№14 Николай ГОЛОВКИН (Россия, Москва) Варвара (житие русской женщины)

Николай Головкин - публицист и эссеист, член Союза писателей России. Родился 4 ноября 1954 года в Ашхабаде (Туркмения) в семье потомственных москвичей.В печати – с 1968 года. В 1977 году окончил факультет русской филологии Туркменского государственного университета имени А.М.Горького.В 2007-2008 годах работал в пресс-службе Фонда «Андреевский Флаг» и Международной духовно-просветительской программы «Под звездой Богородицы», проходившей по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II и посвященной историческому воссоединению Русской Православной Церкви в Отечестве и рассеянии.

Варвара (житие русской женщины)

Памяти всех, кто стоял за веру в годы гонений

«От креста своего не побегу»

Свщмч. Исаакий (Бобриков) Оптинский                 

1.

–  Было это или не было, про то не ведаю…

Так говорили наши предки в старину.

Однако если хотели – ведали. Они любили историю Отечества, гордились ею, извлекали из неё поучительные уроки.

Нынче совсем не то. Кому-то, увы, стало неинтересно то, что было вчера. Так же и детей, и внуков своих воспитывают.

Но есть, есть, слава Богу, и такие люди, которые, скажем, о трагических событиях прошлого столетия, коснувшихся каждой благочестивой православной русской семьи, не скажут:

– Не ведаю!

Но:

–  Было, ох, было!

Зачин у этой истории, которая могла бы быть связана со многими из московских приходов, самый обычный.

2.

Как-то после Божественной Литургии прихожанка московского храма во имя Живоначальной Троицы подошла к одному из батюшек.

Не только за благословением подошла эта старушка, которая старалась не пропускать ни одной службы. Она была чем-то сильно расстроена, и даже Литургия не восстановила её душевного равновесия, с каким она приходила обычно в храм.

 – Отец Василий, надо бы Варвару отпеть…

Старушка грустно вздохнула. С подобной просьбой она обращалась к своему духовному отцу впервые.

– Варвару? – переспросил батюшка. – Да когда же она преставилась? Вроде бы крепкая еще была, не болела, разве только иногда на ноги жаловалась.

Отец Василий задумался, припоминая, когда же он в последний раз видел Варвару.

– На прошлой неделе она, кажется, была в храме?! Да, да, конечно, я её видел!

Беседуя с духовной дочерью, священник благословлял подходящих прихожан.

– Преставилась… Царствие небесное новопреставленной рабе Божьей Варваре. То-то смотрю, что в эти дни её что-то нет.

Но перед кончиной я Варвару не исповедовал и не причащал. И другие отцы – Андрей и Александр – тоже. А то сказали бы мне. Когда же Варвара-то наша отошла ко Господу?

– Да уж… девятый день сегодня, - мысленно подсчитав, произнесла старушка, и, оторопев, как быстро летит время, от этого еще больше огорчилась. – В минувшую пятницу, под вечер, зашла я к ней спросить, не нужно ли чего: новопреставленная раба Божья Варвара ведь одинокой была…

– Знаю, знаю, – подтвердил отец Василий, – она мне говорила об этом.

Старушка вновь грустно вздохнула.

– Так вот, – продолжала она, – пришла я к ней, а Варваре плохо с сердцем. Вызвала «скорую». В больнице, как потом уж узнала, свободных мест не было. Варвару положили в коридоре.

Ночью её не стало. Так и не успела облегчить душу: без покаяния ушла и прощения, не причастившись Божественных Тайн …

Прихожанка перекрестилась.

– Хотя за что ее прощать, отец Василий?! – спросила старушка. – Мученица была наша Варвара. Вот и отмаялась. Господь к себе ее призвал …

Батюшка остановил ее.

– Где же ты раньше-то была, Ирина?! Отпевать ведь нужно сразу же, как верующий человек преставится…

– Утром позвонила в больницу – мне ничего не сообщили. А я торопилась: нужно было ехать к дочке на другой конец Москвы. Она рожать собралась, и вот, пока в роддоме, попросила несколько дней с детишками посидеть, а то муж, мол, не управится со всеми делами один. Готовясь встретить дочку, закрутилась я с внуками. У меня, отец Василий, три внука теперь.

– Слава тебе, Господи!

– Одним словом, в ту больницу, куда Варвару отвезли, я больше не звонила. Простите меня, грешную. Вернулась домой – квартира Варвары опечатана. Встретила во дворе участкового. Он и сообщил мне всё: мол, соседку-то вашу уж схоронили …

Немного помолчав, она продолжала:

– Отец Василий, опять же грех на душу беру, но, видно приглянулась кому квартирка-то её. Вот и поторопились выпроводить Варвару – иначе и не скажешь! – в последний путь. Не по-людски это всё, не по-людски…

– Да, не по - православному, – согласился отец Василий.

– Вроде бы и вере нашей теперь послабление, – горестно размышляла вслух Ирина, – но многих людей по-прежнему хоронят не отпетыми.

Старушка с надеждой взглянула на батюшку.

– Отец Василий, может, Варвару заочно как-то отпеть, а?! Всем житием она заслужила по кончине своей другого, совсем другого. И вот теперь, когда ее нет, не отпетая русская душа новопреставленной рабы Божьей Варвары в муках пребывает.

– Хорошо, Ирина! Вот сейчас и отпоём новопреставленную рабу Божью.

Понимая, что очень долго разговаривает с батюшкой, Ирина зачастила:

– Отец Василий, вы уж как-то отпустите грехи Варваре. А то, что исповедоваться она не успела, …–  старушка достала из сумки и протянула священнику общую пожелтевшую тетрадь в клеенчатой обложке, в которую были вшиты листки с более ранними записями. – Вот почитайте! Это – Варварин дневник, исповедь всей жизни её. За неделю до нашей последней встречи попросила меня сохранить у себя свой дневник. Видно, что-то предчувствовала.

3.

Несмотря на множество треб в тот день, отец Василий успел еще познакомиться и с дневником Варвары, а в последующие дни полностью прочитал его.

Он всё думал и думал о Варваре, горьком житие этой русской женщины. На страницах её дневника было не только личное, но и касающееся судьбы России, нашей веры. И теперь отец Василий, словно вновь, проживал и свою жизнь, и жизнь Отечества.

Варвара и её муж Евгений, как узнал отец Василий, родились в 1920 году в благочестивых многодетных семьях в подмосковном селе, на землях которого вырос этот спальный район столицы.

От большого старинного села уцелел только Троицкий храм, где крестили Варвару и Евгения и где теперь служит отец Василий.

– Да, справедлива русская пословица: «Не стоит село без праведника», – подумал священник. – Нет у нас в России селения, в котором бы не жил человек жизни праведной и честной. Вот и Варварино село рождало для Отечества и ратников, и землепашцев, и ремесленников, и праведников…

И живой свидетель 200-летней истории этого исчезнувшего села, хранитель его православных духа, традиций – наш храм

4.

Гражданская война, голод, репрессии выкосили семьи Варвары и Евгения почти под корень. Её, лишившуюся в младенчестве родителей, старших братьев и сестер, которые умерли в голодном 1921 году, выходила и воспитывала до отрочества бабушка Вера, мамина мама.

Бабушка была дочерью священника Троицкого храма, расстрелянного вскоре после октябрьского переворота. Вплоть до закрытия их храма бабушка Вера пела в церковном хоре. В годы нарастающего антирелигиозного психоза была главной хранительницей благочестия в своей семье.

Бабушка познакомила Варвару с житием её небесной покровительницы - святой великомученицы Варвары и предрекла, что жизнь у внучки будет нелегкой, полной потерь и лишений.

– Время теперь антихристово, – говорила бабушка. – Единственное утешение – православная вера. На веру нашу сейчас сильные гонения, но за неё надо стоять до конца. По слову святителя Игнатия (Брянчанинова), «вера в Бога, всегда сопровождаемая оставлением упования на себя, преодолевает все скорби и искушения, побеждает все препятствия». В вере и только в вере – спасение нашей души. Вот о теле как говорят? «Земля еси и в землю отыдеши». Душа же – бессмертна…

Она рассказывала Варваре или читала о  враге рода человеческого:

«И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом или сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним». (Отк. 12,7)

Слушала её Варвара и не подозревала, что и против них уже сатана строит свои козни.

Перед закрытием их храма бабушка успела сводить внучку к первому причастию. Она подарила ей ладанку, которая перед венчанием была освещена её матерью Варварой на частице мощей святой великомученицы Варвары в старом московском храме на Варварке.

– Молись, Варвара, нашей семейной реликвии – иконе Казанской Божьей Матери и святой Варваре, – ни раз наставляла внучку бабушка Вера. – Богородица и Варвара-великомученица всегда помогут.

5.

В 1930-е годы бабушка Вера сгинула в концлагере на Соловках, о чём Варвара узнала лишь спустя много лет.

«Незадолго до своего ареста, –  пишет она в дневнике, –  бабушка Вера приняла тайный монашеский постриг, умножив терпящее жесточайшую брань воинство Христово. В монашестве её нарекли Мария – во имя Пресвятой Богородицы, под Покровом которой находится Россия. Монахиня Мария неустанно молилась об избавлении России от владычества агентов антихриста, о примирении с Господом разъярённых сынов и дочерей нашей родины».

Смерти родителей  Варвара не помнила. Арест и исчезновение из её жизни бабушки стал первой горькой утратой.

С этого времени, да и потом многие годы, её поддерживала тётя Надежда, мамина младшая сестра. Детей у них с мужем, который работал на железной дороге машинистом и погиб во время Великой Отечественной, не было. И они любили Варвару как собственную дочь.

6.

 «За первые двадцать лет моей жизни, –  писала Варвара в дневнике, –  безбожная власть на свой лад, как портной, перелицевала Россию, которая теперь называлась С.С.С.Р.

И сколько злодеяний-то учинили! Их и со зверями сравнить нельзя: собственный народ стали морить голодом. Погибли и мои родители, братья и сёстры. Да как же их, слуг антихриста, Господь не покарал?!..».

–  Да, –  размышлял отец Василий, –  так в жизни ни раз бывает: уходят люди, даже и близкие по крови или братья и сёстры во Христе, а поговорить-то о чём-то насущном и не успели. Но, хотя и у нас с Варварой так получилось, благодаря её дневниковым записям наша беседа мысленно продолжается.

Итак. Вот она пишет про трагический 1921год, задаётся еще полудетским вопросом:

–  Как же такое возможно?!

–  А у них, Варвара, нравственных тормозов не было. Церковь, как известно, добровольно предложила тогда передать часть своих ценностей, не используемых в богослужениях, чтобы спасти миллионы гибнущих людей. Власть проигнорировала это предложение. А спустя некоторое время, обвинив Церковь в контрреволюционной деятельности и нелюбви к своему народу, обобрала ее, что называется, до нитки.

В Москве, Петрограде, крупных губернских городах проходили показательные процессы по делу священнослужителей, заканчивающиеся, как правило, расстрелами. Повсеместно закрывались храмы.

«В 1927 году, –  вспоминает Варвара, –  закрыли и наш храм, превратив его в клуб. Многие годы потом лекторы проводили здесь курс партии по атеистической пропаганде. Молодые безбожники (власть, в первую очередь, постаралась оторвать от Церкви молодёжь!) и некоторые люди постарше бесновались на танцах. Регулярно – чтобы  заманить сюда людей –  показывались новые советские и дозволенные цензурой зарубежные фильмы.

А в 1929 году Москва, которая еще гудела до этого колоколами, лишилась своего соборного голоса – голоса совести и тревоги, радости и надежды. Колокола снимали или разбивали, отправляя затем на переплавку...».

Родившись и прожив большую часть жизни в селе, Варвара была свидетельницей и еще одной кровавой акции – «смычки города и деревни».

«Убивают не только людей, но и село – главного кормильца державы и истинного хранителя веры предков и национальных традиций, –  пишет она в дневнике. –  На переломанном хребте русского  села, разделенного большевиками на два враждующих лагеря, –  бедняков, согнанных в колхозы, и кулаков, расстрелянных или высланных в Сибирь, заложили фундамент индустриальной мощи страны. Когда-нибудь этот фундамент даст трещины. Надругательство над землей, которая не терпит насилия, но отвечает любовью на любовь, приведет к катастрофе…».

–  И это было, Варвара. Однако, перелицовывая старую Россию, красные комиссары не смогли окончательно вытравить в народе веру.

По-прежнему те, кто желали того, слышали голос Церкви, которая, как и в древние времена, обращалась к каждому человеку: «Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое, [дабы] любил Господа Бога твоего, слушал глас Его… ибо в этом жизнь твоя и долгота дней твоих, чтобы пребывать тебе на земле» (Втор. 30: 19–20).

Немало сильных духом и мужественных людей отозвались на этот зов, что, в частности, проявилось во время Всесоюзной переписи населения 1938 года.

«Эта перепись, –  пишет Варвара, –  была последней, на которой задавался вопрос об отношении к религии. Я и мой будущий муж Евгений и все наши родные тоже написали, что верим. Были, конечно, опасения, что вот этой ночью или следующей приедут, арестуют. Только разве всех верующих арестуешь?!..».

–  Конечно же, нет, Варвара! И те десятилетия, что эта власть бесчинствовала, не мы, верующие, а она нас боялась и люто ненавидела. Вот в 1938 году как оказалось: примерно половина городского населения и две трети сельского не побоялись в анкетах, где указывались фамилия, имя, отчество,  заявить о том, что они верующие. Сталин признал результаты переписи вредительскими…

7.

Варвара и Евгений поженились в июне 1941 года. В день начала Великой Отечественной войны вместе с другими верующими, собравшимися в Богоявленском кафедральном соборе в Елохове, молодые супруги услышали призыв патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского) встать на защиту Отечества.

–  А ведь это обращение Предстоятеля гонимой, истерзанной репрессиями Церкви, в котором он назвал начавшуюся войну Священной, –  мысленно отметил про себя отец Василий, –  опередило обращение Сталина!

«Мы долго стояли на коленях и молились перед иконой Казанской Божьей Матери, –  пишет Варвара. –  На другой день мой Евгений подал заявление в военкомат. Он прошел подготовку на краткосрочных курсах командиров, и его отправили в действующую армию…».

Варвара и Евгений учились в Тимирязевской сельхозакадемии, были горячими сторонниками идей Николая Ивановича Вавилова, печалились (но должны были скрывать свои чувства!), когда в 1940 году этот великий ученый был арестован. Узнав об этом из Варвариных записей, отец Василий мысленно отметил для себя, что они не только стойко стояли за веру, но и за передовую отечественную науку.

А между тем, в предвоенные годы массовых сталинских арестов началось наступление «народного академика» Трофима Денисовича Лысенко на научную биологию. Лысенко и его сподвижники уже захватили Сельхозакадемию, подбирались и к Академии наук. Лысенковщина –  «наука» для невежд –  стала частью большевистской утопии. Одержав победу в огромной стране, большевики замахнулись и на власть над законами природы.

–  Вот и здесь много вреда они причинили миру Божьему! –  думал отец Василий. – И сколько ученых, особенно верующих, стали их жертвами…

8.

Проводив на фронт мужа, Варвара еще несколько раз бывала в Богоявленском кафедральном соборе в Елохове. Она горячо молилась за Евгения, за всех защитников Отечества, просила Господа спасти-сохранить их в битвах с врагами, поскорее даровать нашей Родине Победу.

«У верующих и неверующих – у всех у нас одна Родина. А в годины испытаний, так было уже в истории Отечества ни раз, наш народ забывает все обиды (Да и как можно обижаться на Родину?!). –  Отмечает Варвара в дневнике в связи с битвой под Москвой. – Вот и теперь, когда идет Священная война, возродилась соборность. Несть числа добрым плодам этого. Так, например, те, кого объявили кулаками и выслали в Сибирь, потом, в 1941-м, в составе сибирских дивизий спасли столицу!»

В марте 1942 года – тогда и армия, и народ уже ощутили радость нашей первой крупной победы! –  Варвара отправила мужу треугольник с долгожданной вестью, о чём она делает также запись и в дневнике:

«Дорогой Женя! Поздравляю тебя: у нас родился сын Сергей. Мы чувствуем себя хорошо, чего и тебе желаем. Смело бей ненавистного врага и поскорее возвращайся домой…».

22 июня, в Елоховском храме, они договорились, что своего первенца нарекут в честь игумена Земли Русской – преподобного Сергия Радонежского. Верили, что семья будет многодетной, надеялись, что война скоро завершится нашей Победой.

9.

В августе 1942 года Евгений погиб под Сталинградом, заслонив собой от пули командира батальона.

В первые мгновения, когда Варвара получила это известие, ей, растерявшейся от горя, пришли в голову мысли:

–  Как же дальше-то, без Жени?!  Наверное, и моя жизнь кончилась, потеряла смысл: ведь мы так любили друг друга?!

–  Нет, Варвара, –  ласково –  успокаивающе советовал ей теперь через годы отец Василий. –  Надо жить дальше для вашего чада – младенца Сережи. И как бы трудно тебе не было научись черпать силы в молитве...

–  Варвара, молитва –  это умное низведение неба в душу человеческую, –  вспомнила она тогда и наставление бабушки.

И эти добрые советы из прошлого и будущего, как семена, легли в хорошую почву.

«Христианское сердце знает, –  пишет в дневнике Варвара, –  когда приходит беда, жизнь не кончается. Жизнь преображается в житие, ибо ее делом становится подвиг, ее смыслом становится вера, ее целью становится спасение».

Варвара ежедневно – ещё более усердно, чем прежде, – молилась у иконы Казанской Божьей Матери, оставшейся ей от бабушки.

«Утешала и защищала меня Пресвятая Богородица, – спустя много лет напишет она. – Благодаря предстательству Её перед Господом, и сама я выжила, и Сергея вырастила …».

– И Господь, – подумал отец Василий, – даровал надежду уже в военные годы. И Варваре, и всем верующим страны Советов – на фронтах, в тылу...

10.

Спустя год после гибели Евгения история Родины освятилась послаблением гонений на Церковь.

Этому предшествовали историческая встреча в Кремле Сталина и патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского), Поместный Собор, на котором святитель был избран Патриархом, его интронизация в Богоявленском кафедральном соборе…

И в верующем народе появилось стремление к духовно-нравственному возрождению, к воскрешению нашей национальной и религиозной истории.

11.

Но и вера Варвары в горькие дни, когда она узнала о своем вдовстве, была испытана, и очень сурово.

«Выйдя из Богоявленского кафедрального собора в Елохове после панихиды по Жене, новопреставленному рабу Божьему Евгению, – пишет Варвара в дневнике, – я направилась через скверик перед собором к Комсомольской площади. Вдруг меня догнал военный.

– Товарищ, пройдемте со мной в машину! Вас ждут.

Военный не был похож на тех, кто арестовывал бабушку. А машина не напоминала «воронок», в котором агенты антихриста увозили своих жертв неведомо куда.

Машина тронулась. По Спартаковской улице к центру, никуда не сворачивая.

–  Неужели всё-таки на Лубянку? – подумала я.

В этот момент машина свернула в один из переулков в районе Чистых прудов и вскоре остановилась возле старинного особняка.

По лестнице, сохранявшей своё прежнее парадное великолепие, порученец провел меня в  кабинет на втором этаже к тому, кто ждал именно меня. Это был обрюзгший военный – кто именно по званию я не поняла.  Он сидел за массивным дубовым столом, на котором ничего не было.

–  Ваш муж пал смертью храбрых за город великого Сталина! – без предисловия начал хозяин кабинета. – Он достоин высокой награды.

В этот момент на его столе неизвестно откуда появилась какая-то бумага. Приглядевшись, Варвара узнала в ней свою анкету, которую заполняла во время Всесоюзной переписи населения 1938 года.

–  Вот вы указываете здесь, что верующая и своей несознательностью порочите одного из героев нашей доблестной Красной Армии.

–  И муж мой – верующий. У него в анкете это тоже указано.

–  Ничего подобного, – перебил меня толстяк и показал анкету Евгения.

Почерком, похожим на почерк мужа, там действительно было указано, что Евгений неверующий.

–  Это – неправда, он –  верующий! – спокойно сказала я.

Но хозяин кабинета сделал вид, что не слышит меня.

–  Вот видите! Муж-то ваш более сознательный, чем вы, –  сказал он торжествующе.

В его руках, словно из воздуха, возник третий листок.

–  В этой анкете всё, как положено, только подпишитесь, –  властно произнёс он.

«Отрекаюсь!» – было написано в анкете.

–  Ни за что!

–  Ну, хорошо, –  сказал он примирительно. – А вы знаете, какой награды удостоен ваш муж?

Видя, что я не проявляю к этому никакого интереса, толстяк, выдержав паузу, произнёс значительно, растягивая слова:

–  Мы вернули его к жизни!

В это же мгновение за его спиной вспыхнул экран. Я увидела двух улыбающихся, о чём-то беседующих людей. Один из них – всё тот же толстяк – пожимал руку другому человеку, похожему на моего Евгения, который был одет в больничную пижаму.

И одного взгляда на экран хватило мне, чтобы по молитве Господу прозреть: и здесь мне навязывают ложь.

Заметив, что на моем лице не отразилось ни радости и никаких других чувств, хозяин кабинета вновь заговорил.

–  Я показал вам секретный военный госпиталь, –  пояснил он. – Ну же, подписывайте скорее анкету!

–  Это – не мой муж! – воскликнула я. – Евгений – верующий, а на этом человеке нет креста.

–  Ваш муж был мёртв, всё, что мешало операции, мы сняли, –  сказал толстяк.

–  Господь не попустит, чтобы с верующего человека сняли крест!

Хозяин кабинета заёрзал в кресле.

–  Ну, допустим, это не ваш муж. Почему же Бог, которому вы верите, не спас жизнь вашему мужу?

–  У Господа – все живы!

–  Вы ведете  контрреволюционные разговоры, – с металлом в голосе сказал толстяк. – Подумайте о вашем сыне. Вы ведь можете его больше не увидеть.

–  На всё воля Божья, –  смиренно ответила я.

Толстяк вновь заёрзал в кресле.

–  Это – слуга антихриста, если не сам сатана! – поняла я.

В то же мгновение вспомнила наставление Святого Антония Великого о том, что бесы очень боятся знамения Креста Господня, ибо на нем Спаситель разоблачил и выставил их на позор. Осенив себя Крестным знамением, стала читать молитву Честному Кресту:

«Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящи Его. Яко исчезает дым, да исчезнут, яко тает воск от лица огня, тако погибнут беси от лица любящих Бога и знаменующихся крестным знаменем, и в веселии глаголящих: радуйся, Пречестный и Животворящий Кресте Господень, прогоняй бесы силою на тебе пропятого Господа нашего Иисуса Христа, во ад сшедшего и поправшаго силу диаволю, и даровавшего нам тебе Крест Свой Честный на прогнание всякаго супостата. О, пречестный и Животворящий Кресте Господень! Помогай ми со Святою Госпожею Девою Богородицею и со всеми святыми во веки веков. Аминь».

Толстяк во время молитвы навалился грудью на стол, захрипел, и вдруг его объяло пламя. Дым стал застилать мне глаза.

–  Господи, помилуй! – произнесла я.

В то же мгновение какая-то сила подхватила меня. Не успела я опомниться, как увидела, что по-прежнему иду по скверику возле Богоявленского кафедрального собора».

12.

Сергей окончил филологический факультет МГУ. В юности, когда их студенческая фольклорная экспедиция ездила на Русский Север, они побывали и на Соловках. Тогда уже  стало возможным говорить (пусть и в полголоса!) о трагической странице истории этого святого места в годы репрессий.

«Серёжу, – пишет в дневнике Варвара, –  поразили не столько мощные стены монастыря, сложенные титанами духа минувших эпох, сколько красный мох на них, который напоминал о невинно убиенных здесь титанах духа века XX, которые до конца стояли здесь за веру. После возвращения из экспедиции сын рассказал мне, что пока его товарищи прогуливались по Соловкам он, немного отстав от них, приложился к этому кровавому мху, словно к святыне в храме, и молился…».

Когда Варвара после долгих поисков получила официальное письмо, что её бабушка, как и сотни других невинных жертв, была замучена в устроенном на Соловках концлагере – СЛОНе, Сергей, воспитанный в православных традициях семьи, решил поступить в Московскую Духовную Академию, а потом постричься в монахи.

«Сережа надеется, –  пишет в дневнике Варвара после того, как сын поделился с ней своими жизненными планами, –  что когда-то на Соловках возродится монастырь, и он сможет служить Господу именно в этой обители. Поэтому, мол, он решил и не жениться. Не отговариваю его, но и не благословляю…».

Но жизнь распорядилась иначе. Сергей, хоть и не отошел от веры, так и не стал священником. А потом и женился. С невесткой Наталией, учительницей русского языка и литературы, с которой Сергей учился в университете на одном курсе, у Варвары отношения не сложились.

13.

Когда ограниченный контингент советских войск стал нести здесь первые потери. Сергея, офицера запаса, призвали в армию и отправили в Афганистан,

Однажды с такими же «необстрелянными», как сам, резервистами и с людьми бывалыми он сопровождал груз гуманитарной помощи в один отдалённый кишлак.

И вот их автоколонна вблизи этого кишлака. Вдруг Сергей увидел, что скалы здесь поросли таким же красным мхом, как на Соловках.

– На нашей земле столетиями проливается кровь, – пояснил проводник, – поэтому, по народной легенде, и мох покраснел.

В кишлаке они попали в засаду. Сергей погиб так же, как и его отец, заслонивший собой командира. Он заслонил от душманской пули проводника, у которого была большая многодетная семья.

Об этом Варвара узнала из письма одного из боевых друзей Сергея. Его тогда тяжело ранили, но он выжил.

«Во время молитвы, –  пишет Варвара, –  Господь помог мне духовным взором воочию увидеть последние мгновения сына…».

Отец Василий представил и то, как скорбела тогда Варвара, и то, как благодарила Господа, что смогла быть, кажется, совсем близко с сыном, проститься с ним.

–  Все мы – воины Христовы, воины – духа, –  думал священник. – Вот Сергей выполнял свой долг перед Родиной на войне, развязанной антихристом у южных рубежей Отчизны, на войне, которая могла разгореться в третью мировую.

14.

Вскоре после гибели Сергея почтальон принесла Варваре письмо из военкомата.

«Письмо было на официальном бланке, –  пишет она в дневнике. –  Меня приглашал к себе начальник отделения, ведающего офицерами запаса.
В назначенный мне день никакой очереди в коридоре военкомата, как это ни странно, не было. Вошла в кабинет, указанный в письме.

 –  Ваш сын погиб в спецкомандировке, –  буркнул неприветливый военный. –  Примите наши соболезнования. А вдове мы их уже выразили.

–  Мой сын погиб на войне, –  спокойно возразила я.

–  Нет, в спецкомандировке, –  поправил сотрудник

военкомата. – В Афганистане теперь выполняет свой интернациональный долг ограниченный контингент советских войск.

Он достал из папки какую-то бумагу.

–  Мы хотим оказать вам матпомощь.

–  Не нужно мне никаких денег, –  сказала я.

–  Тогда откажитесь от них, –  тут же невозмутимо произнес мой собеседник. – Денег, как всегда, не хватает, а оказать помощь нужно многим.

Он заглянул в какой-то длинный список и, вписав в стандартный бланк заявления какое-то слово, протянул мне.

–  Вот, значит, вы отказываетесь от матпомощи в пользу этого товарища, –  сказал сотрудник военкомата. –   Подпишите заявление.

Я взглянула на бланк заявления. И вдруг вместо фамилии на «С», которую называл он, прочитала в графе, где должна была быть фамилия этого человека, в чью пользу я отказываюсь от материальной помощи, слово «сатана».

–  Не буду я ничего подписывать!

Офицер тоже заглянул в листок и произнёс крепкое словечко.

–  Работы много, устаю, –  пояснил он, –  а тут, в списке на матпомощь, фамилии в основном какие-то нерусские. Одним словом, ошибся.

Он опять вписал что-то в чистый стандартный бланк.

Увидев, что и здесь написано то же самое, я встала и осенила себя Крестным Знамением.

–  Нет, вы не ошиблись! – сказала я. – Вы и есть тот самый «С», антихрист. Хотели обмануть, принудить меня, верующего человека, подписать эту бумагу, чтобы потом строить свои козни.

Я вновь прибегла к надежной защите от лукавого – стала читать молитву Честному Кресту:

«Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящии Его. Яко исчезает дым, да исчезнут, яко тает воск от лица огня, тако погибнут беси от лица любящих Бога и знаменующихся крестным знаменем, и в веселии глаголящих: радуйся, Пречестный и Животворящий Кресте Господень, прогоняй бесы силою на тебе пропятого Господа нашего Иисуса Христа, во ад сшедшего и поправшаго силу диаволю, и даровавшего нам тебе Крест Свой Честный на прогнание всякаго супостата. О, пречестный и Животворящий Кресте Господень! Помогай ми со Святою Госпожею Девою Богородицею и со всеми святыми во веки веков. Аминь».

Как и во время нашей первой встречи во время Великой Отечественной войны, комнату заволокло дымом. А когда тот развеялся, я стояла в очереди в продуктовом магазине».

15.

На своей скромной должности лаборантки в НИИ, куда Варвара устроилась после окончания Тимирязевской сельхозакадемии, она проработала всю жизнь. На пенсию ушла уже в преклонном возрасте. НИИ, как характеризует его в дневнике, напоминал башню, в которой заточил святую великомученицу Варвару её отец-язычник.

«Большинство храмов в Москве закрыто, – пишет Варвара. – В те немногие, что уцелели с Божьей помощью, ходят преимущественно люди пожилые.

Однажды западные журналисты спросили одного из иерархов нашей Церкви:

– А что будет с вашей Церковью, когда умрут последние старушки?

Иерарх не растерялся и ответил:

– Наши бабушки – бессмертны!

Да, сейчас не 1937 год, но за нами, людьми работающими, и за молодежью – по-прежнему строгий контроль. У страны, насильственно отлучённой от Бога, нет будущего…».

На работе она старалась быть как можно более незаметной.

«В миниатюре, – пишет в дневнике Варвара, – наш НИИ напоминал страну Советов с её системой подавления и унижения личности. Карательными органами у нас были дирекция, партком, профком…

Мне, слава Богу, не нужны были ни карьера, ни квартира. Вместе с семьей сына жила и жила в нашем сельском доме, где родилась, где жили несколько поколений моей семьи…».

16.

Но вот, уже после гибели Сергея, в связи с массовой застройкой нового московского микрорайона, Варвара вынуждена была обратиться в дирекцию и профком. Она просила начальство в своём заявлении походатайствовать перед властями её района, чтобы те взамен сносимого дома предоставили две новые квартиры в этом же районе: одну квартиру ей как вдове участника Великой Отечественной войны, а вторую – её невестке как вдове «участника боевых действий ОКСВ в Афганистане».

Варвара ни за что не хотела переезжать куда-то из родных мест. Невестке же Наталии было всё равно: получит ли она отдельную квартиру здесь (но обязательно – отдельную!) или на другом конце Москвы. Но, после слёзных просьб маленького сына Вити, она всё-таки сдалась и согласилась, что они должны остаться жить в этом районе.

А между тем, чиновники, которые ведали распределением нового жилья, намекали старожилам на взятки, делая исключение лишь для «позвоночных» просителей.

Заявление Варвары долго лежало в НИИ без движения. Наконец, после её ежедневных молитв Божьей Матери, делу на работе дали ход. Варвара и невестка получили отдельные квартиры в своём родном районе в только что сданных новых домах.

К городской квартире Варвара привыкала долго и мучительно. И здесь она, как и прежде, вела замкнутую жизнь. Общалась Варвара – приглашала к себе и бывала у неё! – только с соседкой Ириной. Несмотря на то, что та была младше на двенадцать лет, их объединяла вера. Ирина тоже родилась в местной благочестивой семье.

Большинство же жильцов в их доме были  или коренными москвичами, отселёнными сюда из коммуналок в центре Москвы, или лимитчиками.

Квартира Варвары, как рассказала после её блаженной кончины отцу Василию Ирина, напоминала келью – у иконы Казанской Божьей Матери постоянно горела лампадка.

17.

«У страны, насильственно отлучённой от Бога, нет будущего…», – вновь и вновь повторяет в дневнике Варвара. И ей, человеку уже преклонного возраста, действительно довелось пережить трагедию распада нашей великой державы, которую созидали, защищали и за которую молились и многие поколения её предков, и муж с сыном.

– Да уж, – думал отец Василий. – Эта трагедия покалечила многие судьбы.

«Не покидая своей Родины, – пишет Варвара, – однажды я проснулась в своей однокомнатной московской квартире гражданкой другой страны. Ох, как ликовали демократические СМИ, что Россия обрела независимость от республик-нахлебниц бывшего СССР!».

– Конечно, Варвара, – соглашался с ней отец Василий, – ведь кукловоды теневого мирового правительства, ратующего лишь за интересы «золотого миллиарда», только того и добивались. Они поставили над новой страной поистине сатанинский рыночный эксперимент, обогативший тех, кто продал душу дьяволу, и обрекший миллионы русских, татар, башкир, якутов, бурят, калмыков и других народов, населяющих Россию, на тихое вымирание.

Рушилась и интеллектуальная мощь страны – отечественная  фундаментальная наука. В числе первых был закрыт НИИ, где работала Варвара.

Останавливались предприятия, умирали село, социальная сфера. Начались невыплаты заработанной платы. И, как трагическое последствие всего этого, росли безработица, пьянство, преступность, нарастающая в обществе неуверенность в завтрашнем дне и духовная деградация…

18.

Угасающие в Варваре силы поддерживала вера.

«Меня радует, – пишет она, – что, несмотря на тяжёлую болезнь общества, возрождается Церковь, открываются храмы, Москва вновь обрела свой соборный голос – колокола. И власти не преследуют за это ни священнослужителей, ни мирян…».

В начале 1990-х и в их районе сложилась и была официально зарегистрирована православная община.

– Помню, помню, Варвара, – вновь продолжил их диалог отец Василий, – как ваша община, в том числе и ты очень активно, ходатайствовала о возвращении храма.

Светлым лучиком в жизни Варвары был и внук Виктор, который жил вместе с матерью неподалёку.

Родной храм Варвары вновь осветили в 1994 году, перед первой Чеченской войной. Кто-то из прихожан тогда же пожертвовал икону святого великомученика Георгия Победоносца – небесного покровителя Москвы.

«Вернувшись из храма и помолившись перед иконой Казанской Божьей Матери, – пишет Варвара, – я увидела ночью сон. Будто бы святой Георгий обнимает одной рукой моего внука, а другой разит копьем кого-то (лица не успела разглядеть!), кто хочет причинить Виктору зло…

Три дня у меня болело сердце. О своём сне никому ничего не рассказала. Молилась, просила у Пресвятой Богородицы защиты от новых бед».

19.

До глубины души взволновали отца Василия и Варварины записи, касающиеся событий последнего десятилетия прошлого века. Он, священник, тоже много об этом размышлял и беседовал со своей паствой.

– В те годы, – думал с тревогой отец Василий, – из-за прозрачности на огромном протяжении государственных границ столица России превратилась во всемирный базар-вокзал, в перевалочный пункт незаконной миграции, наркоторговли, ни раз страдала от террористов.

По сути, в эти новые смутные времена никто не противостоял в Москве смешению языков, как в библейском Вавилоне.

Один из политиков назвал Москву Новым Вавилоном. И это ненамеренно, для красного словца, или, наоборот, специально данное определение тут же, улюлюкая, подхватили СМИ определенного толка.

«В 1941 году, – пишет в своем дневнике Варвара, – только заступничество Всевышнего спасло плохо защищенную на многих рубежах Москву, к которой совсем близко прорвались фашисты…».

– Да, Варвара, – поняв, что её волновало, продолжил размышлять отец Василий, – то, что не удалось Гитлеру, увы, получилось полвека спустя у новых гуннов, которые тихо прибирают сейчас к рукам Москву.

«Не это ли начало конца, предвестие Апокалипсиса? – восклицает в своем дневнике Варвара. – Господи, не попусти, чтобы речь русская чувствовала себя в Москве гостьей…».

Да, Первопрестольная, о чём пишут в своих книгах москвоведы, испокон веков слышала речь иноземную.

– Но она звучала не назойливо, уважала хозяйку – нашу родную, почвенную речь, – мысленно полемизировал с краеведами священник, – не вытесняя и не заглушая её на московских улицах и площадях.

«В советские годы, – пишет Варвара, – несмотря на то, что Москва была столицей СССР, речь нерусская все же чувствовала себя здесь гостьей. Все, пусть кто-то и с акцентом, говорили по-русски, ибо не пренебрегали русским языком – языком государственным, межнационального общения.

Почему тогда речь нерусская широко звучала в Москве лишь на многочисленных праздниках дружбы народов, но не в быту?

Почему теперь, после распада великой державы, в столице «независимой России», как это не парадоксально, с каждым годом нарастает неуважение к нашим духовным ценностям и национальным традициям?».

– Помнишь ведь, как Церковь унижали? Вот и теперь опять дозволено всё, Варвара, – вновь и вновь отвечал на её полные скорби вопросы отец Василий. – Поэтому-то повсеместно чужая архитектура разрушает историческую среду Москвы, утверждаются чужие культура, обычаи, названия в сферах торговли, питания, бытовых услуг. Церковь наша возрождается. Так сатана пытается взять реванш в другом месте…  

20.

Вот и на глазах Варвары, в их районе, происходило то, что и в кошмарных снах никогда не снилось.

«Сносят последние дома нашего поглощенного Москвой села, которые чудом уцелели до сего дня, – пишет Варвара в дневнике. – Хожу прощаться и оплакиваю каждый из них. Нанятые специальными фирмами нерусские, не православные люди жгут, словно Хатынь, моё родное село. Как танками, сравнивают его с землей бульдозерами. Никто из них, конечно, не попросит прощения ни у Господа, ни у тех, кто здесь рождался и умирал.

А свои бы, русские мужики, рушили – ещё пущее горе! Ведь могли быть среди них и те, кто дедово уничтожает или по беспамятству, или прельстившись деньгами.

Вообще  всё это очень похоже на расчётливое убийство. Веками жили здесь русские люди. Теперь, чтобы выгодно вложить неправедно нажитые деньги, какие-то проходимцы с опять-таки корыстной целью купли-продажи возведут на дорогих костях наших предков элитные дома. А для народа, который считают быдлом, эти же дельцы откроют оптовые рынки, где «всё для жизни по низким ценам»…».

Всему этому был свидетель и отец Василий, который уже служил тогда в храме и поселился в этом районе.

На гигантских пустырях, которые так радовали местных собачников, вскоре, словно ядовитые грибы, действительно, как сокрушалась Варвара, повырастали оптовые рынки, торгующие дешевым заморским ширпотребом, в том числе и продовольственным, вредным для наших желудков.

На первых порах речь нерусская, которая преобладала и преобладает на этих рынках, где большинство торговцев – не только выходцы из республик бывшего СССР, но и китайцы, вьетнамцы и оные, скромно перезимовала в вагончиках-теплушках. Они напоминали пенсионерам, заглядывающим для экономии семейного бюджета на оптовки, как их прозвали в народе, более далёкие, чем нынешние огорчения, невзгоды их военных детства и юности. Кто-то из сердобольных стариков даже искренне сочувствовал приезжим.

И вот перезимовав раз и еще раз, речь нерусская, словно чернобыльское облако, двинулась на жилые кварталы района, оседая в окрестных домах сначала точечно, а потом всё кучнее и кучнее.

21.

Нерусская речь стала звучать все чаще и чаще и в доме Варвары. Вместе с ней вторглась и чужая музыка. Мало того, что её запускали на всю мощь всё новые и новые соседи. Мелодии неслись из припаркованных у подъезда машин,  близлежащих магазинчика и кафе.

Варвара жила теперь в постоянной духовной блокаде. Чужая музыка мешала ей молиться.

«Господи! Неужели, покидая родную землю, я заслужила не отходную молитву русского священника, а постоянно звучащие вокруг чужую музыку, нерусскую речь?» – всё чаще и чаще появляются на страницах её дневника мысли о последнем часе.

«Мы, русские люди, – пишет она далее, – словно мешаем кому-то. И наш тихий, незаметный исход в мир иной с каждым годом всё стремительнее и стремительнее…».

– Увы, Варвара, и в данном случае ты права, – вновь продолжил их мысленную беседу отец Василий. – В этом направлении работает, психологически подавляя одиноких пенсионеров, и реклама. Заключайте, мол, договоры социального страхования. Вы нам – квартиру, а мы вас, когда отойдете, извините, в мир иной, – похороним…

«Теперь даже у станций метро могильные памятники демонстрируют», – с грустью констатирует Варвара.

– А для того и демонстрируют, чтобы опять-таки достичь своей цели, – тут же соглашается с ней отец Василий. – Именно этот бизнес, который также контролирует антихрист, – ныне один из процветающих.

22.

Активно укоренялась на московской почве речь нерусская и через игорный бизнес.

Прокрутив деньги через казино, расплодившиеся в Москве, словно бездомные собаки, этот бизнес принялся за другой сатанинский проект. И это растление народа тоже очень беспокоило Варвару.

По столице, как тараканы, расползлись «Однорукие бандиты» и другие автоматы, которые вносили разлад в семьи, обирали и без того уже обобранных людей.

Вслед за железнодорожными вокзалами, кафе, кинотеатрами, преобразованными в КРЦ – культурно-развлекательные центры, они появились чуть ни в каждом магазине.

«Лудомания, –  пишет Варвара в своем дневнике (этого слова она сначала не знала, отец Василий хорошо помнит, как в одной из их бесед объяснил ей, что это такое!), – не менее страшная болезнь, чем наркомания. И болезнь эта – заразная. Жертвами её эпидемии становятся не только подростки и их родители, но и умудрённые жизнью пенсионеры, «просаживающие» нередко за отнюдь не безобидным развлечением всю свою пенсию…».  

Итог размышлений отца Василия о нашествии языков в Москву, рожденных дневниковыми записями Варвары, оказался невеселым: диаспоры, поделив столицу России на зоны, не просят, а уже довольно бесцеремонно требуют у властей каких-то особых прав для себя. 

23.

Агрессивная среда врывалась в московские семьи и к одиноким людям и через телевидение.

В эти же годы донимали Варвару и дети из её подъезда, в которых словно вселились бесы из виртуального мира. Они писали на дверях её квартиры: «Санта Барбара».

Тогда весь дом, кроме одной Варвары, несколько лет смотрел американский мыльный сериал. И эти шалости по случаю каждой новой серии повторялись изо дня в день.

Сначала Варвара смиренно стирала надпись и говорила: «Прости их, Господи!».

Но однажды, помолившись перед иконой Казанской Божьей Матери, решила не обращать больше внимания на эти надписи. В результате её дверь была исписана вкривь и вкось.

Свой старенький телевизор Варвара не смотрела совсем. Канал, по которому показывали православные передачи, не работал. А по остальным – всё та же духовная блокада.

«Нет, перемен к лучшему не произошло, –  написала Варвара в дневнике после того, как последний раз в своей жизни попробовала включить телевизор. – Наоборот, стало ещё омерзительнее: на экране – сытые, самодовольные лица юмористов, оплёвывающих Россию и вдалбливающих нам же, русским, мысль, какие мы дураки.

У каждого народа есть родина, но только у нас – Россия! Справедливость этого афоризма недавно подтвердил наш выдающийся писатель Владимир Николаевич Крупин, выступая в одной из передач радиостанции «Радонеж»:

«Слава Богу, мы в России, слава Богу, у нас нет запасной родины, а только та, которую Господь нам даровал. И он нас не оставит…»».

Как раз в тот день, когда Варвара в последний раз в жизни включала телевизор, к ней пришла Любовь, социальный работник, прикрепленный к группе пожилых людей в их доме. Эта спешащая вечно девушка-студентка, которая жила в ближнем Подмосковье, приносила лекарства и продукты.

Варвара попросила Любовь немедленно избавить её от телевизора. И та вместе с дворником вынесла его на помойку.

Несмотря на больные ноги, Варвара ежедневно шла по Дороге жизни – в храм.

24.

В 1998 году, когда из военного училища приезжал на побывку внук Виктор, который подолгу возился во дворе с мальчишками, обучая их приёмам рукопашного боя, дверь Варвариной квартиры кто-то отмыл.

А затем на ней снова стали появляться надписи, но другие. Подопечные внука восторженно писали: «Витя – молоток!» или «Витёк – супер!».

Выбор военной стези, как узнал из Варвариного дневника отец Василий, был осознанным выбором самого Виктора. И ни мама, ни бабушка не смогли его от этого отговорить.

«Как возмужал наш мальчик в училище! – пишет Варвара. – Конечно, и Наташе, его маме, и мне, очень хотелось бы эти несколько дней, на которые его отпустили повидаться с родными, больше видеть его дома, разговаривать с ним. Но Витю всё время тянет во двор, к нашим местным подросткам. И они, предоставленные сейчас сами себе, это очень ценят.

Почему их так мало теперь, почему люди боятся рожать и воспитывать детей?».

–  Да потому, Варвара, –  вновь отвечал на её вопросы священник, –  что сатане удалось внушить некоторым людям порочные мысли: духовная жизнь, семья, труд и радость воспитания детей – не нужны, а только мешают им стать «успешными», нужно-де только потреблять и развлекаться, развлекаться и потреблять… Поэтому и больше теперь во дворе иномарок да элитных собак, выгуливаемых хозяевами, чем детей.

«Господи, что же дальше-то будет?!» –  восклицает в дневнике Варвара.

25.

В 1999 году, в последнюю их встречу, уже накануне отъезда в училище, Виктор пошел вместе с Варварой в храм.

Было 4 ноября, Казанская. Прихожан собралось больше, чем на обычных службах. Они поздравляли друг друга, радовались, что Варвара пришла вместе с внуком. Она и сама этому радовалась, и вместе с тем – грустила, что завтра Виктор уезжает. Но никаких плохих предчувствий теперь у неё не было…

А через полгода Виктор погиб в Чечне. Погиб так же, как его дед и отец, –  заслонил собой от пули священника, который крестил в их батальоне новобранцев. О его подвиге в наше негероическое время рассказали районная газета и кабельное телевидение.

Дверь Варвариной квартиры вновь кто-то отмыл. На ней появились прикреплённые скотчем листок бумаги со словами: «Простите нас!» и красная гвоздика.

26.

А на дворе были свои надписи, но уже не имеющие никакого отношения к Варваре и её внуку.

На трансформаторной будке, к примеру, было выведено краской:

Растёт в России ель-

цинизм.

Цель –

уничтожить коммунизм!

Ниже народного стишка, где и как придется, красками других цветов была размашисто начертана всевозможная нецензурщина.

Ту же ругань, но с разной интонацией воспроизводили и выпивающие неподалёку русские мужики и бабы, оказавшиеся, как в пьесе основоположника социалистического реализма, на социальном дне.

Когда они судачили о герое стишка, мат звучал злобно. Когда вспоминали Леонида Ильича, при котором «жили – не тужили», – добродушно.

Эпоха героя стишка подходила к концу.

«На совести этого слуги антихриста, – писала в дневнике Варвара, – такие тяжкие грехи как снос Ипатьевского дома, перед которым в безмолвном покаянии стояли люди, развал великой державы и война в Чечне…».

И дальше в дневнике рефреном повторялся вопрос:

«Господи, что же дальше-то ждет Россию и нашу веру…».

27.

И вновь, в третий раз, появился и искушал Варвару сатана. Теперь он принял облик нового нерусского, хозяина оптового рынка, которого знал весь район.

«Я возвращалась из храма, – описывает эту встречу Варвара. – Вдруг прямо на тротуаре,  рядом с рынком, чуть не сбив меня, притормозила иномарка.

– Бабуля, садись, подвезу!

Я продолжала путь.

Иномарка вновь остановилась рядом.

– Знаю, у тебя горе: внук погиб в Чечне… Трудно тебе одной. Вот возьми, – и он протянул толстую пачку денег с портретами иноземных президентов.

Моё молчание хозяин рынка воспринял как знак согласия. Он хотел сунуть мне пачку в карман. Но я резко отстранилась

– Подожди, не уходи! – вкрадчиво произнёс он. – Я всё-таки хочу помочь твоему горю.

Главное моё дело – целительство. Такая сила нашему роду дана. У меня и свой салон есть. А бизнесом я попутно занимаюсь...

Теперь вместо денег он протянул мне визитку.

– Возьми и не потеряй! Когда надумаешь, позвони. Придешь с карточкой внука, и я его оживлю…

Я осенила себя крестным знамением. Хозяин рынка побледнел и стал быстро говорить:

–  Сначала ты потеряла мужа, потом сына, а вот теперь и внука…

Наконец, после паузы, он сам себя разоблачил.

– И что ты нашла в своей вере, чем помог тебе твой Спаситель? Ну, отрекись же от него.

Он небрежно махнул рукой. Толи указывал ею на рынок, толи на  окружающий нас мир Божий.

– Вот я. Я – всё могу. Я, я – хозяин…

Последние слова он почти выкрикнул, выкрикнул со злобой.

Но я не испугалась, так как с самого начала этой неприятной встречи просила помощи у Господа.

– Сгинь, сатана, я давно узнала тебя!

Вновь осенила себя крестным знамением.

–  И Женя, и Серёжа, и Витя – живы,  потому что Бог наш «не есть Бог мертвых, но [Бог] живых, ибо у Него все живы» (Лк. 20: 38), – произнесла я, прямо глядя в лицо антихриста, и стала читать молитву Честному Кресту:

«Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящи Его. Яко исчезает дым, да исчезнут, яко тает воск от лица огня, тако погибнут беси от лица любящих Бога и знаменующихся крестным знаменем, и в веселии глаголящих: радуйся, Пречестный и Животворящий Кресте Господень, прогоняй бесы силою на тебе пропятого Господа нашего Иисуса Христа, во ад сшедшего и поправшаго силу диаволю, и даровавшего нам тебе Крест Свой Честный на прогнание всякаго супостата. О, пречестный и Животворящий Кресте Господень! Помогай ми со Святою Госпожею Девою Богородицею и со всеми святыми во веки веков. Аминь».

И лицо сатаны, прямо у меня на глазах, исчезло. В это же мгновение поднялся чёрный смерч. Он подхватил сатану, груды рыночного мусора и несколько наглых отъевшихся крыс, которые сновали между палатками.

Мусор превращался в воздухе в иноземные купюры. Часть их вместе с сатаной влетела в открытую дверь ближайшего к рынку казино, и оно, ещё более зловеще, засверкало багряно-красными огнями.

Другие купюры, как хищные птицы, продолжали парить в воздухе. Вот они зависли над проезжей частью улицы, а потом стали падать вниз. Владельцы иномарок останавливали свои машины и, выйдя из них, жадно ловили деньги.

Теперь на землю посыпались крысы. Ударяясь об неё, они оборачивались в братков, которые садились в иномарки, подруливали к казино и заходили внутрь, где их ждал хозяин.

А владельцев иномарок смерч подхватывал и уносил не весть куда.

Ни мне, ни другим прохожим, ни торговцам рынка, ни его последним посетителям этот смерч не нанес никакого вреда…».

Антихрист отступил с поля духовной брани и на сей раз, и не посрамлена была вера православная.

Дома Варвара долго молилась перед иконой Казанской Божьей Матери, благодарила Господа и Пресвятую Богородицу за заступничество.

28.

После смерти невестки, не пережившей гибели единственного сына, Варвара осталась одна – одинёшенька на всём белом свете.

Много лет назад отца Василия потряс дневник Тани Савичевой, особенно его последняя фраза: «Осталась одна. Таня».

И вот теперь та же трагическая схожесть фраз в дневниках:

«Осталась одна. Господи, на Тебя лишь уповаю!

р.Б.Варвара».

Там, в блокадном Ленинграде, писала детская слабеющая ручка. Здесь, в Москве, – рука старческая.

Жизнь юной ленинградской мученицы вскоре оборвалась. Варваре Господь после горькой фразы отмерил жить еще несколько лет. Но никаких записей в своем дневнике она уже не вела.

– Как это всё похоже на моё детство! – подумал отец Василий.

Будущего батюшку, который родился в Ленинграде перед самым началом Великой Отечественной войны, мать крестила тайно. Отец его, военный врач, без вести пропал в первые месяцы войны.

Об этом Вася узнал из обращенной к нему маминой записки-завещания.

Во время блокады его мама разносила почту по замёрзшему

городу. Умерла от голода, и кому-то письма доставить не успела. Но он, слава Богу, получил от неё весточку. И теперь, спустя годы, отец Василий перечитывает и перечитывает это мамино завещание, единственную дорогую память о ней.

Васю вместе с группой детей эвакуировали через ледовую Дорогу жизни. Вырос он в детском доме. И радовался, что выжил, и горевал, что нет у него ни мамы и папы, ни братьев и сестер.

К тому времени, когда, окончив истфак Ленинградского университета и поступив в аспирантуру, где выбрал тему по блокаде, Василий начинал путь в науку, СССР практически залечил раны минувшей войны. Раны, которые, как казалось (и хотелось!) Западу, будут неизлечимыми еще многие десятилетия.

После XX съезда партии, реабилитации жертв репрессий страна меняла курс. Да, Бутово и Соловки ещё не называли Русской Голгофой. Но, даже безмолвно доживая свой век рядом с нами, выжившие мученики сдвинули что-то в закостенелом, казалось бы, общественном сознании.

И вместе с этим – новые нападки на Церковь на фоне полёта в космос нашего Юрия Гагарина и хрущёвской «оттепели» …

А вот обрести родного человека после разлуки у нас, в СССР, по-прежнему было невероятным чудом, чему потом даже была посвящена специальная телевизионная передача. Миллионы репрессированных сгинули в ГУЛАГе, миллионы защитников Отчизны без вести пропали во время Великой Отечественной.

И всё же Василию такое счастье улыбнулось: его отыскала тётя Мария, сестра отца, которая как «дочь врага народа» много лет провела в лагерях.

После освобождения тёте Марии разрешили вернуться в Москву, где она родилась, и она стала упорно искать близких.

Тётя и племянник встретились, когда Хрущёва уже сместил Брежнев. И эта встреча изменила всю жизнь Василия. Сначала он переехал к тёте Марии в столицу. А когда узнал от неё, что его дед, расстрелянный в 1937 году, был священником, оставил карьеру ученого-историка и поступил в Московскую Духовную академию.

29.

Больничный конвейер, словно жёрнов мельницы, перемалывающий человеческое бытие, двигался непрестанно день и ночь.

Так уж совпало, что перед тем, как привезли в больницу Варвару, в приёмное отделение поступила другая старушка – бывшая заведующая бывшего местного клуба. Возглавив его перед Великой Отечественной войной, она многие годы составляла в своём рабочем кабинете, который был устроен в алтаре храма, планы мероприятий по антирелигиозной пропаганде и победные отчёты в отдел культуры райисполкома и отдел пропаганды райкома партии, куда её и пригласили потом на должность инструктора.

В начале 1990-х, перед возвращением здания храма верующим, в клубе также творились дела сатанинские: то собирались устроители различных «пирамид», то сектанты или экстрасенсы, то партии-однодневки, борющиеся за власть на деньги Запада…

Появлялась, как тень прошлого, и бывшая хозяйка «культурно-просветительского» учреждения. Она по-свойски заходила в директорский кабинет, где, как и прежде, богохульствовала и курила.

Когда храм вновь стал храмом, «последний преданный боец партии», как она сама себя называла, устроила на улице перед ним скандал.

Внутрь её не пустили. Вдруг, обессилив от злобы, она закричала в отчаянье:

–  Не вижу! Ничего не вижу…

Её увезла «скорая». И с тех пор жители района нигде больше эту тень прошлого не встречали. Многие думали, что «последний преданный боец партии» уже давно умерла.

Но она, так и не примирившись с Господом, не осознав, почему ослепла, жила и жила себе в полном одиночестве, никому не нужная и всеми забытая. У неё были сын и дочь, но старушка с ними поссорилась.

И вот теперь, когда «последний преданный боец партии» тяжело заболела, с ней в больницу приехала внучка, которая давно хотела стать хозяйкой бабушкиной квартиры.

Вслед за санитарами сия деловая молодая особа не пошла. После того, как дежурный врач приёмного покоя осмотрел её бабушку и заполнил все необходимые бланки на госпитализацию, она села в свою машину и уехала.

Санитары-студенты, как могли более осторожно, переложили старушку с каталки на койку. Перед уходом один из них стал ободрять:

–  Ничего, бабушка, потерпите, с Божьей помощью – поправитесь…

–  Бога…,  –  вместо своего привычного «Бога – нет» она захрипела, и в те минуты, когда санитары побежали за дежурным врачом, её не стало.

Вот на этой же койке в коридоре смиренно встретила свою блаженную кончину и Варвара.

30.

Всю жизнь сердце Варвары, как и всякое христианское сердце, было, по словам Фёдора Михайловича Достоевского, «полем невидимой брани добра со злом».

И всю жизнь Варвара питала глубокую веру в помощь Пресвятой Богородицы и своей Небесной покровительницы – святой великомученицы Варвары. Она никогда не расставалась с ладанкой, которую надела на её шею бабушка. Помнила Варвара и бабушкины слова:

– Тот, кто вручает себя заступлению Пресвятой Богородицы, не умрет без покаяния и причастия Божественных Тайн.

И на смертном одре в больнице, даже не имея возможности пригласить священника, Варвара не лишилась этой милости Божьей.

В последние мгновения своего прощания с земным Отечеством, когда её старое сердце захотело наконец отдохнуть, она увидела вдруг Пресвятую Богородицу. Пречистая явилась, чтобы указать праведнице Путь в Отечество небесное.

У Царицы Небесной, одетой в чёрное монашеское одеяние, был добрый, всё прощающий взгляд. Её голубые, бездонные глаза напомнили Варваре небо детства над родным селом.

В то же мгновение, когда она почувствовала великую радость и умиление, по щекам праведницы скатились слезинки. Их отерла бабушка Вера. Она появилась у постели отходящей ко Господу Варвары вместе с Пресвятой Богородицей.

Перед последним Варвариным вздохом бабушка благословила её семейной иконой Казанской Божьей Матери. Ласково погладив внучку, как в детстве, она прикрыла Варваре глаза.

Больница спала. Спала напряжённо и нервно.

Казалось, что спит и Варвара.

А душа её уже витала над всем родным и близким, что она видела в своей земной жизни.

Прощалась!

И осознала вдруг Варвара: благодаря милости Божьей, то, что было дорого ей, её семье, родителям, предкам, несмотря на козни лукавого, живо. Никуда, как оказалось, не ушло.

И никогда не уйдет. Господь поругаем не бывает! Есть и всегда будет Святая Русь – она в каждом из нас!

Эти мгновения, после стольких потерь родных и близких, переживаний за судьбу Отечества и нашей веры, которыми была наполнена вся Варварина жизнь, стали самыми счастливыми.

И теперь в душе Варвары, которая готовилась предстать перед Господом, молить Всевышнего лишь об одном – о милости к её земному Отечеству, не было уж прежней скорби о России и вере предков. Её наполняли любовь и благодарность к Спасителю.

А личные скорби Варвара уже давно отринула, ибо по совету бабушки всю жизнь следовала наставлениям оптинских старцев, а в особенности – преподобного Амвросия, который говорил:

«Главное средство ко спасению — претерпевание многоразличных скорбей, кому какие пригодны, по сказанному в «Деяниях апостольских»: «Многими скорбями подобает нам внити в Царствие Небесное»»...

Единственно, в чём Варвара не успела разобраться в эти мгновения: грех или нет то, что она изо дня в день излагала свои мысли в дневнике. По сути, она дерзнула написать своё собственноё житие, которое оставляла теперь после себя.

И душа Варвары смиренно сотворила молитву:

«Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешную!»

– Пора! – позвала её бабушка.

Как и необычные посетительницы, Варвара была теперь тоже вся в чёрном. Послушная воле Господа, она направилась вслед за ними по длинному больничному коридору. И за дверью каждой палаты были свои сожаления, сомнения, страхи, стрессы, страдания, скорби…

Дремала за столиком дежурная медсестра, студентка медицинского училища. И вдруг девушка увидела во сне что-то тревожное. Проснулась, пошла в тот конец коридора, где лежала доставленная вечером старушка, и, поняв, что та скончалась, побежала будить дежурного врача.

Трёх женщин в чёрном видел лишь охранник внизу.

–  Сестры, у нас не монастырь, почему вы оказались здесь ночью?

Та, за которой следовали две другие, отвечала:

–  Я –  всегда здесь: утешаю болящих и скорбящих!

И тут только охранник узнал Её, рухнул на колени. А когда поднялся, никого рядом не было.

31.

Был 40 день со дня блаженной кончины Варвары. По своему обыкновению отец Василий шёл в храм из дома пешком. Вдруг вместо опостылевшего многим в их районе гигантского оптового рынка он увидел совсем иное: осеннее поле, поросшее сурепкой, низкое небо, одинокую фигуру бредущей старушки с клюкой…

Священник узнал в путнице Варвару, которая всё дальше и дальше уходила по бескрайнему полю.

Это напомнило отцу Василию один из кадров давней пронзительной телепередачи о стариках с участием почившего в 1995 году митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна (Снычёва).

Вот Варвару скрыл туман. И, казалось, уже навсегда.

Но, спустя мгновение, в небе появился Крест.

Туман рассеялся. Вслед за знамением отец Василий увидел, что по полю скачут три былинных богатыря.

Сначала их благословила иконой Казанской Божьей Матери юная девушка, потом женщина средних лет и, наконец, старушка.

Отец Василий узнал Варвару и в этих трёх богомолках разного возраста. А благословляла она, как понял священник, мужа, сына и внука.

Господь наш Иисус Христос сказал: «Нет больше той любви, как если кто положит жизнь свою за друзей своих».

Евгений, Сергей и Виктор исполнили свой христианский долг, осуществив в своей жизни самую главную и, наверное, самую тяжелую заповедь Господа — заповедь любви. И они стали святыми воинами Христовыми.

Скакали эти святые воины, воины духа по настрадавшейся Русской Земле. И звучала песня:

Смело мы в бой пойдем -

За Русь Святую.

И, как один, прольем

Кровь молодую…

В этом видении отец Василий увидел Божью милость к России, защитники которой были, есть и будут под Покровом Пресвятой Богородицы и, обретя святость, еще надежнее помогут охранять рубежи Отечества.

32.

Новый государственный праздник – День народного единства, который стал отмечаться уже после блаженной кончины Варвары, управа этого района столицы решила укоренить в народе с помощью доброго дела.

Рынок снесли. Такая агрессивная торговля явно была не мила и святой великомученице Варваре, которая в Москве издавна почиталась именно как покровительница этой сферы.

Заодно снесли и все казино, и залы игровых автоматов в округе.

И тогда кончилась, на этой части русской земли, московской земли, власть антихриста, использующего для разрушения и уничтожения оплота Православия – России – деньги, которые он зарабатывал здесь на горе обездоленных и угнетенных, на страстях людей, забывших Господа.

Рабов торговли, которыми понукал сатана, освободили.

Кто-то из них вернулся в родные страны.

А кто-то в знак покаяния перед Россией отправился возрождать её погибающие сёла. Осознали, что, торгуя иноземным ширпотребом на рынке, они подрывают сельское хозяйство в приютившей их стране. Теперь эти люди пусть и с акцентом, но говорили только по-русски. И этим тоже разрушали козни сатаны.

Некоторые из тех, кто помог теперь сделать что-то доброе для России, почувствовав боль русской земли и живущего на ней великого народа, приняли Святое Крещение. Они стали православными, нашими братьями и сестрами во Христе, ибо поверили, что в благих делах им всегда будет сопутствовать помощь Божья.

33.

На месте снесённого рынка обрели семейную икону Варвары.

По просьбе общественности здесь заложили парк Воинской Славы России.

Варварина икона, крестный ход с которой прошел по всему району, стала главной святыней памятника-часовни во имя иконы Казанской Божьей Матери, много раз спасавшей от бед и Москву, и всё наше Отечество.

Эту часовню построили в центре нового парка. Перед её освящением духовой оркестр играл «Прощание славянки». И даже у казаков, мужчин крепких и суровых на вид, на глазах были слёзы. «Прощание славянки» сменил «День Победы».

Были на этом торжестве и ветераны Великой Отечественной, и воины московского гарнизона, и юные суворовцы – среди них, между прочим, и ребята, с которыми занимался во дворе ратным делом внук Варвары.

Вскоре после освящения часовни икона замироточила, укрепляя в вере одних и помогая уверовать в Господа другим.

И пошли  просить заступничества у Царицы Небесной, поклониться Её Пресветлому Образу, перед которым молилась вдова, мать и бабушка Русских Воинов, трижды давшая отпор сатане, и люди военные, и люди гражданские.

Пошли поклониться Её Пресветлому Образу не только люди православные, но и инославные, для которых наше Отечество тоже не было чужим: «Пресвятая Богородице, спаси Россию!»

Многие, наконец, осознали то, о чём с такой убеждённостью писала в своем дневнике Варвара:

«Я признаю только личное покаяние. Соборное покаяние, на мой взгляд, возможно только в единственном случае: на нашем народе – и отсюда проистекают многие суровые испытания, с которыми уже столкнулась и сталкивается ныне Россия! –  лежит не прощённый Господом грех цареубийства. Но это – наше внутреннее дело, в которое никто не имеет права вмешиваться. Как покаемся – так и начнется возрождение России!

Однако сегодня –  Господи, не попусти новых унижений! – все ждут от нас совсем не этого, а иного покаяния. Многие страны, особенно США, настойчиво призывают Россию, русский народ к покаянию перед ними.

Нет, нет и нет! Это они, наоборот, должны каяться перед нами, русскими, внесшими столь весомый вклад в мировую цивилизацию.

Внешние и внутренние недруги России –  и западные политики, и новоиспечённые российские демократы, кто видит в чём-то вину многострадального Отечества нашего, столько пережившего в XX веке, –  должны каяться перед нами, молящимися за нашу православную державу.

Каяться за то, что пытались и пытаются сбить нас с определённого Богом Пути.

Они должны каяться перед нашей Церковью-мученицей, чьё стояние за веру предков помогло, в частности, спасти мир от чумы фашизма, а потом и от третьей мировой войны…».

А буквально недавно отец Василий крестил трёх младенцев.

–  Промыслительно, –  подумал священник, –  что чада сии наречены Евгением, Сергеем и Виктором – так же, как муж, сын и внук Варвары. Слава Богу, Россия – продолжается!