себе целью не просто найти ответ на заявленный вопрос, но и проследить эволюцию лирического героя, рассмотреть его отношение к невиданной до того времени эсхатологической ереси экуменизма.

Цель данной работы – нахождение заявленных в теме ипостасей лирического героя и ответ на поставленный там же вопрос.
Задачи данной работы:
1) рассмотрение всех стихотворений религиозного характера, написанных Игорем-Северяниным;
2) вписывание образа лирического героя в контекст современной автору действительности;
3) рассмотрение данного образа с точки зрения ортодоксального анализа.
Все тексты мы рассматриваем в историко-культурном контексте того времени, т. к. они отражают современные проблемы в обществе, и таким образом нам легче будет понять те или иные мотивы в лирике Северянина.
Предметом исследования нашей работы является образ лирического героя с точки зрения традиционного ортодоксального анализа (попытки подобного анализа проводили: Дунаев в трехтомнике «Православие и русская литература», А. Кураев и даже Эпштейн).
Объектом исследования являются все стихотворения Игоря Северянина с религиозным мотивом.
Методологическая базой являются работы о личности и творчестве Северянина (исследования Н. Русовой, Недошивина В. М., В. Ф. Маркова, Б. К. Лившица и др.), научно-богословские² (К. Борщ, Слободнюк С.Л., М. Эпштейн), святоотеческие работы (Иоанн Дамаскин, Феофилакт Болгарский³ и работы апологетов традиционного Православия (учение новомучеников и исповедников Российских⁴), документальные свидетельства о религиозной ситуации 20 века (работы Бабкина, Регельсона и др.).
Мы выбираем структурно-семиотический метод (за основание данного метода мы берем указанную работу Ю.М. Лотмана) для разработки данной темы, ибо необходимо сопоставлять религиозные мотивы текстов Северянина и выявлять соответственные черты образа лирического героя.
Практическая значимость: данное исследование может использоваться для изучения лирики Серебряного века в вузах, а также в духовных семинариях и училищах для разбора лирики Игоря Северянина с точки зрения традиционного Православия и для анализа богословских проблем двадцатого века, освещенных в литературе.

Глава I. Культурно-историческая, религиозная и литературная ситуации начала XX века. Понятия «антихрист», «Мессия», «Литературный Мессия» в богословском и историческом смысле.

Во все века литература была призвана изображать жизнь людей, и, естественно, все изменения и события, которые происходили в жизни общества, сказывались и на самой литературе.
Духовный перелом в обществе всегда отражался на литературных произведениях, что, в принципе, видно и в наше время постмодернистской литературы. Невероятные изменения произошли именно во время революции, которая подготавливалась несколькими годами духовного падения общества,  торжеством интеллигенции во главе с Л. Н. Толстым, развитием теософских и оккультных учений и падением религиозного мировоззрения. Всё это завершилось свержением  и ритуальным убийством Православного Царя в 1918 г.  Именно после этого события на Россию многие стали смотреть как на покинутую Богом страну, а иностранцы в противовес православным служителям, которые в большинстве своем и предавали Царя, указывали на более перспективных кардиналов, пасторов, мулл и проч. С этого момента в России (а потом – и в  Европе) началась совершенно новая эпоха, которая подготавливала дальнейшее изъятие из общества православного понимания мира. Однако, сразу же после свержения Царя народ, ещё не полностью утерявший свою духовность, потребовал себе нового отца и заступника – Патриарха, которым стал Тихон Белавин.
Естественно, духовный кризис не мог не сказаться на литературе. Примерно  то же самое, но всё же чуть раньше произошло и в среде поэтов и их почитателей. После того, как  поэты двадцатого века сбросили с «корабля современности» Пушкина, Достоевского и Лермонтова, встала необходимость выбирать себе новых вождей, что и было сделано 28 февраля 1918 г. Именно в этот день впервые и навсегда был выбран король поэтов, которым стал Игорь-Северянин.
Игорь-Северянин сам возвёл себя в чин короля поэтов ещё за шесть лет до его официальной коронации. Причём делал он это посредством своего лирического героя, который пророчествовал о своей судьбе. Однако данное пророчество распространилось не на какое-то мнимое литературное коронование, а на действительный факт, происходивший в определённое время и в определённом месте, и коронован был не пророк-лирический герой, а сам создатель этого героя – Игорь-Северянин.
Таким образом, мы видим некое слияние образа лирического героя с автором, которое постоянно будет напоминать о фактах истинных в их лирическом понимании и переживании.
Лирическим героем коронование себя (а, следовательно – и своего создателя) считалось не простым признанием его таланта, но и некой богоизбранностью, мессианским характером автора.
Итак, если мы будем разбираться в личности лирического героя как литературного мессии или предтечи антихриста, то мы должны определить, что это за понятия.
«Мессия» есть «помазанник». Мессией называли ветхозаветные пророки Того, Кто придёт и спасёт людей от грехов их. Помазанниками также называли пророков и царей, которые тоже были исполнены Духом Святым. То есть мессией применительно к лирическому герою будет являться такой лирический герой, который спасёт литературу: даст ей новый завет, новый золотой век (именно золотым веком назывался век после прихода Христа), ибо сброшенные (по сути, несправедливо, что мы и увидим из разбора творчества Северянина) Пушкин и Лермонтов должны быть заменены более совершенной, некоей «богодухновенной» поэзией, которая и спасёт литературу от её «греховного» состояния.
Что же касается предтечи антихриста, то здесь определение будет общим для любой сферы деятельности и, следовательно, для творчества тоже. Для начала стоит разобраться в самом понятии «антихрист».  Сама приставка «анти» в греческом языке может иметь два значения: «против» и «вместо». По отношению к антихристу оба эти значения правомочны, потому что антихрист, согласно церковному учению, есть противник Христа, а с другой стороны, тот, кто пытается поставить себя на место Христа. В Священном Писании само это наименование употребляется двояким образом. В широком смысле слово «антихрист» – это всякий, «отвергающий Отца и Сына» (1 Иоанна 2: 22), «а всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, не есть от Бога, но это дух антихриста, о котором вы слышали, что он придет и теперь уже есть в мире...» (1 Иоанна 4: 3), то есть всякий, кто отрицает Богочеловечество и Богосыновство Иисуса Христа, может быть назван антихристом. В этом смысле «...появилось много антихристов...» (1 Иоанна. 2: 18). Антихристами также называли тех, кто отрекался словом или делом от Православия, что тоже логично: еретиков (Арий, Несторий, Евтихий), отступников (униатов, богохульников и извратителей Православной веры – Феофана Прокоповича, Петра 1, пап римских).  Апостол Павел говорит, что антихрист есть «противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею, так что в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога» (2 Фес. 2: 4), т.е. Бога и в христианском, и в языческом понимании, и всех предметов религиозного чествования. В строгом смысле это наименование употребляется в отношения к определенному лицу, о котором также говорит апостол Иоанн Богослов: «...вы слышали, что придет антихрист...» (1 Иоанна. 2: 18). То есть тот, кто придёт в конце мира и будет, по учению св. Отцов, править миром три с половиной года (как и Христос проповедовал три с половиной года), после чего и наступит кончина мира. Однозначно, антихристом в этом смысле слова лирического героя назвать нельзя, ибо литература не перестала существовать. Но понятие «антихрист» в широком смысле слова (т.е. под антихристом – точнее сказать «предтеча антихриста» – здесь мы будем понимать всякого субъекта, который так или иначе будет выполнять дело антихриста) мы видим возможным попробовать применить к лирическому герою. Не отрицается, что антихрист в этом смысле слова может использовать те же карикатуры на Христа, что и сам антихрист, который придёт к концу мира.  В русской литературе самым ярким антихристом мы считаем образ Великого Инквизитора, который вобрал в себя все самые яркие характеристики лжемессии.
 Лирический герой взял на себя функции литературного Мессии и начал проповедовать о себе как о спасителе не только литературы, но и жизни в целом, ибо им предлагались свои жизненные истины и свои особые пути спасения.
Рассматриваем мы лирического героя именно с точки зрения ортодоксальной потому, что сам Игорь Северянин застал эпоху Православной России, и именно в это время разрастался кризис в Русской Православной Церкви, который очень сильно отразился на религиозном сознании всех людей того времени. Происходила борьба между традиционными взглядами и обновленческими заблуждениями, на основе которых в последствии была образована т. н. Живая церковь (на западе – новостильные раскольники), а позже – сергианская Московская патриархия⁵ (которая стала именоваться советской церковью), Всемирный Совет церквей, который стал объединительным началом всех квазихристианских церквей. Каким образом это связано с лирическим героем Северянина, мы увидим ниже.
Намёк на мессианство мы видим и в деятельности самого Игоря-Северянина. Он создал свой эгофутуризм (вселенский футуризм), что, вероятно, может рассматриваться как создание альтернативы Церкви⁶. Вселенской (кафолической) называлась в первые века Православная Церковь и называется по сей день. У Игоря-Северянина были и свои последователи (причём их было трое – число тех Апостолов, которые были с Христом и на горе Фавор при Его преображении и в Гефсиманском саду: И. Игнатьев, К. Олимпов, В. Гнедов). Однако эти трое являются одновременно «апостолами» и учителями вселенского футуризма – своеобразных вселенских соборов, на которых утверждались свои догматы и истины их поэтического учения, которые защищали поэтические формы и принципы эгофутуристов. Во главе же этого собора стоял сам Игорь-Северянин. Был составлен свой символ поэзии, как и Отцами Церкви некогда был составлен Символ Веры для ограждения Церкви от пагубных учений. Таким образом, была создана своя поэтическая истина, о которой будет говорить и лирический герой Игоря-Северянина.
Вселенское учение эгофутуризма по своей форме чем-то сходно с Православным учением о Церкви, ибо у этих поэтов тоже есть свои ненарушаемые истины, за исправление которых надлежит соответствующее отлучение.
Необходимо отметить, что сам принцип эгофутуризма строится на сосредоточении вокруг «Я». Это «Я» является центром мира, заменяет рушащийся мир, пытается объединить осколки этого падшего мира – опять же функции, которые может выполнять только Бог, но берет их на себя человек, пытающийся стать творцом.
Мы будем рассматривать лирического героя не со времени коронования его создателя, а с того момента, как он сам признал себя королём и литературным мессией. Такой подход возможен, т. к. если он является литературным мессией, то ему, несомненно, принадлежит и дар пророчества о самом себе, как и Христос говорил о своём предназначении в 12 лет (заметим, быть может, и случайный факт того, что королём лирический герой Северянина назвал себя именно в 12 год 20 века). Если же он – предтеча антихриста, то, несомненно, ложь и мнимое коронование слепой толпой служителей тёмных сил могли явиться некоторым «избранным» намного раньше.

Глава II. Образ лирического героя до года коронации (1918 г.) Игоря-Северянина.

Предрёк появление литературного мессии лирический герой ещё в стихотворении «Эгофутуризм»⁷ такими строками:

Придёт Поэт – он близок! Близок! –
Он запоёт, он воспарит!

Заметим здесь сразу же каноническую традицию написания именования с прописной буквы – Поэт. Уже становится ясно что придет не просто поэт (в ветхом завете были пророки – помазанники, но лишь один Помазанник в новом) – но Поэт с большой буквы. Этот Поэт запоет (аналогия благовестию) и воспарит (вознесется над всем земным).
Это явление предваряется смертью известных «настоящих» поэтов («прах Мирры Лохвицкой осклепен», «Пел хрипло Фофанов больной,/  К нему пришла принцесса мая,/ Его окутав пеленой…»), разрушением культуры:

Увы! – Пустынно на опушке
Олимпа грезовых лесов…
Душа утонченно черствеет,
Гнила культура, как рокфор…

Но тем не менее надежда на пришествие кого-то остается:

Но верю я: завеет веер!
Как струны, брызнет сок амфор!

Далее в этом же стихотворении лирический герой говорит уже о себе (где мы понимаем, что этот загадочный Поэт и есть сам лирический герой):

Я непосредственно сумею
Понять неясное земле…
Я в небесах надменно рею
На самодельном корабле!

Лирический герой предстаёт знающим нечто небесное, что неведомо людям, и тем самым он берёт на себя роль Бога, сошедшего с небес: «…мы говорим о том, что знаем, и свидетельствуем о том, что видели, а вы свидетельства Нашего не принимаете.   Если Я сказал вам о земном, и вы не верите, - как поверите, если буду говорить вам о небесном?   Никто не восходил на небо, как только сшедший с небес Сын Человеческий, сущий на небесах…» (Иоанн 3:11-13). Однако он сам сотворил тот корабль, на котором он надменно (это определение никак не может относиться к Богу, ибо есть греховное состояние) «реет» в небесах. Под кораблём можно понять то учение, на котором стоял вселенский футуризм Северянина. Часто кораблём назывались определённые учения и ереси. Многие секты называли себя кораблём. Это наименование обосновывается тем, что сама Церковь  ассоциируется с кораблём (см. в Евангелии эпизоды с плаванием Христа и Апостолов на лодке, в ветхом завете – Ноев ковчег, ср. также и способы построения храмов в виде корабля). Здесь же мы видим не богосозданный корабль, а самодельный, что и подтверждает искусственность учения лирического героя Северянина (ср. будущие самодельные церкви того времени –   обновленцев, новостильников и сергиан, которые не несут в себе истины, но выражают на неё свои претензии, которые никак не соответствуют традиционному учению, а, скорее, духу религиозного синкретизма).  Т.е. лирический герой, претендуя на Поэта с большой буквы, на некоего божественного творца, сам свидетельствует против своей божественности, именую корабль самодельным.
Далее он заявляет недвусмысленно:

Я прогремел на всю Россию,
Как оскандаленный герой!..
Литературного Мессию
Во мне приветствуют порой.

И добавляет:

Я одинок в своей задаче
И оттого, что одинок,
Я дряблый мир готовлю к сдаче,
Плетя на гроб себе венок.

Явно прослеживается непринятие нового мессии, который видит в своём одиночестве богоизбранность, ибо только таковой может «сдать» прежний мир, который уже не может измениться и преобразиться (опять же, это –  функция Бога):  «И сказал Сидящий на престоле: се, творю все новое. И говорит мне: напиши; ибо слова сии истинны и верны» (Откровение 21:5). Тут же он плетет себе венок (ср. терновый венец, венок на гроб, венок царские (мотив коронации в Поэты), который есть образ венца Христова, венцы мученические), который уготован ему за сдачу этого дряблого мира.
Но тут же возникает сомнение в истинности мессианства лирического героя, ибо:

Порой бранят меня нещадно, -
Из-за меня везде содом!

Новый мессия приносит не воскресение для литературы, не святость, а содом, что явно не сходится с традиционным пониманием мессианского явления. Лирический герой более схож с нечестивыми ветхозаветными лжепророками, которые были посрамлены.
Хотя некая коронация лирического героя (правда, пока только с аллегорическими мессианскими мотивами) происходила еще в 1908 г. («Сонет»):

Я коронуюсь утром мая
Под юным солнечным лучом.
Весна, пришедшая из рая,
Чело украсит мне венцом.

Коронация происходит явно от божественной силы, от весны «из рая», но есть и определенный коронатор, который благословляет лирического героя взойти на трон поэзии и царствовать (см. явление Мельхиседека Аврааму):

Придет поэт, с неправдой воин,
И скажет мне: «Ты быть достоин
Моим наследником; хитон,
Порфиру, скипетр – я взволнован,
Даю тебе… Взойди на трон,
Благословен и коронован».

Здесь явные аллюзии на Иисуса Христа, ибо Он был называем священником во век по чину Мельхиседека («Куда предтечею за нас вошел Иисус, сделавшись Первосвященником навек по чину Мельхиседека» – Евр. 6: 20), также присутствует вся мессианская атрибутика – хитон (который у Христа был тканым), порфиру (которую на Него надевали с целью осмеять Его царское достоинство), скипетр (который те же римские солдаты в насмешку дали Ему в руку). Эти божественные предметы получает лирический герой, будто бы призванный быть наследником Мессии. Он благословляется Самим Богом, восходит на трон, именно это предрек о себе еще за 10 лет до коронации лирический герой Игоря-Северянина.     
В 1912 г. появляется стихотворение «Поэза истины», в которой лирический герой, видимо, указывает на своё всезнание и открывает тайну начала Бытия. Именно в этом стихотворении Бог предстаёт поэтом («И Бог – поэт!»), создавшим Самого Себя и всё, что есть на земле. Однако вновь мы видим черту, не присущую библейскому Богу: эгоизм. Проявляется он в том, что Бог не дал  никому отчёта в создании Себя:

В самосозданьи не дал Он отчёта…
Он захотел создать Себя и создал,
Собою прав.

Заметим, что здесь лирический герой предваряет своё обожествление, потому и наделяет Бога чертой, присущей именно себе. Он пишет о Боге: «Он – Эгоист». А в конце стихотворения: «Я – эгоист!». Итак, если лирический герой мыслит Бога Поэтом и Эгоистом, то и сам, поэт и эгоист, лирический герой вправе присвоить себе черты  и функции Бога, что мы и увидим впоследствии. Лирический герой высказывает парадоксальную гипотезу о тварности Бога:

В ничём – ничто. Из ничего вдруг – Что-то.
 
Выходит, что Бог сотворён Самим Собой, но некогда Его не было, однако создавал Себя Он, следовательно Он должен быть вечным, но это противоречит изначальному посылу стихотворения. Мы приходим к неразрешимой софистической  задаче, к замкнутому кругу, который, однако, раскрывает секрет лирического героя.
Представляется вполне возможным предположить, что этой гипотезой лирический герой подготавливает творение из ничего литературного мессии, т. е. он творит из самого себя некого спасителя, подобно тому, как Бог создал Себя. Это парадоксальное сотворение влечёт за собой и соответствующие последствия: полна парадоксами и противоречиями в дальнейшем сама поэзия и образ лирического героя.
Перед окончательным возвышением и вознесением себя до уровня Творца лирический герой готовит свою душу постоянной молитвой своему собственному таланту («Поэза о солнце, в душе восходящем»):

В экстазе идолопоклонства
Молюсь таланту своему.

Как мы и говорили, будущий литературный мессия творит из себя нечто, чем он хочет для себя являться. Он – идолопоклонник, который сотворил себе бога по образу и подобию своему, и его цель – дорасти до Бога Истинного и даже заменить Его. Чувство  экстаза – это некое поэтическое вдохновение, которое замыкает поэта внутри самого себя, и не дает видеть ничего, кроме самого себя и своего таланта⁸.
Для начала лирический герой сам пытается убедить себя в своей богоизбранности, и некими мистическими медитациями-молитвами достигает определённых результатов:

Ах, для меня, для беззаконца,
Один действителен закон:
В моей душе восходит солнце,
И я лучиться обречён!

Итак, душа героя обретает своего неведомого бога – солнце (опять идолопоклонство, в противоположность библейскому Солнцу Правды), которое, видимо и будет просвещать его в дальнейшем поэтическом творчестве. Сам лирический герой становится солнцем (ср. Христа тоже называют Солнцем). Обречённость героя – это пародия на Божий промысел и волю, по которым и шёл Христос для спасения человечества. Лирический герой же говорит об обречённости сиять, изливать свет поэзии на ещё не просвещённых людей. Его свет сопоставляется со светом Фаворским, которым Христос удостоверил Своих учеников в истинности Его божества. Заметим, что лирический герой – беззаконец, что может указывать и на то, что закон им превзойден (наподобие того, как Христос превзошел ветхозаветный закон), и на то, что принцип его существования – совершенная  анархия.
Своего рода «откровение» и «богословие» лирического героя проявляется наиболее полно в северянинской «Поэзе оправдания». Интересно само название, которое как бы предваряет будущие признания лирического героя в своей «гениальности» и «богоизбранности».

Я – Демон, гений зла! Я Богом пренебрёг!

Первые строчки представляют собой обычный гностицизм в том понимании, в котором его принимали поэты Серебряного века. Отождествление лирического героя с демоном, противостоящим Богу, обычно в литературе в принципе. К тому же диаволу времен русского модернизма были свойственны черты, не присущие библейскому диаволу, что мы и увидим далее.

За дерзостный мой взлёт Бог возгордился мною,
Как перлом творчества, как лучшею мечтою,
Венцом своих забот, венцом своих тревог.

В данном отрывке – предание об изгнании диавола с небес в перевёрнутом виде. Диавол сам возгордился и помыслил себя богом, за что и был свергнут с небес своим Творцом. Он был одним из сильнейших ангелов, потому он и решил произвести «бунт» против Бога и сесть на Его престоле. Многие видят это предание в следующих строках: «Ты был помазанным херувимом, чтобы осенять, и Я поставил тебя на то; ты был на святой горе Божией, ходил среди огнистых камней. Ты совершен был в путях твоих со дня сотворения твоего, доколе не нашлось в тебе беззакония. От обширности торговли твоей внутреннее твое исполнилось неправды, и ты согрешил; и Я низвергнул тебя, как нечистого, с горы Божией, изгнал тебя, херувим осеняющий, из среды огнистых камней» (Иезекииль 28:14-16). У Северянина же мы видим возгордившегося Творца, что, естественно не сходится с христианским учением и с самой Библией. Теперь лирический герой имеет право ставить себя наравне с Богом, ибо для него Он тоже впал в грех гордости. Тем самым лирический герой низводит Бога до состояния изменяемой твари, что тоже противоречит христианскому богословию, где утверждается, что Бог есть Существо бесстрастное и неизменяемое. Эта изменяемость необходима для адогматизации Творца, что и дает право на разного рода «творчество» – от безобидного словотворчества, до творчества в области божественного и сотворения себя самого в виде Бога.
После акта уравнения Бога с греховной природой человека лирический герой находит право указать на своё единосущность с Богом и вообразить себя некой ипостасью Творца:

Но Я Его люблю, как любит Он Меня:
Меня ожизнил Бог, экстазом осиянный!

Изменяется отношение между Богом и лирическим героем, что видно даже в используемой графике: по канонам всё, что относится к Имени Божьему, пишется с прописной буквы, и в данном случае на графическом языке лирический герой уравнивается с Творцом.

И ныне я Его приветствую осанной!
Я, Демон,  гений тьмы, пою Поэта дня…

В первой строке лирический герой умаляет себя в графическом эквиваленте, что, видимо, выражает его человеческую сущность, потому он и приветствует своего Создателя. Поэтом (с греч. – Создатель) называется Бог-Творец в Символе Веры – «Верую во Единого Бога Отца, Вседержителя, Творца (Творец –  Поэтос) неба и земли…» (О том, что Бог есть в поэзии мы встречаем позже опять у Северянина в стихотворении «Поэту»:

 …это оттого,
Что в стихах твоих наличье Бога,
А земля отвергла Божество!

Т. е. отверженный поэт в любом случае причастен в Богу, ибо и Бог был отвержен.
Намёк на воплощение в себе ипостаси Бога  в то же время является противоречием: в таком случае лирический герой не может являться Божественной ипостасью, ибо Бог есть Нетварная Сущность, а всё, что сотворено – не есть Бог, и воплощённый в будущем Сын Божий рождён «прежде всех век», а не сотворён.  И вновь противопоставление: «гений тьмы» поёт «Поэта дня». Тьма и свет как противопоставленные сущности, тьма воплощается в лирическом герое, а свет в его Создателе. Однако и здесь свет и тьма являются равнозначными по своей сути, ибо и Эгобог один.

Меня вне Бога нет: мы двое – Эгобог.

Вновь ипостасное соединение с Богом и уравнивание себя с Ним. Бог в данном случае мыслится как двуипостасная сущность, изрекающая «вечные истины», вероятно, именно в откровениях второй ипостаси – лирического героя. Эти слова сходны со словами Христа, в которых Он показывал Свою единосущность Отцу: «Я и Отец – одно» (Иоанн 10:30), «Я в Отце и Отец во Мне» (Иоанн 14:11). Получается, что лирический герой приравнивается к Богу Слову и изрекает эти «начертанные слова» (ср. ветхозаветный закон, который был написан во время пребывания Моисея на горе Синае), которые и должны будут приниматься людьми за божественную истину.
Почва для мессианского начала подготовлена именно этим стихотворением. Северянин выступает не просто как «озарённый» или «пророк», но несущий с собой новый завет с людьми. Здесь же он оправдывает свои деяния «божественным» происхождение лирического героя (ср. название стихотворения – «Поэза оправдания», т.е. оправдания своего поведения некой божественностью).
Стихотворение весьма противоречиво, построено в виде некого «откровения» и напоминает труды Рерихов или Блаватской и прочих оккультных мистиков. 
Эта поэза написана именно в антихристианском духе, и герой, естественно, предстаёт здесь если не как сам антихрист, то как богохульник, посягающий на святыню, или один из антихристов. Он исполняет пророчество Христа: «ибо многие придут под именем Моим и будут говорить, что это Я; и многих прельстят» (Марк 13:6), «…восстанут лжехристы и лжепророки и дадут знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных» (Марк 13:22). К тому же он соединяет черты демонического и божественного в лице одного Эгобога, что характерно для гностиков первого века с их учением о боге-демоне.
Можно выделить и католический образ бога-папы, который непогрешимо вещает с кафедры («ex cathedra»), и его слова – суть слова Бога. Папа римский вполне может «отменить» Божий суд, если он не сходится со словами папы, т.е. римский первосвященник заменяет Бога на земле, есть Его наместник, и церковь идет тем путем, каким пожелает идти бог-папа. Этот образ воплотился уже в реальных лицах в Православии в сергианской ереси, одно из учений которой было таково, что первоиерарх «спасает» Церковь любыми своими (даже антихристианскими) деяниями, если только сохраняет ее видимую структуру. Это учение было осуждено хранителями традиционного Православие как папская ересь⁹.
После этого оправдания в октябре 1912 г. было написано стихотворение «Эпилог» с явным библейским подтекстом. «Я, гений Игорь Северянин…» -  в этих строках лирический герой безапелляционно  заявляет о своей гениальности, как некогда без лукавства Христос заявил о своём Божестве: «Тогда сказали Ему: кто же Ты? Иисус сказал им: от начала Сущий, как и говорю вам» (Иоанн 8:25).

Я, - год назад, - сказал « Я буду!»
Год отсверкал, и вот – я есть!
Среди друзей я зрил Иуду,
Но не его отверг, а – месть.

Здесь «мессия» заявляет сам о своём пришествии, хотя в другом (более позднем) стихотворении есть и своеобразный предтеча литературному мессии. И сразу же появляется образ будущего предателя Иуды.
Далее читаем:

Они пришли ко мне, кто зрячи…

Не раз Христос напоминал иудеям об их нежелании видеть и слышать и приводил в обличение слова пророка Исаии: «И сбывается над ними пророчество Исаии, которое говорит: "слухом услышите - и не уразумеете, и глазами смотреть будете - и не увидите; ибо огрубело сердце людей сих, и ушами с трудом слышат, и глаза свои сомкнули, да не увидят глазами и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и да не обратятся, чтобы Я исцелил их"» (Матфея 13:14). Зрячие же по вере своей получали исцеление и следовали за Иисусом. Лирический герой заявляет, что признает его лишь тот, кто имеет истинное видение этого мира.

Нас стало четверо, но сила,
Моя, единая, росла.

Известно, что у самого Игоря Северянина было три близких последователя, однако нельзя не увидеть намёк на Апостолов, которым Господь явился в истинном Своём виде: апостолы Иоанн, Иаков и Пётр.
Однако дальше появляются качества, явно не свойственные мессианскому характеру:

Она росла в своём единстве
Самодержавна и горда…

Эти греховные, с точки зрения христианства, качества скорее свойственны диаволу и его сыну – лжемессии, который придёт в конце времён, или его слугам: «Знай же, что в последние дни наступят времена тяжкие. Ибо люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы…» (2 Тимофею 3:1-2).
Явно, что «мессия» не принят, потому он и бросает вызов человечеству:

Я выполнили свою задачу,
Литературу покорив.
Бросаю сильным наудачу
Завоевателя порыв.

Лирический герой выступает как уже завершивший свои деяния, однако далее нет свойств мессианского характера. Нет креста лирического героя, страдания, а лишь гордость, самохвальство и прочие грехи, которые свойственны антихристианскому духу: «…даровав толпе холопов/ Значенье собственного «я»…», «Схожу насмешливо с престола…», «Мой мозг прояснили дурманы…». Лишь в последнем четверостишии есть намёк на воскресение лирического героя, которое опять предваряется высказыванием антихристианского характера:

До долгой встречи! В беззаконце
Веротерпимость хороша,
В ненастный день взойдёт, как солнце,
Моя вселенская душа!

Христос говорил: «Я с вами во все дни до скончания века» (Матфея 28:20). Здесь же «мессия» насмешливо бросает «зрячих» и «незрячих» до «долгой встречи», что явно противоречит Божественному человеколюбию. Строка о веротерпимости также противоречит христианскому учению, ибо должно любить врагов, но не может быть терпимости к их заблуждениям, ибо и Сам Христос говорил, что если кто не послушает Церкви, то будет тебе «как язычник и мытарь». Веротерпимость, свойственная, скорее, духу экуменических переговоров и молитв, по учению последователей традиционной Православной Церкви, имеет явно антихристианский характер (ибо именно антихрист и создаст «единую религию»), даже если направлена на достижение земного благополучия и устранение тех самых беззаконий, которые творятся в мире. Подобное учение уже в начале XX в. начало проникать в церковные (и не только)¹⁰ круги.
 Лирический герой Северянина же дал иной завет до момента своего обещанного воскресения, в котором мы можем увидеть как возвращение к «божественности» поэзии Северянина, так и некое действительное мистическое воскресение лирического героя.
Христос, устанавливая новый завет, дал и совершенно новое Таинство Апостолам – Причащение Тела и Крови Христова. Лирический герой Северянина, возомнивший себя мессией и спасителем литературы, также даёт некую пародию на Таинство Причащения.

Шампанского в лилию! Шампанского в лилию!
Её целомудрием святеет оно.
Mignon c Escamillio! Mignon c Escamillio!
Шампанское в лилии – святое вино.

(«Шампанский полонез»)

Известно, что лилия – символ святости, целомудрия. Лилия одновременно является и царским, и Божественным цветком. Христос, говоря о великолепии одеяния растений, привёл в пример именно лилию. К тому же лилия формой схожа со св. Чашей, в которой приготовляется Причастие.
У Северянина же в лилию наливается шампанское, которое становится святым вином. Необходимо заметить, что шампанское – это продукт западный, а вино – восточный, потому и Божественный, потому именно им и причащаются христиане. Западное же – это диавольское, не причастное к божественной истине. Св.  Иеремия говорил, что на Западе – сатана. Изначально в 1054 г. от истинной Церкви отпала именно западная церковь и, по учению традиционного Православия, лишилась Божественной благодати. Итак, вливая нечто (содержание) в якобы правильную Божественную форму, которым является цветок-чаша, лирический герой-мессия предлагает нам запад (безблагодатность) под видом востока, то есть ложь под видом истины. Доказательством того, что он пытается соединить ложь и истину до полного её неразличения, мы видим в следующих строках:

Шампанское, в лилии журчащее, искристо –
Вино, упоённое бокалом цветка.
Я славлю торжественно Христа и Антихриста
Душой, обожжённою восторгом глотка!

Лирический герой объединяет Христа, Который есть Истина («Я есмь путь и истина и жизнь» Иоанн 14:6), и сына диавола –  антихриста, который есть ложь («…ибо он (диавол) лжец и отец лжи…» Иоанн 8:44). Он получает некую свою эгоистину, о которой он заявил ещё в «Поэзе оправдания», где представил себя и Бога единым в ипостасности Эгобога. Христа он славит формой, а антихриста – соединением божественного с диавольским. Итак, объединяя их, он может соединить несоединимое:

Голубку и ястреба! Ригсдаг и Бастилию!
Кокотку и схимника! Порывность и сон!

Конечно, эту пародию на Таинство можно и рассматривать просто как мистическое поэтическое действо, которое помогает познанию лирических истин в их творческом аспекте. Тогда всякий, кто причащается вином-шампанским литературного мессии, способен быть причастным к истинной поэзии, отрешиться от шаблонных форм и соединять несоединимое.
 Однако литературный мессия предложил не просто поэтическое таинство, но имеющее более близкое отношение к внутреннему духовному миру, касающееся истины и лжи. Он не ограничился простым поэтическим мистическим познанием своего собственного творчества, но подаёт причащение этой поэзией для «спасения» всем жаждущим истинной поэзии, и таков его призыв: «Шампанского в лилию!».
Под правильной формой он заставляет принять ложь, ибо, по его утверждению, лживое (западное) шампанское святеет. Но мы здесь встречаемся опять же с сатанинским шагом, ибо учителями Православия утверждалось от самого начала, что под видом истины диавол подаёт нам ложь, что ни одно злое дело не подается как злое, но как доброе, и тем самым губит  неутверждённые души. Эта ложь называется ересью (по учению Церкви – главное оружие диавола против православных), она рассекает церковь и изгоняет из неё истину, лишая тем самым возможности людей спастись. Современными последователями традиционного Православия заявляется, что таинство, совершённое в правильной форме, но без истинного содержания (учения) не является Таинством, но лишь пародией на него, спектаклем и богохульством. Посему и экуменическая евхаристия православных с инакомыслящими и совместные богослужения с ними суть диавольские представления и пародии, чем-то схожие с тем, что мы видим в стихотворении «Шампанский полонез»: под видом Христа подаётся Его противник – сатана. Принятие Таинства только по факту правильной формы его совершения – это признак догматизированной апостасии, которая берёт начало в конце XIX – XX вв. С виду благочестивое действо причастия православных с инославными, обставленное и правыми обрядами, есть на самом деле причащение «пищи бесовской» (по Феодору Студиту). Это экзальтированное состояние, полученное в результате такого причащения, и помогает лирическому герою обожжённой душой видеть «в морях дисгармонии – маяк унисон» (т.е. несоединимое соединяется, что, естественно, не может вызвать «традиционной» реакции).
В этих стихотворениях 1911-12 гг. лирический герой мыслит о себе как о полноправном короле поэтов, хотя венчают Северянина этим титулом спустя шесть лет. Этими пророчествами будущий король подготавливает почву для своей мессианской деятельности, которая должна была начаться немедленно после официального коронования поэта. В период до 1918 г. Северянин пишет самовосхваления, дышащие непомерной гордыней лирического героя. В 1912 г. он пишет «Прощальную поэзу», в которой выражает чувство усталости от несения ещё не полученного королевского титула.

Я так устал от льстивой свиты
И от мучительных похвал…
Мне скучен королевский титул,
Которым Бог меня венчал.

Суд Божий – не человеческий. Если люди признали Игоря Северянина только через шесть лет, то для Бога он был королём от начала, и лирический герой изначально ощущал своё предназначение.

Моя душа взойдёт, как солнце,
Тому, кто мыслит и скорбит.

Вновь возникает мотив воскрешения души лирического героя в виде солнца, которое возникло в лирическом герое еще во время его молитв собственному таланту.
В стихотворении «Самогимн» лирический герой с недосягаемого трона говорит о живительности и бессмертности своего стиха:

Моя блестящая поэзия
Сверкнёт, как вешняя заря!

«…как молния исходит от востока и видна бывает даже до запада, так будет пришествие Сына Человеческого» (Матфея 24:27). Подобно этому сверкает поэзия Игоря Северянина, которая и есть для лирического героя «Царство Божие» и «вода живая». Дух Святой и бессмертное учение Его заменяется «бессмертным» искусством:

Мой стих серебряно-брильянтовый
Живителен, как кислород.

Подобным учением хотел заменить учение Церкви известный в то время «богослов» Бердяев (которые в этом плане исходил из учения В. Соловьева о всеединстве). Он тоже говорил о необходимости прославления искусства, науки как учения Духа Святого. Сам же лирический герой в качестве альтернативы религии предлагает свою «божественную» поэзию, которая имеет, по его мнению, не только душевное начало, но и духовное, хотя не видно, чем оно в данном случае отличается.
За шесть лет лирический герой набирает силы и подготавливает почву для своего будущего коронования:

Сказав планетам: «Приготовьте
Мне век», спустился я к Москве;

(«Крымская трагикомедия»)

 Появляется и предтеча, который есть больше всех поэтов до Северянина:

Увидел парня в жёлтой кофте –
Всё закружилось в голове…
Он был отолплен.

 
(«Крымская трагикомедия»)    

Хотя Северянин появился в среде поэтов раньше Маяковского на 4 года, тем не менее, можно назвать Маяковского предтечей Северянина, ибо само «явление» Северянина произошло именно во время его коронования в 1918 г., когда Маяковский «умалился», а Северянин «подрос».
Иоанн Предтеча, видя Господа, с радостью свидетельствовал: «Вот, Агнец Божий…». Подобно этому встретил Маяковский Северянина:

Этот «он»
Обрадовался мне до крика…
«Я – Маяковский», - был ответ.

Душа гордого лирического героя после времени, проведённого со своим предтечей, успокоилась лишь упованием на своё «царское» величие и принижение «розовеющего слона» - предтечи:

Взорлило облегчённо тело, -
Вновь чувствую себя царём!

Не стесняется лирический герой ссылаться на авторитетных «пророков» прошлого века. В противовес новым лжеучителям (футуристического толка), которые отвергали поэтическое творчество лириков 19 века (как и иудеи отвергали многих пророков ветхого завета своим преданием), литературный мессия поддерживает старое, отжившее для многих, как нечто вечное (стихотворение «Поэза истребления»):

Да, Пушкин стар для современья,
Но Пушкин – Пушкински велик!
И я, придя к нему на смену,
Его благоговейно чту…

«Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить. Ибо истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна иота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все» (Матфея 5:17). Христос не отвергал никого из ветхозаветных пророков, но исполнял волю Своего Отца, Который говорил чрез них. Подобно этому лирический герой Северянина почитает «ветхих» поэтов и исполняет то, что ему предназначено. Лжеучителя современности же попирают достоинство этих поэтов, и относительно их литературный мессия выносит строгий приговор:

Псевдоноваторов – осторожно
Иль игнорирно – но презреть!..
Не Лермонтова – «с парохода»,
А бурлюков – на Сахалин!

Лирический герой принёс новую проповедь не отвержения, но почитания  поэтической истины, которой пренебрегла вся страна:

Позор стране, встречавшей «ржаньем»
Глумленье надо всем святым…

«…так гнали и пророков, бывших прежде вас…» (Матфея 5:12). «Вы сами против себя свидетельствуете, что вы сыновья тех, которые избили пророков» (Матфея 23:31). Избивающие пророков 19 века отвергнуты литературным мессией, который считает себя их единственным продолжателем.
Именно поэтому лирический герой не перестаёт презирать слепую толпу, которая не под стать настоящему королю («Моя ль душа – душа не короля?») («Поэза королеве»):

Тенденциозной узкости идей,
Столь свойственных натуре всех людей,
Не признаю, надменно их презрев…
Не верю им и гордо, с высока,
Смотрю на них, к тому ж издалека.

Христос, спасая людей не пренебрегал быть принятым грешниками, дать на омовение Свои ноги блуднице, он ел вместе с мытарями (что смотрелось со стороны совершенно неприлично и недостойно Великого Учителя), ибо считал, что «малая закваска квасит всё тесто».
Лирический герой же здесь таков, каким и хотели видеть иудеи грядущего Мессию: он возвышен надо всем, не сообщается «с мытарями и грешниками», дабы не навлечь на себя осуждение людей («Вступать в ряды людей – не мой удел…»).

А стоит мне сильнее захотеть, -
И будут люди вечно жить и петь.
Забыв про смерть, страдания и боль:
Ведь я поэт – всех королей король!

Вновь лирический герой берёт на себя функции Бога. Он даёт людям вечную жизнь, и жизнь, где не будет никаких страданий. Это – своеобразная Новая земля, о которой говорится в Откровении Иоанна Богослова: «И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло» (Откровение 21:4). То же самое обещает и лирический герой, оправдывая себя имеющимся королевским титулом – поэта. Поэт как творец способен дать людям новую жизнь без страданий, если они станут причастниками его творчества.
В «Поэзе чуда» лирический герой в духе иудейского мессианства призывает на бунт «простых смертных» («Рожденные в земном убожестве…»), которые до невозможного «сузили» себя:

Все, как один, в огне содружества,
Развихривая жизни ход,
Имейте пыл, имейте мужество
Все, как один, идти вперед!

За этот бунт лирический герой пророчески сулит явление чуда (заметим, что Христос, напротив, отказывался дать чудо «неслышащим ушами») и порабощение некого Безвестного¹¹, которое доселе не было известно «призванным»:

И чудо явится чудесное:                   
Слиянные в своем огне,
Поработите вы Безвестное
И да поклонитесь вы мне!

Этот бунт заканчивается поклонением лирическому герою, который, в итоге, поставил себя выше самого божественного и тех людей, которые смогли его поработить.
Свойственное антихристианскому духу стихотворение 1917 г. «Моему народу» прославляет отвержение Царя и Помазанника Божия:

Народ оцарен! Царь низложен!
Свободно слово и печать!
Язык остёр, как меч без ножен!
Жизнь новую пора начать!

Лирический герой радуется падению Царской России, он жаждет иной власти, власти рабского народа, который не сможет удержать в узде ни себя, ни своих «братьев»:

Себя царями осознали
Ещё недавние рабы:
Разбили вздорные скрижали
Веленьем солнечной судьбы!

Скрижали Завета разбил Моисей, когда сошёл с Синая и увидел, что еврейский народ отступил от Завета Божия и стал поклоняться идолу – золотому тельцу. «И обратился и сошел Моисей с горы; в руке его были две скрижали откровения [каменные], на которых написано было с обеих сторон: и на той и на другой стороне написано было; скрижали были дело Божие, и письмена, начертанные на скрижалях, были письмена Божии. И услышал Иисус голос народа шумящего и сказал Моисею: военный крик в стане. Но [Моисей] сказал: это не крик побеждающих и не вопль поражаемых; я слышу голос поющих. Когда же он приблизился к стану и увидел тельца и пляски, тогда он воспламенился гневом и бросил из рук своих скрижали и разбил их под горою» (Исход 32:15-19). Точно так же и ослепший народ отверг Божью волю и стал поклоняться новому идолу – лжекоммунизму под предводительством безбожника Ленина. Они разбивают прежние скрижали Православной Царской России, и принимают нового бога. Принимает его и лирический герой, а, быть может, он и мыслит себя этим царём, ибо и стихотворение называется «Моему народу».
Православный народ после свержения Царя потребовал себя отца и кормильца – Патриарха. Безбожники же довольствуются своей лжесвободой. И лирический герой видит будущую свободу в «народе-поэте», то есть в творце собственных законов:

Перед тобой клоню колени,
Народ-поэт! Народ-орёл!

Глава III. Первые стихотворения Игоря-Северянина после коронации.

 28 февраля 1918 г. Игорь Северянин был избран королём поэтов. Тем самым он обошёл и своего «предтечу» - Владимира Маяковского. Для лирического героя это явилось как собственно «явлением», так и  коронованием своеобразным «терновым венцом». Ибо это было и всенародное «крещение» «литературного мессии», но венец явился трагическим концом и для лирического героя, который постепенно потерял всякий интерес к мессианству, отрекшись от своего престола, и для самого Игоря Северянина, который покинул Родину и не смог вернуться назад до конца своей жизни.
После избрания Северянина королём поэтов в свет выходит стихотворение «Провозглашение», в котором лирический герой предстаёт полноправным королём поэтов, признанным официально:

Отныне плащ мой фиолетов,
Берэта бархат в серебре:
Я избран королём поэтов
На зависть нудной мошкаре.

Опять же пред нами является гордый литературный мессия, вознесшийся над остальными людьми.

Лишь мне восторг и поклоненье
И славы пряный фимиам.

Христос явился в мир рабом и смиренным человеком. Лирический герой Северянина, именующий себя литературным мессией, скорее, похож на мессию, которого некогда ожидали увидеть иудеи: ему все поклоняются, он – земной царь, которому при жизни воздаётся слава. Литературный мессия показан нам неким земным богом, пред которым кадят послушные слуги.

Моим – любовь и песнопенья! –
Недосягаемым стихам.

Опять лирический герой косвенно указывает на свою богоизбранность, которая проявляется в «недосягаемых стихах». Та эгоистина и тот Эгобог, представленный в «Поэзе оправдания», вновь предстаёт пред нами со своим небесным знанием, которое ведомо только причастникам таинственной поэзии Игоря Северянина.

Я так велик и так уверен
В себе, - настолько убеждён, -
Что всех прощу и каждой вере
Отдам почтительный поклон.

Здесь явный образ антихриста или же его предтечи. Великим царём будет и сам антихрист, а его слуги сподобляются своему владыке и правят миром. Казалось бы, всепрощение – это мессианское предназначение, однако здесь это прощение носит характер презрительный по отношению к «толпе холопов», которые недостойны ненависти или обид возгордившегося лирического героя.
Любопытная деталь – «почтительный поклон» каждой вере (см. выше о веротерпимости). Это, однозначно, прерогатива антихриста, ибо во время его царствования будет одна страна с одной государственной религией, к чему, кстати, и старается прийти современный мир со своими экуменическими (экуменизм – от слова «ойкумена» - вселенная; в данном случае подразумевается вселенская религия) встречами.
В начале XX века в России уже появилась идея экуменического объединения всех религий, которая зародилась в недрах протестантизма, а позже и перекочевала в Православие. В принципе, это учение не могло быть не известно интеллигенции того времени. В некоторой степени экуменизм в более извращённой форме проявляется в оккультных теософских работах (необходимо заметить, что одним из символов эгофутуризма была именно теософия), а свои довольно классические формы он обрел в идеях Вл. Соловьева.
Идея экуменизма весьма заманчива: на основе религиозных компромиссов в истине, достигается общее соглашение, и для всех существует одна вера, в которой все живут счастливо и в мире и благополучии друг с другом, ибо, по утверждениям экуменистов, религиозные споры и противоречия мешают жить людям всего мира в согласии. Однако земное благополучие уничтожит всякий вопрос  об истинности той или иной религии. По свидетельствам св. Отцов и православных богословов целью антихриста будет прежде всего именно объединение религий, на почве чего и создастся единое государство, живущее по единым законам мировой религии.
 Все поклонятся земному богу и принесут на его престоле свою религиозную жертву. Тот, кто поклонится антихристу, будет вправе поначалу верить в любого бога, но прежде должен будет подчиниться князю мира сего (в современном мире этим экуменическим князем является папа Римский, ибо именно он есть главная фигура этого движения).
Именно таким божком и становится лирический герой Игоря Северянина. Он становится земным владыкой и способен не только править в поэтической среде, но и простирать свою власть на весь мир и его веру. Однозначно, это – образ  антихристов, Великий инквизитор¹²,  имеющий своей целью приобрести земную славу и власть с помощью видимого благополучия:

В душе – порывистых приветов
Неисчислимое число.
Я избран королём поэтов, -
Да будет подданным светло!

Это является конечной точкой осуществления лирическим героем своих антихристовых замыслов. Отныне он – на троне, и всё подвластно ему. Именно здесь и должно было начаться правление им всем миром, подчинение всех и вся.
Конечно, антихристом в прямом понимании этого слова на основании этого назвать лирического героя было бы сложно, ибо зачастую он признает Христа и не отрицает Его Божественной природы (хотя, если антихрист есть «...превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею...» (2 Фессалоникийцам 2: 4), то в этом смысле лирический герой зачастую выступает именно в роли антихриста, прикрываясь, правда воздаянием Богу необходимых похвал). 
Однако по свидетельствам многих святых диавол будет иначе действовать в последнее время и не станет открыто хулить имя Божие. Сатана спал с небес, потому что открыто взбунтовался против Бога, а антихрист же будет действовать иначе – он будет очень религиозным человеком, якобы чтить Бога, но попытается отвратить людей от Него путем извержения их из Церкви. Он соберет «Восьмой Вселенский собор» и будет венчан на царство лжеправославным патриархом. Вместо бунта теперь будет подмена, ибо с помощью нее можно соблазнить и избранных.  Вот одно из таких свидетельств: «Ереси распространятся повсюду и прельстят многих. Враг рода человеческого будет действовать хитростью, чтобы, если возможно, склонить к ереси (а, следовательно – к богохульству и погибели) и избранных. Он не будет грубо отвергать догматы Святой Троицы, Божества Иисуса Христа и достоинства Богородицы, а незаметно станет искажать переданные Св. отцами от Духа Святого учение Церкви, и самый дух его и уставы, и эти ухищрения врага заметят только немногие, наиболее искусные в духовной жизни… как увидишь нарушение Божественного чина в Церкви… знай, что еретики уже появились, хотя, может быть, и будут до времени скрывать свое нечестие или будут искажать Божественную веру незаметно, чтобы еще более успеть, прельщая и завлекая неопытных в сети» (старец оптинский Анатолий (Потапов))¹³.  Это и есть тот самый экуменический ход диавола, который заметят немногие, ибо служители сатаны будут прикрываться именем Христовым, что и делал лирический герой Игоря Северянина, когда объявлял себя литературным мессией и королём поэтов. Поэт всегда имел статус некоего пророка, человека с Божьим даром. Теперь же лирический герой, прикрываясь необычайным даром, служит заведомо антихристу.

Глава IV. Отречение лирического героя от «короны» и «мессианства» и  утрата им антихристианского характера.

 Однако по непонятным причинам лирический герой в то же время меняет свой облик и постепенно отходит от предназначенной ему роли предтечи антихриста, прикрытой мессианским обличием.
В стихотворении «Возрождение» появляется образ распятой души лирического героя, которая переосмысливает необходимость возвеличивания и возношения для «спасения» этого мира:

Величье мира – в самом малом.
Величье песни – в простоте.
Душа того не понимала,
Нераспятая на кресте.

Здесь лирический герой выказывает осознание своего прежнего заблуждения. Душа, которая «того не понимала» - это душа лирического героя, уставшая от земной славы и поклонения («душа по природе христианка»), от постоянной борьбы со своим по существу добрым естеством. Крестом же являлась та самая корона и тот самый титул, который вогнал душу лирического героя в непомерную гордыню, носящую откровенно сатанинский характер.

Теперь же, после муки крестной,
Очищенная, возродясь,
Она с мелодией небесной
Вдруг обрела земную связь.

Опять появляется мотив соединения души с Богом, однако для этого лирический герой требует от неё очищения и страдания на кресте. Да и обретается не слияние самого лирического героя с Богом, а лишь его души, которая берёт от Творца «небесную мелодию», а герой не является равным Богу, а, напротив, нечто берущим от Него, принимающим от Него бесценные дары. Словом «вдруг» обозначается то, что раньше душа не имела связи с Богом, но с диаволом, чью волю и творил лирический герой Северянина.
 Здесь, скорее, прослеживается мессианские мотивы искупления: требуется лирическому герою уже не слава, величие и поклонение, но отрешённость от внешнего мира:

Освободясь от исхищрений
Когтистой моды, ожил стих –
Питомец чистых вдохновений
И вешних радостей живых.

Теперь же стих стал свободным и живым, отныне он не раб гордого лирического героя, но «питомец чистых вдохновений». Это действительное возрождение и перерождение как самого лирического героя, так и его стиха.
Замечательно, что именно в этот же год избрания Северянина королём поэтов и происходит возрождение лирического героя и переосмысливание им своего места в мире. Он уже не берёт на себя функций Бога, однако возвышение над толпой остаётся свойственно ему до конца дней, но это уже позиция обличителя-поэта, а не Эгобога.
В стихотворении «Самопровозглашение» лирический герой осуществляет самоанализ и отрекается от своей короны. Похоже, что коронование всё-таки явилось для лирического героя своеобразной Голгофой, где после страданий и ошибок, он обрёл иное видение мира:

А потому я за неделю
До истеченья срока, сам
Все злые цели обесцелю,
Вернув «корону» москвичам.

Свой царствование теперь лирический герой ставит ни во что и отрекается от выделенного ему «срока» царствования. Тем самым он отрекается и от предназначения слуги антихриста, ибо прошлые «злые цели» ему становятся чужды. Отречение от короны не есть отречение от креста, но наоборот, отвержение приверженности ко греху, который вовлёк душу лирического героя в бездну страстей. Отныне он – просто поэтический король, но вне этого опошленного мира:

Я отрекаюсь от порфиры
И вдохновляем февралём,
За струнной изгородью лиры,
Провозглашаюсь королём.

Лирический герой, по сути, заявляет, что все его царствование было ложью и фикцией, ибо и короновал его не Бог, и даже не некая культурная элита, что, естественно, не дает ему права больше быть ни литературным мессией, ни, тем более, некой «надбожественной» сущностью:

Да и страна ль меня избрала
Великой волею своей
От Ямбурга и до Урала?
Нет, только кучка москвичей.

После этого стихотворения лирический герой больше не возвращается к своим прошлым деяниям, хотя порой и выступает как строгий обличитель земных беспорядков (см., например, стихотворение «Долой политику!»). Однако подобная функция была присуща практически всем поэтам и активно использовалась писателями 19 века.
В стихотворении 1919-1920 г. «Сонет» («Вселенная – театр…») лирический герой осуждает те беззакония, которые происходят в мире и с горькой иронией пишет об объединении антихристова зла против русского народа:

Вселенная – театр. Россия – это сцена.
Европа – ярусы. Прибалтика – партер.
Америка – «раек». Трагедия – «Гангрена»
Актёры – мертвецы. Антихрист их премьер.

Антихрист поставил новый спектакль, к которому ныне лирический герой не причастен. Лирический герой со стороны смотрит на происходящее и может объективно оценивать стремления слуг тёмных сил:

Но сцена им мала: обширная арена –
Стремленье их. Они хотят безгранных сфер…

Некогда подобным образом действовал и лирический герой Северянина: ему не хватало поэтической сферы деятельности, и он решил вторгнуться в духовную жизнь людей, в сокровенное, Божественное и сотворить там переворот своими новыми «откровениями». Теперь же, отрекшись от антихристовой короны литературного мессии, лирический герой в силах увидеть беззакония тех времён, он стал «зрячим» и «слышащим».

О зритель, трепещи! От бешеных животных,
Ужасных в ярости, от мертвецов бесплотных
И смертью веющих – преградой лишь барьер.

Эти строки напоминают времена римских беззаконий, когда невинных христиан заставляли приносить жертву идолам (тот самый золотой телец, земной бог, экуменический папа Римский) и за отказ гнали мучеников на арены цирка, где их растерзывали дикие животные. И теперь в глазах лирического героя наступили похожие времена гонений.

Вот-вот не выдержать их дикого напора, -
И в чём тогда твоя последняя опора?
– Строй перед цирком храм объединённых вер!

Опять появляется мотив объединения вер, который, как мы уже отмечали, имеет явно антихристианский характер. За рубежом в это время уже витала идея объединения Православных греков с римо-католиками (это проявлялось во введении нового католического календарного стиля, который был неоднократно предан анафеме), в чём многие видели подготовку прихода антихриста. И вот, эта же мысль поймана лирическим героем, и скорее, он относится к ней отрицательно, ибо всё стихотворение написано в духе разочарования. «Храм объединённых вер» (построенный возле цирка – вновь пародия на религию) будет способствовать миру во всём мире, но это не примут люди, знающие, что есть нечто помимо земного благополучия. Тот, кто не выдерживает диавольского напора, вступает в этот экуменический храм и приносит свою жертву земному богу, дабы не быть растерзанным дикими животными. Гонения на веру в России, в других странах (порой они проявлялись менее явно) имели своей целью подготовить приход антихриста, ибо все участники этого представления – духовные мертвецы,  верные слуги сына диавола, кто и готовит свою премьеру.
Необходимо отметить, что всё же, несмотря на отречение лирического героя от антихристовой короны, он и его автор были жестоко наказаны: Игорь Северянин (а, следовательно, и его лирический герой) покидает любимую Родину и больше никогда не возвращается обратно. Вот как об этом пишет В. М. Рошаль: «В 1918 г. поэт, находившийся в это время в Эстонии, оказался отрезанным от Советской России – по обстоятельствам, до сих пор не вполне ясным… Оказавшись за границей, поэт лишился своих читателей, его стихи почти не издавались, он остался без средств к существованию и умер в нищете, от болезни сердца, в декабре 1941 года, в оккупированном Таллинне»¹⁴.
Лирический герой ощущает себя страдальцем на Голгофе, и его утешает лишь его жена (кстати, образ её схож образом Пресвятой Богородицы, которая никогда не покидала Своего Сына). Она утешает наказанного, и лирический герой видит отраду лишь в этих утешениях, которые облегчают его страдания:

Моя жена мудрей всех философий, -
Завидная ей участь суждена,
И облегчить мне муки на Голгофе
Придёт в тоске одна моя жена!

Стихотворения этого периода зачастую имеют пессимистический характер: герой тоскует о невозвратимой России, но он лишён её, подобно тому, как лишён был возможности жить в Обетованной земле Моисей за то, что засомневался в Боге.
Лирический герой чувствует приближение смерти, отчаивается, что, естественно, не может быть свойственно литературному мессии с его всемогуществом и силой. Теперь он призывает отвергнутого им Творца, чтобы Тот защитил его от неминуемой гибели («Поэза к смерти»):

Именем Божьим тебе запрещаю войти
В дом, где Господь повелел жизни жить и цвести,
Именем Божьим тебе запрещаю я, смерть!

Лирический герой больше не мыслит себя попирающим смерть, но призывает Того, Кто может запретить ей властвовать над человеком.
Лирический герой не явился литературным мессией: он запутался в своих предназначениях, слава и поклонение лишили его здравого смысла, последствием чего стало его безумное возношение над всем (даже над Творцом). Он никого не спас и едва ли не погиб сам, однако Бог даровал ему очистительную Голгофу, где поэт искупил свои грехи и не был низвержен, но только наказан лишением обетованной земли – своей Родины.
Теперь лирический герой не творит чудес, не воплощает ничьи мечты, но сам надеется, мечтает и просит:

Я мечтаю, что в зареве лет
Ад земной уподобится раю.
Я мечтаю, вселенский поэт, -
Как вселенский поэт, я мечтаю.

Хоть здесь он именует вновь себя вселенским, это качество уже не говорит о его мессианском происхождении, но о том, что лирический герой стремится к вечному, вселенскому, и знает, что он бессилен против постигших всех вокруг бед. Поэтому молится он уже не своему таланту, не себе, а Небу:

Я мечтаю, что Небо от бед
Избавленье даст русскому краю.
Оттого, что я – русский поэт,
Оттого я по-русски мечтаю!

(«Я мечтаю…», 1922 г.)

Лирическому герою не чужды религиозные чувства, теперь он уже мечтает не о воскрешении своего таланта, своей славы, своего творчества, но его души. Он не обращает внимание на «бессовестных критиков» не по факту своей литературной избранности, а по причине принятия идеи всепрощения и воскресения:

Я весь преисполнен чудес воскресенья,
Чудес совершенной, высокой красы
В часы чаровательные предвесенья –
В простые, величественные часы!

(«В часы предвесенья», 1924 г.)

Россия – страна, которая служила Богу (как и молились о ней: «…о богохранимой стране нашей…»). Каждый живущий в ней достоин её, если будет творить дела русского человека. Лирический же герой Северянина совершал антихристовы планы и тем самым восставал против богохранимой страны, за что и был наказан. Как и сам Северянин выражает эту мысль:

Ты потерял свою Россию.
Противоставил ли стихию
Добра стихии мрачной зла?
Нет? Так умолкни: увела
Тебя судьба не без причины
В края неласковой чужбины.
Что  толку охать и тужить –
Россию нужно заслужить.

(«Что нужно знать», 1925 г.)

Обетованная земля далась евреям ценой сорокалетнего скитания по пустыне, да и досталась она только будущему поколению. Тем же, кто роптал по исходу из Египта, она не досталась. Лирический герой Северянина не удержался от искушения хулы на Бога, и тоже не был достоин этой земли…
До славы, которая явилась Северянину и его лирическому герою в 1912 г., лирический герой понимал возможность своей ошибки, возможность сотворения из себя того, чем он не является на самом деле, что и было выражено в стихотворении 1910 г.  «Грёзовое царство»:

Я – царь страны несуществующей,
Страны, где имени мне нет…
Душой, созвездия колдующей,
Витаю я среди планет.

Чуть позже, в 1911 г. лирический герой предрёк своё падение и заблуждение в стихотворении «Стансы»:

Я соберу тебе фиалок
И буду плакать об одном:
Не покидай меня! – я жалок
В своём величии больном…

Заключение.

Итак, мы можем сделать вывод, что лирический герой Северянина эволюционировал, и особенно ярко проявилась эта эволюция на отрезке от 1912 г. до 1918 г. Поначалу лирический герой провозгласил себя королём поэтов и начал готовиться к явлению всенародному в образе «царя». Во время «воцарения» лирического героя мы видим проявление в нём сатанинских и антихристовых черт, что проявляется как в самом гордом характере лирического героя, так и в характере его действий, направленных на подчинение себе не только поэтического мира, но и мира в целом. В период с 1912 по 1918 гг. лирический герой был явным предтечей антихриста и активно выполнял необходимые для данного субъекта функции.
Однако, с 1918 г. начинается идеологический разворот лирического героя. Он отрекается от антихристова царства, и ему даётся возможность покаяния за его прежнее богохульство, но, тем не менее, он наказывается и лишается самого дорогого, что у него было – родной ему России. За пределами Родины и происходит его покаяние, что проявляется в более частом призывании Имени Бога в стихотворениях.
Мы не можем однозначно назвать лирического героя предтечей антихриста, ибо последовало его покаяние, которым он искупил свои прежние деяния, чего не может, по сути, быть у предтечи антихриста, а тем более – у самого антихриста. Но в то же время, мы можем однозначно сказать о другой стороне лирического героя – о его «мессианство». Здесь произошла очевидная ошибка лирического героя: ни в один из моментов помышления себя литературным мессией он не являлся таковым, ибо иногда сознательно,  а иногда и бессознательно он выполнял задачи  гордого и превозносящегося над всем слуги антихриста. Итак, литературным мессией лирический герой Северянина не являлся.
Данный герой впитал на первых порах (12-18 гг.) в себя дух современных ересей XX века (главным образом – экуменическую ересь, которая стремится объединить религии), прочувствовал эпоху догматизированной апостасии, по сути подготавливающую приход антихриста (лжемессии) и попытался применить по отношению к себе служение этим идеям.
Итак, образ разбираемого нами лирического героя – это образ возгордившегося и падшего поэта, долгое время исполнявшего функции слуги антихриста, но после осознавшего свои греховные деяния и покаявшегося, что и дало лирическому герою надежду на будущее воскресение, но лишило его земли обетованной – России…

Примечания:

1. Классически лирический герой определяется следующими чертами: единство авторского сознания, сосредоточенного в определенном кругу проблем и облеченного устойчивыми чертами – биографическими, психологическими, сюжетными. Поскольку лирический герой Игоря-Северянина объемлет все эти условия (т.к. в творчестве явно прослеживается именно мессианская тематика, последовательно проведенная и завершенная, и сам биографический Игорь-Северянин не лишен этих черт – создание «вселенского эгофутуризма», коронование и проч.). Удовлетворяет лирический герой и главному признаку: (лирический герой) «является и субъектом и объектом в прямо оценочной точке зрения. Лирический герой – это и носитель сознания, и предмет изображения: он открыто стоит между читателем и изображаемым миром»¹⁵ (Корман Б.О.). В творчестве Северянина лирический герой – носитель мессианского сознания, и он не смотрит на себя, как «на другого», а является и субъектом-в-себе, и субъектом-для-себя, образом-личностью (по Бахтину). В лирическом герое Игоря-Северянина четко прослеживается «мессианская» личность, которая совершенно обработана и даже завершена, при этом прямо отсылает и к самой личности Игоря-Северянина (ср. «…лирический герой, не совпадая непосредственно с биографическим автором, тем не менее является образом, намеренно отсылающим к внелитературной личности поэта, что и приводит порой к наивно-реалистическому отождествлению их…»¹⁶).
Вообще, словосочетание «лирический герой» по отношению к творчеству Игоря-Северянина классично. Его используют различные исследователи: Е. Евтушенко, Ю. Бабичева, М. Эпштейн и др.
2. «Ибо теперь только (то есть он, конечно, говорит про инквизицию) стало возможным помыслить в первый раз о счастии людей. Человек был устроен бунтовщиком; разве бунтовщики могут быть счастливыми? Тебя предупреждали, - говорит он Ему, - Ты не имел недостатка в предупреждениях и указаниях, но Ты не послушал предупреждений, Ты отверг единственный путь, которым можно было утроить людей счастливыми, но, к счастью, уходя, Ты передал дело нам. Ты обещал, Ты утвердил своим словом, Ты дал нам право связывать и развязывать и уж, конечно, не можешь и думать отнять у нас это право теперь…»¹⁷
«Ты возразил, что человек жив не единым хлебом, но знаешь ли, что во имя этого самого хлеба и восстанет на Тебя дух земли, и сразится с Тобою, и победит Тебя, и все пойдут за ним, восклицая: "Кто подобен зверю сему, он дал нам огонь с небеси!»¹⁸.
«…мы вправе были проповедовать тайну и учить их, что не свободное решение сердец их важно и не любовь, а тайна, которой они повиноваться должны слепо, даже мимо их совести. Так мы и сделали. Мы исправили подвиг Твой и основали его на чуде, тайне и авторитете. И люди обрадовались, что их вновь повели как стадо и что с сердец их снят наконец столь страшный дар, принесший им столько муки. Правы мы были, уча и делая так, скажи? Неужели мы не любили человечества, столь смиренно сознав его бессилие, с любовию облегчив его ношу и разрешив слабосильной природе его хотя бы и грех, но с нашего позволения? К чему же теперь пришел нам мешать? <…> И я ли скрою от Тебя тайну нашу? Может быть, Ты именно хочешь услышать ее из уст моих, слушай же: мы не с Тобой, а с ним, вот наша тайна! Мы давно уже не с Тобою, а с ним, уже восемь веков. Ровно восемь веков назад как мы взяли от него то, что Ты с негодованием отверг, тот последний дар, который он предлагал Тебе, показав Тебе все царства земные: мы взяли от него Рим и меч кесаря и объявили лишь себя царями земными, царями едиными, хотя и доныне не успели еще привести наше дело к полному окончанию»¹⁹.

1. Библия. – М. – 1989. – 1127 с.
2. Ю.В.Бабичева. Игорь Северянин. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://severyanin.lit-info.ru/ - Заглавие с экрана.
3. Бабкин, М.А. Духовенство Русской православной церкви и свержение монархии (начало XX в. — конец 1917 г.): [моногр.]. /М.А.Бабкин. Гос. публ. ист. б-ка России. — М., 2007. — 532с.
4. Бабкин, М.А. Российское духовенство и свержение монархии в 1917 году. Материалы и архивные документы по истории Русской Православной Церкви. http://ispovednik.ru/publ/babkin1.zip - Заглавие с экрана.
5. С.Бавин. Игорь Северянин (Судьбы поэтов серебряного века). [Электронный ресурс]. – Режим доступа http://www.litera.ru/stixiya/articles/584.html - Заглавие с экрана.
6. Бавин С., Семибратова И. Судьбы поэтов серебряного века. – М. – 1993. – 320 с.
7. Ольга и Сергей Бузиновские. Тайна Воланда. Барнаул, 2003. – 498 с.
8. Белова, В.В. Творчество Игоря Северянина в критической оценке В.Я. Брюсова. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.lomonosov-msu.ru/2007/19/belova_vv.doc.pdf - Заглавие с экрана.
9. Введение в литературоведение. Литературное произведение: Основные понятия и термины: Учеб. пособие/ Л.В. Чернец, В.Е. Хализев, С.Н. Бройтман и др./ Под ред. Л.В. Чернец. – М: Высш. шк.; Издательский центр «Академия», 2000. – 556 с.
10. Введение в литературоведение. Учебно-методическое пособие. – Барнаул: Изд-во БГПУ, 2005. – 124 с.
11. Воробьевский Ю., Соболева Е. Пятый ангел вострубил. – М.: Яуза, Пресском, 2005. – 672 с.
12. Второе Окружное Послание митрополита Месогеи и Лавреотики Кирика по поводу  54-ой годовщины от святой кончины Приснопамятного Исповедника Ииерарха Матфея (+14 мая 1950 - 14 мая 2004). [Электронный ресурс]. – Режим доступа: www.holyrussia.narod.ru/Poslanie_2.html - Заглавие с экрана.
13. Глобализм и религия антихриста. Выпуск 1, 2. – СПб. – 2005.
14. Священник Олег Давыденков. Антихрист и время его пришествия. Представление об антихристе в свете Священного Писания и Священного Предания // «Радонеж». –2000. – № 9 – 10 (102)
15. Иоанн Дамаскин. О ста ересях вкратце. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http: //www.pagez.ru/Isn/0228.php.htm – Заглавие с экрана.
16. Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы: Роман. – М.: Изд-во Эксмо, 2006. – 1008 с.
17. Евтушенко Е. "В НАЧАЛЕ БЫЛО СЛОВО". [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.trud.ru/issue/article.php?id=200310302031001 – Заглавие с экрана.
18. Евгений Евтушенко. Игорь Северянин (Строфы века). [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.litera.ru/stixiya/articles/57.html - Заглавие с экрана.
19. Иллюстрированный библейский словарь. – СПб, 2002. – 332 с.
20. Жития новомучеников, исповедников и подвижников благочестия Российской Православной Церкви, прославленных на архиерейском соборе Московской Патриархии 2000 г. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://ispovednik.vrn.ru/zhitij/novomuch.zip - Заглавие с экрана.
21. Иллюстрированная энциклопедия символов / Сост. А. Егазаров. – М. – 2003. – 723 с.
22. Имяславие. Сборник богословско-публицистических статей, документов и комментариев в 2 т. Сост. протоиерей Константин Борщ. – М., 2003 г.
23. История еврейского штурма России. (Сборник статей). – СПб.: Русский Эсфигмен, 2005. – 88 с.
24. Диакон Андрей Кураев. «Мастер и Маргарита»: за Христа или против? Изд-е 2-е, испр. и доп. М., 2006. – 176 с.
 25. Диакон Андрей Кураев. Церковь  в мире людей. – М.: Изд. Сретенского монастыря, 2006. – 544с.
26. Лапкин, И. Т. К истинному Православию. – Б. – 2002. – 479 с.
27. Лившиц, Б. К. Полуторглазый стрелец: стихотворения: переводы: воспоминания. – Л. – 1989. – 179 с. 
28. Лотман, Ю.М. Анализ поэтического текста: структура стиха: пособие для студентов. – Л.: Просвещение, 1973. – 271 с.
29. Льюис Клайв Стейплз. Любовь. Страдание. Надежда: Притчи. Трактаты: Пер. с англ. — М.: Республика, 1992. — 432 с.
30. В. Д. Марков. История русского футуризма / Пер. с английского: В. Кучерявин, Б. Останин. – СПб. – 2000.  - 438 с.
31. Мосс Вл. Православная Церковь на перепутье. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.portal-credo.ru/site/print.php?act=lib&id=92 – Заглавие с экрана.
32. Недошивин, В. М. Прогулки по Серебряному веку: Дома и судьбы. – СПб. -  2005. – 214 с.
33. Новый завет с толкованием в трёх книгах. – Б. – 2003. 
34. Послание Русской Катакомбной Церкви. [Электронный ресурс]. – Режим доступа:http://www.holyrussia.narod.ru/pismo_2006.html – Заглавие с экрана.
35. Православие и экуменизм. Документы и материалы, 1902-1998. – М.: Издат-во МФТИ, 1999. – 496 с.
36. Публицистический альманах «Православие или смерть!». – М. – 1999. - № 11.
37. Лев Регельсон. Трагедия Русской Церкви. – М.: Издательство Крутицкого подворья, 2007. – 648 с.
38. Иеромонах Серафим (Роуз). Православие и религия будущего. – М, 2005. – 352 с.
39. Н. Русова. Тайна лирического стихотворения. От Державина до Ходасевича: комментарий поэтических текстов – М. -  2005. – 152 с.
40. Русская Православная Церковь и коммунистическое государство 1917-1941. документы и фотоматериалы. – М, 1996.
41. Святые новомученики и исповедники Российские и их учение о Церкви. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: www.romanitas.ru/Novoe/Novomucheniki%20o%Tcerkvi.htm – Заглавие с экрана.
42. Святые русских катакомб (о подвиге православной русскости) (сборник статей). – СПб. – 2005. – 44с.
43. Северянин И. Избранное. – СПб.- 2000. – 448 с.
44. Игорь Северянин. Сочинения в 5т. /Сост. В. А. Кошелёва, В. А. Сапогова. – СПб. – 1995.
45. Слободнюк Сергей Леонович. «Дьяволы» «серебряного» века (древний гностицизм и русская литература 1890-1930 гг.). – СПб.: Издательство «Алетейя», 1998. – 432 с.
46. Символы, знаки, эмблемы: Энциклопедия./В. Л. Гялицын. – М. – 2003. – 495 с.
47. Толковый молитвослов. – М. – 2005. – 432 с.
48. Ходасевич В. Колеблемый треножник: Избранное. – М. - 1991. – 688 с.
49. Феофан Полтавский (Из архива епископа) («Русское добротолюбие»): Выписки из трудов свт. ИОАННА ЗЛАТОУСТА. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://ispovednik.ru/sirin/feof_pol1.htm - Заглавие с экрана.
50. Епифаний Чернов. Жизнь Святителя. Феофан, Архиепископ Полтавский и Переяславский. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: - http://www.holyrussia.narod.ru/Epiphany/Theophan.zip - Заглавие с экрана.
51. Епифаний Чернов. О Сергианстве. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http: //www. holyrussia.narod.ru/Epiphany/Sergianstvo.html – Заглавие с экрана.
52. Энциклопедия символов, знаков, эмблем. Сост. В. Андреева и др. – М. – 2000. – 576 с.
53. М.Н. Эпштейн. Роза Мира и царство Антихриста: о парадоксах русской эсхатологии. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.philosophy.ru/library/epstein/andreev.html - Заглавие с экрана.

Приложение.

Краткая характеристика внутриправославных течений XX века.

Главные эсхатологические течения прошлого столетия с точки зрения традиционного Православия, скорее, нужно именовать ересью, а не течением, ибо они явно противоречат православному учению и были осуждены столпами Церкви.
1. Имяславие. Течение, возникшее после прочтения русскими афонскими монахами книги схимонаха Иллариона Кавказского, в котором утверждалось, что "Имя Божие есть Бог". В 1913 г. это учение было развито Антонием Булатовичем, который пытался богословски доказать, что Имя Божие (как наименование) есть сама энергия Божия, а, следовательно, есть Бог. Крайние толки этого течения (П. Флоренский, Лосев) утверждали, что Имя Божие есть Бог в самих буквах и звуках, т.е. низводили Божество до пантеистического уровня. В 1913 г. Синодом Русской Церкви все эти течения были осуждены, без обстоятельного разбора данного учения. Сторонники умеренного имяславия существуют и по сей день.
2. Обновленчество. 1922 г. Часть иерархии, которая создала «альтернативную» «Живую церковь». Принципиально отрицали необходимость догматического и канонического устроения Церкви, вводили второбрачие духовенства, женатый епископат, отменяли Предание Церкви. Были преданы анафеме Патриархом Тихоном(20) в том же году. Главным обвинением против них было сотрудничество обновленцев с большевиками. В 40-х гг. это движение органично соединилось с "Московским Патриархатом".
3. Сергианство (иначе – «новообновленчество»). Течение, наименованное так по имени его возглавителя митр. Сергия Страгородского. В 1927 г., будучи Заместителем Местоблюстителя патриаршего престола, он выпускает в свет от лица Церкви (без благословения священноначалия) Декларацию, в которой утверждались единые «радости и печали» Церкви и советской власти, т.е. по сути объявлялось духовное единение Церкви и безбожной власти(21). Большая часть Декларации носила политический характер, т.е. условием пребывания в Церкви, митр. Сергий ставил принятие определенной политики. Несогласных с его политикой Страгородский запрещал и «извергал из сана», мучеников и исповедников за веру, не принявших Декларацию он именовал «государственными преступниками». Значительная часть авторитетных иерархов отделилась от Сергия и заочно осудила его учение как экклесиологическую ересь. Митр. Сергий нарушил своими деяниями 9 член Символа Веры о Единой Святой Соборной Апостольской Церкви. Митр. Сергий восстал против соборности Церкви, пренебрегши духовным Собором, и выразил таким образом претензии на непогрешимость. Против апостольства церкви он погрешил введением в церковь мирских начал и земных принципов, против святости – хулением подвига исповедничества, против соборности – единоличным управлением Церковью.  Эта схизмо-ересь (т.е. ересь и раскол одновременно) окончательно закрепилась на избрании «патриарха» Сергия Страгородского (по повелению ГПУ) в 1943 г.
4. Экуменизм. Экуменическое учение заявляет, что Церковь делится на ветви, и каждая ветвь в той или иной мере обладает Божией благодатью. Учение о «церквах-сёстрах» зародилось в недрах протестантизма и позже перешло и в православие. Окончательно и официально экуменическое движение закрепилось в православии в 1948 г. (создание Всемирного Совета Церквей). Учение характеризуется религиозным синкретизмом, отрицанием необходимости ограждения себя от молитвенного общения с инославными и иноверными, признанием необходимости внешнего единства без догматического. Крайние экуменические толки заявляют о равенстве всех религий (в т.ч. и нехристианских). Умеренные заявляют о «благодатности» инославных, о возможности евхаристического и молитвенного общения с ними.
Последователями традиционного Православия это учение считается также экклесиологической ересью эсхатологической направленности, ибо в ней они видят создание единой религии, необходимой для прихода антихриста. Последователями этого учения являются (прямо или косвенно) все церкви т.н. «официального православия»(22).

(1) См. Примечание 1.
(2)  В т.ч. и работы литературоведческого характера с использованием богословского метода.
(3)  Его толкование на новый завет (см. Толкование Нового Завета…)
(4)  Работы «Жития новомучеников…», «Учение новомучеников…»
(5)  Нельзя не обратить внимание на то, что  образ возглавителя данного учения (Сергия Страгородского) впитал в себя многие черты Великого Инквизитора, т.е. черты папского превозношения и уравнивания себя с Богом.
(6)  Многие альтернативные церкви создавались в этот переломный момент, как мы заметили выше.
(7)  Хотя некое «мессианское» воскресение мы можем увидеть раньше в стихотворении «Мои похороны»:
                        Всем будет весело и солнечно,
                        Осветит лица милосердье…
                        И светозарно-ореолочно
                        Согреет всех мое бессмертье!
(8)  Несомненно, что такое состояние, по святоотеческому учению, есть ни что иное, как прелесть, т.е. состояние, при котором человек находится во власти бесов и прельщается видимыми успехами духовной жизни.
(9)  Филокатолические и обновленческие настроения еще с начала 20 века начали витать в Церкви и воплотились именно в сергианском учении во всей своей полноте. Лирический герой Игоря-Северянина как бы предрек появление такого лжеучителя, ставшего «папой».
(10)  В т.ч. и в философские, поэтические круги. Еще в конце 19 века Вл. Соловьев проповедовал необходимость объединения с католиками, и эту идею активно подхватили многие православные иерархи.
(11)  Заметим тенденцию подчинения Бога или божественного своей воли, т.е. абсолютного познания до высшей степени, когда божественное всем своим существом подчиняется человеку и познается им (это было свойственно той эпохе, ср., напр., движение имяславцев и крайнего толка этого учения - имябожничества, утверждавшее наличие Бога в Своем Имени (даже в самих звуках) и возможность его познания; заметим, что это движение было воспринято на ура русской интеллигенцией).
(12)  См. Примечание 2
(13)  Цит. По: Лапкин И.Т. «К истинному Православию», с. 464
(14)  Северянин И. Избранное. – СПб.: ООО «Диамант», ООО Издательство «Золотой век», 2000., с.6
(15)  Цит. по: Введение в литературоведение…, с. 148.
(16)  Там же
(17)  Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы: Роман. – М.: Изд-во Эксмо, 2006., с. 355
(18)  Там же, с. 357
(19)  Там же, с. 362
(20)  Патриарх наименовал эту структуру "учреждением антихриста".
(21)  Сам Сергий утверждал, что это необходимо для «спасения» Церкви, а точнее – ее видимой структуры.
(22)  Самыми активными участницами экуменического движения являются Константинопольский Патриархат, Московский Патриархат, Элладская Православная Церковь. [/TXT]