Исраэль Шамир - гид, переводчик, журналист и писатель.
 Фашисты и либерасты
Награждение Алексея Беляева-Гинтовта премией Кандинского превратилось в суд Линча над художником. Обычно разобщенная тусовка деятелей «современного искусства» сплотилась, как один человек, против нового лауреата.
Художник Осмоловский назвал художника Беляева – «фашистом», и призвал «затравить Боровского, который вручил Беляеву премию, так чтобы он с ума сошел». (Анатолий Осмоловский – предыдущий лауреат премии Кандинского и творец Стула, выставленного в музее Гуггенхайма. Рядом со стулом стоит плеер, играющий гимн СССР. Также прославился тем, что выложил х.у.й. на Красной Площади в последние дни Горбачева, а впоследствии сидел на плече памятника Маяковского.)
Художница Юлия Кисина (прославилась фигуринами из мясного фарша) пошла дальше: «Алеша Беляев теперь человек-топор, человек-свастика, человек-оружие и это невероятно способствует тому, что происходит в стране».
Получившая третье место Диана Мачулина обобщила: «Гинтовт – симптом неблагополучной ситуации в стране, у нас сформировался действующий развитой фашизм…»
Катерина Деготь («Я радикальный индивидуалист, но я интеллектуально и этически воспитана в лоне семиотики») вела травлю художника на своем сайте и в журнале. «Openspace вывесил «на» Б-Г. форменный донос — с материалом, фактурой — всем тем, что было отработано официозом в достопамятные времена. Донос касался убеждений художника. Ату было дано. Очень скоро из «ультраправого почвенника» он стал фашистом и нацистом. Персонификатором всех страхов либеральной интеллигенции — от погромов до расстрелов», написал Александр Боровский.
Почему кипят страсти? Что стоит за этой разборкой? Чисто бабло, как утверждает галерист Емельян Захаров, борьба за место на рынке искусства, борьба за рекламу в журнале? Но как-то больно много страстей в борьбе за долю пирога. Различные художественные установки? Не очень. Премию Кандинского не дали бы иначе. Политизация, скажут иные? Конечно, все работы (рука не поднимается написать «произведения искусства») связаны с политикой и идеологией.
Только политика разная. У художников, критиков и галеристов в обойме – оранжевая деструктивная «либеральная критика всего русского», по словам одного художника. Например, фото партсъезда, Кремль, построенный из ластиков, целующиеся милиционеры, Путин, дающий прикурить Пушкину, пародии икон и прочий антисоветский стеб.
Да, советской власти уже давно нет, но антисоветское искусство живо, как в день бульдозерной выставки. Советская же эстетика погибла задолго до падения советской власти, и ее гибель – когда она не смогла ответить на вызов спонсированных ЦРУ художников – предрешила это падение.
Давно нет и Ельцина, и звонки из вашингтонского обкома не так всевластны, как некогда. Оккупационный корпус советников Международного Валютного Фонда отступил, но ведающая эстетикой часть оккупационного корпуса никуда не ушла. Остались на месте метастазы всемирной машины, штампующей современное искусство, винтики Саатчи и Гуггенхайма. А поэтому война за освобождение России и Человека далека от завершения. Справедливо сказал блестящий художник и автор «Учебника рисования» Максим Кантор: борьба за новую эстетику – важнейший фронт этой войны. Ракеты «Булава» не помогут, если не будет найден свой язык искусства.
Алексей Беляев-Гинтовт тоже пользуется техниками своих оппонентов – фотографиями, коллажами – вместо того, чтобы взять масло и холст и изобразить то, что ему хочется. Но у него – другая эстетика и другая политика. Они хором – за индивидуализм, он в одиночестве –за солидарный коллективизм; они за западный либерализм, он за северную соборность; они за олигархов, он обещает им: «Мы все вернем назад».
Алексей Беляев-Гинтовт автохтонен, как его диковинная фамилия с ее русскими и древне-литовскими корнями. Он не хулит Христа, не издевается над Распятием, не передразнивает Сталина и его солдат. В его работах видна любовь к народу, к России с ее своим уникальным историческим красным опытом. Он точно не оранжист, и не борец за западные гранты.
Его позиция – не стеб. Не надоевшая до оскомины бесконечная еврейско-интеллигентская ирония Комара-Меламида-Брускина-Кабакова-Булатова, что ему ставят в вину латунские из Оупенспейса. «Меня обвиняют в отсутствии иронии в серии «Эсхатологического плаката» – какие уж шутки в конце времён?», отвечает критикам Беляев, но те настаивают, не принимают не-иронического, но искреннего, восхищенного или возмущенного отношения к миру. Еще брутальный персонаж у Грэма Грина заметил: Jokes are a release for the cowardly and the impotent. Ирония – это отдушина для трусов и импотентов. В статье "Ирония" Александр Блок называет иронию болезнью, которая сродни душевным недугам: она "начинается с дьявольски-издевательской, провокаторской улыбки, кончается – буйством и кощунством".
Беляев – не трус. Его подход – искреннее «во весь голос». Осмоловский залез на плечо бронзового Маяковского, Беляев мог бы Маяковского иллюстрировать. Его женщина с Калашниковым не случайно напоминает свою героическую палестинскую сестру Лейлу Халед, образом которой упивались Годар и Жене. Различия – не столько в национальном колорите, сколько в стиле времени, скакнувшем с 1970 в 2009.
Естественно, что его – поклонника общности и солидарности – либералы-индивидуалисты назвали «фашистом». В российской либеральной тусовке этот термин используют, как в националистической тусовке – слово «либераст», как уничижительную кличку противника. Кто не либераст – фашист. Любой, кто не поддерживает буржуев, кто не считает прибыль конечным мерилом вещей – для них фашист. Если от любви к природе – значит, он эко-фашист, если от любви к Богу – значит, исламофашист, или христиан-фашист, коммунист – значит, «красно-коричневый». Так что в глазах либералов, брал ли ты Берлин или осаждал Ленинград, ты оставил «фашистское наследие». Кличка «фашист» должна беспокоить нас так же мало, как «коммуняка» или «большевик».
Что должно нас беспокоить, так это попытка либерастов захватить и удержать моральные высоты, и установить новый тоталитаризм. Все, что есть в их распоряжении – это их потные ручонки, которые они кому-то собираются не подавать, напыщенность, претензии на цивилизованность, как у английского сахиба в самой черной Африке. До последнего времени Россия была континентом свободы, куда не простирался их шелковый диктат. И если цена за свободу – клеймо фашиста, то его можно носить с гордостью. Лучше считаться фашистом, чем стать овцой в стаде «цивилизованного сообщества». Так гезы в Нидерландах носили полумесяц с надписью «Лучше покоримся султану, чем Папе».
Забавно, что Осмоловский, назвавший Беляева – фашистом, выпускает журнал «Радек» – хотя Карл Радек, видный деятель Третьего Интернационала, был (при поддержке Клары Цеткин) сторонником стратегического боевого союза коммунистов с национал-социалистами. Ведь и в 30-е годы в Германии стоял выбор между союзом радикалов против буржуазии, или непримиримой борьбой между радикалами. В своей книге «Гитлер и я» Отто Штрассер писал: «Никогда справедливость пословицы о том, что противоположности сходятся, не была так очевидна, как в послевоенной Германии. Из лучших представителей левых и правых мог бы получиться прекрасный союз». Тогда Рут Фишер, лидер левой фракции компартии, призывала к борьбе против еврейского капитала, Карл Радек писал для газеты национал-социалистов, Отто Штрассер и Эрнст Рём требовали социалистических реформ. Дружба с Советской Россией была знаменем и коммунистов, и национал-большевиков, и левого крыла национал-социалистов.
Эта историческая справка – не укор красным за связь с коричневыми. Мы привыкли к тенденциозной версии истории, по которой нет ничего хуже фашизма. Хорошего в фашизме, действительно, было мало, но так же мало хорошего было в те же годы и в других странах, и при других режимах. Не фашисты, а американцы и англичане сожгли Дрезден, Токио, Хиросиму, убили миллионы жителей Индии и Африки, оставили миллионы сирот и калек в Юго-Восточной Азии и Корее. Можно клеить ярлык «фашист» на противника, и называть его «либерал-фашистом», как делает Максим Шевченко, или «социал-фашистом», как говорил Сталин. А можно и отмахнуться от старого жупела, как отмахнулись украинцы от «бандеровцев», а российские правые – от «Колчака».
Конечно, в наши дни никаких фашистов, нацистов и большевиков нет – так же как нет гракхов, гвельфов и гибеллинов, народников и эсеров. Они остались в прошлом. Сегодняшние левые и правые радикалы – это зачастую хорошие молодые парни, готовые выплеснуть свою бурную энергию для лучшего обустройства общества. И те, и другие – антибуржуазны и противостоят существующему порядку вещей. И те, и другие нужны стране, народу и миру. Мы должны преодолеть страхи и табу, которыми нас грузят оккупанты, и увидеть правду и тех, и других.
В России знаменосцем этой идеи был покойный Илья Кормильцев, и его издательство «Ультракультура» печатало книги скинхедов, коммунистов и либертариев. Кормильцев гордился кличкой «гламурный фашист», которую ему приклеивали идеологические и эстетические противники.
Не надо пугаться бранных кличек. Люди ищут, и продолжают искать способ реорганизовать общество, освободить его от вируса наживы, обрести свободу и гармонию. В искусстве, как и в политике, необходимо излечиться от Reductio ad Hitlerum (© Лео Штраус): «Если Гитлер любил неоклассицизм, значит, любой классицизм – это нацизм. Если Гитлер говорил о народе или нации, значит, любое упоминание народного или национального уже есть нацизм». Гитлера и Сталина стошнило бы от работ Дэмиена Херста, но это еще не делает его художником. |
Мы и они