№14 Георгий КАЮРОВ (Молдова, Кишинёв) Два рассказа...

Георгий Каюров – член Союза писателей России, член Союза журналистов Украины, главный редактор журнала «Наше поколение».

Сладкое детство

– Дядь Коль, а правда, солнце опускается спать в Кодры?

– Что ты спросил? – Николай не сразу смог оторваться от своих мыслей. Он обернулся и даже сощурился, уж очень малого росточка был спрашивающий, чтобы быстро сосредоточить внимание на нем. Николай вообще-то не любил детей, а Лешика, младшего сына своего давнего товарища Гришки, совсем не переносил. Леша стоял на коленках на стуле и, подперев подбородок руками, мечтательно глядел на небо. Он не ответил, а Николай не спешил переспрашивать, внимательно рассматривая маленькую фигурку ненавистного мальчишки. Неизвестно, сколько бы они так просидели, но Лешик, не отрывая взгляда, все-таки тихо повторил:

 – Солнце спать опускается в Кодры?

 – Возможно, – Николай тоже перевел взгляд на вечернее небо. Хотелось додумать свое, но не получилось. Гадкий мальчишка все перебил. – Где твоя бабушка?

 – Она в туалете осталась, – не шелохнувшись, ответил Лешик. – Руки моет.

 – Ты сам-то в туалет сходил? Не напрудишь в машине?

 – Не-а. – Только теперь Лешик обернулся, и его личико засияло улыбкой. – Я уже большой.

 – Я вижу, что ты большой, – Николай снова посмотрел на Лешика. В этот раз его поразила солнечная улыбка мальчика. Что-то потеплело у него в душе при взгляде на этого маленького человечка. Николай не смог справиться с эмоциями, и приветливая улыбка непроизвольно сверкнула в уголках глаз.

 – Я сегодня пойду папу на поезд провожать, – важно сообщил Лешик, и тут же сник. – Маму не получилось… – он что-то еще хотел добавить, но умолк и потупился, сглатывая неожиданно подступивший к горлу ком.

 – Что так? – поинтересовался Николай, отпивая глоток кофе. Ему и самому требовалось стряхнуть сантименты. – Мама тоже уехала?

 – Да, – кивнул Лешик и, содрогнувшись от того, в чем предстояло сознаться, тише добавил: – Отдыхать от меня.

 – Хорош герой, – спокойно отметил Николай. – Такой герой, что от тебя даже мама сбежала, – с этими словами Николай обернулся к Лешику и хотел сказать что-то еще позлее, но осекся. – Чего ж ты ее не проводил? – спросил он более ласково. Николай всматривался в Лешика. Этот маленький, неприятный Николаю человечек страдал совсем как взрослый и совсем как взрослый мужчина боролся со своим страданием. Николай вглядывался в Лешика, а тот стоял, не шелохнувшись, но было видно, каких усилий ему стоит совладать с внутренней трагедией, которая рвалась наружу и должна была бы вылиться в самый обычный детский рев. Николай был свидетелем того, как этот маленький мальчик Лешик справился с самой большой своей уже человеческой трагедией.

 – Когда я спал… – тихо начал он, и было видно, Лешику очень хочется кому-то рассказать о своей обидной тайне, – мама с бабушкой договорились, что бабушка отведет меня в кафе кушать мороженое, а мама в это время потихоньку уедет. – Лешик что-то еще хотел сказать, но в этот момент раздался голос Галины Ивановны, его бабушки.

 – А-а, ты здесь? Сказала же, жди у двери, я только руки сполосну.

 То ли появление бабушки, то ли ее зычный голос стряхнули с Лешика весь ужас, который он только что пережил и который открылся Николаю, и уже в следующее мгновение Лешик посмотрел на Николая лучезарной улыбкой. Как будто и не было ничего, а мама сидит дома и ждет, когда он вернется. Только две слезинки – одна на реснице, а другая на щеке – предательски застыли. И с ними Лешик справился легко – смахнул рукавом.

 – Я сейчас допью кофе, и поедем, – громко сказал Николай, желая прервать причитания Галины Ивановны. Ему не хотелось, чтобы при нем отчитывали мальчишку, чем частенько грешила Галина Ивановна. Очень она любила прилюдные бичевания внуков.

 – Знаете что, Николай, – не останавливалась Галина Ивановна, – вы поезжайте, а мы сами домой доберемся. Пообедаем и потом на вокзал.

 – Я отвезу, мне нетрудно, – вяло возразил Николай. Ему и самому не хотелось ехать на Боюканы – в другой конец города.

 – Вы лучше езжайте за Гришей с Максимом. Лучше раньше приехать, чем опоздать на поезд.

 – Ну, смотрите, – согласился Николай. – А то отвезу?

 – Мы сами доедем. Да, Леш? – Галина Ивановна опять обратилась к Николаю. – Езжайте, встретимся на вокзале.

 – Доедем, – с грустью согласился Лешик и протянул руку. По его глазам было видно, что он не прочь прокатиться на машине.

 – Хорошо. Пока, Лешик, – попрощался Николай, сжимая протянутую руку мальчика. – А вот руку первым протягивать старшим нехорошо, – не удержался от наставлений Николай. – Это признак заискивания, лицемерия.

 – Я не заискиваю, дядь Коль, – тяжело вздохнув, сказал Леша и посмотрел грустными глазами на Николая. Второй раз за последние полчаса у Николая дрогнуло сердце, и чтобы хоть как-то побороть в себе сентиментальность, он грубо отрезал:

 – Ладно, ступай, – и, ухмыльнувшись, тише добавил – Не заискивает он, видите ли, – однако грубо не получилось, и Лешик это почувствовал, потому что в ответ улыбнулся, но уже через плечо, потому, что бабушка тянула его за руку к выходу. Николай залпом запил стаканом воды последний глоток холодного кофе и резко встал.

 Николай рванул автомобиль с места, оставив на асфальте короткий черный след и пугнув прохожих визгом резины. Торопился за Гришкой и его старшим сыном в соседнее с городом село.

 – Тихо, тихо, – сам себя успокаивал Николай, притормаживая набравший скорость автомобиль. Настроение было ни к черту. Вообще-то, какое ему дело до того, что Гришка решил развестись с женой? Но вот этот Лешик, наверное, и Максим переживает за родителей, а главное – Николай никак не мог представить, как они теперь будут жить. Нет, он, конечно, знал, что ничего необычного нет в разводах – много людей разводятся и затем хорошо живут, но душа Николая сопротивлялась, не хотела принимать вот так просто развод приятелей. Он даже пожалел, что согласился отвезти Гришку на вокзал. Гришка возвращался в Москву и забирал с собой Максима погостить пару недель у своих родителей. Сейчас для Николая стало жестоким откровением, что Лешик остается в Кишиневе с бабушкой. Николай готов был согласиться, что остается, но хотя бы с матерью, а не с бабушкой, а тут узнал, что и Маринка – жена Гришки, втихаря от сына улизнула… И куда? Отдыхать!

 Николая еще больше разозлило и то, что Гришка погрузил свои вещи в его машину и расположился на сиденьи так, будто сел в такси. Николай вспомнил фигурку Лешика, борющегося с обидой, и ему даже захотелось чуточку стать похожим на Лешика и тоже побороть в себе желание выговорить товарищу все, что накипело за этот день.

 Ехали не спеша. Говорили мало, в основном, чтоб заполнить паузу. Доставал вопросами Максим. Когда приехали на вокзал, поезд уже стоял на платформе. Быстро выгрузились, и Гришка побежал к кассам, оставив их с Максимом на перроне. Рассматривая пассажиров, Николай даже забыл о Лешике. Ему хотелось быстрее распрощаться с Гришкой и доставучим его сыном Максимом, который, пока Гришка бегал оплачивать багаж, успел задать с десяток вопросов. Что такое линейный поезд? Почему он едет туда, а не сюда? Что такое депо, и где оно находится? Почему поезд едет в депо и как туда заезжает? Максим переспрашивал обо всем, о чем объявлял диктор. Когда Гришка прибежал с багажными билетами в руках, Николай встретил его вопросом:

 – Ты чего сыну не объяснишь, что такое депо?

 – Что? – не понял или не расслышал Гришка.

 – Ничего, – отмахнулся раздосадованный Николай и схватил чемодан. – Пошли. В какой стороне вагон?

 – Та-ак, – уставившись в билеты, протянул Гришка. – Вагон двенадцатый. Значит, нам туда, – и махнул вправо.

 – Папа! – завопил Максим. – Объявили, нумерация слева направо.

 – Я и показываю – туда, – и, схватив тяжеленный рюкзак, Гришка понесся вдоль вагонов. Следом поплелись и Николай с Максимом.

 Николай, зашвырнув неподъемный чемодан в багажник под нижней полкой, направился к выходу. Оставив Максима в купе, Гришка вышел следом. Выходя из вагона, Николай увидел внизу Лешика. Задрав голову, Лешик бегал глазами по всему, что было перед ним, пока взгляд его не остановился на Николае. Николай собрался махнуть мальчику, но заметил, что Лешик не видит его, словно смотрит насквозь.

 – Леша! Папа здесь, – позвал Гриша, выглядывая из-за спины Николая. В этот миг лицо Лешика засияло от счастья, он увидел всех сразу.

 – Пап! Я здесь. Дядь Коль, привет! – Лешик радостно глядел на поезд и замахал сразу обеими руками.

 – Подожди махать, мы еще не едем, – выфскочив из вагона и беря сына на руки, сказал Гришка. – Ну, как ты, сына?

 – Папа! – Лешик не слышал вопроса отца. – Правда, ты обещал…

 – Не доставай, – оборвал сына Гришка. – На следующий год я тебя возьму с собой, и ты поедешь на поезде.

 – А можно… – Лешик не договорил. Оглянулся по сторонам. Поймал взгляд дяди Коли. Николай быстро отвернулся. Он не хотел быть свидетелем Лешикиной просьбы и ловил себя на желании, что вообще не хочет быть участником всего перед ним происходящего. Лешик прильнул к уху отца и что-то шепнул.

 – Ну, пойдем, – согласился Гришка. Он поставил сына на пол тамбура, и сам поднялся в вагон. Николай не мог объяснить своего любопытства, но пошел следом. Он всматривался в фигурку Лешика, и его сердце сжималось все сильнее и сильнее, а то вдруг разжималось, и тогда к лицу приливала горячая волна. Лешик летел по вагону и вертел головой по сторонам, всматриваясь в каждый предмет, в лица пассажиров. Когда же его глаза встречались с чьим-то взглядом, они воспламенялись восторгом. Наконец, Лешик увидел Максима. Он только на мгновение остановил свой взгляд на брате и тут же занялся обследованием купе. Николаю показалось, что Лешик только на потолке не побывал. Он заглянул всюду. Потрогал полки, матрацы, подушки. Залез под стол и восхищенно посмотрел оттуда на Николая. Николай успел отвернуться – ему хотелось перевести дыхание.

 – Дядь Коль! – позвал Лешик. Николай обернулся и подмигнул Лешику. Лешик ответил тем же. Затем он вылез из-под стола и уселся на полке. Схватился обеими ручонками за матрац, и его взгляд устремился куда-то далеко. Запыхавшийся от восторга Лешик вдруг затаил дыхание и замер. Николай смотрел на Лешика и видел, как тот едет с отцом в Москву. Ничто не могло прервать его пути. Николай увидел и изумился своей догадкеи. Он видел, как Лешик едет в Москву в следующем году. Никого нет рядом. Только он и папа. И поезд, уносящий его в далекую столицу.

 – Все, – не выдержал Николай, высматривая что-то за окном. – Поехали. Гришка, дождь начинается. Я твоих отвезу, а то промокнут.

 – Да, да, – согласился Гришка. – Спасибо тебе. Сына, давай прощаться.

 Лешик сверкнул в дядю Колю глазами, но Николая не волновала злость пацаненка, он спешил покинуть вагон. Уже в тамбуре его догнали Гришка и Лешик.

 – Алексей, не спеши, – остановил сына Гришка. – Папа первым выйдет и тебя заберет.

 – Все, – торопился распрощаться с товарищем Николай. – Давай, Гриш, пока. Как приедешь, позвони. А так созвонимся, если что. – И Гришкиной теще бросил: – Я вас отвезу. Догоняйте.

 – Ой, спасибо, – растрогалась Галина Ивановна. Она еще что-то хотела сказать, но Николай ее уже не слышал. Он спешил укрыться от дождя под навесом вокзала. Поезд тронулся. Провожающие неохотно расходились. Дождь усилился и хоть был мелким, но сыпал плотно. Николай обернулся, выглядывая Галину Ивановну и Лешика. Они все еще стояли на перроне, а поезд мимо них набирал скорость. Лешик мотал головой следом за окнами ускоряющегося состава. Галина Ивановна достала пожухлую, пожелтевшую полиэтиленовую пленку и принялась закутывать в нее внука. Она словно платком обмотала Лешкину голову, обкрутила коконом его всего и подоткнула края пленки Лешику подмышки, показав ему, что надо еще и придерживать пленку. Лешик послушно стоял и все исполнял, а сквозь пленку цепким взглядом провожал уходящий поезд. Галина Ивановна раскрыла маленький зонтик, схватила внука за руку, и они направились догонять Николая. Точнее Галина Ивановна частила, вымеряя шаг в такт маленьких шагов внука, Лешик же шел как на привязи, продолжая взглядом цепляться за хвост поезда, и подпрыгивать за бабушкой.

 Ехали молча, продираясь сквозь потоки машин и воды. Дворники едва успевали снимать воду с лобового стекла. На светофоре остановились, и только теперь Николай увидел в зеркале заднего вида Лешика. Мальчик сидел посередине дивана, уцепившись обеими ручонками в подголовники передних кресел. Он словно ждал, когда дядя Коля на него посмотрит, поймал его взгляд и криво улыбнулся.

 – Леша, – позвал Николай. – Конфету будешь?

 – А ты? – вяло поинтересовался Лешик.

 – Не ты, а вы, – наставила внука Галина Ивановна. – Нехорошо старшим тыкать.

 Николай достал две конфеты. Одну – протянул Лешику, а другую – развернул и отправил себе в рот. Затем опять посмотрел на Лешика в зеркало и подмигнул, а тот ответил ему улыбкой во всю ширь своей маленькой физиономии.

 – Дядь Коль, ты же не ешь конфет! – завопил от восторга Лешик.

 – Алексей, тише! – поморщилась Галина Ивановна. – Все уши прокричишь.

 Но Лешик не обращал внимания на бабушку. Леденец стучал у него во рту, переносимый с одной щеки под другую и исправлял горькое настроение. У Николая тоже настроение приподнялось. Неожиданно дождь прошел, и солнце пробилось сквозь тучи.

 Последний поворот, и они остановились у калитки дома Галины Ивановны. Николай молча ждал, пока бабушка и внук выйдут, но Лешик не спешил. И когда бабушка с улицы позвала его, то еще крепче схватился за подголовники кресел и разразился истеричным смехом. Николай даже обернулся и с тревогой уставился на Лешика. Галина Ивановна пыталась отцепить внука, а он до дрожи сжимал руки на хромовых стойках подголовников и ржал с еще большей силой. У бабушки не получалось оторвать его, а Лешика это возбуждало все сильнее и сильнее.

 – Алексей! – злилась бабушка. – Ну, выходи же! – она все еще пыталась оторвать внука от кресел, но ничего не получалось. Наконец, Галина Ивановна умоляюще посмотрела на Николая. Лешик тоже смотрел на дядю Колю, но со злобным восторгом.

 Николай отвернулся – сами разбирайтесь…

Вечеря

– Добр вечер, буль Сауца*, – входя к себе во двор, громко поздоровалась Кина с сидящей на лавочке через дорогу старухой-соседкой.

– Добр, добр, – неслышно отозвалась та и часто закивала, чтобы Кина видела, что её услышали. Старуха пристально вгляделась в замершее с той стороны калитки улыбающееся лицо Кины и так же тихо проговорила: – Всё хорошеет. Детей скоро женить, а как будто сама ещё по сеновалам прячется, – и громче добавила: – Пришла б комнаты побелить!

– Приду, – отозвалась Кина. – С работы бати Сау** ждёте?

– Его жду, – опять тихо заговорила старуха и опять закивала. Для уверенности она хлопнула обеими руками по коленям, устремив взор в конец улицы, показывая, с какой стороны ждёт мужа.

– До недели закончу мазать у Лебеденковых и побелю, – отозвалась Кина.

– К осени, – отмахнувшись рукой от назойливой не ко времени Кины, тихо заключила старуха и, словно обидевшись, добавила: – Куда нам торопиться?

Кина улыбнулась обидчивости старухи и скрылась. Разговор о побелке всегда между ними случался, когда доводилось встретиться.

Старуха издали приметила размашистую походку мужа. Солнце стояло красным кругом, и в центре этого круга, по обочине дороги, шёл её муж. Она ткнула костлявым кулаком в бок и от удовольствия закрыла глаза, скороговоркой пробубнив благодарность Господу за удачно прожитый день. Сразу сердце успокоилось. Муж возвращался из колхоза. Он давно отработал свой стаж и теперь ходил в колхоз, дорабатывая недостающий стаж жене. Справедливости ради надо уточнить – Савва отдал семь лет своего стажа жене, чтобы та по возрасту начала получать пенсию, и недостающие теперь к двадцати годам своего стажа дорабатывал. С прошлого года Мария начала получать свои законные двадцать рублей пенсии. А Савва снова впрягся в колхозную лямку.

Мария не стала дожидаться, пока муж подойдёт. Только их взгляды встретились, засобиралась домой. Оттолкнувшись спиной от забора, она так согнутой и поднялась, но не спешила разгибаться, а, придерживаясь за скамейку, осторожно спустилась с многолетней насыпи у их ворот. Одновременно одной рукой открыла калитку, а той – что держалась, прихватила со скамейки расстеленную дорожку. Уже в самой калитке стрельнула глазами из-под куполка повязанного платка в сторону мужа, чтобы убедиться, что подходит, и вошла, оставив калитку настежь. Муж был уже рядом.

Савва не спешил войти в дом. Он придирчиво осмотрел всё вокруг. Глянул через забор в палисадник и даже зачем-то заглянул в пасть собачонке. Та вырвалась из заботливых рук хозяина, но не отбегала, попрошайничая, виляла хвостом и не отрывала преданных глаз от кормильца. Савва достал из кармана засаленный газетный свёрток и высыпал из него остатки еды. Дворняга на лету выхватила кусочек сала и, подметая ушами землю, быстро собрала огрызки огурца, краюху хлеба и все крошки. Вмиг покончив с милостью хозяина, она ещё быстрее завиляла хвостом и выглядела ещё голоднее.

– Во тварь ненасытная, – без эмоций пристыдил Савва собаку и направился в глубь двора, туда, где скрылась жена. Он давно уже не смотрел в сторону дома. Одно время Савва часто задавался вопросом: «Зачем всё это строили? Если всю жизнь живём в маленькой комнатёнке и кухоньке». На скорую руку отстроили две комнатки с кухней между ними, одну благоустроили для зимовки скота. Скотом, правда, сразу не обзавелись, а в другой – поселились сами, спали вповаль. Позже скотную комнату приспособили под сарай для всякого скарба и припасов. Животина, которая появлялась, обходилась и скотным двором летом, а на зиму забирали ее к себе в комнату, так и зимовали все вместе. Как-то Савва проснулся, и едва сердце не оторвалось. Думал, проснулся, спасаясь от дьявольской силы, ан нет, сон продолжался – прямо ему в глаза смотрел рогатый бес, весь обросший черной шерстью. Савва шарахнулся, да так долбанулся головой с женой, что еще и от нее сонной заработал тумака, а тут заблеяла бесова голова, оказалось - козленок их козы Зоськи.

После того утра решил Савва поднапрячь жилы, и уже к осени отстроили большой дом с просторными комнатами. Обставили. Дорожками застелили. Стены завесили коврами. Все полито Савиным потом и натерто мозолями. Но жить продолжали в комнатенке. Поначалу Савва с сожалением смотрел на пустующие светлые комнаты добротного дома. Потом перестал даже замечать, проходил мимо, словно и не его это дом, и в старенькую кухоньку – ужинать.

Когда это было? Он уже и не помнил. Просто в какой-то момент перестал задаваться не нужным для жизни вопросом.

Навстречу вышла жена, держа в руках таз.

– Добр вечер, Сао, – тихо приветствовала она мужа и выплеснула из таза на цементный пол двора.

– Добр, Мария, – буркнул Савва. Преодолевая ступеньку, он устало качнулся, придержался за верандовый столб и вошел в кухню. В кухне, особо не раздумывая, Савва сел на первую попавшуюся скамейку, скинул башмаки и вытянул ноги. Казалось, мужчина только сейчас почувствовал усталость. Может, от жизни устал. Ему минул семидесятый.

– Мойся, – продолжала простой разговор жена, входя следом за мужем и выставляя на суфрате*** еду. – Горячая вода в кастрюле.    

Жене не понравилась расхлябанность, с которой супруг развалился на лавке. Она засуетилась и все норовила зацепить босую ногу мужа. Очень ей хотелось споткнуться, что-то опрокинуть и сорваться на непутевого супруга, но не получалось. Савва сидел, не шелохнувшись, вяло наблюдая за женой, ищущей, с чего начать скандал.

Мария быстро собрала на стол, краем глаза следя за мужем. Раздражаясь его нерасторопностью, она тоже не спешила садиться ужинать и всячески занимала себя: придвинула два маленьких стульчика, все тарелки попередвигала на суфрате, придвинула к мужу табуретку с пустым тазом. И всё-таки не выдержала:

– Мыться будешь? Ужин готов, – она уже едва сдерживала раздражение.

Савва медленно поднялся. Налил горячей воды в таз. Скинул рубаху и в пояс согнулся над тазом. Незагорелое, бледное тело его потерялось в клубах пара. Он хватал кипяток, обмывая лицо и живот. Кинул пару пригоршней на грудь. Руки мгновенно покраснели, а тело покрылось красными пятнами. Затем он тщательно вымазался самовываренным мылом и принялся жменями набрасывать на себя воду. Брызги летели по всей кухоньке. Жена молчала, пока очередная порция капель не окропила ей лицо. Обтираясь, она взорвалась:

– Разбавил бы хоть! Вар же?!

Муж продолжал мыться, никак не отреагировав на заботу жены, чем вызвал раздражение супружницы.

– Сао, что ты делаешь? – старуха начинала тихо, но голос её от слова к слову крепчал и предвещал разразиться в крупный, накопленный за день, скандал. – Хоть бы разбавил кипяток. Сваришься! Еда выставлена. Всё облил, как будто сам живёшь. Вещи раскидал.

– Сприса****, – невозмутимо парировал муж, обтираясь после мытья. Но на всякий случай взглянул на свои вещи. Всё как обычно – отобразилось на его лице. – Твой поп сильнее поливает своей метелкой.

– Как так успокойся? – бунтовала Мария. – Каждый день одно и то же.

Савва не обращал внимания на ворчащую жену – без малого четыре десятка лет вместе – бок о бок. Он даже успокоился – значит, дома все в порядке. Надел свежую рубаху, приготовленную к его приходу, и как ни в чем ни бывало сел ужинать. Не переставая ворчать, жена тоже присоединилась. Она в голос прочитала молитву и размашисто, закатив глаза к потолку, перекрестилась. Савва, словно спохватившись, наспех, коряво наложил тройной крест и прошептал пару слов из молитвы, не забыл и бога вспомнить. Затем они молча выпили по стакану вина, и ужин начался. Ужинали жареной рыбой. Любимые мужем головы были уложены в отдельную тарелку и выставлены перед ним. Савва ел их быстро, разделываясь с каждой головой по косточкам. Кости сбрасывал и сплевывал на пол себе под ноги.

Мария смачно обсасывала рыбьи перышки и косточки брюшка. Она аккуратно складывала рыбьи кости в заранее приготовленную тарелку, выкладывая их так, словно, что-то строила. В кухню пробрался соседский кот и, пристроившись у ног Саввы, разделывался со свежими косточками, которые падали ему на голову, как манна. Кот трепал ушами, стряхивал кости и тут же принимался за них. Пугнула кота хозяйка. Она громко хыркнула горлом, прочищая его от зацепившейся косточки, запила вином и заметила кота. Тут же попыталась огреть самозванца, махнув тряпкой прямо перед мужем и выбила из его рук кусок рыбы. Кот схватил выпавший кусок и в дверь.

– Ты чего? – опешил Савва.

– Ты не видишь кота!? – заводила себя жена. – Мне еще не хватало подкармливать соседских котов.

– Ест себе да есть – спокойно сказал Савва, обтирая полотенцем жир с пальцев. – Перепугала… Кусок такой жирный уронил.

– Вон, возьми другой, – невозмутимый вид мужа сбил с неё боевой пыл, но Мария не собиралась сдаваться. – Всегда ты так. Сядешь как тот барин, навалишь гору костей под ноги. Соберешь всю уличную тварь и доволен. Хозяин он, видите ли! Кормилец!

– Сприса! Дай поесть спокойно, – Савва усталыми глазами посмотрел на жену и хотел что-то еще добавить, но умолк, принявшись за новую голову.

– Сприса! Сприса! Только и слышу от тебя. Я целый день тебя жду. Наготовлю, уберу, а он придет и все сприса и сприса. В огороде все переделаю, перестираю, а он все свое – сприса и сприса.

– Я, по-твоему, под вагоном цемента или угля загораю? – Савва невозмутимо протянул руки, но по голосу чувствовалось, что уступать супруге не собирается. – От лопаты, косы, вил, у меня уже ладони от мозолей ссохлись, пальцы не разгибаются, как у нормальных людей.

– Да-а! – взорвалась жена. – Я лежу целый день, а он у нас работает! Мне надо с колодца воды принести. Два тяжеленных ведра. Скотину всю напоить. В магазин сходить. Только с Валькой, когда встречусь, нервов намотаю так, что жить тошно, а он у нас только и работает. Ну, спасибо тебе за то, что девять детей родила, всех выкормила, на ноги поставила, – неожиданно Мария повернулась к иконе, которая висела тут же в кухне, в углу под потолком и, размашисто крестясь, запричитала: – Спасибо тебе, Господи, что дал силы выдержать все это. Спасибо тебе, Господи, что деток моих поднять дал мне силы. Спасибо тебе, Господи, что дал мне терпение все эти упреки выслушать.

– Слушай! Хватит! – Савва отложил кусок рыбы и, разведя руками, уставился на причитающую жену. – Ну, кому говорю – сприса уже! Дай поесть спокойно.

– Ага! – новым приступом гнева разразилась жена. – Значит, я тебе уже поесть не даю. Я целый день жду его. Готовлю еду. Рубашку ему постирала. Отутюжила. И все это чтобы не давать ему спокойно поесть, – Мария опять повернулась к иконе и, начав креститься, запричитала. –  Господи! Дай мне сил перетерпеть все услышанное. Господи! Дай мне силы умереть спокойно. А когда умру, не забирай меня сразу к себе, дай посмотреть на ту благодарную, которая придет сюда и моему Савве даст спокойно поесть.

– Тьфу ты! – смачно сплюнул Савва и уже зло посмотрел на жену. – Сприса, кому говорю! Или я надену этот таз тебе на голову!

– Надень, Савва! Надень! Если тебе от этого будет легче поужинать едой, которую я тебе готовила, то надень, –  Мария развела руки в стороны, закрыла глаза и запрокинула голову, ожидая когда ей наденут таз.

– Тьфу! – Савва снова сплюнул и схватил недоеденный кусок рыбы. Движения его стали резче, и он стал чаще колоться костями. От застревающих костей он избавлялся, громко харкая и сплевывая уже пережеванное себе под ноги.

– Я жду, Сао, – продолжая сидеть с распростертыми руками, воскликнула жена. Савва уже обреченно посмотрел на супругу и так же, не проронив ни слова, спокойно взял стоящий рядом алюминиевый таз и надел на голову жене.

– Все, что я заслужила за то, что родила тебе девятерых детей, – стал разноситься по кухне эхом голос жены. – За то, что вырастила их до единого. Выкормила, выхолила. Это благодарность за все то, что делаю в этой жизни…

Савва встал и вышел из кухни, а жена все продолжала выговаривать. Ее остановил стук хлопнувшей калитки. Она замерла, прислушиваясь, затем хотела перекреститься, но таз мешал. Она потихоньку сняла его. Поправила на голове платок. Повернулась к иконе, перекрестилась, в этот раз тихо попросил у Господа сил и терпения и здоровья кормильцу-грешнику Савве и тихо, по-бабьи рассмеялась, обливаясь слезами.    

*Буль Сауца – у бессарабских болгар по имени мужа обращаются к женщине. Например, мужа звать Савва (по-болгарски Сао), а женщина по-болгарски буля, сокращенно в разговорной речи – буль, соответственно будут обращаться – буль Сауца.

**Бати Сау – у бессарабских болгар такая форма обращения, что соответствует в переводе на русский – бати – брат, а Сао – это Савва.

***Суфра – у болгар Бессарабии низкий круглый стол, предназначенный для семейной еды.

****Сприса –успокойся (болг.) (прим авт.)