№14 Юрий МИЛОСЛАВСКИЙ (США, Нью-Йорк) Пасха Господня. Светлое Христово Воскресение. От Вифании до Голгофы: по следам Христовым

Юрий  Милославский (1948) – прозаик, поэт, историк литературы. Родился и вырос в Харькове, живет в Нью-Йорке.  Учился в Харьковском  и Мичиганском (США)  университетах, где в 1994 году защитил докторскую диссертацию «Лексико-стилистические и культурные характеристики частной переписки А.С. Пушкина».  Почетный член Айовского Университета (США) по разряду изящной словесности (1989)  Член American PEN Center. Писать прозу начал сравнительно поздно, на исходе 70-х годов прошлого века. В 80-е годы стал постоянным автором выходившего тогда в Париже журнала «Континент» под ред. В.Е. Максимова. Почетный член Айовского Университета (США) по разряду изящной словесности (1989) Член American PEN Center. Автор романа «Укрепленные города» (в России - опубликовано в журн.«Дружба Народов», кн. 2, 1992), повести «Лифт» (1993), нескольких циклов рассказов, получивших широкую известность сперва в эмиграции (сборник «От шума всадников и стрелков», ARDIS, 1984), а с начала 90-х годов – в России (Сборник «Скажите, девушки, подружке вашей», ТЕРРА, 1993). Книги рассказов Ю.Г. Милославского были также опубликованы во французском (1990) и английском (1994, 1997) переводах, вызвав многочисленные отклики. С начала 90-х годов активно печатался в российской периодике («Литературная Газета», «НГ», День Литературы»). Во второй половине 90-х годов Ю.Г. Милославский, работая в телевизионной компании EABC (Ethnic American Broadcasting Company), был продюсером и ведущим уникальной православной русской телевизионной программы для США и Канады (обозрения «Русский Телевизионный Лицей» и «Русские Американцы»), выходившей в эфир на протяжении пяти лет. Во второй половине 90-х годов Ю. Г. Милославский, работая в телевизионной компании EABC (Ethnic American Broadcasting Company), был продюсером и ведущим православной русской телевизионной программы для США и Канады (обозрения «Русский Телевизионный Лицей» и «Русские Американцы»), выходившей в эфир на протяжении пяти лет. В последнее десятилетие Ю.Г. Милославский опубликовал в России (изд. «Царское Дело», СПб) книги-исследования о чудотворном мироточивом образе Божией Матери Иверской-Монреальской («Знамение последних времен», 2000) и о православной ветви рыцарского ордена иоаннитов-госпитальеров («Странноприимцы», 2001), а также – вызвавшие оживленную полемику воспоминания о И.А. Бродском («День Литературы», 2006 г. Полная версия этих воспоминаний появилась в альманахе «Новая Кожа», Москва-Нью-Йорк, 2007 г.).

Начиная с 1977 года,  стихотворения Ю.Г. Милославского входили в большинство сколько-нибудь значительных антологий русской поэзии за рубежом и в Отечестве.

Пасха Господня. Светлое Христово Воскресение.

От Вифании до Голгофы: по следам Христовым

I

За полторы-две недели до Своей последней Иерусалимской Пасхи Господь вмес­те с учениками, после достаточно длительного отсутствия,  вновь появился в деревне Вифания на северо-восточном склоне Масличной горы – Елеона. 3десь, в пригороде Иерусалима, Господом был воскрешен «некто Лазарь», брат Марии, - той самой, «которая помазала Господа миром и оттерла ноги Его воло­сами своими (от Иоанна, гл.II, ст.1-2).

Весть об этом сразу же дошла до руководства столичной теократии. В течение двух с половиною лет «книжники и фарисеи, первосвященники и старейшины» с неудоволь­ствием наблюдали за общественным служением «Незаконнорожденного» Назарянина. Вифанские со­бытия подтвердили, что без прямого  вмешательства - не обойтись.

«Тогда первосвященники и фарисеи собрали совет и говорили: что нам делать? Этот Человек много чудес творит: если оставим его так, то все уверуют в Него, -  и придут римляне и овладеют местом нашим и народом. Один из них, некто Каиафа, будучи на тот год первосвященником, сказал им: вы ничего не знаете, и не подумаете, что лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб» (Иоанна, II,47-50).

Иосиф Каиафа был возведен в сан первосвященника иудейского в 18 г. по РХ. На своем пос­ту он пребыл до 36-37 года, - едва ли не дольше всех других архиереев в иродову эпоху. Составитель антологии «Раввинские комментарии к Новому Завету» Сэмюэл Т. Лахс пола­гает, что подобных успехов был бы в состоянии достичь лишь мастер политической интриги, пользующийся поддержкою римских властей, и – добавим от себя - коллег по теократическому кабинету. Прозвище Каиафы, возмож­но, восходит к арамейскому «кайиф» - предсказатель. Во всяком случае, Св. Автор четвертого Евангелия подчеркивает это обстоятельство: первосвященник «предсказал (выделено мною – ЮМ), что Иисус умрет за народ»/Иоанна, II,51/.

Для того, чтобы приблизиться к пониманию происходившего в те весенние дни в Иерусалиме нам надобно со вниманием идти вслед за Евангелием, памятуя при этом, что Его священные ав­торы и первые читатели «были ближе к событиям земного служения Христова и располагали сведениями о древнеиудейском быте, которыми мы уже не располагаем» (Еп. Кассиан Безобразов «Христос и первое христианское по­коление».).

Согласно основным разновидностям «нормального научного» подхода, Иисус из Назарета был чем-то вроде предводителя народного бунта против римлян и продажной религиозно-патрицианской верхушки,  или пуще того -  главаря банды радикалов, попытавшихся захватить Иерусалимский Храм, что, разумеется, и привело к трагической развязке. У теорий этого ряда - давняя традиция, восходящая к иудейским полемическим текстам II – III  веков.

Иной взгляд на события тех дней компактнее и изящ­нее всего изложен Блаженнейшим Антонием (Храповицким) некогда митрополитом Харьковским, потом – Киевским и Галицким, основателем Русской Зарубежной Церкви.

«Недальновидные толкователи находят здесь (т.е., в приведенных нами выше евангельских строках о совещании у первосвященника) опасения Синедриона перед римлянами в том смысле, будто последние могли принять начинающееся христианское движение за бунт и окончательно по­работить себе иудеев. Но римляне не были так тупы. ... Не того боялся Синедрион, что римляне сочтут христиан за революционеров, а боялся об­ратного, что под влиянием Спасителя народ совершенно охладеет к рево­люционному направлению. Их именно тревожила умножающаяся вера в Христа».

Приснопамятный Владыка Антоний ссылается на строки из Евангелия от Иоанна, повествующие как противники Иисуса, уже после триумфального входа Назарянина в Иерусалим - на праздник Пасхи, говорили: «видите ли, что не ус­певаете ничего? весь мiр идет за Ним». – «В чем они не успевали, - задается вопросом митр. Антоний. - Очевидно в попытках остановить чествование грядущего Господа и в подготовке народного восстания».

Со своей стороны один из крупнейших авторитетов в области новозавет­ных текстов, ученик Мартина Бубера, профессор Иерусалимского университета, традиционно-верующий иудей Давид Флюссер, который, как нетрудно догадаться, был весьма далек от всего того, что составляло главное для митрополита Антония, -  в своих трудах всегда скептически отзывался о «попытках  превратить Иисуса в Че Гевару».  Но, - печально резюмирует проф. Флюссер, - в нашу эпоху упрощений мнение о том, что Иисус был бойцом за народную свободу, при­нимается достаточно легко: быть может потому, что нам все труднее и труднее понять мотивы, которыми Он руководствовался».

Действительно, за все время земного служения Иисуса, Его дея­тельность ни разу не привлекла к себе внимания римских властей, даже до самых последних дней, т.е. до торжественного Входа в Иерусалим, когда по словам еван­гелиста Луки «потрясеся весь град». Это означает, что никакого «революционной группы во главе с Пророком из Галилеи» не существовало. Более того. Восстание против Рима исподволь подготавливалось именно в Иерусалиме, в окружении «книжников и фарисеев».   Теократи­ческий кабинет был встревожен не тем, что проповедь Иисуса повредит его взаимоотношениям с Римом, а чем-то совсем иным.  Иными словами,  местная теократическая власть могла заинтересоваться Пророком из Галилеи несколько раньше, чем  сочла нужным уведомить о Нем  власть римскую.

Здесь мы касаемся сложной проблематики виновности – или невиновности – Спасителя с точки зрения Его противников. Нет нужды лишний раз касаться тех обвинений, которые были Ему предъявлены. Все они ложны. Также нет необходимости перечислять те вопиющие нарушения ветхозаветного права, которые были допущены в ходе суда над Ним; все, что происходило на ночном судилище, было незаконным от начала и до конца, - этой теме посвящено немало серьезных исследований. «Юридическая защита человека, преступившего закон, была настолько действенна и сильна, что было очень затруднительно приговорить кого-либо к смертной казни», - замечает проф. Фокс (Jesus, Pilate and Paul, a Modern Interpretation). 

Но Он был приговорен. За что же,  на самом-то деле?

В чем был виновен Невинный?

Исчерпывающий ответ на наш вопрос мы находим в полемическом антихристианском сборнике, озаглавленном «Сей Завет. Критические замечания на Новый Завет, извлечен­ные из древней и новой словесности Израилевой», вышедшем более полувека назад малым тиражом в Иерусалиме (составитель – некто Иаков Цуришадай). В соответ­ствующем месте этого любопытного пособия вскользь, через запятую, как о чем-то вполне общеизвестном,  поминается: «...ведь вся концепция христианства - это ничто иное как попытка невежест­венной черни взбунтоваться против учеников мудрецов».

Здесь, надо думать, и находится разгадка: ко времени проповеди Христовой народ Израильский разделился на упомянутых «учеников мудрецов»  и на «людей от земли», т.е. необразованных мужиков, плебс.

Такое своеобразное «сословное разделение» лежало в основе ветхоза­ветного социума, в том виде, в каком застал его пришедший Христос. Власть «учеников мудрецов», т.е. хранителей и толкователей Закона, была абсолютной. Отступникам и смутьянам  грозила смерть. Со времени утраты независимости Иудейского Царства, карательные функции брала на себя внешняя административная сила, которая рано или поздно, но обязательно принимала сторону глав («директората») общины; в интересующую нас эпоху этой внешней силою были римляне. Им казалось предпочтительнее не вмешиваться без нужды во внутренние дела покоренных народов, а осуществлять необходимый контроль,  взимать подати и проч. при посредстве традиционной элиты, каковой, натурально, предоставлялась вся необходимая поддержка. (Строжайшее предписание уважать местные обычаи получил от императора Римского Понтий Пилат, у которого конфликты с теократическим кабинетом в Иерусалиме начались чуть ли не с самого начала его службы в Иудее. Императорский выговор был ему дан сравнительно незадолго до того дня, когда к нему был препровожден задержанный  Спаситель мiра).

Итак, Плотник из Галилеи ударил в ту самую точку, где сходились инте­ресы враждовавших между собою теократических властителей; кабинет и вправду счел Иисуса повстанцем, только, разумеется, не против римлян, и даже не против данной иерархии, - но против основного подхода. Проповедь Христова и сам каждодневный ход Его земной жизни отвергали правомерность существования олигархии «учеников мудрецов» - и поэтому кабинет отнес Галилеянина к самой опасной категории лиц, в отношении которых предания старцев предписывали искоренение.

«Нет никаких оснований, кро­ме бессмысленной и излишней апологетики, сомневаться, что первосвящен­ник и все его окружение были заинтересованы в устранении Иисуса». - утверждает Давид Флюссер. А поскольку решение «устранить» было окончательным, в этом ключе и следует рассматривать все произошедшее в дни той Пасхи во Святом Граде Иерусалиме: арест, допрос, мучения, издевательства, суд, казнь.

II

Судьба Галилеянина была решена.  И поэтому мы сознательно не касаемся здесь роли Иуды, «человека из Кириафа», или, если верно иное прочтение, «посадского человека» - единственного уроженца Иудеи среди ближайших учеников Иисусовых. Широко разрекламированная  недавняя публикация давно и хорошо известного гностического текста «евангелия от Иуды»  в сущности ничего не прибавляет к тому, что мы знаем о несчастном самоубийце, который – и это важно, - так и не довел отведенную ему роль до конца, в чем бы эта роль не заключалась.      Уже упомянутый нами приснопамятный митроп. Антоний (Храповицкий) считал, что Иуда должен был стать обязательным в ветхозаветной судебной практике официальным и явным обличителем Господа, каковой в присутствии народа «налагает руку» на обвиняемого им в преступлении против древнего закона. Иуда, однако, осмелился только поцеловать  Учителя (от Матфея, 26; 49). Руки на Иисуса возложили «другие» (от Матфея, 26; 50).  При таком понимании произошедшего нам становится понятен вопрос Спасителя, обращенный к «посадскому человеку»: «Друг, для чего ты пришел?» (от Матфея, 26; 50).

Другие исследователи, опираясь на талмудические, т.е. более поздние тексты, усваивают Иуде роль так называемого «тайного преследователя» - т.е. что-то вроде соглядатая-провокатора, приставленного Синедрионом к Иисусу.

Но, повторяем, какова бы ни была эта роль, ее апогеем должны были, по всей вероятности,  стать не просто «указание» на Господа пришедшим за Ним воинам и даже не «наложение рук» (официальное обличение), но дача свидетельских обвинительных показаний на суде Синедриона.  Именно этого Иуда не сделал. И достойно внимания, что никто из чинов в окружении первосвященника – и не старался его убедить, «успокоить» впавшего в черное безысходное отчаяние Иуду,  вынудить его довести дело до конца.

Мы слышим предателя, говорящего членам Синедриона:

 - Согрешил я, предав Кровь невинную…

Но никто более не обращает внимание на нерадивого «обличителя» или «тайного преследователя»:

- Что нам до того? Смотри сам, - едва удостаивают его равнодушным ответом (от Матфея, 27; 4).

В нем нет более нужды; он не нужен начальству. В противном случае его, конечно, попытались бы привести в надлежащий вид. Но он свое, видать, отработал.

III

В Русском Саду в Гефсимании, неподалеку от храма Св. Марии Магдалины, на западном склоне Горы Елеонской, видны выбитые в кремнистой породе ступени, ведущие со склона на Вифанскую дорогу. У исхода этих ступеней Спаситель был взят под стражу.

Дальше все пошло быстро: вниз, вниз по Иосафатовой долине, через кладки, переброшенные над потоком Кедрон; и, обойдя, надо полагать, стороною Храм Иерусалимский, вдоль городских стен, так что гора Сион осталась по правую руку, Иисуса ввели в ворота дома, где обитал престарелый глава первосвященничьего клана Ханан (Анна славянского Евангелия), зять  Каиафы. Палаты самого первосвященника были в минуте ходьбы. Немедленно поутру конвой доставил Осужденного во временную резиденцию римского наместника.

В 1961 году итальянские археологи во главе с проф. Антонио Фрова вели раскопки античного театра в Кейсарии Палестинской. На лестничном входе в театр обнаружилась стела: камень с выбитою надписью:

Caesarianis  Tiberinum

Pontius Pilatus

Prefectus Iudaeae

dedit

Кесарийцам  Тивериум (т.е. театр, посвященный Тиверию)

даровал

Понтийский Пилат

Префект Иудеи

Префект (мы привыкли титуловать его «прокуратором», но, весьма вероятно, что, родоначальник Церковной истории Евсевий ошибался, - и Пилат Понтийский был военным, а не гражданским  правителем края; гражданский правитель и означало «прокуратор»), - префект старался как мог, но его преследовали постоянные неудачи. Он был порывист, но слаб характером; и как все слабые люди, поставленные у власти, упрям до жестокости, непоследователен в своих решениях, часто бросаясь из одной крайности в другую. Для успешной административной деятельности ему недоставало хладнокровия – и  потому все его благие начинания, имевшие в виду пользу подведомственной ему области, а также пользу государственную, почти непременно завершались неудачами. Впрочем, служить в Иудее и ладить с местной верхушкой было необычайно трудно; Пилат Понтийский был «гордый, упрямый и горячий молодой аристократ, младенец по хитрости в сравнении с Каиафой, который всегда умел обвести его вокруг пальца, и тогда Пилату поневоле приходилось смиряться» (R. Browning. Who is Who in The New Testament).

Такова историческая реальность. В ней не находится места для пожилого римского воина, исполненного печальной цинической мудрости, каким игемон предстает перед нами со страниц множества романов и живописных полотен. В Евангелиях же Понтий Пилат – опрометчив, недальновиден, почти неумен.

Европейская культурная традиция, направленная на «оправдание Пилата», мешает нам верно понять слова Священного Писания и Священного Предания, нашедшего свое воплощение в Богослужебных текстах. Мы с легкостью допускаем, что Пилат всем сердцем на стороне Узника, но не решается спасти Его от рук злодеев - под давлением обстоятельств, под влиянием робости и нерешительности, страха за собственную шкуру. Действительно, Пилату было чего опасаться: он лишился своего мощного покровителя в Риме, а император, как мы уже упоминали, был им недоволен.  Но при достаточно внимательном чтении Страстных Евангелий, по мере возможного удерживая в поле зрения историческую подоплеку интересующей нас эпохи, поневоле приходишь к выводу, что игемон, вопреки собственным словам, не столько пытается спасти Назарянина, сколько ведет какую-то административно-дипломатическую интригу со своими давними соперниками – «первосвященниками и старейшинами». Результат этих стараний Пилата был, как  всегда, предрешен.

Главным аргументом в пользу такого допущения становится чрезвы­чайная поспешность, торопливость, с которой наместник «пропускает» подсунутое ему дело Иисуса, «называемого царем Иудейским».  Мы видим, что недруги Христовы, внезапно отменив свое прежде принятое решение - не трогать Назарянина в праздник, «дабы не вызвать возмущения в народе», почитающем Иисуса пророком, хватают Его под самую Пасху Иудейскую, проводят экстренные ночные заседания членов верховного Трибунала,  и, чуть ли не с рассветом доставляют Приговоренного к уполномоченному римских властей, требуя от него немедленно утвердить приговор. А специально прибывший из Кесарии в Иерусалим на праздники Пилат,  не проявляет никакого выраженного желания разобраться в совершенно незнакомом ему деле, не просит  разыскать и выслушать дополнительных свидетелей, а мгновен­но включается в эту лихорадочную гонку. Он, впрочем, пытается передать дело Галилеянина на рассмотрение тетрарха Галилеи, который также прибыл на Пасху в Иерусалим. В результате выигрывается несколько часов. Ни од­но из гласных обвинений, высказанных в адрес Иисуса, не предусматривает не только смертной казни, но и тюремного заключения. Через тридцать с лишним лет после Распятия и Воскресения, за четыре года до начала Иудейской войны, «в праздник Кущей стал во дворе Храма человек по имени Иешуа бен-Хананья и принялся пророчествовать о разрушении Иерусалима и Храма, - по­вествует Иосиф Флавий. - Главы народа передали его в руки Альбина, наме­стника Римского, который, однако, освободил его, веля его сперва бичевать, не добившись от него осмысленных речей».

«Даже если бы Иисус в хода допроса   однозначно заявил    Пилату: Да, ты прав, Я и есть Царь Иудейский! - разве на основании одного такого высказыва­ния Пилат обязан был немедленно согласиться с необходимостью казнить Этого Человека, не попытавшись взвесить, насколько Он опасен для право­порядка в данной провинции? – задается вопросом профессор Флюссер.

«Первосвященники» спешат; спешит префект-прокуратор - но с какою целью?

Подгонял Пилата «известный узник» Варавва, посаженный в тюрьму за «возмущение и убийство»/от Луки, 25,25/ - т. е., революционер-боевик. Поразительна сама кличка этого человека: Варавва, точнее- Бар-Аба, что по арамейски означает «Сын отца». Это слов­но отсутствие имени, подчеркивание анонимности. Налицо в некотором роде парность: ведь Иисус обвинялся еще и в том, что допускал именовать Себя Сыном Отца Небесного. В некоторых древних списках Евангелия от Матфея приводится не только прозвище, но и имя Вараввы: - его звали Иисус.

Быть может, на удачный, как предполагалось, тактический ход правителя натолкнуло именно сходство имен Иисуса «Сына-отца» и Иисуса Сына Отца Небесного. Варавву за его преступления ожидала смерть. Но привести приговор в исполнение Пилат не решался, так как эта казнь могла привести к малоприятным волнениям в Иерусалиме, и без того дос­таточно взбудораженном. Теперь ему представилась исключительная возможность получить от местного населения санкцию на казнь Вараввы. Внима­нием толпы завладел новый герой - Пророк из Назарета, Которого непре­менно следует предъявить народу в паре с убийцей-революционером. Нет сомнения, что из этих двух потребуют отпустить на свободу Галилейского Целителя, чья популярность принесла Ему прозвание Царя...

Однако «первосвященники и старейшины», проведя всю необходимую подготовку, с легкостью рассчитали партию на несколько ходов вперед. Они незамедлительно доставили к римлянину Узника, прекрасно понимая, что после Пасхи Пилату бу­дет некуда торопиться.

Далее нам остается непредвзято  читать евангельские страницы. Мы видим, как Пилат готовно   соглашается признать Иисуса государственным преступником, чьи деяния в принципе могут караться смертью: ведь Галилеянина необ­ходимо было уравнять с Вараввою. Прокуратор сперва даже не проявляет интереса к подробностям обвинения  - и лишь затем, видя, что он опять обманут, обведен вокруг пальца, «теряет лицо» - кричит, спорит, убеждает.  Но - уже поздно.

-    Царя ли вашего распну?! - предпринимает он последнюю по­пытку.

-    Нет у нас Царя, кроме кесаря! - отвечают  ему.

Ловушка захлопнулась.

IV

...Сто двадцать пять лет тому назад начальник Русской Духовной Миссии архимандрит Антонин Капустин по просьбе Императорского Православного Палестинского общества купил участок земли поблизости от Храма Живоносного Гроба Господня; здесь предполагали выстроить здание Российского консульства. Но при расчистке места натолкнулись на теса­ные камни. Арх. Антонин археолог и востоковед, при­ступил к раскопкам. Вскоре между двумя остатками массивной городской стены, которая в евангельские времена располагалась значительно восточ­ное нежели теперь, обнаружился порог Судных Врат Иерусалима: возле них осужденный выслушивал окончательный приговор; затем он выводился за пределы города и оказывался в предместье Гареб-Долине Мертвых. Порог оставался позади. Сегодня он под стеклом, которое снимается в Страстной Четверг - истертый,  почти сведенный на нет подош­вами и ободьями колес, со следами выбоин для воротинных петель. От него до Голгофы - рукой подать.

Вчера спогребохся Тебе, Христе, совостаю днесь воскресшу Тебе, сраспинахся тебе вчера, Сам мя прослави, Спасе, во Царствии Твоем. Воскресения день, и просветимся торжеством, и друг друга объимем. Рцем, братие, и ненавидящим нас, простим вся Воскресением, и тако возопиим: Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав.

По материалам книги Ю.Г. Милославского «Двунадесятые праздники Православной Церкви», готовящейся к печати.

(Copyright by Yuri Miloslavsky).