Юрий Минералов (род. 30 мая 1948, с. Калигорка, Киевская обл.) — российский литературовед, поэт и критик, заслуженный деятель науки Российской Федерации, доктор филологических наук, профессор, член Союза писателей России. Родился в семье инженера-картографа — сына сибирского православного священника. Осенью 1948 г. родители с сыном Юрием вернулись в Сибирь, где семья жила в Хакасии (г. Черногорск), а затем в Кемеровской области (г. Сталинск, впоследствии — Новокузнецк). Окончил филологический факультет МГУ. Пятнадцать лет преподавал в Тартуском университете, двадцать три года (1987—2010) работает в Литературном институте им. А. М. Горького — профессор, заведующий кафедрой русской классической литературы и славистики. Доктор филологических наук (1987), заслуженный деятель науки Российской Федерации (2004), член Союза писателей России. Автор книг «Поэзия. Поэтика. Поэт», «Так говорила держава. XX век и русская песня», «Теория художественной словесности», «История русской литературы (90-е годы XX века)», «История русской словесности XVIII века», «Поэтика. Стиль. Техника», «История русской литературы XIX века (40—60-е годы)», «История литературы XX века (1900—1920-е годы)» (в соавторстве с И. Г. Минераловой), «История русской литературы XIX века (70 — 90-е годы)» (в соавторстве с И. Г. Минераловой), «История русской литературы XIX века (1800 — 1830-е годы)», «История русской литературы XVIII века», «Контуры стиля эпохи», «Введение в славянскую филологию», «Сравнительное литературоведение». Выпустил также книги стихов «Эмайыги» (1979), «Красный иноходец» (1995), «Хроники пасмурной Терры» (2000), «О, солнце моё!» (2003), книгу стихов и прозы «Река времён» (2008).
Звезды
От храмов тень. А в облаках луна.
Тут монастырь. Но где-то лепет милых...
Такой планета Богом нам дана:
кресты не в небесах, а на могилах.
Так вижу и так верую, когда
в московском небе городском, нечистом
сияет c башни Божия Звезда,
а не многоугольник оккультиста.
Махно
Кладбище Пер-Лашез.
Лишь туристам не все равно.
Место 6686:
колумбарий, Нестор Махно.
Не запорожский казак
и не колдун-чародей.
Маузер, черный стяг,
крылья у лошадей!
Бровью батько поведет —
по степи, по костям
войско тачанок войдет
в космические скоростя.
Поздно, и нам не судить,
как уж кумекал он там
шашкою прорубить
лучшую жисть мужикам.
Правду и ложь разделить,
где он гулял, мудрено.
Но не испепелить
память о батьке Махно.
***
«И в клетке ты меня томил...»
Он выпустил ее из клетки!
Вздохнул, воспрял и все отмыл
поклёвы и следы кокетки.
Вернул свободу птичке милой.
Она ж в окне ловила взгляд:
вилась — не то благодарила,
не то молила взять назад.
***
Гнилое это место, покинь только вокзал!
Строитель-основатель всем сразу подражал.
Понаваял подобий, гибридов налепил.
Ну нету той заразы, которой не привил.
Еще ты про усадьбы, про графов мне заладь!
Отсюда все и лезло, чего не расхлебать.
Сто лет бы я там не был, хоть пять часов пути.
Масонское гнездовье, Господи, прости.
Митинг
Хрущев был пьян. Хлеб-соль щипнул азартно.
Мусолил пионерку пять минут.
Надел ей орден. (Отняли назавтра.)
Про Сталина понёс, про мир и труд...
Кортеж отъехал. Оцепленье сняли.
Те, в штатском, вмиг исчезли без следа...
Мы, школьники, толпу изображали
и с площади рванули кто куда.
Уроки завтра вновь начнутся в восемь.
Мы вырастем. Все сбудется, но как?..
А над страною нависала осень.
И ждали вор, предатель и дурак.
Плесень
Детки прихватизаторов и хапуг,
разворовавших страну,
отставляют пальчик, делая «пук»,
и сыплют на инглише, — ну-у!
Дочки позавчерашних бандюг,
сегодняшних олигархов,
по фене не ботают, их досуг
в кельях у модных монахов.
Внуки провокаторов, орущих в аду,
сынки стукачей востроносых
сидят в интернетах, блоги ведут,
а то и листают Спинозу.
Суп из Парижа, личный «рено»,
личный охранник у мальчика...
Только плебей не плейбой всё равно,
хоть и с отставленным пальчиком.
Плесень. И мерно уходит в века
русская революция:
стяг над Берлином, советский УК
и сталинская конституция.
Предгорья
Огромные годы назад
мальчишки тут лазали в степь...
Отцовские стены стоят,
а нам созидать уж не сметь.
Отцы наши строили дом.
Отец приводил в него мать.
А друг мой в наш дом принес лом...
А сын его рвется ломать...
Незрим кукловод и хитер.
Немногие годы, а взял!
Глаза их тусклы, как топор.
В мозгах алкоголь и развал.
Да, план сей глобально велик!
Беснуются в доме моем.
Но зрит из угла Божий лик.
И есть Божий мир за окном.
Когда уж совсем не смогу —
собраться бы, книги в рюкзак,
да кануть в Саяны, в тайгу.
Господь. Зимний путь. Добрый знак.
Кот и пёс
Два друга, кот и пес, ушли навек.
И что теперь твой вопль многоголосый?!
В который раз скотина человек.
Ты жив, ты есть, и проливаешь слезы.
Не доглядел, не уберег ребят...
Побольше кайся и поменьше жалоб.
Ребята были люди и тебя,
ну если б не спасли, так защищали б.
А впрочем, ты не врач, не веришь им,
не лечишься и сам... Коса на камень.
И зря мы по утрате голосим.
Друзья мои, всего лишь до свиданья!
***
В тропинках лес, а жутковат.
Кто протоптал-то, хоть узнать бы...
Держись за посох суковат!
Но вот развалины усадьбы,
неведомое затая...
Из борового вышла мрака
и смотрит жалобно твоя
давно умершая собака.
Байкал
1.
Вулканы по Сибири гасли,
и звероящер издыхал,
и все меняло ипостаси,
когда Бог сотворил Байкал.
Так родился не глаз раскосый
и не вместилище воды,
а мир иной, прозрачный космос,
согретый на земной груди.
Здесь чудо всё: и волны грозны,
и скаты тиха бережка.
И нравный баргузин, и сосны,
врастающие в облака.
Мир под небесною лазурью...
Стены невидимой отпор
упруго отбивает бури,
несущиеся из-за гор.
2.
Подождите, подводные крылья!
Мне б остаться на кромке земли,
где у моря так мало пожил я,
и Большие Коты прилегли.
Эти дали — особые дали.
После них нету смысла в езде.
Потому что кто был на Байкале —
тот, счастливец, уже был везде!
Горожанка, спускаясь к «Ракете»,
на волшебные глуби глядит.
Ищут камни по берегу дети —
лазурит, минерал чараит...
Тут вселенной контрольная точка.
Чую мощь заповедной земли...
И лежит омулевая бочка.
И Большие Коты прилегли.
Бородино
И вот редут Раевского... Курган.
А рядом дот, окопы в поле чистом.
Где Бонапарту окорот был дан,
сибиряки размазали фашистов.
Все далее Великая война.
Слух носится о новом интервенте.
Все чаще атакует ордена,
кто доблестно громил врага в Ташкенте.
Лихое племя то уж не придет
и не спасет... Ан нет, все в Божьей воле!
Двенадцатый и сорок первый год
невидимо живут на этом поле. |