№14 Сергей ГОРБАТЫХ (Аргентина, Буэнос-Айрес) Русский дьявол. Окончание. Начало см. в №13

Сергей Горбатых родился в1959 году в городе Новороссийске. Учился в Ростове, Горьком, Москве. Долгое время работал в Ростовском речном училище. С 1998 года живёт в Буэнос-Айресе.

Русский дьявол

Сюжет повести основан на реальных событиях, которые произошли в  20-е годы прошлого  столетия. Фамилия и имя главного героя изменены.

ОКОНЧАНИЕ. НАЧАЛО СМ. В №13

ГЛАВА   8

Выехали следующим утром, сразу после завтрака. Голинцев на хорошем жеребце и двое кавалеристов. Сначала тропа вилась между колючих кустарников, ветки которых больно били по рукам и ногам. Потом понемногу  она стала расширяться и вскоре превратилась в узкую дорогу. Тогда они  пустили коней рысью. Неожиданно  слева  появился забор из старой колючей проволоки. За ним паслись стада коров.

– Это уже начались владения дона Сальдивара, – с неподдельным уважением в голосе сказал один из солдат.

Пастбища сменились бескрайними плантациями хлопка. Солнце уже стало припекать, когда они подъехали к колодцу, находившемуся почти на обочине дороги.

– Господин старший лейтенант, осталось совсем немного до поместья дона Сальдивара! – почти одновременно произнесли сопровождающие его кавалеристы.

– Привал! – приказал Голинцев.

Они умылись почти прохладной колодезной водой и, переодевшись в парадную форму, снова тронулись в путь. Минут через пятнадцать  впереди  возникли высокие кирпичные стены со сторожевыми башенками с узкими окошками. Массивные ворота были открыты настежь, и они беспрепятственно въехали внутрь.

Цок-цок-цок-цок, – сразу  застучали подковы по дороге, мощённой булыжником.

– Боже мой! – непроизвольно вырвалось у Владимира, когда он увидел ухоженный парк с изумрудно-зелёной подстриженной травой, кустами роз и жасмина, ирисами, лилиями... А впереди возвышался двухэтажный дворец с ослепительно белыми стенами и ярко-красной черепичной крышей.

Цок-цок... Работающие в парке женщины, как по команде, прекратили разговаривать и с любопытством смотрели на неожиданно появившихся кавалеристов.

У входа во дворец,  по бокам  ступенек из чёрного камня, лежали высеченные из  белого мрамора львы. Подъехав к ним, Голинцев спросил у старичка, который натирал  бронзовые дверные ручки:

– Добрый день, уважаемый! Скажите, сеньор Сальдивар у себя?

Старик, открыв рот, молча смотрел на приехавших.

– Дед, ты что, глухой? – не выдержал один из солдат. – Где дон Сальдивар? Тебя же спрашивают!

– Они у себя... У себя они, – наконец медленно произнёс старик, не отрывая взгляда от Голинцева.

– Срочно доложи ему, что прибыл командир форта «Капитан Альсина» и просит его принять, – объяснил  Владимир.

– Ага, – ответил дед и скрылся.

Через несколько минут из открытого окна на втором этаже послышался скрип двери и голос старика:

– Можно, дон Федерико?

– Заходи, Хосе! Что случилось? – ответил чуть хриплый мужской голос.

– Дон, там... это… офицер  внизу, он весь  золотом обшит. И пуговицы золотые. На солнце блестят...

– Ты что мелешь, Хосе?

– Генерал... точно генерал! Очень важный приехал. Говорит, что командир форта «Капитан Альсина».  Вас хочет увидеть. И с ним ещё двое солдат.

– Так пригласи его! Скажи, чтобы поднимался сюда! А солдат накормить и устроить на отдых! Ты понял?

– Ага.

Старик открыл перед Голинцевым дверь и любезно пригласил его войти.

По широкой мраморной лестнице Владимир поднялся на второй этаж и постучал в первую же дверь.

– Да! – послышалось в ответ.

Голинцев вошёл в большую просторную комнату. Очевидно, что это был рабочий кабинет. За письменным столом сидел невысокий худощавый мужчина лет пятидесяти с гладко выбритым лицом. Лысоватый, с несколько оттопыренными ушами.

– Добрый день! Разрешите представиться: командир форта «Капитан Альсина» старший лейтенант Голинцев! – чётко произнёс Владимир.

– Здравствуйте! – ответил мужчина и, встав из-за стола, протянул ему свою узкую руку, одновременно внимательно осматривая гостя.

– Присаживайтесь, господин Го...

– Голинцев, – подсказал Владимир и сел на стул с высокой спинкой.

– Скажите, а кто Вы по национальности? – спросил Сальдивар.

– Русский.

– Русский, – очень удивился хозяин дома, –  и офицер парагвайской армии?

– Да, а что? – в свою очередь спросил Голинцев.

– Извините, но просто я привык слышать местные фамилии офицеров, а в последнее время ещё и немецкие. А вот русскую – впервые! Скажите, господин Голинцев, а когда Вы вступили в командование фортом?

– Три дня назад, – ответил Владимир.

– Три дня? И уже нанесли мне визит? Я, честно сказать, польщён. Желаете выпить с дороги холодной воды с лимонным соком?

– С  удовольствием! – сказал Голинцев.

С наслаждением  сделал он большой глоток напитка из узкого фужера, поднесённого ему  Сальдиваром.

– Скажите, а как Вы попали в Парагвай и стали офицером нашей армии? – поинтересовался Федерико, не скрывая своего любопытства.

Владимир, стараясь быть предельно кратким, в очередной  раз рассказал историю своей жизни, начиная с  войны.

Сальдивар выслушал его очень внимательно, ни разу не перебив.

– Господин Голинцев,  откровенно Вам скажу, что я лично очень рад, что такой офицер,  как Вы, имеющий боевой опыт и блестящее европейское воспитание, служит в нашей армии...

С лестницы донесся шум торопливых шагов. Дверь неожиданно открылась, и в комнату ворвалась девушка лет восемнадцати с плёткой в руках. Она была невысокого роста,  полноватая, с правильными чертами лица. Жгуче чёрные волосы, изогнутые брови, тёмные глаза, пухлые губы и румянец на щеках. Белая шляпка, белая блузка, белая юбка были забрызганы пятнами свежей грязи.

– Папа! Ты представляешь, Ураган оказался совсем необъезженным! Как понёс меня и прямо... – чуть хрипловатым, чем-то похожим на отцовский, голосом прямо с порога начала она возбуждённо и быстро говорить. И вдруг, увидев Владимира, осеклась и замолчала. Её лицо мгновенно стало пунцового цвета.

– Знакомьтесь, господин Голинцев, это моя единственная  дочь Каролина.

Владимир  встал со стула  и, подойдя  к девушке,  представился:

– Очень приятно, Владимир. И только хотел поцеловать Каролине руку, но она ещё  больше  смутилась.

Спрятав руки за спину, она прошептала:

– Нет... нет ! Я вся  в  грязи! Меня  конь, мой  конь  прямо в ручей понёс...

А затем стала пятиться к двери. Повернулась и, не говоря больше ни слова, выбежала из комнаты.

Голинцев смутился. Он почувствовал себя очень неловко.

Зато Федерико принялся громко смеяться.

– Не обращайте внимания, господин Голинцев. Наша Каролина – очень застенчивая девушка. А тут  неожиданно Вы, незнакомый человек.

Обедали в столовой, которая больше была похожа на банкетный зал. За огромным столом сидели Федерико со своей супругой Долорес, дочерью Каролиной и Владимир.

– Как она похожа на свою мать! – подумал Голинцев.

Две служанки  в топорщащихся накрахмаленных передниках подали блюда с запечёнными бараньими ногами,  ароматными травами и сладким картофелем – бататой. Хрустальные вазы были наполнены разнообразными салатами...

Федерико лично откупорил бутылку старого испанского вина. Жене и дочери он налил по глотку,  а Владимиру и себе наполнил бокалы до самых краёв.

– Какое вкусное  мясо! – выразил  вслух своё восхищение Владимир.

– Да, у нас лучший повар в стране! В нашем доме на столе итальянские, испанские и креольские блюда, – с гордостью произнесла Долорес и, без всякого перехода, сразу же стала задавать Голинцеву вопросы.

– Владимир, а сколько лет Вы живёте в Парагвае?

– Около двух месяцев, – ответил Голинцев.

– Всего два месяца?! – удивилась хозяйка. – Вы такой молодой и уже старший лейтенант...

– Я уже далеко не молодой. Мне уже двадцать четыре года, – ответил Владимир и слегка покраснел.

– А я думала, что Вам не более девятнадцати! – с изумлением призналась Долорес.

– Кроме того, господин Голинцев много лет воевал у себя на Родине, – зачем-то добавил Федерико и призвал свою жену:

– Долорес, давай дадим гостю насладиться обедом и покоем нашего дома!

– Да, да, конечно! – согласилась его супруга.

Каролина ела очень мало. Она молчала и смотрела в тарелку, лишь изредка украдкой бросая взгляды на Владимира.

- Скажите, а Вы приехали в Парагвай со своими родителями? – спросила Долорес, сгорая от любопытства.

– Нет, мои родители и сёстры умерли в России в 1917 году.

– Ой, извините! – сказала Долорес и больше не отважилась задавать вопросы.

Но  молча  сидеть она не  могла, и поэтому принялась рассказывать о своей жизни.

– Мои родители приехали из Францию в Аргентину, где я и родилась. Училась в Буэнос-Айресе. Вы, Владимир, даже не представляете, как мне нравится этот город. А здесь, к сожалению, мы живём в глуши и оторваны от всего цивилизованного мира. Наша Каролина такая умная и талантливая девушка. Когда ей исполнилось семь лет, мы пригласили для неё учителя музыки из Асунсьона. Я занималась с ней французским языком...

Воспользовавшись  короткой  паузой, Голинцев  произнёс по-французски:

– Мне очень нравится ваш дом и место, в котором он находится. Может быть, это и глушь, но в ней есть своя прелесть. Например, яркая  природа и спокойствие.

Долорес даже подпрыгнула  на стуле от удивления.

– Какое у Вас замечательное произношение! И как Вы хорошо сказали!

– А что, что он сказал? – перебивая  супругу, спросил Федерико. – Переведи мне.

– Я потом, дорогой, тебе  всё  объясню! – ответила ему Долорес.

Каролина тихонько рассмеялась, а потом, уже не прячась, в упор стала внимательно рассматривать Владимира.

На десерт подали фруктовые салаты.

– Господин Голинцев, я Вам рекомендую попробовать наш кофе, – предложил хозяин дома.

– С удовольствием! – согласился Владимир.

Такого кофе он давно уже не пил. Его дразнящий аромат перебивал даже запах экзотических фруктов, стоящих на столе.

– Доченька, сыграй нам что-нибудь! Пожалуйста! – попросила Долорес.

– Хорошо, мамочка! – ответила Каролина и, встав из-за стола, подошла к белому роялю, который стоял у окна. Она неплохо играла «Лунную сонату» Бетховена, иногда чуточку фальшивя. Родители, переглядываясь, с гордостью смотрели на дочь. Когда Каролина закончила, все наградили её громкими аплодисментами.

Голинцев, извинившись, вышел из-за стола и подошёл к девушке.

– Каролина, Вы мне позволите попытаться что-нибудь сыграть? – спросил он.

– Попытайтесь! – ответила она  и, улыбнувшись, посмотрела ему прямо в глаза.

Голинцев сел за рояль, разминая пальцы.

– Боже мой, когда же я в последний раз играл на рояле? Когда? – подумал он и вспомнил. – 28 февраля 1920 года. Холодный зимний Ростов. Красная конница была уже на окраинах города. Было ясно, что Ростов не удержать. Он спускался по широкой лестнице здания Дворянского Собрания и увидел через распахнутые настежь двери в одном из залов рояль. Он одиноко стоял у разбитого окна. Владимир зашёл. Осколки стекла захрустели под его сапогами. Подойдя к роялю, он  открыл крышку и начал играть. На удивление, инструмент не был расстроен. Из него лились сильные чистые звуки. В выбитое окно дул холодный ветер, рассыпая по залу снег. А Голинцев играл и играл...

Владимир отвлёкся от своих воспоминаний и прикоснулся к клавишам. И все услышали грустную мелодию неизвестного в Парагвае вальса. Федерико не шевелился. Каролина с удивлением смотрела на Голинцева. А из глаз Долорес катились  крупные слёзы.

Голинцев закончил. Вся семья, встав со своих стульев, принялась ему громко аплодировать. Каролина  кричала:

– ВолОдимир, браво! Браво!

Голинцев встал  и, поклонившись в сторону слушателей, объяснил:

– Я сыграл русский вальс «На сопках Маньчжурии». Написан он в 1906 году и посвящается русским солдатам, погибшим в войне против Японии.

Долорес, вытирая слезы кружевным платочком, попросила:

– Владимир, Вы бы могли повторить?

– Конечно, с удовольствием! – ответил Голинцев и ещё один раз сыграл вальс.

– Владимир, сразу видно, что Вы из благородной семьи. У Вас блестящее воспитание, – заметила Долорес.

– Спасибо! – Поблагодарил её Голинцев и добавил:

– Да,  я  из старинного дворянского  рода.

– А чем  занимались Ваши предки? – поинтересовался Федерико.

– Все мои предки были военными. Они верой и правдой служили России. Мой прадед был полковником. Дед – генералом. Отец дослужился до полковника. Я, согласно этой традиции,  должен был бы дослужиться до генерала. Но пока, увы...

– Вы непременно станете генералом парагвайской армии, – вполне серьёзно заверил Владимира Федерико.

– ВолОдимир, Вы не будете возражать, если я Вам покажу наш дом? – неожиданно предложила Каролина.

– С удовольствием, если это, конечно, возможно, – ответил Голинцев.

– Да, да, доченька! Покажи гостю наш дом! – поспешно поддержала дочь её мать.

– ВолОдимир, Вы видели уже наш парк? – спросила девушка, когда они вышли на улицу.

– Мельком, – ответил Голинцев и подумал, что ещё никто и никогда так не произносил его имени: с двумя «о» и ударением на втором слоге. Но ему это почему-то сразу понравилось. У Каролины это получалось очень мило, даже трогательно – ВолОдимир.

– Вот посмотрите, это наш розарий. Здесь собраны цветы почти сорока сортов роз. Мы с мамой их просто обожаем. К сожалению, многие из них сейчас ещё не цветут. Но с приходом весны наш розарий превращается в рай. Белые, красные, розовые, жёлтые, оранжевые  розы повсюду! Вы представляете, какая красота?!

– Да! – ответил Владимир.

Они прошли по дорожке и подошли к беседке, тоже заплетённой розами. Недалеко от неё  на траве сидели  женщины, работающие в парке, и пили терере. У них был послеобеденный отдых. Передавая по очереди друг другу тыковку с напитком, они о чём-то оживлённо беседовали. Увидев Голинцева и Каролину, они, как по команде, замолчали и стали внимательно рассматривать Владимира.

Лицо Каролины мгновенно покраснело.

– ВолОдимир, пойдёмте отсюда! Вернёмся в дом, я Вам покажу нашу библиотеку, а потом конюшню. Вам  нравятся  кони?

– Очень! Это самые красивые и преданные животные, – ответил Голинцев.

– У нас хорошая конюшня. Вы сами скоро её увидите, – рассказывала девушка, ведя за собой Владимира по бесконечным коридорам, переходам и террасам с арками.

– Я тоже их обожаю. А ещё мне нравится стрелять из револьвера. У меня замечательная коллекция огнестрельного оружия.

– Ваша коллекция  или Вашего папы? – уточнил Голинцев.

– Моя! Отцу не нравится стрелять.

Они вошли в высокую  просторную комнату с массивными шкафами из красного дерева. В них стояли книги. На столах тоже лежали книги и листы прекрасного картона для рисования.

– Каролина, Вы мне доверяете написать Ваш портрет? – обратился к ней Владимир.

– Портрет? Мой?! Конечно! А Вы что, умеете?

– Немножко, – ответил Голинцев  и, выбрав самый большой лист картона, вытащил из деревянного стакана, стоящего здесь же, на столе, хорошо заточенный карандаш.

– Каролина, присядьте, пожалуйста, в это кресло. Да, да, в это у окна. А теперь расслабьтесь и смотрите в угол. Да, да, так. Только немного развернитесь в мою сторону. Вот так. Замечательно! Начинаем, – сказал Владимир  и, внимательно смотря на девушку, стал делать первые штрихи будущего портрета.

– Да, Каролина, чтобы Вам не было скучно, рассказывайте мне что-нибудь.

И девушка, немного подумав, принялась описывать  своих любимых коней. Их  клички,  характеры.  А потом  неожиданно призналась:

– ВолОдимир, Вы не говорите только родителям, я уже  неделю как практикую стрельбу по мишеням верхом с лошади. На скаку! Вы представляете! Но у меня, к сожалению, плохо ещё получается!

– А вот у меня получается.  И, мне кажется, совсем недурно! Но оценить должны Вы, Каролина, – произнёс,  наконец, Голинцев и вручил  картон девушке.

Взяв его, Каролина долго рассматривала, а потом произнесла с восхищением:

– ВолОдимир, Вы – гений!

И  выбежала из библиотеки  с  криками

– Мама, папа, смотрите! Какой портрет! Он просто гений!

Голинцев так и не попал на конюшню. Вся семья долго, с восторгом разглядывала портрет Каролины, написанный Владимиром. А потом они ужинали при свечах, непринуждённо беседуя на различные темы.

После этого Голинцев попросил разрешения поговорить с Сальдиваром один на один.

Дон Федерико пригласил его в свой кабинет. Здесь Владимир подробно, в деталях, рассказал хозяину дома, являющемуся депутатом Парламента Парагвая, о состоянии, в котором находился форт «Капитан Альсина».

– Да, неважно! – сделал заключение Сальдивар, внимательно выслушав Голинцева.

Затем он долго молчал, не вытаскивая изо рта огромной толстой сигары. И, наконец,  произнёс:

– Надо срочно исправлять положение в форте. У Вас есть насчёт  этого  мысли, господин командир крепости?

– Да, господин Сальдивар, – ответил Владимир и, взяв карандаш и лист бумаги, стал чертить план нового склада боеприпасов, окопа и двойного проволочного заграждения.

– Что Вам для  этого нужно? – снова задал вопрос Федерико.

– Одну  повозку с  волами и двух рабочих на две недели.

– Я даю Вам две повозки с четырьмя рабочими и двумя хорошими каменщиками. Рекомендую Вам, господин Голинцев, воспользоваться этой возможностью, чтобы решить все вопросы по укреплению обороноспособности форта, а в том числе и со строительством нового просторного помещения для штаба. Я направлю в Ваше распоряжение людей на срок до одного месяца. Думаю, что этого будет достаточно, – сказал  почти торжественно Сальдивар.

– Огромное спасибо! – произнёс Владимир. Он даже и не ожидал, что его просьба найдёт  немедленный отклик у такого важного и очень занятого человека, как депутат Парламента.

Для ночлега Голинцеву выделили большую спальню на первом этаже. Была светлая лунная ночь. Её тишину нарушали перекличка вооружённых охранников в башнях на стенах и у ворот поместья да крики ночных птиц. Владимир уже почти заснул, как неожиданно услышал шаги под своим окном, а  потом женские голоса.

– Мари, когда я увидела этого офицера, то сразу в него влюбилась. Это ангел, спустившийся с неба!

– И я тоже! – ответил совсем молодой голос.

– Ну и дуры же вы, девки! Вы что, не знаете, что все красавчики достаются богатеньким сеньоритам?! Ну,  нам хотя  бы  какого-нибудь мужичонку! – укоряюще разъяснил третий голос.

И всё стихло. Где-то заквакали лягушки и залаяли собаки... Владимир заснул.

Утром Голинцева и солдат провожала вся семья Сальдивар. Дон Федерико подарил Владимиру мешочек кофе и кофемолку. Каролина шепнула ему на прощание:

– ВолОдимир, я  Вам напишу письмо? Вы мне ответите?

– Конечно, с удовольствием!

– Господин Голинцев, ждём Вас в гости, – сказала Долорес.

Поблагодарив хозяев за радушный приём, Владимир дал команду выступать. И уже  через минуту конские подковы застучали  по дорожкам парка. Цок... Цок... Цок.

За стенами форта царило оживление. Метрах в двадцати от проволочного ограждения колодезный мастер нашёл предполагаемый источник воды. Он уже выкопал яму глубиной около трёх метров и продолжал ковырять грунт  квадратной неудобной лопатой. Два солдата  вытаскивали на поверхность ведра с землёй. Остальные, бросив косить траву вокруг крепостных стен, столпились вокруг и с увлечением наблюдали за этой  работой.

Увидев подъехавшего Голинцева, солдаты растерялись.

– Что здесь происходит? Двое работают, а остальные созерцают? – спросил Владимир. – Где Кинта?

– Я здесь, господин старший лейтенант! – доложил, подбегая к нему, сержант.

– Почему солдаты не работают? Всем свободным от службы косить траву!

– Есть! – козырнул Кинта.

Голинцев слез с коня.

– Любезный, – обратился  он  к  колодезному  мастеру, склонившись  над  ямой. –  Скажите, а вода здесь действительно есть.

– Есть! Очень хорошая вода здесь есть! – убеждённо ответил тот из ямы и добавил, – копать только надо глубоко.

В штабе Владимира ждала ещё одна хорошая новость. Удалось раздобыть тридцать тетрадей, карандаши и старый истрёпанный букварь. С этим уже можно было начинать занятия.

Владимир  чувствовал необычайный душевный подъём и прилив сил. Грусть, с которой он жил, куда-то исчезла. Ему не сиделось на месте. Хотелось  что-то делать. Он ловил себя на мысли, что постоянно  думал о Каролине:

– Какая необычная девушка! В ней сочетается несочетаемое: дикий нрав амазонки со светским прекрасным воспитанием. Разве так бывает?

После обеда Голинцев собрал всех унтер-офицеров и повёл их к проволочному заграждению.

– Меня заверили, что в двадцати метрах от этого места будет находиться колодец с прекрасной питьевой водой. Я принял решение – увеличить территорию форта так, чтобы этот источник находился внутри крепости. Для этой цели с завтрашнего дня начнём сооружать новый окоп для стрельбы в полный рост, с бруствером. Стены окопа обложим брёвнами и оборудуем пулеметные гнёзда из кирпича. Вот, я начертил схему новой оборонительной линии. Она будет иметь форму «П» с двумя рядами колючей проволоки. Её  у  нас  в достатке.  Вопросы.

– Разрешите, господин старший лейтенант? – обратился  к  нему Кинта.

– Да, сержант.

– Так у нас ни одного пулемёта нет. Зачем тогда строить пулемётные гнёзда?

– Сегодня нет. А в скором времени будут! Обязательно будут! – уверенно ответил Голинцев, а потом добавил:

– Сержант, сегодня начинаем занятия. Все свободные от службы солдаты должны присутствовать  в столовой.

Писарь Рамирес не подготовился, как следует, к уроку, и он закончился задолго до ужина. Оставалось время. И тогда Владимир решил провести  урок истории.

– Я, потомственный офицер, – начал он говорить перед присутствующими, – и, как мои  предки, следую  заветам  великого  русского  полководца  Александра Суворова. За всю свою военную карьеру этот фельдмаршал руководил шестьюдесятью сражениями и все их выиграл. Суворов был против бессмысленной муштры. Он старался приучать солдат к смелым и инициативным действиям. Я тоже хочу, чтобы каждый из вас понимал стоящую лично перед ним задачу, а также конечную цель всего воинского подразделения.

Затем Владимир стал рассказывать о становлении Суворова  как полководца, о его первых сражениях. Он не жалел красок и, для большей наглядности, рисовал куском извести схемы сражений на доске, выкрашенной чёрной краской. Кинта всё переводил, как  мог, на гуарани. Но все понимали. Стояла тишина. Солдаты с широко раскрытыми глазами слушали о событиях абсолютно им не известных. Голинцев описывал Итальянский поход великого русского полководца. Переход через Альпы. Рядовой Арса, мальчишка лет девятнадцати, от страха стал громко икать. На него сразу же зашикали.

Вдруг  запахло  чем-то  горелым.

– Повар! – закричали все дружно. – Наш ужин. Сгорел наш ужин!

А повар, забыв обо всём на свете и оставив кухню, тоже слушал рассказ командира.

Голинцеву пришлось прервать урок истории.

Утром начались работы. Убрали старое фортификационное заграждение и стали выкапывать окоп для стрельбы в полный рост. Косили густую высокую траву за стенами форта, помогали колодезному мастеру. Руководил лично всем Голинцев. Он рассказывал, объяснял и лично показывал, что и как следует делать.

После обеда к Владимиру подошёл Кинта.

– Разрешите обратиться, господин старший лейтенант.

– Обращайтесь, сержант.

– Господин старший лейтенант, Вы могли бы проводить уроки истории ещё и сразу после обеда?

– Так после обеда по распорядку дня – сиеста!

– Солдаты отказываются от неё.

– Парагвайцы отказываются от сиесты?! – подумал Владимир. – Невероятно!

А вслух ответил Кинте:

– Конечно, сержант!

В этот раз Голинцев посвятил урок истории Александру Македонскому и его завоевательным походам.

Так прошло ещё три дня. Колодезных дел мастер докопал до воды, которая оказалась ничуть не хуже, чем в старом колодце. А солдаты, под руководством Голинцева, установили две линии проволочного заграждения, увеличив, таким образом, площадь форта, и продолжали рытьё окопа.

Несмотря на занятость и усталость, Владимир каждый вечер встречался с Чаморро. Фельдшер давал ему уроки гуарани. Длились они  недолго, минут тридцать. На большее у Голинцева не было времени. Но сегодня он пришёл в лазарет раньше. И не только  из-за занятий. Этим утром рядовой Урибе был укушен змеёй. Солдата сразу же доставили его к Чаморро, и тот целый день занимался только им.

С собой Владимир взял несколько листов картона для рисования и карандаши.

– Как чувствует себя Урибе? – поинтересовался у фельдшера Голинцев, едва войдя в лазарет.

– Значительно лучше, господин старший лейтенант! Думаю, что через два дня он уже будет в строю, – ответил ему фельдшер.

Урибе лежал на кровати. Лицо его было белым как полотно. Увидев командира форта, он попытался встать.

– Не вставайте, солдат! Вам надо лежать! – остановил его Голинцев.

–  Как Вы себя чувствуете?

– Хорошо, – слабым голосом прошептал солдат.

– Вы, Урибе, лежите! А тем временем я напишу ваш портрет. Вы у нас – герой! Несмотря на столь серьёзное ранение, не теряете бодрости  духа, – сказал Владимир  и, устроившись на табуретке, принялся рисовать.

Вошёл Чаморро  и, увидев, как ловко владеет Голинцев карандашом,  остановился на  пороге.

– Готово! Держите на память! – произнёс Владимир и вручил лист картона солдату.

– Как я похож? – изумился Урибе, рассматривая свой портрет.

К нему подошёл Чаморро  и, внимательно посмотрев на работу командира форта, одобрительно зацокал языком.

– Господин старший лейтенант, через десять минут я буду в Вашем распоряжении,– предупредил фельдшер. После чего, положив свои ладони на правую ногу больного, на место укуса, принялся что-то шептать.

– Урибе, тебе уже лучше! – сказал Чаморро. – А  завтра утром ты будешь здоров! Ты понял?

– Да, мне уже легче. Мне уже хорошо, – произнёс солдат и неожиданно заснул.

– Господин фельдшер, Вы – настоящий кудесник! – шёпотом восхищённо сказал Владимир.

– Мне кажется, что это Вы – кудесник, господин старший лейтенант! – ответил Чаморро, показывая пальцем на портрет.

Через несколько минут они сидели в приёмном кабинете фельдшера. Здесь стоял одурманивающий запах трав.

– Я вижу, что Вы – настоящий шаман. А как Вы им стали? – спросил Владимир.

– Мой дед был известным шаманом. И хотя это передаётся по наследству ни мой отец, ни его братья не были шаманами. У них не было этой силы. Дед был не старый человек, но с годами ослаб. Ведь, спасая другого, он отдавал часть своего здоровья, своей жизни. Он уже отчаялся, ему необходимо было передать все свои знания близкому родственнику по мужской линии. И тут родился я.  Бросив на меня беглый взгляд, дед сказал:

– Этот мужчина будет шаманом!

Я помню себя лет с пяти. И всегда я был с дедом. Он заменил мне отца и мать. Для меня он стал всем. В школу я не ходил. А зачем? Ведь я готовился стать шаманом. Я помогал деду собирать травы, готовить целебные мази и напитки,  принимал участие в ритуалах по снятию сглаза... Вот  Вы, господин старший лейтенант, знаете, почему болеют люди? - вдруг, прервав свой рассказ, неожиданно спросил Чаморро.

– Конечно, – ответил Голинцев, – от плохой еды и воды, от инфекций, от укуса змеи, например...

–  Так думают ваши медики! – перебил его фельдшер. – На самом деле болезнь имеет три причины. Первая  вызвана колдовством других шаманов, которых на гуарани называют  ПАХЕ ВАЙ – плохой шаман. Вторая  вызвана внутренней борьбой человека между добром и злом. Плохое поведение, например, в обществе или семье. Третья  вызвана проникновением представителей других миров в тело человека.  Извините, пожалуйста, за резкость...

Чаморро замолчал. Он  долго смотрел в окно, о чём-то думая.

– Итак, о моём деде, – внезапно продолжил фельдшер. – Как я уже сказал, он был добрым шаманом. На гуарани – ПАХЕ. С помощью трав и заклинаний он лечил не только тело,  но и душу человека. Незадолго до своей смерти он вдруг мне сказал:

– Хосе, чтобы быть современным пахе, ты должен окончить школу, потом получить  ИХ медицинское образование.

– Зачем это? – удивился я.

И дед мне объяснил:

– Когда  к тебе придут больные, побывавшие у врачей, ты должен будешь им помочь. А для этого, Хосе, тебе надо знать методы их лечения.

Чаморро вновь замолчал. Затем, откашлявшись, стал говорить.

– Я так и сделал. Почти окончил среднюю школу, потом курсы военных фельдшеров. Но, как Вы видите, лечу людей так, как научил меня дед. Наши знания природы и человека превосходят вашу медицину. Вот Вам, господин старший лейтенант, пример. Я знаю, что Вы сейчас очень неважно себя чувствуете. Усталость, немного ломит суставы.

– Да! – удивлённо ответил Голинцев. – А откуда Вы это знаете?

– Ну, для этого не надо быть шаманом, – улыбаясь, ответил Чаморро. – У Вас лицо серого цвета, воспалённые глаза. И скажите, что нужно  сделать для того, чтобы Вы чувствовали себя прекрасно?

– Хорошо выспаться! – ответил Владимир.

– Да, Вы правы, но для этого нужно несколько часов драгоценного времени. А его у Вас нет. А я за сорок минут поправлю ваше здоровье. Для этого заварю для Вас парагвайского чая!

– С удовольствием попробую! – согласился Владимир. – А я за это время напишу Ваш портрет на фоне этих коряг, висящих на стене.

–  Это корни кадильо. Я их применяю для изготовления настоя для лечения болезни почек. А вот парагвайский чай – это чудо природы! Его надо обязательно заваривать с другими травами. Совсем крошечная его порция служит для быстрого  восстановления сил, возвращения потерянной жизненной энергии. Среднюю дозу применяют шаманы, чтобы увидеть прошлое своего пациента или узнать его будущее. А передозировка приводит к неминуемой смерти.

–  Вы обладаете глубокими знаниями природы! Настоящий кудесник! – восхитился Голинцев.

– Я – природы, а Вы, господин старший лейтенант, – науки и культуры. Для всех нас Вы гораздо больший кудесник, чем я! – то ли шутя, то ли серьёзно ответил фельдшер и добавил:

– Готов ваш чай! Пейте его небольшими глотками!

– А у меня уже готов ваш потрет, – сказал Владимир и вручил Чаморро лист картона.

– Огромное спасибо! – поблагодарил фельдшер, с удовольствием рассматривая свой портрет.

После парагвайского чая, имевшего странный резкий аромат и кислый вкус, Голинцев резко почувствовал прилив сил и энергии. Усталость и боль в суставах исчезли. Ему уже не хотелось спать. Попрощавшись с фельдшером, он пошел в штаб и принялся изучать все имеющиеся там  документы.

На следующий день, к вечеру, прибыл караван из двух повозок, запряженных шестёркой волов каждая. С ним приехали шесть рабочих. Депутат Парламента  Федерико Сальдивар сдержал своё обещание.

ГЛАВА   9

Голинцев выделил пять солдат в помощь прибывшим  рабочим. Быстро был заложен фундамент склада боеприпасов и штаба. За кирпичом, глиной и песком выезжали задолго до рассвета. Возвращались к обеду. Каждая повозка привозила ежедневно около двухсот кирпичей. Стены росли на глазах. Несмотря на тяжелую работу и напряжённый ритм всех работ, которые одновременно велись в форте, Голинцев давал уроки истории. Писарь занимался с неграмотными. Так прошла неделя.

В то утро  Владимир находился на кухне и наблюдал за тем, как повар по фамилии Вилальба мыл со своим помощником котёл для приготовления еды. Неожиданно раздался грохот колёс, и на территорию форта въехала повозка. Она были без обычного груза  (кирпичей или глины). Вместо них в кузове лежал один из подсобных  рабочих  Сальдивара, парень лет 25. Подбежавшие солдаты сразу же бережно сняли его с повозки и понесли в лазарет. Все о чём-то тревожно шептались.

– Что-то произошло?! – подумал Голинцев и поспешил к лазарету.

Из него выбежал Чаморро с очень озабоченным лицом.

– Что случилось? – спросил его Владимир.

– Пираньи. Большая потеря крови, – коротко объяснил он Владимиру, а затем приказал двум солдатам:

– Быстро со мной. Мне нужна ваша помощь!

– Как это произошло? – обратился Голинцев к одному из рабочих Сальдивара.

– Мы вместе  с ним  копали  глину на берегу реки. Вдруг слышу: бух-х! В воду упало что-то. Я оборачиваюсь, а это Хуан. Поскользнулся он... И сразу  как начал он кричать! А я от неожиданности оторопел. Стою и смотрю. Вижу, а  вода вокруг него красной становится. Я тогда и начал его за руку тащить. Вытащил Хуана, значит, а у него из ног кровь хлещет. Тут остальные подбежали. Погрузили мы его на телегу – и скорее сюда.  Пираньи  на него напали, – сбивчиво рассказал он.

Голинцев успокоил всех находившихся в форте и, минут через двадцать, вошёл в лазарет.

– Чаморро, как  состояние  пострадавшего? – спросил он у фельдшера.

– Я думал, что будет хуже, – признался лекарь, – ведь он весь в глине был. Ничего сразу понять нельзя было. А когда мы всю эту грязь смыли, я увидел, что в нескольких местах на ногах были выгрызены кусочки мяса. Раны, конечно, сильно кровоточили.  Ну, а в общем – повезло парню. Ничего важного для жизни не было откушено пираньями. Теперь с уверенностью могу Вам сказать, что вовремя этого беднягу из воды  вытащили.

– Слава Богу! – с облегчением произнёс Владимир.

Работы в форте  продолжались. Стены нового колодца были облицованы досками, а над ним соорудили крышу. Был выкопан окоп для стрельбы в полный рост, с бруствером и бойницами. Построены четыре пулемётных гнезда из кирпича.

Склад для боеприпасов удался на славу! С крышей из кровельного железа, мощной деревянной дверью и решётками на маленьких окнах. Когда внутри склада, на полках, аккуратно сложили ящики с патронами и винтовками и заперли дверь на огромный амбарный замок, Голинцев наконец-то  вздохнул спокойно.

Уже шло к концу строительство нового штаба, и  Владимир приступил  к организации системы постоянного и эффективного патрулирования рубежей. Для этой цели у местных жителей были приобретены ещё пять мулов. Теперь три пехотинца с двумя мулами, груженными питьевой водой, продуктами питания и боеприпасами, рано утром выходили на патрулирование левого фланга. Пройдя восемнадцать километров, они останавливались на ночлег в сельве, а к вечеру следующего дня возвращались в форт. На патрулирование правого фланга также отправлялись три  солдата, но  с  тремя  мулами. Они устраивались  на  ночлег, пройдя двадцать километров. К закату солнца следующего дня они были уже в крепости.

На территорию обитания индейских племён была отправлена первая разведывательная группа в составе четырёх солдат  с пятью мулами. Разведчиками командовал старший ефрейтор Вергара, хорошо знавший  местные диалекты гуарани и традиции коренных обитателей Северного Чако. Через неделю группа вернулась в полном составе с очень  важной  информацией о настроениях среди  племен. Их ближайшие стоянки находились  в сорока километрах от форта «Капитан Альсина».

Возле колодца, по эскизу Владимира, были разбиты две большие клумбы с цветами и построена маленькая часовенка. В неё поставили гипсовую статуэтку Святой Девы Марии, которая  ранее находилась в нише  стены  казармы. Ведь почти все солдаты гарнизона были глубоко верующими католиками.

Плац, ранее представлявший кусок земли с ямами, был засыпан кирпичной крошкой. В его центре установили высокий флагшток, на котором развивался трёхцветный парагвайский флаг. Были перекрыты все крыши. Вместо пальмовых листьев уложили камыш. Кроме этого, стены  всех домов были выбелены. А Голинцев уже замыслил капитальную перестройку казармы. Он даже сделал эскизы: высокое светлое помещение с отдельными комнатами для унтер-офицеров и удобным классом для занятий.

Но самое главное, что за прошедший месяц изменились все солдаты. Раньше они были неухоженные и безразличные, с низким моральным духом. А сейчас их было просто не узнать. Подтянутые, бодрые, с высоким чувством ответственности. Все приказы командира и унтер-офицеров выполнялись чётко. Не было отмечено ни одного случая грубого нарушения дисциплины и Уставов! Солдаты демонстрировали неподдельный интерес  к службе.

Через пять недель прибыл конвой. Пять телег, гружённых пшеничной мукой, керосином, денежным довольствием для всех военнослужащих, подковами для коней, лекарствами для лазарета... Ефрейтор, начальник конвоя, лично вручил Владимиру большой деревянный ящик (посылку от Мигеля Троче). Чего только здесь не было! Новый, пахнущий краской глобус, географические карты, тетради, карандаши, учебники по испанскому языку и математике. На самом видном месте лежал конверт, адресованный Голинцеву. Владимир, не медля ни секунды, вскрыл его. Это было письмо Троче.

– Дорогой Владимир, – писал его знакомый, – был рад получить от Вас известия. Просьбу Вашу выполняю с огромным удовольствием! Деньги, которые Вы мне послали, возвращаю. Я и мои друзья благодарим Вас за это нелёгкое, но благородное дело, которое Вы начинаете. Наша страна нуждается в грамотных солдатах и гражданах!   Крепко  жму  Вашу руку. С  уважением, Мигель.

Этим же вечером Владимир провёл первый урок  географии. Для многих солдат, в том числе и прибывших с конвоем, он стал открытием мира. Ведь некоторые даже и не подозревали, что Земля имеет форму шара и что кроме Парагвая, Аргентины и Бразилии  существует  ещё  много других стран.

Все письма, написанные Голинцевым за это время  донье Летисии, Риттеру, своим немецким друзьям, отцу Константину,  послу Штейну  и многим другим, он передал с возвращающимися  в Консепсьон конвоем.

Каждый четверг из поместья  Сальдиваров прибывал курьер с письмами от Каролины. Девушка писала очень много, особенно стихотворений. Зачастую наивных, почти детских, но искренних и очень трогательных. Он читал все послания Каролины и сразу писал ответы. Стихов он сочинять  не умел, поэтому в конверты вместе с письмами  вкладывал свои маленькие рисунки. Это были портреты солдат, сделанные  карандашом,  или  пейзажи, выполненные  акварелью.

Несмотря на очень напряжённый ритм службы, уроки языка, истории, географии, математики проводились каждый день. Это были самые долгожданные часы для каждого солдата форта. Голинцев уже довольно прилично мог изъясниться на гуарани и поэтому  уверенно употреблял его в своих беседах с подчинёнными.

Во второй раз Владимир посетил семью Сальдиваров в октябре месяце. Два дня он провёл в их имении. Федерико и Каролина познакомили его со своими владениями. Для этого им пришлось совершить длительную верховую прогулку. Голинцев увидел бескрайние плантации табака и хлопка, кукурузы и земляных орехов. Но особой гордостью дона Сальдивара были племенные быки.

– Первых красавцев я привёз несколько лет назад из Аргентины! – с гордостью заметил Федерико.

Вечером, после ужина, Владимир и Каролина до глубокой ночи играли на рояле.

На следующий день, после полудня, когда  весеннее  солнце довольно сильно пекло,  Голинцев возвращался из гостей в форт. С собой он вёз большую сумку книг, любезно одолженных ему для чтения  доньей Долорес. Его сопровождал один солдат. Ехали  ускоренным аллюром и через  три  часа уже были в крепости.

В столовой, под тенью навеса, Владимир вдруг увидел группу каких-то оборванцев. Они сидели с солдатами, среди которых находился  сержант Кинта, и пили терере. От гнева у Голинцева потемнело в глазах.

– Сержант! – закричал  он.  – Почему на территории форта находятся посторонние?

Кинта  неожиданно побледнел. Он быстро встал по стойке смирно, но, не зная, что ответить, переминался с ноги на ногу.

Из-за стола поднялся невысокий коренастый мужчина и подошёл к Владимиру.

– Разрешите представиться, господин старший лейтенант, майор Вальдес! – с достоинством произнёс он.

За всю свою жизнь Голинцев никогда не видел таких майоров. В левом ухе – массивная  золотая серьга, борода до глаз.  Даже  и  не  понять, сколько же ему лет.

– Лет сорок, – подумал Владимир, продолжая разглядывать Вальдеса.

Рваная рубашка, холщовые штаны в дырах... Без обуви, а на босые мозолистые пятки были нацеплены шпоры. Да какие! Огромные, в форме  колеса-звёздочки! Такие Голинцев видел только в историческом музее. Они составляли часть амуниции средневековых рыцарей. Два крупнокалиберных револьвера и мачете завершали экзотический вид майора.

– Очень приятно! – произнёс Владимир.

Затем  он  слез с седла и, подав  майору  руку, предложил:

–  Мне было  бы  очень приятно угостить Вас хорошим кофе.

– С удовольствием! – ответил Вальдес и тут же добавил:

– Хочу  Вам представить мою  личную гвардию: воины-призраки.

При этих словах Вальдес сделал жест в сторону столовой, где сидели пять его спутников. Такие же  оборванцы со шпорами на голых пятках и обвешанные оружием  с головы до ног.

Владимир неоднократно слышал о Вальдесе. В этих краях он был весьма известной личностью. Потомок испанских аристократов, он с молодости служил в парагвайской кавалерии, где и подружился с Альбино Хара.

Альбино Хара, по прозвищу «Мужчина-метеор», был самым  перспективным офицером в парагвайских вооружённых силах. В возрасте тридцати лет он уже имел чин полковника. Но неуёмные политические амбиции его погубили. В январе 1911 года с подчинёнными ему частями и лучшими друзьями-офицерами, среди которых был и майор Вальдес, Хара совершил государственный переворот. После которого «Мужчина-метеор» стал президентом страны, а майор Вальдес занял пост заместителя военного министра. В июле того же года войска, верные свергнутому президенту Мануэлю Гондра, заняли Асунсьон. Альбино Хара бежал в Буэнос-Айрес. Майор Вальдес был арестован и отправлен в тюрьму. Только личное вмешательство одного из членов испанской Королевской семьи спасло его от пожизненного заключения. Вальдес был выпущен на свободу в 1912 году. Он вернулся в своё имение, которое находилось недалеко от поместья Сальдиваров, и начал богемный образ жизни. Сформировав  из числа местных гаучо отряд, он выезжал на охоту, которая иногда длилась месяцами. Наносил нежданные визиты землевладельцам  и гостевал у них со своими «призраками» неделями.

И сейчас этот человек приехал в гости к Голинцеву. Выгнать его Владимир не мог. Ведь Вальдес был офицером, хотя и в отставке, да ещё и крупным землевладельцем. Человеком с большими связями  в Парламенте и правительстве.

– Замечательный у Вас кофе! – похвалил Вальдес напиток, едва сделав несколько маленьких глотков. – Я, ожидая Вас, поговорил с солдатами. Они утверждают, что их командир самый умный и справедливый человек на свете. Да и я, честно сказать, был удивлён. Иностранец, а как понял душу нашего солдата! Какая забота о людях! Я обошёл весь форт и, признаюсь, что Вам удалось создать самое лучшее и комфортное укрепление на всей заградительной линии.

Голинцев покраснел и не знал, что и ответить своему гостю. А тот вдруг неожиданно спросил:

– Господин командир, а Вы играете в шахматы?

– Играю, но не силён, – ответил Владимир и вспомнил серое отчаяние госпиталей, где он до одури играл в шахматы и карты.

– Да и я  тоже. А, может, партию? – спросил вкрадчивым голосом Вальдес.

– Давайте! – согласился Голинцев.

– Гость принёс доску и фигуры. Таких шахмат Владимир ещё не видел. Резные, из слоновой кости, в обрамлении золота и драгоценных камней.

– Старинные? – спросил он.

– Очень. Им лет четыреста. Сделаны они ещё маврами. Мне достались по наследству.

Вскоре выяснилось, что Голинцев играл гораздо лучше своего соперника. Он выиграл две партии, а ещё две  закончились  вничью. Вальдес оказался на редкость азартным игроком. Сделав неправильный ход, он нервничал, яростно чесал свою бороду. Проиграв, становился злым и от огорчения пинал ногой стул.

– Великолепно играете, господин старший лейтенант! – произнёс гость и неожиданно встал. – Спасибо! Мне надо ехать!

– Куда? Ведь уже глубокая ночь! – удивился Владимир. – Оставайтесь! Переночуете в форте,  а  завтра с утра...

– Нет, нет. Я должен ехать,– перебил Голинцева майор и, собрав шахматы, вышел из дома.

Через насколько минут Вальдес со своими «призраками» на полном скаку покинули крепость.

С этого дня Вальдес почти каждую неделю  приезжал к Владимиру играть в шахматы. Появлялся он, как всегда, неожиданно, в любое время дня и ночи и так же внезапно, без предупреждения, исчезал. Всегда с ним находились его преданные «призраки».

Каждый день до восхода солнца дежурный по кухне в сопровождении ещё одного солдата уходил на охоту. Часа через два они возвращались с добычей, которая предназначалась для приготовления пищи для всего гарнизона на целый день. Зачастую это были несколько лесных индюков или небольшой олень. Значительно реже им удавалось подстрелить десяток уток, которые на гуарани назывались  мбигуай. Они имели клювы, похожие на ножовку, и обитали в речушках в очень труднодоступных местах. Парагвайцы их очень ценили за нежное, питательное и очень вкусное мясо.

По утрам к воротам форта приходили женщины из близлежащих селений. Они приносили на продажу сыр, мандиоку, початки кукурузы, бананы, апельсины.

Несмотря на это изобилие мяса, овощей и фруктов, повар никогда не менял своего меню. Завтрак – чипа и мате. Обед и ужин – суп и пшеничный хлеб. Ведь солдаты были парагвайцами, а такое питание им было привычно с самого детства. Ведь ничего другого они в своей жизни не пробовали. Самое удивительное для Голинцева заключалось в том, что парагвайцы почти совсем не ели фруктов. А Владимир уже просто устал от однообразной еды. Вот и сегодня повар принёс ему на обед суп.

– Вилальба, – обратился он к нему, – скажите, а что Вы мне приготовите на ужин?

– Как что, господин командир? – удивился повар. – Суп.

– Господин повар, я уже два месяца два раза в день ем суп! Вы бы могли приготовить лично для меня что-нибудь простое, но вкусное? Да дело даже не во вкусе! Я не хочу, чтобы это был суп! – очень вразумительно объяснил ему Голинцев.

– Конечно, господин командир! Я буду готовить для Вас особые блюда! – пообещал Вилальба.

Повар сдержал своё слово. На ужин перед Владимиром стояло большое деревянное блюдо румяных,  вкусно пахнущих эмпанад.

–  Вот за это спасибо! – поблагодарил Вилальбу Голинцев,  глотая слюну.

–  Эти эмпанады называются «раздвинь ноги», – объяснил повар.

– Почему так странно?

– Потому что, когда их ешь не за столом и без тарелки, соком можно забрызгать брюки. Вот и надо раздвигать ноги, – сказал Вилальба и наглядно показал, как это надо делать.

– Ах, вот оно что, – произнёс вслух Владимир и взял одну эмпанаду. Она была горячая. Он откусил кусочек, и оттуда действительно хлынул ароматный сок. Она   было начинена мясом,  слегка поперчённым и перемешанным  с помидором и яйцом.

– Умеете, Вилальба! Умеете! Очень вкусно!  Молодец! – похвалил  повара Голинцев, с наслаждением съев две эмпанады.

Повар от удовольствия покраснел и, смущаясь,  ответил:

– Я то что, я ничего! Это всё мясо! Очень вкусное. Жакаре был совсем маленьким, поэтому мясо нежнейшее и аромат имеет особый...

– Это что,  я крокодила ем?! – перебил повара Владимир.

– Да! Так это же вкусно...

Голинцеву уже не хотелось есть. Он тяжело вздохнул и сказал:

– Вилальба, в следующий раз, прежде чем мне готовить что-либо, спросите у меня разрешения. Вам понятно?

– Так точно! – ответил повар, не понимая, почему так резко изменилось настроение командира.

– Вы свободны! Заберите оставшиеся эмпанады и угостите ими солдат. Я уже сыт. Было действительно вкусно, а самое главное – поучительно для меня. Спасибо!

После этого случая Голинцев стал особое внимание уделять правильному питанию солдат гарнизона. Он распорядился два раза в неделю жарить мясо на решётке, а не варить из него традиционный суп. Также во всех беседах он стремился  убедить всех есть больше фруктов, которых было в изобилии. Но, к сожалению, это было нелегко. Привычка пить матэ сводила на нет всю разъяснительную работу командира.

Повар же теперь, прежде чем приготовить особое блюдо для Владимира, спрашивал у него разрешения. Обязательно раз в неделю он жарил для него рыбу. Очень часто это были пираньи. Они оказались очень вкусными и похожими на русских карасиков.

В ноябре Голинцев в третий раз нанёс визит семье Сальдиваров. Донья  Долорес встретила его поникшая, с красными глазами. Каролина, всегда весёлая и жизнерадостная, тоже была очень грустная.

– Что-то случилось? – встревоженно спросил у них Владимир.

Долорес, вытерев глаза платочком, объяснила:

– Вы  представляете, Владимир, на нас сразу свалились все несчастья. Мой отец в Буэнос-Айресе заболел. Уже не поднимается. А Федерико уехал в Асунсьон на заседание Парламента. Вы  же  знаете, что происходит в стране?

– Нет, – откровенно признался Голинцев, – расскажите, пожалуйста!

– В конце октября военный министр Адольфо Шерифе ввёл в Асунсьон пехотный батальон. Угрожая применить силу, он вынудил  президента страны Мануэля Гондра подать в отставку. Парламент осудил действия Шерифе и поддержал Гондра. Вступивший в должность президента его вице-президент немедленно сместил с должности Шерифе и перевёл его в отдалённый военный округ, – Долорес сделала паузу, а потом продолжила:

– Уже несколько дней как в Парагвае новый президент. Это дон Эусебио Ажала. Кстати, я его хорошо знаю. Очень порядочный человек. Его поддерживают новый военный министр полковник Рохас, начальник военного училища полковник Шенони и большая группа офицеров-парагвайцев. К сожалению, все немецкие офицеры перешли на сторону Шерифе. Парламент заседает круглосуточно. Страна находится на грани гражданской войны...

Долорес внезапно замолчала.

– Я, честно сказать, уже и сама запуталась в этих событиях. Вы, Владимир, лучше  свежие газеты возьмите и сами прочитайте. Нам их четыре дня назад доставили.

Когда Голинцев и Каролина остались  вдвоём, девушка вдруг призналась ему:

– ВолОдимир, я без Вас чувствую себя очень одинокой. Вот сейчас мы вместе и мне так на душе спокойно. Но Вы, как всегда, завтра утром должны уехать?

– Да, Каролина! Я не могу оставить форт на длительное время.

– Я понимаю, что Вы, ВолОдимир человек долга и чести. Но пообещайте мне, что Вы приедете к нам на Рождество и останетесь на несколько дней.

– Да, обещаю! Если Вы меня пригласите, конечно! – в шутливой форме ответил Голинцев.

В этот раз, почти до утра, они сидели в библиотеке, и Каролина читала ему свои стихи. Иногда она прерывалась на полуслове и говорила:

– Я так переживаю за дедушку! Я ведь его очень люблю!

Следующим днём, по пути до самого форта, Голинцев размышлял о событиях, происходящих в стране.

– В стране новый президент, новый военный министр, а я об этом в этой глуши даже и не знал. Да, в газетах сообщается, что Главнокомандующий сухопутными силами генерал Эскобар подал в отставку и уехал к себе в имение. Армия расколота на две части.  Плохо, очень плохо! – сокрушался Владимир. – До сих пор я не получил ни одного циркуляра из штаба военного округа. На следующей неделе должен прийти конвой. Он-то должен доставить какие-то документы. Обязательно! Как-то и солдатам надо всё объяснить.

У ворот форта стояли человек десять празднично наряженных девушек. Самой младшей, на вид, не было больше четырнадцати лет, а самой старшей – лет двадцать. Самое интересное, что вчера, выезжая из крепости, Владимир видел этих же девушек. У  всех  были  ожерелья из красивых перьев каких-то птиц.

– Что они маются здесь? Любимых своих ждут, а сержант не отпускает. Сейчас дам ему команду, чтобы разрешил солдатам, которых ждут, отлучиться до утра, – подумал Голинцев.

Он легонько натянул поводья, и конь остановился напротив девушек.

– Добрый день, сеньориты! Как ваши дела? – поздоровался он с ними, вежливо кланяясь.

– Добрый день! – ответили девушки и стали приближаться к Владимиру. Но их всех опередила жгучая брюнетка с распущенными  волосами до пояса, тонкой талией и очень высокой грудью. В руках она держала небольшую корзинку с апельсинами.

– Это тебе! – произнесла брюнетка, глядя прямо в глаза Голинцева, и протянула ему апельсины.

Владимир наклонился, чтобы взять корзинку, и увидел её глаза. А в  них – страсть, желание и ещё что-то такое, что он почувствовал, как краснеет его лицо.

– Спасибо, красавица! Сколько я тебе должен? – сказал Владимир, с трудом отрывая взгляд от этих глаз.

– Ничего! Это тебе подарок, – произнесла девушка и облизала свои губы.

Вместо ответа Голинцев слегка прикоснулся шпорами к крупу коня и галопом влетел в крепость. На плацу стоял Кинта.

– Гарнизон, смирно! – заорал  сержант и, подойдя строевым шагом к слезшему с коня командиру, доложил:

– Господин старший лейтенант, за время Вашего отсутствия  происшествий не произошло!

– Вольно! – дал команду Голинцев. – Сержант, у ворот форта я видел девушек, которые ждут своих избранных уже вторые сутки. Отпустите этих солдат на ночь!

Кинта  вдруг опустил   глаза   и, пожимая  плечами,  произнёс:

– Они... это... значит, значит. Как это Вам объяснить, значит…

И замолчал, а потом вздохнул и, продолжая смотреть на носки своих сапог, выпалил:

– Эти девушки Вас ждут, а не солдат! Значит так!

– Ме-ня!? Зачем? – оторопел от удивления Владимир.

– Они, значит, родить от Вас хотят!

– Ро-дить?!  От ме-ня?! – почти закричал Голинцев. – Сержант, что за бред Вы мне сейчас говорите!

– Да, родить! Ведь в наших краях иметь ребенка с голубыми глазами и светлой кожей, как у Вас, считается очень престижно. Это, значит, гордость для каждой матери!

Голинцев чувствовал, как покраснело не только его лицо, но и всё  тело. Он задыхался. Ему не хватало воздуха...

– А если я... если я женат, например, или у меня есть невеста. Что тогда? – только и смог он сказать.

– А это  совершенно другое дело, господин старший лейтенант! Никто ведь не будет требовать, чтобы Вы усыновили ребёнка. Вы должны, значит, его сделать. И всё,  значит. А  Вы, господин старший лейтенант, наверное,  заметили, что все девушки имеют ожерелья из перьев птицы – кабуре. Они дают успех в любви. Вот, значит, девушки их и надели, надеясь на магическую силу перьев.

– Кинта, – прошептал  Владимир на ухо сержанту, – сделайте так, чтобы они меня больше никогда не ждали! Объясните им... скажите всё, что хотите... Вы меня поняли?

– Так точно! – удивлённо ответил сержант.

С новым конвоем прибыло большое количество писем для Голинцева. Писали все: донья Летисия, отец Константин и посол Штейн из Аргентины, Риттер и даже хозяин ресторана «Милан» – Луиджи. Только от его немецких друзей не было ни одной весточки.

В толстом пакете, облепленном сургучными печатями, находилось циркулярное письмо, подписанное новым военным министром Рохасом. В нём кратко сообщалось обо всех изменениях, происшедших в стране. Информация заканчивалась следующими словами: «...все солдаты, унтер-офицеры и офицеры должны соблюдать выдержку, спокойствие и быть верными присяге и Конституции».

Когда вечером, на построении, Голинцев прочитал это письмо всему личному составу, никто не удивился. В Парагвае привыкли к бесконечным переворотам, сменам президентов и министров. Солдатам гораздо ближе и понятнее была их ежедневная простая жизнь.

В очередной раз Голинцев отправил с конвоем два рапорта. В одном он снова просил у своего командования один тяжёлый пулемёт или хотя бы два лёгких.  В другом – предлагал новую систему  патрульной службы на  его участке, чтобы  взять под контроль все шестьдесят километров. Для этого требовалось увеличить гарнизон форта «Капитан Альсина» на двенадцать человек и построить вспомогательный укреплённый пункт в двадцати километрах от крепости.

Нехватка личного состава было самой большой и неразрешимой проблемой для Владимира. Всегда  кто-то находился в лазарете. Укусы ядовитых змей и пауков, лихорадка, желудочные расстройства выводили солдат  из строя и надолго. Да и сам Голинцев уже два раза страдал приступами малярии. Его спасал Чаморро своим настоем из коры хинного дерева. А совсем недавно у Владимира на шее вскочил огромный фурункул. Из-за своей занятости он сначала не придал ему большого значения, но через несколько дней шея стала нестерпимо болеть. Чаморро, ловко взрезав нарыв,  достал оттуда шевелящуюся большую белую личинку.

– Муха. Большая муха, – коротко объяснил он. – В следующий раз  немедленно обращайтесь  ко мне, господин старший лейтенант. С этим будьте очень внимательны!

10 декабря курьер доставил Голинцеву очередную почту от Каролины. К его удивлению, это было всего одно письмо. Девушка писала, что она с матерью должна срочно выехать в Буэнос-Айрес. Её  дедушка находился при смерти.

– ВолОдимир, я так мечтала отпраздновать Рождество вместе с Вами! Но Господь распорядился иначе. Каждый день я вспоминаю те мгновения, когда мы были вместе.  Мне будет очень плохо без Вас. Прошу Вас, умоляю Вас только об одном: не забывайте меня! Я буду Вам писать!  Без Вас я уже просто не смогу жить. Ваша Каролина.

Так заканчивалось это грустное письмо.

В январе наступила изматывающая жара. Температура порой достигала 48 градусов  по Цельсию. Частые дожди не принесли облегчения, а, совсем наоборот, усиливали  страдания людей. Тогда от мокрой земли вверх поднимались густые клубы пара. Дышать было нечем, не хватало свежего воздуха. Тучи комаров не давали покоя ни днём, ни ночью.  Иногда  Владимиру казалось, что он больше не выдержит этих мучений... У него опять случился сильный приступ малярии. Только благодаря Чаморро, который готовил для него напитки из трав, Голинцев продолжал вести очень активный образ жизни. Все его дни были расписаны буквально по минутам. К себе и подчинённым он был очень требовательным.

Наступила середина марта. Всю ночь из сельвы доносились визги диких кабанов. Владимир уже знал, что на самом деле  это были  крики обезьян, стаи которых бродили в окрестностях форта. Голинцев уже сделал несколько попыток уснуть. Но ему сразу же начинал сниться один  и тот же кошмар. Война, бои в Галиции. И он, мальчишка-корнет, ведёт в атаку остатки гусарского эскадрона. Пулемётные очереди, взрывы шрапнели, колючая проволока, больно рвущая его тело. И  трупы... Повсюду трупы... Он просыпался в холодном поту, пил воду...

– У Чаморро надо будет травы для успокоения  нервов попросить, – подумал он.

И вдруг в окно тихонько постучали.

– Да! Входите! – громко сказал Голинцев.

Это были Кинта и рядовой Мартинес.

– У нас новости, – вместо приветствия сказал сержант. – Давай, Мартинес, рассказывай!

– Господин командир, я только что из патруля. Группа индейцев, человек двадцать,  устроила стоянку в двух  часах ходьбы от форта, – начал быстро говорить рядовой.

Голинцев рывком поднялся со стула.

– На карте показать сможете?  – спросил он, приглашая  их пройти вместе с ним в штаб.

– Конечно, господин командир, – ответил Мартинес.

На большой карте, занимавшую  одну стену штаба, рядовой без колебаний показал место стоянки индейцев.

– Но самое интересное, что ещё две большие группы индейцев разбили свои стоянки в часе ходьбы от этой первой группы, то есть в трёх – от форта. В каждой, наверное, человек по сто. За ними наблюдают сейчас рядовые Веласкес и Робледо, – несколько сбивчиво, но довольно толково доложил Мартинес, который являлся старшим сегодняшнего патруля  на левом фланге участка.

Голинцев принялся изучать карту. На самом деле, это была скорее схема, чем карта. Ведь на территорию обитания индейских племён ещё не ступала  нога исследователя. А схема была лично начерчена Владимиром на основании данных, полученных  от разведчиков и патрулей.

–  Здесь я вижу развилку, – сказал он вслух, – после которой одна тропа ведёт в Пуэбло Бахо, а другая – в Лас Вакас. Это так, Мартинес?

– Так точно!

– Скажите мне, по этим тропам может проехать всадник? – спросил Голинцев.

– Да, господин старший лейтенант, – ответил уже Кинта, – но только в светлое время суток.

Владимир задумался.

– Эх, как сейчас нужны пулемёты! Хотя бы один! Территория, на которой предстоит сейчас им действовать, огромна. Солдат мало, а надо прикрыть  эти две деревни, которым угрожает опасность. Нужно оставить людей в форте и, самое главное, начать активные наступательные действия  против противника, который находится уже  в нескольких часах ходьбы от  населённых пунктов.

– Можно сказать, господин старший лейтенант? – оторвал его от размышлений Мартинес.

– Да, говорите!

– Я думаю, что эта первая группа – разведчики. Они под видом продажи своих поделок должны пройти в деревни и всё высмотреть. Потом они дадут сигнал тем, кто сейчас прячется в сельве на других двух стоянках. И они вместе сделают быстрый набег на деревни. Индейцам сейчас нужны коровы, буйволы, козы. Летом у них был сильный падёж  скота. После грабежа индейцы разделятся на три, а, может, четыре группы и  уйдут в Чако.

– Да, да! – подтвердил Кинта, – это излюбленная и традиционная тактика всех индейских племён.

– Ясно! – ответил Голинцев. – Делаем так: трёх кавалеристов отправляем  в патруль в Пуэбло Бахо, трёх других – в Лас Вакас. Я с четырьмя всадниками сейчас же отправляюсь к  ближайшей к нам индейской стоянке. Мартинес, Вы возвращаетесь к своим товарищам и внимательно наблюдаете за действиями индейцев на других двух стоянках. При каждом изменении обстановки – срочно посылаете в форт солдата с информацией. Кинта, Вам я поручаю организацию обороны форта. В вашем распоряжении остаются семь боеспособных солдат и два больных в лазарете. Вопросы?

– Нет вопросов, господин старший лейтенант! – с тревогой в голосе ответил сержант.

Уже  вставало солнце, когда Голинцев, старший ефрейтор Вергара и трое рядовых выехали  из  ворот  крепости.

Индейцы сидели у костра и пили  мате,  когда перед ними  неожиданно появились пять хорошо вооруженных кавалеристов.

– Здравствуйте! Кто вы такие? – громко закричал на гуарани Владимир в то время, когда  солдаты мгновенно взяли их в кольцо.

Голинцев принялся внимательно рассматривать аборигенов. Пять подростков, четверо  стариков и одиннадцать крепких молодых людей. У всех измождённые лица со следами оспы. Густые жесткие волосы перевязаны цветными ленточками. Одеты в какие-то  лохмотья.  У каждого  пончо и плетёные из  кожи ожерелья.

Индейцы молчали, не поднимая глаз.

– Ещё раз спрашиваю, кто вы! – повторил Владимир.

Наконец, поднялся какой-то старик. Улыбаясь беззубым ртом, он принялся что-то говорить на незнакомом Голинцеву языке.

– Вергара, Вы его понимаете!

– Так точно! Это племя пилагас. У них свой диалект. Этот мужчина говорит, что его зовут Лагадик. Он двоюродный брат касика. Они направляются в Пуэбло Бахо, чтобы обменять свои кустарные изделия на скот или одежду.

– Обыскать! Всех обыскать! – приказал Голинцев.

Солдаты спешились и принялись высыпать на землю содержимое мешков пилагас. Глиняная посуда, кожаные ремешки, бусы из камней...  Также были обнаружены десять луков со стрелами и одно древнее кремнёвое ружьё.

– Так, я разрешаю продолжить движение в деревню Лагадику с пятью его соплеменниками и товаром в сопровождении двух кавалеристов. Все остальные  направляются вместе с нами в форт. Переведите, старший ефрейтор!

Вергара перевёл. Все индейцы громко и недовольно стали кричать, выражая своё возмущение.

– В таком случае, я вас всех задерживаю и под конвоем отправляю в Консепсьон! – громко объявил Владимир и добавил:

– А там вас всех упрячут в тюрьму! И надолго!

Лагадик сделал знак, чтобы его спутники успокоились, и уже миролюбивым  тоном начал говорить. Он говорил долго и нудно,  а  переведено  всё  было  Вергарой одной фразой:

–  Брат касика уповает на Вашу мудрость и просит отпустить их всех домой с миром,  так как они передумали менять свои товары.

Голинцев для значимости выдержал очень длительную паузу, а потом, как бы нехотя, произнёс:

– Пусть  уходят!

Затем громко, чтобы слышали все индейцы, приказал:

– Старший ефрейтор и рядовой Асеньоласа, вы возвращаетесь на усиление нашей засады на развилке троп. Остаётесь там до моих последующих распоряжений. Рядовые Гонсалес и Хименес, вы сопровождаете Лагадика и его людей пять километров. Затем направляетесь в форт. Там берёте четыре ящика с патронами и доставляете их нашим пулемётчикам в Лас Вакас и Пуэбло Бахо.

Был третий час дня. Голинцев сидел с Кинтой в штабе, обсуждая все возможные варианты развития событий и планы действий. В дверь постучали. Это был рядовой Мартинес.

– Господин старший лейтенант, пилагас снимаются со своих стоянок и спешно уходят  вглубь  Чако, – усталым голосом доложил он.

– Спасибо, Мартинес! Сегодня мы без единого выстрела выиграли очень важное сражение! – облегчённо произнёс Владимир.

В начале апреля прибыл очередной долгожданный конвой. С головной повозки спрыгнул молодой лейтенант. Подойдя к Голинцеву, он представился:

– Лейтенант Дельгадо! Вам пакет, господин старший лейтенант.

Голинцев тут же взломал все сургучные печати и вскрыл его. Там находилась копия приказа нового военного министра полковника Рохаса. Голинцев должен был передать форт лейтенанту Дельгадо и срочно прибыть в распоряжение военного министра.

Весть об отъезде командира форта мгновенно распространилась среди всего гарнизона. После ужина  в дом к Голинцеву пришли все унтер-офицеры. И Кинта, заикаясь от волнения, сказал:

– Спасибо Вам, господин старший лейтенант, за всё хорошее, что Вы сделали для всех нас. Мы все на всю жизнь  запомним вашу заботу, доброту и справедливое отношение. Просим Вас принять от всех солдат эти простые подарки. На память, значит...

Сержант вручил Владимиру три большие красивые шкуры ягуара. Владимир был настолько тронут этими словами и подарками, что едва нашёл нужные слова для благодарности. Ночью ему спать не пришлось. Он сдавал дела новому командиру крепости, подробно объясняя самые обычные, на первый взгляд, вещи.

За окном уже занимался рассвет, когда Владимир прошёл на конюшню. Здесь, вместе с другими конями, стоял его  Пичи.

– Ну, здравствуй мой хороший, – тихо сказал он, поглаживая шею коня. – Вот и пришёл час нам прощаться. Беспородный ты конёк и кличка у тебя дурацкая. Да и ростом ты не вышел. Но я любил тебя, Пичи, за твою преданность, ум и невероятную выносливость. Спасибо тебе,  верный мой! Служи дальше!

И конь громко и печально заржал,  пытаясь  вырваться из стойла.

– Спокойно,  Пичи!  Спокойно! Прощай, – произнёс грустно Владимир, а на глазах  у  него  выступили слёзы...

И он выбежал из конюшни...

На утреннее построение весь личный состав гарнизона вышел в парадной форме.

–  Солдаты, я сегодня прощаюсь с вами! Спасибо вам за честную службу! Спасибо за смелость! Спасибо за то, что ни разу  не подвели! Для меня  было честью делить с вами все трудности нелёгкой жизни в крепости! Желаю всем вам хорошей службы и здоровья! Да хранит вас Господь! – громким голосом произнёс свои прощальные слова Голинцев.

А потом из строя  вышел сержант Кинта, взял под козырёк и скомандовал:

– Старшему лейтенанту  –  ура!

– У-ра-а-а-а -а!!! У-ра-а -а!!!  У-ра- а-а-а!!! – громогласно понеслось по округе.

– У-ра-а-а! – задрожали стены крепости.

– У-ра-а-а-а! – стаи птиц  в панике  поднялись в небо с  деревьев.

–  У-ра-а-а-а! – заржали  кони в конюшне. 

ГЛАВА    10.

За время отсутствия Голинцева Асунсьон не изменился. Владимиру же, много месяцев проведшему в затерявшемся в сельве гарнизоне, парагвайская столица  неожиданно  показалась огромным и современным городом. Сойдя на пристани с парохода, он  взял  извозчика и приехал к донье Летисии.

– ВладимИр!!! Вла-ди-мИр!!! Приехал!!! – радостно  закричала она и бросилась ему  на  шею.

– Вы возмужали. Стали ещё выше и стройнее! Я так скучала! Ведь Вы, ВладимИр, для меня уже как сын. Вы надолго в столицу?

– Ещё не знаю,  донья Летисия. Я могу у Вас остановиться?  – спросил Владимир.

– Дорогой мой! Как Вам не стыдно! Вы же знаете, что ваша комната всегда в вашем распоряжении, – укоряюще ответила хозяйка дома.

– Спасибо! – поблагодарил сеньору Торрес Голинцев и вместе с извозчиком занёс все свои вещи. Затем Владимир переоделся  в парадную форму и уже хотел выйти из дому, как услышал слова доньи Летисии:

– ВладимИр, не пропадайте сегодня надолго! Я жду Вас к ужину!

– Вы очень любезны, донья Летисия! – ответил Голинцев.

Военный министр полковник Рохас оказался невысоким невзрачным человеком с невыразительным лицом.

– Старший лейтенант Голинцев, Вы производитесь в капитаны и назначаетесь заместителем командира эскадрона Личного Конвоя Президента! – торжественно объявил он. Затем, немного подумав, добавил:

– Позвольте выразить уверенность, что в трудную минуту Президент и правительство могут на Вас рассчитывать!

– Слушаюсь, господин полковник!  Я даю слово офицера! – также торжественно ответил Голинцев.

– Послезавтра Вы должны приступить к службе в новой должности, – предупредил его Рохас. – Вы свободны!

Выйдя из кабинета военного министра, Владимир не мог поверить:

– За такой короткий срок – такая блестящая карьера! Из старшего лейтенанта, командира форта,  он всего за восемь месяцев стал капитаном и зам. командира гвардейского эскадрона! Личного Конвоя Президента Республики! Самого престижного  воинского  подразделения в Парагвае!

Голинцев попытался найти кого-либо из своих немецких друзей. К его удивлению, на месте никого не было. В их кабинетах в Генеральном штабе и военном министерстве  сидели  незнакомые  парагвайские  офицеры.   Даже  немец-портной куда-то исчез!

Вскоре Владимир выяснил, что все немецкие офицеры, занимавшие раньше важные должности в Парагвайских вооружённых силах, в настоящее время продолжают свою службу  в военных округах.

Обедал Голинцев в доме Рудольфа Александровича Риттера. Тот очень обрадовался переводу Владимира в Асунсьон и его повышению по службе.

– Политическая ситуация, Владимир Юрьевич, в стране очень сложная. Я думаю, что гражданской войны, к сожалению, не избежать, – сказал Риттер и, сделав глоток вина,  добавил:

– В этом случае я Вам, Владимир Юрьевич, настоятельно рекомендую выступить на стороне Шерифе. Его поддерживают все немецкие офицеры и войска трёх военных округов. Четвёртый занял выжидательную позицию. Но я уверен, что с началом боевых действий  он также  выступит на стороне Адольфо Шерифе.

– Рудольф Александрович, а почему сейчас все немецкие офицеры служат в военных округах? – спросил Голинцев.

– После смещения Шерифе с должности военного министра он был назначен командующим военным округом в Вильярикка. После этого президент Ажала совершил целый ряд других непростительных ошибок для политика такого уровня. Основная – это отстранение всех немецких офицеров от работы в Ген. штабе и военном министерстве и ссылка их на периферию.

– Почему! – поинтересовался Владимир.

– Адольфо Шерифе – это выдающийся военный стратег и мыслитель. Вокруг него –немецкие офицеры,  имеющие  современную подготовку и опыт Великой войны. А кто такой нынешний военный министр? Вы ведь видели полковника Рохаса! Посредственная личность! А начальник военного училища полковник Шенони, поддерживающий Президента? Это всего лишь военный администратор среднего уровня! Поэтому я Вам, Владимир Юрьевич, ещё раз советую  поддержать Адольфо Шерифе в случае его выступления против Президента.

Голинцев  ничего не  сказал. Его же молчание было  принято  Риттером  как  знак согласия  с  его  предложением.

За время службы в форте «Капитан Альсина» у Владимира не было никакой возможности тратить деньги. За прошедшие месяцы у него скопилась приличная сумма. По местным понятиям, он являлся обеспеченным человеком. И сейчас Владимир хотел их тратить.

На следующий день  он  пошёл  обедать  в  «Унион клуб». К  сожалению,  один,  так как Риттер с утра уехал из столицы на два дня. Ресторан был почти пустой. Их, офицеров, было всего двое. Владимир и моряк, капитан-лейтенант, примерно одного возраста с ним. Голинцев попросил  самого   дорогого шампанского и сделал заказ. В это  время  к его столику подошёл  морской офицер и представился:

– Капитан-лейтенант Монтес де Ока, командир канонерской лодки «Адольфо Риккельме». Если Вы, господин капитан, не против, я хотел  бы составить Вам компанию.

Монтес де Ока оказался весёлым и остроумным собеседником. Знаток истории и всевозможных  морских  анекдотов  и  историй,  он  пришёлся  по  душе  Владимиру. В тот вечер они стали большими приятелями. Совместный обед затянулся до закрытия ресторана. После этого  Монтес де Ока проводил Голинцева до дверей дома и только затем уехал на извозчике к себе на канонерскую лодку.

На следующий день Владимир был представлен личному составу эскадрона Личного Конвоя Президента и его командиру капитану Гарсия де Сунига. И началась его новая служба, которая значительно отличалась от того, что он делал раньше. Эскадрон осуществлял эскорт Президента страны и охрану его личной резиденции. Кроме этого, он участвовал в парадах по случаю приёма иностранных правительственных  делегаций.

Незаметно пролетела неделя. Голинцев уже втянулся в неторопливый ритм своих несложных обязанностей. В то утро он, как всегда, вышел из дома и, взяв извозчика, направился в казармы своего эскадрона. Несмотря на ранний час, улицы почему-то были оживлены. Мальчишки, продавцы газет, кричали громче обычного. Владимир прислушался.

– Читайте! Читайте газету «Эль Либераль», – призывал один  из  них,  босоногий и наголо стриженый. – Президент распустил Парламент! Президент распустил парламент!

– Покупайте «Эль Диарио»! Важное заявление полковника Шерифе! Он обвиняет президента в нарушении Конституции! Президент Ажала – изменник! – стараясь привлечь  внимание, взывал  другой,  подросток  лет  четырнадцати.

Повсюду  стояли  группы  людей  с  озабоченными  лицами  и  что-то  обсуждали.

В этот день кавалеристам Личного Конвоя пришлось много передвигаться. У Президента было напряжённый график работы. Он лично посетил самый большой и влиятельный профсоюз моряков и портовых грузчиков. Принял некоторых бывших депутатов распущенного им Парламента. Встретился с юнкерами военного училища и очень долго беседовал с его начальником (полковником Шенони). Повсюду Президента Ажалу сопровождал усиленный эскорт его Личного Конвоя.

Только в 11 вечера Голинцев вернулся домой. Он устал и собирался уже  лечь спать, как в окно постучали. Это был Гестефельд! Владимиру показалось, что его друг несколько постарел. Возле его глаз появились морщинки, а на висках, едва видимые, первые седые волосы.

– Иоганн, здравствуйте! Как Вы? Как Эльза? Где Вы сейчас? Я всё время о вас вспоминал! – забросал  он своего друга вопросами. – Я сейчас угощу Вас прекрасным кофе. Присаживайтесь, пожалуйста.

– Спасибо, Владимир! У нас всё хорошо. Мы сейчас живём в Вилларике. Там находится и полковник Шерифе. Не беспокойтесь с кофе, у меня всего десять минут времени.

Гестефельд сел на стул  и, смотря  куда-то в сторону, сказал:

– Владимир, завтра мы выступаем против этого неспособного президента и его продажного правительства. Надо наконец-то навести порядок в стране, а для этого у власти должны быть представители элиты общества – офицеры. Полковник Шерифе очень высоко Вас ценит и поэтому приглашает перейти на нашу сторону. Также он просил передать Вам этот подарок.

Иоганн протянул Голинцеву небольшой, красиво упакованный свёрток. Голинцев развернул его. Это были майорские погоны  на  парадный мундир.

– Иоганн, передайте  мою благодарность господину Шерифе за его предложение. Я  же дал слово офицера верой и правдой служить правительству и нарушить его не могу.

– Вы что, Голинцев, глупец? А, может, сумасшедший? Вам предлагают блестящую карьеру и  обеспеченное будущее, а  Вы говорите о слове офицера? Вы же не в Европе! Кому здесь нужно ваше слово офицера?! – возмущённо воскликнул Гестефельд.

– Прежде всего мне, Иоганн! Моя честь – превыше всего!

– Ну, дело Ваше! Потом будете жалеть! – резким тоном произнёс Иоганн и, не прощаясь, ушёл.

Все утренние газеты пестрели аршинными заголовками: «Шерифе потребовал, чтобы президент Ажала ушёл в отставку», «Шерифе поднимает военный мятеж», «2000 мятежников выступают на Асунсьон!», «Шерифе развязывает в стране гражданскую войну!»

У входа в  казарму  гвардейского эскадрона стоял майор Торрес, один из доверенных людей военного министра. Увидев Голинцева, он изобразил на своём лице глубокое удивление и, в присутствии нескольких офицеров, ехидно осведомился:

– Ка-пи-тан Го-лин-цев?! А Вы что здесь делаете? Вы ведь должны  быть со своими  немецкими друзьями в армии мятежника Шерифе?

Голинцев от негодования покраснел. Для него эти слова прозвучали, как оскорбление. Немного заикаясь от волнения и смотря прямо в глаза Торреса, он громко и чётко ответил:

– Я, господин майор, русский офицер и дал слово служить Президенту и правительству Парагвая!  И только смерть меня может освободить от этого обещания!

Наступила тишина. Торрес был ошеломлён и не знал, что ответить. Наконец, он подошёл к Голинцеву и протянул ему руку.

– Прошу прощения, господин капитан! Мы, офицеры-парагвайцы, гордимся, что Вы с нами!

Через два часа в зале военного училища  военный министр полковник Рохас провёл совещание с офицерами.

– Господа офицеры, сегодня утром капитан-лейтенант Монтес де Ока предотвратил увод флота к мятежникам. Группа гардемаринов под его командованием арестовала бывшего командующего Эсса и его адъютанта Бауера. Только что Указом президента капитан-лейтенант Монтес де Ока назначен командующим военным флотом и морским министром! – объявил Рохас, а все офицеры громко зааплодировали. – На нашей стороне эскадрон Личного Конвоя Президента, столичная сапёрная рота, гардемарины морского училища,  юнкера  военного училища, весь военный флот. Всего около шестисот  человек. Указом президента, полковник Шенони назначен главкомом все правительственных вооружённых сил, майор Торрес – командующим кавалерией.

Военный министр никогда в своей жизни не произносил таких длинных речей. Было видно, что он устал говорить. Сделав длительную паузу, он продолжил:

– На Асунсьон в любой момент могут выступить части трёх военных округов. Всего около трёх тысяч человек. Ситуация очень сложная, но у нас в арсеналах есть пушки, снаряды, винтовки и огромное количество патронов. С сегодняшнего дня будет объявлена запись добровольцев в правительственные войска, в том числе и в кавалерию. Наша задача – выиграть время, необходимое для формирования новых пехотных батальонов и кавалерийских подразделений. Поэтому сейчас вся ответственность за оборону столицы   ложится на вас, господа офицеры, и ваших солдат. Жители Асунсьона вручают вам свою судьбу и своё будущее. Выполним свой долг, господа офицеры!

Была холодная  майская  ночь. Уже несколько дней Голинцев, по приказу майора Торреса, нёс дозорную службу с полувзводом  Личного Конвоя Президента на въезде в Асунсьон со стороны города Сан-Лоренцо. Это направление считалось наиболее уязвимым в обороне  столицы. Владимир находился в дозоре с пятнадцатью кавалеристами с 12 ночи до 12 часов дня. Потом их сменял полувзвод под командованием лейтенанта Шеню.

Всё это время Асунсьон жил в напряжённом ритме. Бывший депутат Парламента Гарсия вместе с профсоюзом моряков и портовых рабочих вели активную работу по записи добровольцев в правительственную армию. Уже более тысячи человек выразили желание сражаться против мятежников. Зам. начальника военного училища капитан Ирасабол формировал из числа добровольцев два конных эскадрона. Старший лейтенант  Араос спешно готовил артиллерийские расчёты для полевых батарей. Все офицеры, уволенные со службы полковником Шерифе, были призваны в ряды правительственных войск. Вокруг столицы рылись окопы. Корабли военного флота готовы  были отразить атаку мятежников. О действиях военных частей мятежников не поступало никаких сведений. Лично Голинцева это полное отсутствие информации беспокоило больше всего.

– Разведку, разведку срочно надо налаживать! Это же очевидно! – думал он часто с огорчением.

Его полувзвод, со стратегической точки зрения, находился в очень выгодной позиции. Это была уже глубокая окраина города. Здесь проспект Петиросси плавно переходил в пыльную грунтовую дорогу, ведущую в Сан-Лоренцо. Несколько брошенных хозяевами бедных домиков стояли на невысоком, но очень крутом пригорке. С него хорошо просматривался большой  участок этой дороги, сначала вьющейся среди заросшего высохшей травой поля, а затем теряющейся в густой зелени апельсиновых рощ.

– Господин капитан, разрешите небольшой костерок разложить. Воды для мате подогреть, – обратился к Владимиру старший сержант Фернандес.

– Да, разведите, и мне воды для кофе вскипятите, – ответил Голинцев и достал из кармана часы. Было ровно шесть часов.

С реки начал ползти густой туман. Вскоре всё исчезло в его плотной пелене. Голинцев делал маленькие глотки горячего кофе и думал:

– Это какой-то рок. Опять война и снова гражданская!  На Родине русские убивали русских, а здесь парагвайцы будут убивать парагвайцев... Нет, определенно – это судьба... Господь вновь посылает мне испытания.

Встало солнце, и с запада подул лёгкий ветерок, унося с собой клоки тумана в низину.

– Солнечный день сегодня будет. Даже жаркий для мая, – задумчиво произнёс  один солдат, сидящий  прямо на земле.

– Господин капитан! Господин капитан! Мятежники! – вдруг послышался голос наблюдателя.

Голинцев быстро метнулся на самый край пригорка. Здесь солдат, лежащий в маленьком окопчике,  протянул ему свой бинокль.

– Смотрите! Колонна пехоты появилась из-за поворота, прямо из апельсиновой рощи.

Голинцев  прыгнул  в  окопчик  и, поднеся  окуляры к глазам, принялся смотреть.

– Да, действительно неприятель! – прошептал Владимир. – Сколько их? Подождём, когда  все  покажутся  из-за поворота.

Они шли  колонной по четыре. Вернее, брели, а не шли. Голинцев увидел в бинокль очень усталые лица солдат. Многие из них едва  двигались, а у других  были закрыты ещё и глаза.

– Очевидно, всю ночь шли. Из сил уже выбились, – догадался Владимир, – Но, сколько же их! Сколько!

Наконец, показался  хвост  колонны.

– Ба-та-льон! – тихо произнёс Голинцев.

– Рядовой, – обратился он к дозорному, – я сейчас быстро напишу записку. Срочно, галопом, мчитесь к майору Торресу и вручите её ему. В случае его отсутствия, вручите записку полковнику Шенони. А на словах добавьте, что столица в опасности  и что мы здесь будем держаться до последнего! Всё! Выполняйте!

– Слушаюсь, господин капитан! – ответил солдат и,  выскочив из укрытия, побежал  за своим конём.

Владимир снова принялся рассматривать колонну мятежников.

– Да, печальное зрелище, – подумал он. – Это не батальон на марше, а какой-то сброд. Нет авангарда, а арьергард – это группа выбившихся из сил солдат с растёртыми ногами. Идут, хромая, опираясь на палки... Да, и таких очень много. А вот и командир батальона на коне. Боже мой, это же майор Вейс! Немец, офицер Генерального штаба Парагвайских вооружённых сил! Нас как-то представил друг другу Иоганн Гестефельд.

Голинцев прыжком вылетел из своего укрытия и побежал к дому, возле которого находились все кавалеристы, ожидая его приказа.

– Гвардейцы, обратился Владимир к ним, – на город движется батальон пехоты мятежников. Думаю, что их цель с ходу взять Асунсьон. Идут налегке: без пулемётов, полевой кухни и с минимальным запасом патронов. Нас всего четырнадцать человек, но мы имеем ряд преимуществ. Первое – находимся на  господствующей высоте. Второе – мы первыми нанесём удар. Третье – через час, другой подойдут наши войска. Итак,  я с шестью  гвардейцами, не спешиваясь, спрячемся за стенами этого дома. Сержант, Вы с другими шестью перекрываете авениду Петиросси, также верхом. Я сейчас покажу вам это место. Увидев первых солдат противника, вы, не спешиваясь, делаете три залпа. Затем атакуете их и сбрасываете с высоты в низину и гоните их до апельсиновой рощи. Мы в свою очередь делаем то же самое, но на правом фланге. Предупреждаю всех: в рощу не входить. Сразу возвращаетесь на свои исходные позиции, на высоту. Гвардейцы, ваша задача поднять больше шуму и создать панику. Пусть неприятель думает, что нарвался на кавалерийский эскадрон. Не опозорим гвардейской чести! По местам!

Шесть кавалеристов во главе с Голинцевым спрятались в заброшенном саду, метрах  в двадцати от дороги.

–  Коней, коней успокаивайте! Не дайте им выдать нашу засаду! – негромким голосом приказал Владимир.

Гремя котелками и касками, висящими на ремнях, показалась головная рота колонны. Она состояла из опытных выносливых солдат. Они шли, не спотыкаясь, медленно, но твёрдо. За ними следовали взводы, сформированные из новобранцев. Те, еле передвигая ноги, волочили за собой на ремнях винтовки. Их приклады поднимали шлейфы густой красной пыли.

 Бух - бух - бух, – раздались  вдруг  выстрелы. Голова колонны наткнулась на засаду во главе с сержантом.

– Огонь! – громко скомандовал Голинцев.

– Бух - бух - бух...

– Гвардейцы, в атаку! Да здравствует, Президент Ажала! – закричал Владимир, вынимая палаш из ножен.

Через несколько секунд они врезались в людскую массу. Голинцев рубил влево, вправо, влево, вправо... Какой-то солдат, встав на колено, тщательно целился в него. Первым ударом Голинцев выбил у него из рук винтовку, а вторым – плашмя ударил по голове. В это время Владимир почувствовал резкую боль в ноге. Это другой солдат саданул его прикладом. Голинцев, от неожиданности выругавшись по-русски, развернулся и с силой, наотмашь, приложился к его лицу  палашом плашмя... Рядом сражались его гвардейцы. Крики, стоны, проклятия... Одиночные выстрелы... Пороховая  гарь  смешивалась с  пылью, а запах крови – с терпким запахом конского и человеческого пота.

Расчёт Голинцева оказался верным. Наиболее боеспособные взводы медленно отходили на левый фланг, но, наткнувшись на высокий забор из колючей проволоки, ограждающий чьи-то частные владения, стали отступать вдоль него. Новобранцы же сначала ничего не поняли. Когда до них дошло, что они оказались в засаде, началась паника. Бросая оружие, солдаты ринулись вниз по дороге, сметая и давя своих отставших товарищей, которые только что начали подниматься на пригорок. Вся эта человеческая масса бежала по низине, к спасительной густой зелени апельсиновых рощ. Офицеры, стреляя вверх из револьверов, призывали своих солдат остановиться. Но всё было напрасно...

Кавалеристы Голинцева гнали мятежников по заросшему сухой травой полю, сбивая с ног ударами сабель и копытами своих коней. Здесь Владимир увидел командира батальона майора Вейса. Тот сидел верхом на коне у первых деревьев апельсиновой рощи, скрываясь в последних облачках тумана. Голинцеву показалось, что майор с полным безразличием наблюдал за всем происходящим впереди него. Владимир, не медля, направил своего коня туда. По дороге он сбил с ног младшего лейтенанта, стрелявшего в него почти в упор... Когда Владимир достиг места, где только что находился майор Вейс, того и след простыл.

– В рощу не входить! Не входить в рощу! – изо всех сил закричал Голинцев своим кавалеристам, увидев, что те, в пылу атаки, начали углубляться в опасную густоту деревьев.

– Отходим на наши позиции! Все отходить! – вновь закричал Владимир. – Назад! Назад! На позиции!

На пригорке Голинцев посмотрел на часы. Бой длился всего двадцать семь минут. В результате их лихой атаки были взяты в плен четырнадцать рядовых, два сержанта и один младший лейтенант. Среди пленных находились три тяжелораненых. Потерь среди полувзвода эскадрона Личной Охраны Президента не было. Лишь четыре кавалериста  получили лёгкие ранения. Им-то и приказал Владимир конвоировать в Главный штаб правительственных войск пленённых мятежников. Соорудив примитивные носилки и уложив на  них своих  тяжелораненых, они отбыли. Теперь их оставалось только десять против превосходящих сил противника.

–  Гвардейцы! – обратился  к ним Голинцев. – Приказываю: своих коней оставить в надёжном укрытии! Собрать всё брошенное мятежниками оружие и боеприпасы и занять позиции в окопе  для отражения атаки неприятеля.

Что будет сейчас делать майор Вейс? – размышлял Владимир, рассматривая в бинокль апельсиновую рощу. – У него сейчас два варианта. Первый – отказаться от штурма города и отступить. Но этого ему не позволит сделать его прусская гордость. Второй – перегруппировать свой батальон, произвести отвлекающий манёвр в центре, тем временем двинув свои основные силы в обход наших позиций, по флангам. Взять таким образом нас в «клещи», чтобы затем захлопнуть в «мешке». Это будет чисто прусское решение досадной помехи, возникшей у него на пути к взятию Асунсьона. Вейс уже знает, что нас здесь очень мало. Время же работает на нас. Это он тоже знает и поэтому будет спешить.

Из апельсиновой рощи появилась редкая цепь солдат, которые, пригнувшись, стали перебежками продвигаться в сторону их позиции. Голинцев посмотрел на часы: «Браво, майор Вейс! За сорок пять минут произвели перегруппировку!»

С момента отправки посыльного в Главный штаб с информацией о появлении противника уже прошло полтора часа. На левом фланге, километрах в трёх, среди редких кустарников и высокой травы появились человеческие фигурки. Они, не скрываясь, в колонну по одному  бежали в обход позиции гвардейцев.

– Ага, вот справа то же самое! – вслух произнёс Владимир, заметив и там передвижение противника.

– Сержант, возьмите трёх солдат и прикройте левый фланг! А Вы, ефрейтор, – правый! Тоже с тремя гвардейцами. А я с рядовым Лопесом остаюсь здесь,  в центре! Патронов не жалеть! Держаться до подхода наших сил! – негромко, чётко произнося слова, приказал Голинцев.

– Сколько времени сможем продержаться? Сколько? – обеспокоенно думал он, продолжая рассматривать в бинокль, как мятежники окружают их позиции.

Слева раздался выстрел. Потом ещё один... А затем они слились в один сплошной гул. Справа было тихо... И вдруг, в этот момент, послышался рёв автомобильных моторов. Он шёл со стороны столицы. Голинцев оглянулся. На высокой скорости в облаках пыли к ним мчался легковой автомобиль «Форд» и два грузовика. Владимир, выпрыгнув из окопа, выскочил на середину дороги и принялся размахивать руками. «Форд» остановился.  Из него вышел старый сержант и, не представляясь, закричал:

– Господин  капитан, мы  пулемётчики! Куда «Максим» подтаскивать?

– Давайте его в окоп и бейте по наступающим! Не давайте им и головы поднять!

– Слушаюсь!

Через несколько минут, перекрывая шум винтовочных выстрелов, мощно зарокотал пулемёт.

Из грузовиков прыгали сапёры. Их командир, лейтенант, хотел было представиться и доложить, но Голинцев, не дав ему и рта раскрыть, приказал:

– Лейтенант, делите своих людей на две группы. Одну –  на левый фланг, а  другую – на правый! Надо ударить по флангам!

– Слушаюсь!

Вскоре со всех сторон раздалось громкое «ура». Теперь послышался мощный топот копыт. Это были два взвода эскадрона Личного Конвоя Президента под командованием капитана  Гарсия де Сунига.

– Господин капитан, здравствуйте! – произнёс  Гарсия де Сунига, не слезая с коня. – Что нам делать?

– Здравствуйте, господин капитан! Думаю, что самое время начинать преследование отступающих мятежников. Их надо рассеять в низине и не дать им укрыться в апельсиновой роще. Да, только в рощу не вводите солдат! – порекомендовал  Владимир своему командиру.

– Почему Вы считаете, что нам не следует входить в рощу?

– Будут большие и необоснованные потери с нашей стороны, – объяснил Голинцев.

– Хорошо, – согласился Гарсия де Сунига и дал команду кавалеристам: За мной!

Пока Голинцев искал своего коня в укрытии, бой закончился. Мятежники, не оказывая сопротивления, под  прикрытием  густых деревьев, тянущихся на многие километры, отступили.

– Господин капитан, Вас хочет видеть командующий кавалерией майор Торрес, – объявил  Гарсия де Сунига, когда они  вновь встретились через полчаса.

– Прямо сейчас? – удивился Владимир.

– Да, Вам было приказано прибыть к нему сразу после окончания боя.

– Слушаюсь! – ответил Голинцев и направил своего коня в столицу.

В одном из безлюдных переулков, на подъезде к военному училищу, где располагался Главный штаб правительственных войск, Владимир остановился. Слез с седла и принялся приводить себя в порядок. Выбил пыль из мундира, протёр сапоги, вытер платком лицо.

На ступеньках главного входа в училище сидели, стояли и лежали люди с блокнотами в руках и что-то писали. Невдалеке, в тени, расположилась группа фотографов со своими аппаратами на треногах. У самих дверей стоял Торрес в парадной форме и беседовал с высокой худощавой женщиной, нервно курящей сигару.

Увидев медленно подъезжавшего Голинцева, майор неожиданно закричал: «А вот и он! Наш герой! Господа журналисты, к нам прямо с поля боя прибыл зам. командира эскадрона Личного Конвоя Президента капитан Голинцев!»  Потом Торрес  сделал театральный жест в сторону Владимира.

Наступила тишина. Все смотрели на Голинцева. В это время  он, не спеша, слез с коня и собрался доложить майору о своём прибытии. И  тут, совершенно неожиданно для всех, тишина взорвалась криками: «А-а-а-а-а! О-о-о-о-! Он! Сам!» Все фотографы и журналисты ринулись к Владимиру.

Последней оказалась та самая женщина, которая только что беседовала с Торресом. Несмотря на это, она, расталкивая всех локтями, наступая на ноги, быстро пробилась к Голинцеву и схватила его за руку.

– Капитан, скажите, Вы женаты? – спросила она.

Владимир опешил и присмотрелся к журналистке. Брюнетка лет двадцати пяти. Очень короткая стрижка. Соломенная шляпка. Маленький носик. Живые, бегающие глаза. Узкие губы, жующие давно погасший толстый окурок сигары.

– Извините, сударыня, а Вы кто? – поинтересовался Голинцев.

Мирта Перес. Корреспондент местной газеты «Кроника» и аргентинской «Ла  Насьон».

– Очень  приятно. Нет,  не женат, – ответил Владимир.

– А почему?

– Почему? ...Наверное,  не нашёл до сих пор свою суженую.

– Я уверена, что Вы плохо искали!

– Я вообще не искал.

– А почему?

– Я воевал, сеньорита Перес.

За левую руку Голинцева тянул маленький мужичонка с лицом старой обезьяны.

– Господин Голинтцефф, господин Голинтцефф! Я из газеты «Эль Либерал». Скажите, откуда Вы получили данные, что на ваши позиции будет совершена атака?

Владимир  хотел было ответить, как за правый рукав его сильно дёрнул огромный рыжий детина.

– Господин капитан. Я знаю, что Вы разбили батальон под командованием майора Вейса. Немецкого офицера, имеющего боевой опыт Великой войны. Чтобы нанести поражение  немцу, Вы тоже  должны были применить их немецкую тактику.

– Нет! Я применил тактику фельдмаршала Суворова, – ответил Голинцев, отстраняясь от рыжего.

– Су-во-рова!? Э-эээ-ээ.. – удивился тот.

– Вы не знаете, кто такой Суворов? – ехидно спросил Владимир.

– Э..эээ,  признаться честно,  нет.

– Прочитайте об этом русском фельдмаршале! Тогда и поговорим!

– Господа журналисты, разрешите мне пройти! – раздался голос Торреса.

Все расступились. Голинцев, подойдя к командующему правительственной кавалерией, доложил по всей форме о своём прибытии и кратко о бое против батальона пехоты мятежников. В это время фотографы, наставив на них свои камеры, снимали, а остальные лихорадочно записывали все слова Владимира.

Торрес, картинно позируя перед фотокамерами, пожал Владимиру руку:

– Благодарю  Вас, капитан! Вы – настоящий герой!

Затем снова вспышки фотографических камер. Вопросы и вопросы... Увидев, что лицо Владимира стало недовольным, сам он разговаривал с журналистами  уже раздражённым  тоном,  майор объявил:

– Господа, у капитана впереди много дел. Продолжим в следующие дни. Всего доброго!

Они с Владимиром вошли в кабинет Торреса.

– Капитан, составьте мне подробный письменный рапорт о всех обстоятельствах боя на проспекте Петиросси и можете быть свободны! – сухо приказал начальник кавалерии и  предложил Голинцеву стул  у письменного стола.

Домой Владимир попал только в семь часов вечера. Отдыхать долго не пришлось. В двенадцать часов ночи он вновь заступил в дозор в том самом месте, где утром произошёл бой. Здесь уже начали работать сапёры и добровольцы, создавая долговременную линию укреплений. Уже была выкопана траншея для стрельбы в полный рост. В ближайшие дни будут натянуты несколько рядов колючей проволоки и построят пулемётные гнёзда.

Ночь прошла совершенно спокойно. Голинцев неожиданно уловил, как поменялось отношение к нему со стороны его подчинённых. Ещё вчера для них он был просто командиром, каких за их службу проходят десятки. А сегодня на него смотрели с неподдельным восхищением, восторгом и даже каким-то почитанием. Для них он стал  магом-победителем.

В начале первого дня Владимир не спеша возвращался домой. Его вдруг стал мучить голод.

– Так я толком два дня не ел! – вдруг вспомнил он. – Сейчас, прежде чем оставить коня в училищной конюшне, заеду-ка  я  и пообедаю.

Утренние газеты давно уже были  проданы, только на углу стоял чумазый босоногий мальчишка лет десяти с тонкой пачкой. Владимиру стало жаль ребёнка.

– Мужчина, – обратился он к нему, – давай мне все твои газеты. Держи вот десять песо!

– Спасибо, дяденька офицер! Спасибо! – обрадовался продавец. Не веря ещё свой удаче, он аккуратно вручил газеты Владимиру. Получив деньги, чумазый от восторга подпрыгнул  и  тихо сказал:

–  Сегодня  повезло, на неделю денег заработал!

Не слезая с коня, Голинцев открыл «Эль Либераль» и обомлел. На всех страницах были его фотографии. Он слезает с коня во дворе военного училища. Он и майор Торрес стоят на лестнице. Он в окружении журналистов... Владимир  почувствовал, как по его лицу обильно заструился пот. Ему стало ужасно неловко.

На первой странице газеты было опубликовано ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЕ СООБЩЕНИЕ.  В нём говорилось:

 «Вчера, около девяти часов утра, вооружённые силы мятежников в составе одного батальона пехоты пытались стремительным броском овладеть городом Асунсьоном. На въезде в столицу, на проспекте Петиросси, произошёл ожесточённый бой между неприятелем и полувзводом эскадрона Личного Конвоя Президента под командованием капитана Голинцева. В результате самоотверженных действий наших кавалеристов враг был разбит. Взято в плен большое количество рядовых, унтер-офицеров и один офицер. Со стороны героев-гвардейцев потерь нет».

Рядом с этим сообщением газета поместила заявление для прессы Президента Парагвая  Эусебио Ажала:

 «Я выражаю своё восхищение героизмом кавалеристов Личного Конвоя. Этот подвиг навечно войдёт в историю страны  как образец мужества и храбрости во имя защиты Конституции страны  и  простых  людей от посягательства на их свободу».

Голинцев развернул газету. На второй странице были размещены его фотографии и статья «Русский Дьявол превращает в пыль  батальон мятежников». В ней автор, некий Серджио Бартоло, писал:

 «Вчера я мирно сидел в редакции и готовил материалы о возможных развитиях событий в нашей стране. Был чудный день. Время уже приближалось к полудню, и  я думал о вкусном обеде. Вдруг входит главный редактор и говорит мне:

– Только что звонили из Главного штаба. Мятежники с ходу хотели захватить нашу столицу, но были разбиты. Есть пленные. Срочно поезжай в военное училище!

Я хватаю извозчика и прибываю в Главный штаб правительственных войск. Здесь я сразу же увидел первых пленных этой войны. У многих перевязаны головы. Всего их восемнадцать человек. Пока их кормят, я пытаюсь выяснить всё произошедшее этим утром. Приближаюсь к рядовому лет двадцати.

– Здравствуй, солдат! Как тебя зовут?

– Гомес. Грегорио Гомес.

– Гомес, ты бы мог мне рассказать, что произошло. Говорят разное, но мне бы хотелось услышать правду от непосредственного участника,

– Наш батальон шёл на захват столицы. Марш длился всю ночь. У меня ноги отваливались. Устал я как собака. Сержант сказал, что  осталось совсем немного.  Нужно только подняться  на  этот  пригорок  и  мы –  в  Асунсьоне. Поднялись... Я иду и уже засыпаю... И вдруг послышались выстрелы, крики... Клубы  пыли... И вдруг  появился  Он.

– Кто  он? Уточни!

– Кто, кто. Дьявол. Он был огромен, как... как… как дерево. Дьявол махал своей саблей, как я ножом. Легко так. И головы, срубленные им, летели налево и направо. Я снял с плеча винтовку и прицелился. Стреляю, стреляю, а пули отскакивают от него...

– Ну, может, тебе, Гомес, показалось, что пули отскакивают? Ты просто был усталым?

– Нет, господин корреспондент, это был настоящий Дьявол в форме капитана кавалерии! – вмешивается в разговор сосед Гомеса, ефрейтор.

– Представься, пожалуйста! Кто ты?

– Ефрейтор Веласкес. Гомес правду Вам говорит. Это был Дьявол. И кричал он что-то на странном языке.

– Веласкес, может  быть, это был немецкий язык?

– Нет, господин корреспондент! Немецкий я немножко знаю, ведь у нас много офицеров-немцев. Это был другой язык!

– Так вот, я тоже несколько раз в упор выстрелил в Дьявола. Но пули то ли отскочили, то ли пролетели мимо. Не знаю,  но я очень хороший стрелок, господин корреспондент.

– А что было потом.

– А потом Дьявол меня ударил ногой и саблей,  и  я потерял сознание.

Я побеседовал со всеми пленными. Все, как один, утверждают, что их батальон угодил в засаду к Дьяволу. Все рассказывают, как этот Дьявол, в форме капитана и в обличии человека, почти сам рассеял целый батальон пехоты по пыльным окраинам столицы.

Потом я долго разговаривал с командующим правительственной кавалерией майором Торресом. Он мне сообщил, что гвардейцами, стершими в пыль целый пехотный батальон мятежников, командовал капитан Голинцев. Бывший русский офицер, в настоящее время  находящийся на службе в наших вооружённых силах.    Выходит, что теперь на стороне правительственных войск сражается Дьявол. Да не простой, а Русский Дьявол!!!»

Голинцев  пробежал  глазами  ещё  две  статьи, подписанные  Серджио  Бартоло.

– А, вот кто есть автор всей этой чепухи! Тот самый наглый рыжий детина! – воскликнул негодующе Владимир. Он быстро  просмотрел  краткое интервью корреспондента уже с ним  во дворе военного училища.

– Да, туповатый, но очень самоуверенный тип! – сделал заключение Владимир и развернул  газету «Эль Диарио».

На первой странице здесь также было помещено правительственное сообщение о вооружённом столкновении правительственной кавалерии с батальоном мятежников.     А на второй, среди множества фотографий майора Торреса  и всего двух Голинцева, был опубликован «Рассказ бывалого солдата». Владимир, остановив своего коня и не слезая с седла, принялся читать.

 «Меня зовут Пабло Боско. Я – сержант. Служу вот уже почти тринадцать лет. Принимал участие в прошлой гражданской войне 1911 года. Нам, унтер-офицерам,  объявили  приказ полковника Шерифе: войти в Асунсьон и овладеть Президентским дворцом, телеграфом и железнодорожной станцией. Особо отличившихся пообещали произвести в офицеры.

Ночной марш, я вам скажу, это штука не для слабаков. Идти, когда хочется спать, когда закрываются глаза, а в желудке урчит от жуткого голода... Но надо идти. И ты идёшь и идёшь! Так вот, маменькины сыночки падали на марше, а мы, ветераны, двигались вперёд, не останавливаясь. Уже ярко светило солнце нам прямо в глаза, когда я увидел этот пригорок. Я хорошо его помню ещё по прошлой войне. Чтобы  подбодрить солдат, я громко сказал:

– Храбрецы! Мы уже на окраине Асунсьона! Шире шаг!

Мы уже поднялись на пригорок, как послышались выстрелы. А потом появился Дьявол. Он был на коне с огромным палашом в руках. И хотя солнце не давало мне прицелиться, как следует, я начал стрелять. Один раз. Второй... Третий... Когда я выстрелил в четвёртый раз, клянусь, я увидел, как от капитанского мундира этого Дьявола отскочила моя пуля! Это меня настолько удивило, что я окаменел. И тогда Он приблизился на своём  коне и ударил  меня  палашом. По голове. Очнулся  я  уже в  плену».

Комментарий редакции. Дьяволом оказался бывший русский офицер, капитан правительственной  кавалерии  ВЛАДИМИР  ГОЛИНЦЕВ.

Вывод редакции. Один Русский Дьявол разгромил пехотный батальон мятежников за полчаса. Значит, ему потребуется несколько часов, чтобы разбить всю хвалёную армию «талантливого» полковника Шерифе! Мы уверены, что если на стороне правительства сражаются такие герои, как капитан Русский Дьявол, то Шерифе  должен  капитулировать сегодня же! Хватить проливать кровь парагвайского народа!

Голинцеву сделалось совсем жарко. Тело начало гореть. Он слез с коня и, присев прямо на низкий заборчик, ограждающий чей-то дом, задумался:

– Неожиданно на него свалилась громкая слава. О нём пишут все газеты страны. Зачем? Почему? Он ведь не известный артист или певец. И даже не скандальный писатель, чтобы смаковать его имя. Он простой офицер, выполняющий свой долг. Господи, Ты, кроме второй гражданской войны, дал мне и испытание пройти через  славу и известность. И это только начало. Вскоре журналисты узнают, где я живу, и будут стоять под окнами днём и ночью. Бедная донья Летисия! Старушка-то здесь причём? Не  дадут ей спокойной жизни!

Владимир вынул платок и вытер на лице обильно выступивший пот. Давно он так не нервничал.

– Что же теперь делать? Придётся жить с этим тяжёлым бременем славы. Появятся завистники. Они начнут обсуждать каждый мой шаг, беспощадно судить за каждую ошибку! Да, мне выпало самое трудное испытание – славой.

Голинцев положил на забор уже просмотренные им газеты. Оставалась последняя, которую он никогда не читал за её хамовитый стиль, «Кроника». На всякий случай Владимир решил просмотреть и её. Здесь не было ни одного официального сообщения. Зато на первой полосе красовалась огромная фотография Голинцева, стоявшего рядом с Миртой Перес. Заголовок, набранный большими и толстыми буквами, буквально кричал: «Я разговаривала с самим Дьяволом. Русским Дьяволом!!!» 

В  этой статье Мирта Перес писала:

«На сей раз мне не повезло. Я опоздала. Совершенно случайно я узнала, что сегодня утром произошёл ожесточённый бой между пятнадцатью  правительственными  кавалеристами и тремястами пехотинцами войск мятежников. Вы, дорогие читатели, представляете  весь  драматизм сражения?!

Я приехала в Главный штаб правительственных войск, когда там уже не было пленных мятежников. Их увели куда-то в другое место. Зато все мои коллеги по перу только и говорили о каком-то Русском Дьяволе. Оказалось, что так они, со слов военнопленных, окрестили капитана кавалерии Голинцева. О нём только и говорили, говорили....

Честно сказать, я ожидала увидеть старого великана со шрамом на щеке и без одного глаза. С могучими руками, покрытыми татуировками, с редкими зубами и кровожадной улыбкой... Но вдруг появился ОН, РУССКИЙ ДЬЯВОЛ!!!

Я не могла поверить своим глазам. С коня слез высокий  стройный юноша-красавец, с усталым лицом. Я посмотрела в его небесно-голубые глаза и... растворилась в НИХ! Его правильные черты лица и очень чувственные губы безмолвно говорили мне...

– Бред! Полный бред! А-хи-нея! – возмущённо закричал Голинцев на всю улицу. – Она же ненормальная! Мань-яч-ка!  Он в гневе порвал газету на мелкие кусочки и швырнул на землю.

В желудке у Владимира вдруг больно закололо. Он вспомнил, что собирался пообедать.

Ближайшим местом, где можно было поесть, оказался ресторан «Альгамбра». Голинцев, оставив коня для присмотра двум мальчишкам, вошёл в зал. Он был  почти заполнен. В «Альгамбру» приходили обедать государственные служащие среднего уровня: старшие кассиры ближайших банков, столоначальники и зам. директора  Центральной почты, руководящие работники Телеграфа. Владимир сел за свободный маленький столик в углу и заказал отбивную с жареным картофелем. Еду ему принесли  небывало быстро, минут через десять. И кто?! Сам хозяин ресторана, маленький толстенький мужчина  лет пятидесяти.

– Приятного аппетита! Если пожелаете ещё чего-нибудь, я  в вашем распоряжении. Меня зовут Хуан Карлос.

Не успел Владимир отрезать кусочек мяса, как хозяин ресторана, выйдя в самый центр зала, затряс маленьким колокольчиком, требуя тишины и внимания. Когда все прекратили говорить, он торжественно объявил:

– Уважаемые дамы и господа! Сегодня нам выпала честь принимать нашего героя, спасителя столицы – господина Русского Дьявола!

На несколько секунд в ресторане повисла тишина. А потом она взорвалась громом аплодисментов. Все присутствующие встали из-за своих столов и, глядя на Голинцева, принялись бурно аплодировать. Лицо Владимира мгновенно стало пунцовым, на лбу выступили капельки пота. Он тоже встал и начал любезно всем кланяться.                                 

ГЛАВА  11

Владимир возвращался домой голодный и раздражённый. Поесть ему в ресторане «Альгамбра»  так и не дали. После продолжительных  аплодисментов  все, казалось, успокоились. Он вновь сел за стол и,  смотря только себе в тарелку, отрезал кусочек мяса, наколол вилкой...

– Простите меня великодушно, господин Русский Дьявол! – услышал Владимир вдруг приятный женский голос. Голинцев поднял глаза. Перед ним стояла очень симпатичная женщина лет тридцати с огромным букетом цветов. Он поспешно встал из-за стола.

– Это Вам, герою и защитнику нашей столицы, от служащих Национального банка Парагвая, – торжественно и томно произнесла незнакомка и вручила ему цветы.

Голинцев почувствовал, как кровь прилила к его лицу, тело стало жечь.

– Большое спасибо, сеньора...

– Меня зовут Флоренция Гаго.

– Огромное спасибо Вам, сеньора Флоренция, и всем сотрудникам банка. Я весьма   тронут! – поблагодарил женщину Владимир и поцеловал ей руку.

Все находящиеся в зале наблюдали за этой сценой и снова стали бурно аплодировать. Голинцев всем любезно поклонился.

– Я так и знал! – с отчаянием подумал он. – Я был уверен, что ко мне станут относиться, как  к  какому-нибудь оперному певцу! Куда же деть эти цветы? Букет просто огромный...

Подскочил хозяин ресторана и подобострастно затараторил:

– Господин Русский Дьявол, Вы позволите унести ваши цветы ко мне в кабинет. Я их поставлю в воду. Когда будете уходить, заберёте. Вы не беспокойтесь, букет никуда не денется!

– Я  совсем не беспокоюсь, – ответил Владимир, – можете поставить их  в воду!

Голинцеву удалось съесть несколько кусочков мяса, как неожиданно появился официант с серебряным ведёрком, заполненным льдом. Оттуда торчало горлышко бутылки шампанского.

– Разрешите, господин Русский Дьявол. Это Вам посылают господа из Министерства иностранных дел. Они сидят за столиком у окна.

Владимир встал, поклонился чиновникам, пославшим ему шампанское и, положив деньги за несъеденный обед на скатерть, молча покинул ресторан.

Дома его ждал сюрприз. Едва открыв дверь, он увидел большой стол в гостиной, накрытый человек на десять.

– Странно, – подумал он, – кого же ждёт донья Летисия?

– Пришёл! Пришёл! – раздался голос хозяйки. Открылась дверь в соседнюю комнату, и... Оттуда повалили старушки, которым было далеко за шестьдесят лет. Все они были одеты в нарядные платья, бывшие в моде в Европе во времена наполеоновских войн. В воздухе повис сильный запах нафталина.

- ВладимИр, я очень рада представить Вам моих подруг. Они просто мечтают посмотреть на Вас, храбреца, спасшего город от этих ужасных повстанцев.

Потом Голинцеву пришлось по парагвайскому обычаю перецеловаться со всеми бабушками, которые при этом отпускали комментарии:

«Я думала, что Вы  похожи  на Дьявола, а Вы оказались таким милым и симпатичным человеком!»,  или «Спасибо, миленький, что Вы согласились с нами поужинать!»,  или « Вы настоящий герой!»

Затем Владимира усадили за стол и заставили пробовать рыбный суп по-парагвайски, приготовленный на молоке с сыром, который сварили гостьи специально для него. Голинцев сначала стеснялся.  Потом, видя, что старушки, забыв, зачем они пришли, оживлённо разговаривают, вспоминая свою молодость, начал утолять свой голод. Сегодня,  кроме  супов, на столе находились традиционные парагвайские десерты: мармелад из папайи и рис с молоком и сахаром.

Утром, выходя из дома, Голинцев был окружён небольшой группой репортёров, которые, очевидно, поджидали его ещё со вчерашнего вечера. Владимир не знал, что и делать. Но тут на помощь пришла Летисия.  Увидев, что ему не дают выйти из дому, она  предложила:

– Господа! Оставьте в покое молодого человека. Если вас что-то интересует, заходите ко мне. Я вам всё расскажу.

Владимир с благодарностью посмотрел на хозяйку и выскочил на улицу. Первая же пролётка  сразу же остановилась напротив него.

– Господин Русский Дьявол, Вам куда? В казармы? Садитесь, я отвезу! – громко сказал кучер, крепкий старичок лет шестидесяти.

– Русский Дьявол! Русский Дьявол! Покупай газеты! – завопил  босоногий мальчишка, увидев,  как Владимир садится в пролётку.

– Давай, друг! – согласился Голинцев и купил у того целую кипу всех утренних газет.

Улицы были почти безлюдны. Окна многих домов заколочены досками. Жители Асунсьона, имевшие возможность, покинули город. Все боялись штурма столицы  войсками мятежников. Повсюду виднелись баррикады из мешков с песком. Проезжали редкие грузовики и кареты скорой помощи. Владимира обогнал  «Форд» с сидящим в нём  военным министром.

– Где же я видел этот автомобиль? – вдруг подумал Владимир. – А, конечно, это же на нём позавчера пулемётчики привезли пулемёт «Максим», который сразу решил исход боя на проспекте Петиросси.

Пролётка остановилась, пропуская взвод добровольцев, очевидно, вчерашних гимназистов,  бодро шагающих в сторону железнодорожного вокзала.

– Офицер Русский Дьявол, купи чипу! – услышал Голинцев. На углу стояла смуглая босоногая красавица лет семнадцати с огромной корзиной с чипой на голове.

– Дай-ка мне парочку! – согласился Владимир и протянул девушке пять песо.

– За эти деньги забирай всю корзину! Да и меня в придачу! – предложила красавица и рассмеялась. Да так, что у  Голинцева лицо стало пунцовым.

Владимир дал ей пять песо и выбрал две ещё горячие, пахнущие сыром чипы.

– Приезжай сюда вечером, красивый Русский Дьявол! – громко сказала девушка и  продолжала звонко смеяться  на всю улицу.

Старичок-извозчик осуждающе проворчал:

– Ну что ты будешь делать с этими девками! Сами на шею вешаются! Ох, и молодёжь пошла.

В  казармах эскадрона Личного Конвоя  Президента  первым  Голинцева  встретил его командир Гарсия де Сунига:

– Господин капитан Русский Дьявол, я Вас поздравляю от лица всех офицеров-кавалеристов! А от меня поздравления особые. После этого боя, в котором Вы разгромили  батальон неприятеля, эскадрон, которым я командую, навсегда войдёт в историю нашей страны!

Затем  его поздравили все офицеры – сослуживцы, находившиеся в это время в расположении  части. Многие говорили:

– С этого дня мы будем обращаться к Вам только не иначе как капитан Русский Дьявол. У нас  очень почётно  иметь подобное прозвище.  Зачастую оно заменяет имя и фамилию.

Да, Голинцев уже знал, что в Парагвае часто предпочитают вместо имени употреблять только прозвище. Даже на самом высоком  официальном уровне.

День прошёл спокойно. Уже вечером, на совещании, перед офицерами выступил сам военный министр полковник Рохас. Он кратко обрисовал ситуацию с обороной столицы и в стране в целом.

– На севере Парагвая разворачивается мощное партизанское движение против мятежников. Его основой  являются отряды «призраков» майора Вальдеса, которым удаётся полностью контролировать большую территорию. Войска четвёртого военного округа по существу заперты в Консепсьоне. Насколько мне стало известно сегодня  утром, многие форты на оборонительной линии  не поддерживают  Шерифе. Из числа добровольцев для защиты Асунсьона сформированы три батальона пехоты, два эскадрона кавалерии. На самых опасных подступах  к столице развёрнуты две артиллерийские батареи. В железнодорожных мастерских построен бронепоезд, на котором уже установлены  два корабельных  орудия «Виккерс», снятые с канонерских лодок.  После сокрушительного  разгрома пехотного батальона мятежников полувзводом  кавалеристов под командованием капитана Голинцева  ясно, что враг не так силён, как  многие думали раньше, – Рохас неожиданно замолчал, думая, что сказать дальше и, достав носовой платок, громко высморкался.

– Господа офицеры, мы победим! – неожиданно закончил свою речь военный министр.

Вечером Владимир ужинал в доме Риттера. Рудольф Александрович был необычайно взволнован.

– Голинцев, (впервые он называл Владимира по фамилии) Вы страдаете глухотой? Или Вы не поняли меня прошлый раз? Но извольте Вам, Голинцев, напомнить, что я говорил без обиняков, прямо и открыто,  – обиженно высказывался Риттер, нервно жестикулируя руками. – Вы помните, я сказал, что в случае военных действий Вы должны непременно стать в ряды сторонников Шерифе?! Ну, а Вы что сделали? Скоро Шерифе разметёт этих никчемностей:  Рохаса и Шенони! Вот тогда Вы и останетесь с носом! Хорошо бы с носом! Вас упрячут в тюрьму. Лет так на двадцать! Голинцев, Вы хотите сидеть такой долгий срок в местной тюрьме?

– Нет, – тихо ответил Владимир, пожимая плечами.

– Ладно, Владимир Юрьевич, оставим этот разговор. Давайте выпьем это чудесное французское вино. За Вас, господин капитан! Сказать честно, я, как русский человек, получил необыкновенное удовольствие, когда узнал, как Вы дали по морде этим пруссакам! Мо-ло-дец! - вдруг сказал  Риттер искренне и с восторгом. – Служите в войсках Шенони. Не переживайте, после победы Шерифе я приложу все усилия, чтобы избавить Вас от ожидающих неприятностей. 

По странному стечению обстоятельств в это же время в ставке полковника Шерифе состоялся разговор между командующим войсками мятежников и  майором Гестефельдом, его начальником штаба.

Шерифе бегал по небольшому банкетному залу, превращённому в кабинет, и истерично кричал:

– Иоганн, я Вас не виню за этот небывалый позор: разгром батальона под командованием майора Вейса. Я просто хочу понять, как Вы, европеец, не смогли уговорить  Голинцева, тоже европейца,  перейти на нашу сторону?

– Господин полковник, – вяло оправдывался Гестефельд. – Голинцев не европеец. Он – русский! Этот народ всегда жил по своим, только ему  понятным  принципам.

– Майор! Каким принципам? Что Вы мне говорите? Вы  просто не захотели убедить Голинцева перейти на нашу сторону! Если Вы поняли, что обещанные ему майорские погоны не произвели должного впечатления, то надо было заинтересовать его чином подполковника. Высокой должностью! Например, командующий всей кавалерией наших революционных войск.

– Господин полковник, Голинцев объяснил мне, что он дал слово офицера служить Президенту и правительству Парагвая, – попытался объяснить Гестефельд.

– Чьё слово? Офицера? – переспросил недоумевающе  Шерифе и остановился посреди кабинета. Подкрутил свои усики в стиле «Кайзер Вильгельм» и с убеждением сказал:

– Офицер есть хозяин своего слова. Хочет – даёт, хочет – забирает.

Затем полковник огорчённо вздохнул и произнёс:

– Потеряли такого перспективного человека! Ну, ничего, ничего... После нашей победы он  раскается... Но будет уже поздно! Ой, как поздно! Давайте, Иоганн, придумаем что-нибудь гениальное для быстрого разгрома этих «талантливых полководцев»: Рохаса и Шенони.  У Вас, я знаю, уже есть предложения?

– Да, господин полковник, – ответил с облегчением Гестефельд, уставший слушать упрёки своего начальника. – Наша попытка молниеносного захвата Асунсьона не удалась. Поэтому я предлагаю  вторую. Но она должна быть атакой наверняка. По данным нашей разведки, в столице уже сформированы три батальона пехоты и два эскадрона кавалерии. Это, конечно, далёко не регулярные части, но на хорошо оборудованных позициях они могут оказать нам серьёзное сопротивление. Тогда мы потеряем много наших солдат. Мой план таков: первое – попытаться выманить из города некоторые подразделения правительственных войск. Если это не удастся  – не страшно! Самое главное – внушить Рохасу и Шенони, что мы не готовы  в настоящий момент к штурму Асунсьона.  Второе – неожиданными маневрами окружить столицу и захватить её штурмом со всех сторон.

– Неплохая идея! Мне понравилась! – коротко высказал своё мнение Шерифе и спросил:  А как Вы предполагаете это сделать?

– Довести до сведения всех офицеров революционных войск, что сейчас наша основная задача – покончить со всеми вооружёнными сторонниками правительства в глубинке. Одновременно  провести мобилизацию на всей территории страны с целью формирования ещё, как минимум, десяти батальонов пехоты и шести эскадронов кавалерии. И только потом – захват Асунсьона. Далее я отправляю пакет в Консепсьон начальнику четвёртого военного округа подполковнику  Брусуело.  В нём будет находиться ваш приказ о проведении активных войсковых операций с целью подавления партизанского движения в северо-восточном регионе. Наши люди сделают так, чтобы этот  приказ обязательно попал в руки полковника Шенони или даже Президента Ажалы. После этой информации командующий правительственными войсками будет уверен, что части четвёртого военного округа останутся в Консепсьоне. На самом деле, завтра там  начнётся погрузка на баржи батальона пехоты и эскадрона кавалерии. Они направляются сюда, чтобы пополнить наши силы для штурма столицы. К сожалению, второй батальон пехоты и сапёрную роту надо оставить на месте для борьбы с партизанами и  формированиями «призраков».

– Неплохой замысел! Неплохой! Сразу чувствуется настоящая прусская штабная школа! – выразил свой восторг Шерифе. Затем он снова, подкрутив свои усики, нервно забегал по кабинету, бросая  фразы:  Нам бы разрешить проблему с войсками первого округа в Энкарнасьоне. Они склонны поддержать этих правительственных  никчемностей. Я думаю, майор, что в случае перехода  на нашу сторону все офицеры немедленно получат повышение в чинах, а унтер-офицеры и рядовые – большое денежное вознаграждение. 

– Великолепно! – воскликнул начальник штаба. – Только вот,  э-э-э, – замялся он, не зная, как выразить своё сомнение.

– Что Вы хотите сказать, господин майор? – спросил Шерифе.

– Я думаю, что для переговоров с ними надо послать только парагвайцев, которые пользуются их уважением и доверием. И ни в коем случае –  немцев.

– Да, да! Конечно, – поспешно согласился Шерифе и продолжил, – итак, скрытно подтягиваем к Асунсьону все имеющиеся у нас силы, производим несколько отвлекающих маневров и окружаем город. Наша задача – быстро взять столицу. После этого война закончится, и мы останемся у власти. Смотрите сюда, господин майор, – полковник склонился над большой картой, расстеленной на столе, – мы делаем так, так и так.  

На следующий день Голинцев с взводом гвардейцев осуществлял эскорт Президента.  Утром господин Ажала посетил железнодорожные мастерские, где осмотрел построенный бронепоезд. Два пассажирских вагона были  попросту наспех «обшиты» металлическими листами. На две открытые платформы установили два корабельных крупнокалиберных орудия «ВИККЕРС», снятых с канонерских лодок. Обложили их со всех сторон мешками с песком. Команда бронепоезда состояла из железнодорожников, моряков и взвода пехотинцев. Президент остался доволен увиденным и выступил перед добровольцами на митинге. Затем господин Ажала последовал в свою резиденцию. На подъезде  к ней конвой догнал лейтенант Шеню.

– Господин капитан, – обратился он к Голинцеву, – главнокомандующий Вас срочно вызывает к себе! Я должен немедленно Вас заменить!

– Лейтенант,  произошло что-то очень серьёзное? Я ведь сопровождаю Президента!? – недоуменно спросил  Владимир.

– Не знаю, мне передал приказ  его адъютант.

– Принимайте командование эскортом, господин лейтенант! – распорядился Голинцев и галопом направился  в Главный штаб.

Полковник Шенони, ответив на приветствие Владимира, молча вручил ему толстую пачку конвертов.

– Всё, господин капитан, Вы свободны! – произнёс он, а потом добавил:

– Даю Вам срок до завтрашнего утра не только прочитать все письма этой сеньориты из очень известной и благородной фамилии, но и написать ответы! Шутка! –  пояснил Шенони.

– Что было шуткой, Голинцев не понял, но в руках он держал  дюжину толстых конвертов. Многие из них уже были потрёпаны от долгих блужданий со следами  штампов многих почтовых отделений. Это были письма от Каролины!

– Дома он  первым вскрыл  конверт с самой последней датой и стал читать. Каролина сообщала, что её дедушка скончался у неё на руках и от этого горя ни она, ни её мать до сих пор не могут прийти в себя. Девушка писала, что безумно соскучилась по Владимиру, но вынуждена остаться с Долорес в Буэнос-Айресе. Её отец запрещает им возвращаться в Парагвай  до тех пор, пока здесь продолжается гражданская война. А затем следовали стихи о розах в саду, о благородном юноше, о разлуке,  о грусти жить, не видя любимого человека. Голинцев прочитал все письма.

– Боже, как я рад! Как я счастлив, что Каролина после долгой неизвестности нашлась! Что у неё всё хорошо! – воскликнул Владимир. До глубокой ночи он писал ей письма. Их получилось три. Очень длинных и обстоятельных.

– Завтра первым же делом отнесу их на Главное почтовое отделение, а потом уже поеду на службу, – решил он.

– Была среда. Военный министр только что пообедал, и его клонило в сон.

– А, может, и правда устроить себе сиесту? Часик? Срочных дел нет. Все нормальные люди сейчас отдыхают, только один я мучаюсь, – думал Рохас, борясь с искушением. – Пойду-ка я прилягу.

В дверь постучали. Это был его адъютант.

– Господин полковник, к Вам – полковник Шенони с делом чрезвычайной важности.

– Да?! Пусть входит! – недовольно произнёс военный министр.

– В кабинет не вошёл, ворвался главнокомандующий правительственными войсками.

– Господин министр! Господин министр! Новости! Новости невероятной важности! – возбуждённо  кричал Шенони, забыв поприветствовать  Рохаса.

– Здравствуйте, господин полковник! – бесцеремонно перебил он  своего главкома.

– Прошу прощения, господин министр, здравия желаю.

– Что стряслось? Докладывайте! – сказал Рохас и предложил вошедшему кресло.

– Господин министр, сегодня ночью был захвачен связной Шерифе. При нём находился пакет с приказом командующему четвёртым военным округом подполковнику Брусуело. – Шенони положил пакет на стол Рохасу. Тот взял его и, вытащив оттуда два отпечатанных листа, с неподдельным интересом стал читать.

– Я поздравляю Вас, господин Шенони! Теперь мы точно знаем, что войска четвёртого округа остаются на месте. Замечательная новость! Всех причастных к добыче этого очень важного документа – наградить!

– Слушаюсь, господин министр! – ответил главком.

Неожиданно открылась дверь, и в пороге появился адъютант Рохаса с телеграфной лентой в руках.

– Господин полковник, – обратился он к военному министру, – только что пришла телеграмма от командующего первым военным округом подполковника Бустоса. Разрешите мне её зачитать?

– Да! – приказал Рохас.

Адъютант подошёл к столу министра и принялся читать:

– Сегодня нами, офицерами-патриотами, были арестованы все немецкие инструкторы за подрывную деятельность против нашей горячо любимой Родины. Все подразделения первого военного округа выступают против так называемых революционеров на стороне законной власти. Подполковник Бустос.

– Ура! Ура! – вдруг закричал Рохас и, вскочив с кресла, принялся размахивать руками, – теперь мы покажем этому чистильщику прусских сапог Шерифе! Теперь мы его сотрём в пыль! Теперь мы ему покажем, как следует воевать! Адъютант, Вы свободны! – приказал он.

Когда за офицером закрылась дверь кабинета, министр спросил Шенони:

– Господин главнокомандующий, как мы  можем использовать эту благоприятную для нас ситуацию?

Шенони задумался. Он принялся  пальцами тереть переносицу, глаза, щёки...

– Да, господин министр, мы должны срочно предпринять ряд мер...  ряд мер... Думаю, что нельзя сидеть, сложа руки, в Асунсьоне и ждать, когда подойдут войска Шерифе, – наконец произнёс главком и замолчал. После длительной паузы он, медленно произнося каждое слово, сказал:

– Думаю, что следует начать активные боевые действия на территории, находящейся под контролем мятежников. Нельзя дать им собрать все свои силы в кулак, чтобы ударить по столице. Также мы должны помешать Шерифе провести набор добровольцев и мобилизацию для пополнения своих войск. Я думаю, что для усиления частей первого военного округа следует направить сводную экспедиционную группу, поддерживаемую бронепоездом. Командиром назначить опытного офицера. Подполковнику Бустосу поставить задачу начать активные боевые действия  против мятежников на юге страны.

– Толковые предложения, – похвалил главкома Рохас, – так и сделаем. Завтра к вечеру эшелон и бронепоезд должны отбыть в Энкарнасьон. Вы, господин полковник, лично отвечаете за формирование экспедиционной группы и её снабжение всем необходимым.

– Слушаюсь, господин министр! Разрешите идти?

– Да! Помните, господин полковник, у Вас очень мало времени. Сейчас же отправьте шифрованную телеграмму Бустосу.

Когда за главкомом закрылась дверь, Рохас встал из-за стола и, глядя в окно, угрожающе произнёс:

Не такой ты и хитрый, Шерифе, как о тебе говорят! Сейчас я тебе покажу, кто из нас настоящий полководец!

Шенони развернул бурную деятельность. Всю ночь в его кабинете горел свет. Приезжали и уезжали офицеры по особым поручениям. Его адъютант слал телеграммы и звонил по телефону в части. К утру была сформирована  экспедиционная группа, в которую вошли: один взвод эскадрона Личного Конвоя Президента, пехотная рота капитана Парани,  сапёрный взвод и экипаж бронепоезда. Командиром был назначен майор Торрес.

Вечером пятого июня, после небольшого митинга, на котором с короткой, но эмоциональной речью выступил военный министр, началась погрузка экспедиционной группы. Пассажирских вагонов для всего личного состава не хватило. Пехотной роте пришлось размещаться в специально оборудованных товарных. Это неудобство вызвало недовольство у многих солдат.

– Мы что, скот, чтобы ездить в таких условиях? – раздражённо спрашивали они у своих унтер-офицеров.

В семь часов под звуки военного оркестра с железнодорожного вокзала  отбыли бронепоезд, два эшелона с солдатами и конским составом, ремонтный  поезд. Их путь лежал на юг.

Стучали колёса вагонов. Изредка раздавался гудок паровоза бронепоезда и ему отвечали другие паровозы экспедиционной группы. Глубокая ночь. Солдаты, за исключением караульных, спали глубоким сном. Майор Торрес докуривал последнюю сигару в своём удобном купе штабного вагона. За окном – сплошная стена деревьев. Ни огонька, ни полустанка... даже луна спряталась в ночных тяжёлых облаках.

Торрес размышлял о наконец-то представившейся ему возможности отличиться.

– По прибытии в штаб первого округа надо сразу убедить осторожного и крайне нерешительного подполковника Бустоса начать активные боевые действия против войск Шерифе. Если он будет против, придётся взять на себя всю инициативу. Хватит мне уже быть скромным офицером в чине майора! Надо выдвигаться! Надо ускорить карьеру! Несколько успешных боёв и, я уверен, можно просить у военного министра присвоения мне чина подполковника с назначением начальником  Генерального штаба.

Раздавшийся жуткий скрежет тормозов  прервал мечты майора. Поезд остановился, и ночную тишину стали рвать продолжительные гудки паровозов. Торрес одним махом выскочил из купе, рванул на себя дверь вагона и прыгнул вниз,  больно  ударившись пятками о землю. Навстречу ему бежали караульные с фонарями в руках. Офицеры кричали: к бою! На землю из окон  и дверей вагонов стали прыгать раздетые солдаты с винтовками в руках. Испуганно ржали кони. А паровозы, не смолкая ни на мгновение, пронзительно и громко гудели и гудели.

– Господин майор, впереди рельсов нет! – доложил Торресу подбежавший сержант, светя ему фонарём прямо в лицо.

– Как рельсов нет! Почему нет? – не понимая ничего, спросил командир экспедиционной группы. – Да прекрати  ты светить мне в лицо этим  дурацким фонарём! – заорал он на сержанта.

Вокруг царила паника. Слышались команды офицеров занять круговую оборону. Кое-где раздавались отдельные выстрелы. Из сельвы доносились крики испуганных обезьян. А паровозы всё гудели и гудели...

– Сержант, срочно ко мне всех офицеров! В первую очередь – командира бронепоезда! – заорал Торрес. – Срочно! Ты чего стоишь?!

Через полчаса офицерам удалось вывести своих солдат из состояния паники. А когда наступил рассвет, выяснилось, что впереди на участке около шестисот метров разобрано железнодорожное полотно. Путь на Энкарнасьон был отрезан! Узнав эту новость, Торрес среагировал мгновенно.

– Все по вагонам! Срочно возвращаемся в Асунсьон! – отдал он приказ.

И в этот момент окрестности потрясли мощные взрывы: Бу-м! Бу-м! Бу-м!

– Что это было? –  недоумённо спросил майор у командира бронепоезда старшего лейтенанта Гонсалеса.

– Мне кажется, что только что была взорвана железная дорога на столицу, – с озабоченным лицом ответил тот.

Вскоре выяснилось, что командир бронепоезда был прав. Экспедиционный отряд оказался  отрезанным от столицы и от города Энкарнасьона – места своего назначения.

Адольфо Шерифе не успел ещё даже умыться, как к нему постучал начальник штаба Гестефельд.

– Да, входите!

– Господин полковник, получены очень важные новости. Разрешите доложить?

– Докладывайте, господин майор! – несколько недовольно ответил Шерифе. Ему очень не нравилось заниматься делами, не придя  в себя после сна.

– Господин полковник. Принятыми нами мерами экспедиционный отряд правительственных войск оказался в ловушке. Он отрезан как от войск первого военного округа, так и от столицы. На несколько дней мы вывели из строя их самые боеспособные части. Только что были взорваны  железнодорожные мосты  под Энкарнасьоном. Войска первого округа  теперь  надолго лишены возможности передвижения по железной дороге. Им остаётся  только водный путь. Но это маловероятно.

– Почему? – спросил Шерифе.

– По последним данным нашей разведки,  в этом районе нет ни одного судна. Все ушли.

– Отлично! – удовлетворённо произнёс полковник. – А по грунтовой дороге они даже и не рискнут выйти на помощь столице!

– Совершенно верно. Очень большое расстояние, – добавил Гестефельд, а потом нерешительно сказал:

– К сожалению, недавно пришла телеграмма от командующего четвёртым округом.

– Почему «к сожалению»? Господин майор, не тяните,  говорите, – раздражённо сказал Шерифе.

– Ночью формированиями этих диких гаучо под командованием майора Вальдеса, именуемыми «призраками», были угнаны все пассажирские суда и баржи с буксирами из порта Консепсьон. Поэтому наш план, предусматривающий  прибытие опытных частей четвертого военного округа, не сработал...

– Ка-к?! Ка-к?! – закричал Шерифе, заикаясь от гнева. – Как были угнаны? Каким образом? Что произошло?

– Не знаю, господин полковник! В телеграмме об этом ничего не говорится! Я сейчас же  отправлю телеграфом ваш  приказ  подполковнику  Брусуело  с требованием  объяснений.

– Срочно! Срочно, господин майор! Отправляйте телеграмму! Ах, какой был план! Какая идея! – причитал командующий мятежников, бегая по комнате. – Сорвалось!  Надо менять... А впрочем, зачем менять? Штурм Асунсьона осуществим на два-три дня раньше, теми войсками, которые у нас есть! Господин майор, всем нашим частям ускорить окружение столицы!  Через два часа взять Сан-Лоренцо!

– Слушаюсь, господин полковник! – ответил Гестефельд и вышел.

Утром шестого июня Голинцев вышел из дома. Его уже поджидали человек пять репортёров и пара фотографов. Не успел Владимир и рта раскрыть, как раздалось: хлоп, хлоп. Это  они уже его сфотографировали.

– Господин Русский Дьявол, – вежливо обратился к Голинцеву  совсем молодой парень, очевидно, начинающий журналист, – как Вы расцениваете шансы правительственных войск в этой гражданской войне?

– Простите, господин репортёр, я ничего не расцениваю. Я – простой офицер и выполняю приказы моих командиров, – ответил Владимир и попытался сделать шаг вперёд. Неожиданно, расталкивая всех своих коллег, к нему бросилась высокая женщина в чёрном строгом костюме с неизменной потухшей сигарой в губах.

– Боже! Это же Мирта Перес! Сумасшедшая! – с ужасом подумал Голинцев и попытался отступить назад.

– Куда же Вы, Русский Дьявол? – закричала  она и, схватив его за  руку, приподнялась на носки и зашептала в самое ухо:

– Я прошу Вас, дайте мне интервью! Нет, я не прошу. Я требую! Я умоляю Вас, Русский Дьявол!

– Хорошо, хорошо! – ответил Владимир, чтобы отвязаться от этой очень настойчивой журналистки, – скажите,  где,  и я приеду.

– Вот Вам адрес редакции  газеты «Кроника», –  произнесла она и сунула ему в ладонь  записку.  –  Я  Вас буду ждать  сегодня вечером!

– Прошу прощения, сударыня, – сказал Голинцев, – давайте встретимся послезавтра, восьмого июня, часов в семь вечера! Я обещаю Вам, что, если у меня ничего не случится по службе,  я буду в редакции.

– Огромное спасибо, Русский Дьявол! – завизжала от восторга Мирта Перес, выплюнув сигару.  –  Я  Вас буду ждать.

– Господа! Господа! – послышался знакомый голос Летисии. – Смотрите, что у меня для вас есть.

Все журналисты, как по команде, посмотрели на донью Торрес. В руках она держала большое блюдо  с  горячей и ароматной чипой.

– Прошу вас всех ко мне в дом. Мате уже готов! – пригласила журналистов Летисия.

На несколько минут они упустили из виду Голинцева, и  он быстрыми шагами дошёл до угла,  где  сразу же взял извозчика.

– В казармы Личного Конвоя Президента! – сказал он худому небритому мужичку лет пятидесяти.

– Молодец старушка! Всегда меня выручает! Очень находчивая женщина, – с восторгом  подумал о Летисии Владимир. –  Мне ещё бы продержаться с недельку, а там все и забудут обо мне. Произойдут новые события. Появятся новые имена. Но восьмого числа надо встретиться с этой ненормальной журналисткой. Слово дал – надо выполнять! А как не хочется!

Голинцев оторвался от дум, заметив, что пролётка покатила по каким-то незнакомым узким и немощёным улочкам.

– Уважаемый, а куда Вы меня везёте? Я же просил – в казармы?! – спросил он у извозчика и добавил, –  по проспекту гораздо быстрее и ближе.

– Не беспокойтесь, господин Русский Дьявол, мы едем в казармы. Ведь этой ночью проспект сапёры перекопали. Траншею для стрельбы вырыли. Все ждут нападения Шерифе. Будь она не ладна эта война! Не успели мы забыть прошлую революцию и гражданскую войну 1911 года, как снова пришли страдания для народа. Смотрите, господин офицер Русский Дьявол, улицы  без людей! Дома заколочены. Магазины закрыты. Цены на еду взлетели до небес...

– Да, – мысленно согласился Владимир с мужиком, – Асунсьон действительно представляет унылое зрелище. Почти безлюдный город, заполненный одними военными с оружием. Улицы перекопаны, повсюду видны баррикады из мешков с песком. Ночью темнее обычного. Комендантский час, патрули. Изредка возникающие неизвестно с кем перестрелки на улицах...

– Владимир! – вдруг услышал Голинцев. Он посмотрел налево.

– Ох! Это  же  мы мимо ресторана «Милан» проезжаем. А окликнул его  Луиджи.

– Стой, любезный! Приехали! – приказал он извозчику. Рассчитавшись с ним, он вышел из пролётки и расцеловался с хозяином ресторана.

– Вот так всегда бывает, – укоризненно сказал Луиджи. – Человек становится знаменитым  и  почему-то сразу забывает своих друзей.

– Луиджи, не обижайтесь на меня. Я всегда помню хороших людей. И не моя вина, что все газеты  пишут только о моей персоне. Мне эта слава в последние дни просто мешает жить. Я ведь  простой офицер! А в « Милан» не захожу по причине военных действий и невероятной занятости по службе.

– Друг мой, не оправдывайтесь! Я же просто пошутил! – ответил Луиджи. – Вам не кажется, что сегодняшнее утро довольно прохладное?

– Да, начало июня. Скоро зима, – ответил Голинцев.

– Да, скоро зима, – повторил хозяин ресторана, – поэтому самое время выпить по чашечке горячего шоколада. Я Вас угощаю.

Владимир достал часы.

– Не откажусь. В запасе у меня двадцать минут.

– Отлично! – обрадовался Луиджи. – Я его лично приготовлю. Проходите, присаживайтесь за свой любимый столик у окна. Я через пять минут вернусь.

Голинцев вошёл в ресторан. Здесь тоже свой отпечаток наложила война. Толстые светонепроницаемые  портьеры на окнах. Стёкла оклеены полосками бумаги... Владимир сел за свой столик у окна и сразу же увидел картонную табличку на подставке из красного дерева. На ней красивым каллиграфическим почерком было написано: «За этим столом предпочитает обедать Русский Дьявол».

– Это что значит? – спросил он у подошедшего с подносом Луиджи, указывая на табличку.

– Это, господин Голинцев, дань Вашему героизму и хорошая реклама для моего ресторана, – с  гордостью ответил тот.

– А нельзя убрать эту табличку? – спросил Владимир.

– Нет! Ни в коем случае! Я хочу попросить Вас сфотографироваться. Вот здесь, – Луиджи подскочил со своего стула и бросился к стене. – Я хочу сделать фотогалерею всех известных людей нашей страны и зарубежья, которые посетили мой ресторан.  Ваша огромная  фотография будет  первой на самом видном месте!

– Зачем? – удивился Голинцев.

– Как зачем?! Это же будет «изюминка» моего ресторана! – объяснил Луиджи. – Когда Вы сможете зайти ко мне? Я на это время приглашу самого лучшего фотографа столицы, и он сделает ряд снимков.

Владимир задумался.

– Давайте после девяти часов вечера восьмого июня. Вас устроит? – предложил он и сделал глоток ароматного горячего шоколада.

– Конечно же! Огромное Вам, Русский Дьявол, спасибо! – искренне обрадовался хозяин ресторана.

– Скажите, Луиджи, а Вы не закрываете своё заведение до лучших времён? – поинтересовался Голинцев, прежде чем попрощаться.

– Ни в коем случае! Мой ресторан всегда будет открыт! – с уверенностью заявил тот.

ГЛАВА  12

Ровно через два часа приказ Адольфо Шерифе был выполнен. Три батальона мятежников, смяв роту добровольцев, заняли город Сан Лоренцо, находящийся в восемнадцати километрах от Асунсьона. Практически все зажиточные жители Сан Лоренцо просто обожали Шерифе.

– Слава нашим освободителям! – кричали женщины на улицах, встречая покрытых пылью  «революционных»  пехотинцев.

– Долой  президентскую диктатуру! – вторили им мужья, пожимая руки офицеров.

По случаю освобождения от «тирании» на главной площади города для солдат было устроено пиршество. Забили дюжину откормленных быков, выкатили из погребов несколько бочек рома из сахарного тростника. Горы мяса жарились на огромных решётках, играл духовой оркестр. «Солдаты революции» наслаждались жизнью...

Адольфо Шерифе, Иоганн Гестефельд с другими офицерами были приняты  как национальные герои в доме самого богатого горожанина Сан Лоренцо. Для них накрыли столы, сервированные хрустальной и серебряной посудой. Выставили дорогие итальянские и испанские вина, чтобы запивать жареных ягнят  и запечённых молочных поросят.

Сразу же после сдачи Сан Лоренцо Президент Парагвая вызвал к себе военного министра Рохаса. Эусебио Ажала, всегда тактичный и сдержанный, холодно поздоровавшись с полковником, сразу же «взорвался»:

– Господин министр, Вы ничего не сделали, чтобы организовать оборону Сан Лоренцо!  Судьба города была вручена в руки вчерашних гимназистов, не имеющих ни военной подготовки, ни чётких задач! Сейчас враг у ворот столицы! Вы это понимаете?

– Так точно, господин Президент! – ответил Рохас.

– Так точно... так точно.., – передразнил его Ажала, – кроме как повторять эти два слова Вы больше ни на что не способны! Почему запасы пшеничной муки, находящиеся  в   Сан  Лоренцо,   своевременно   не   были   вывезены  в   Асунсьон? По-че-му?

– Господин Президент, мука уже была погружена в вагоны, уже был прицеплен паровоз... Всё было готово для отправки... Но тут совершенно неожиданно город был атакован превосходящими силами противника. Мука осталась на станции в вагонах.

– Более глупого объяснения я не слышал за всю мою жизнь! – гневно кричал Эусебио Ажала. – Эта мука предназначалась для жителей столицы. И сейчас они лишились  возможности есть пшеничный хлеб! Как я, Президент Республики, смогу объяснить это им?!

Полковник Рохас молчал. Внутри его стала бить мелкая противная дрожь. Это был верный признак приближающегося нервного срыва.

– Идите, Рохас! К вечеру Вы мне должны доложить, что пшеничная мука находится на столичных складах! В противном случае – Вы лишитесь своего поста и будете разжалованы в лейтенанты!

Министр стоял, не в силах сообразить, что же он должен ответить Президенту.

– Что Вы стоите?! Идите и отбивайте муку у Шерифе!

– Слу-уу-шаа-аа- юсь.. – сильно заикаясь, едва смог произнести Рохас.

И сейчас военный министр, униженный и подавленный, ехал в своём автомобиле и мучительно размышлял:

– Как это могло произойти? Почему наш скрупулёзно разработанный с Шенони план не сработал? Почему? Да, день сегодня начался дерьмово. Рано утром ему принесли телеграмму от подполковника Бустоса, в которой говорилось о невозможности прибыть войскам первого военного округа в Асунсьон. Взорваны железнодорожные мосты под Энкарнасьоном.  Нет ни одного судна, чтобы погрузить хотя бы роту солдат... А марш по грунтовой дороге затянется на недели с большими потерями личного состава.

Рохас глубоко вздохнул. Низ живота пронизало острой болью. Всё тело где-то внутри продолжало мелко трястись и трястись. А когда он узнал о падении Сан Лоренцо, всё сразу стало ясно: этот прусский лис Шерифе их перехитрил. Что же этот сукин сын будет делать потом? Что же он задумал?

Низ живота раздирала боль. Она усиливалась с каждой секундой.

– Нет, не доеду к себе, – понял он и приказал водителю:

– В главный штаб! Срочно!

До посещения министром Президента его беспокоило полное отсутствие каких-либо  новостей  об  экспедиционной  группе. А сейчас  все  его мысли  были  о  муке.

– Как мы не успели вывезти этот состав в Асунсьон? Я же дал приказ. Сегодня днём мука могла бы быть уже здесь, на складах. Но помешал этот сукин сын, Шерифе! Что же теперь делать? Как отбить муку?

Шенони тоже был мрачен и немногословен.

– Перехитрил нас этот чистильщик немецких сапог! – вместо приветствия заявил Рохас, входя к нему в кабинет.

– Выходит, что так! – согласился главком, также забыв поздороваться. – Господин министр, ситуация продолжается оставаться неясной. Есть данные, что с севера  к столице приближаются колонны мятежников.

– Какие колонны? Откуда они взялись? – изумился Рохас.

– Не знаю! Также не знаю, где Шерифе собрал такое количество людей.

–  Я только что был у Президента. Он требует любой ценой вернуть состав с мукой, – с отчаянием сообщил министр. – У Вас, полковник, будут какие-нибудь соображения на этот счёт?

Шенони задумался.

– Если мы имеем приказ самого Президента, то обязаны его выполнить. Только с каким результатом? Думаю, что это не столь важно. Надо сделать попытку! – после долгой паузы  сказал он.

– Делайте! – сказал Рохас. Ему было всё хуже и хуже. Он пересел в кресло у окна и принялся тихо разговаривать сам с собой.

Шенони вызвал своего адъютанта.

– Срочно ко мне капитана Голинцева из эскадрона Личного Конвоя!

– Русского Дьявола? – уточнил адъютант.

– Да, его. Срочно!

Несмотря на сложную ситуацию вокруг столицы, жизнь гвардейцев Личного Конвоя Президента шла по расписанию. Сегодня был строевой смотр. Голинцев на своём  красавчике Нуэсе, коне, в жилах которого текла кровь арабских скакунов и диких американских лошадей, стоял перед построившимися в парадной форме взводами.  

– Гвардейцы! Слушай мою команду! – громким чётким голосом сказал Владимир.

– Отставить! – послышался голос командира эскадрона  Гарсия де Сунига. –  Господин капитан, Вас срочно вызывает главком! Ступайте! Я  продолжу, – сказал он.

Через десять минут Голинцев вошёл в кабинет Шенони. Кроме него, здесь находился  и военный министр. Рохас сидел в кресле у окна и, уставившись в одну точку, что-то шёптал. Было похоже, что он произносит какие-то заклинания. Главком нервно передвигал чернильный прибор с одного края стола  на другой.

– Рад Вас видеть, капитан Русский Дьявол! – произнёс главком, изобразив при этом подобие улыбки на своём лице. – Проходите, присаживайтесь.

– Господин капитан, сегодня утром противник, в результате неожиданной атаки, захватил Сан Лоренцо. Запас пшеничной муки для столицы оказался в руках мятежников. Президент Республики лично обращается к Вам с просьбой сделать всё возможное, чтобы вернуть муку в Асунсьон, – сообщил Шенони.

– Разрешите вопрос, господин полковник, – сказал Владимир. – Где в настоящее время находится мука?

– Утром вагоны с ней, уже готовые к отправке в Асунсьон, стояли на товарной станции Сан Лоренцо. Был прицеплен даже паровоз... Но мятежники нарушили все планы.

– Я готов выполнить приказ Президента! – уверенно заявил Владимир. – Но только рейд в тыл противника  надо  провести прямо сейчас.

– Какие силы Вам необходимы для успеха этой операции? – спросил  главком.

Владимир,  подумав  несколько минут, сказал:

– Взвод регулярной кавалерии, полувзвод гвардейцев Личного Конвоя, три лёгких пулемёта с хорошими пулемётчиками и большим количеством патронов.

– И всё?! – удивился главком.

– Так точно, господин полковник.

Через полчаса Голинцев уже выезжал из главного штаба. С ним находился взвод кавалеристов под командованием лейтенанта Кастро, пятнадцать гвардейцев, имеющих родственников в Сан Лоренцо, шесть пулемётчиков и ящики с патронами.

Доехав до пригорода Сан Лоренцо, остановились в густой чаще заброшенного лимонного сада. Голинцев выставил караулы, а затем приказал всем гвардейцам переодеться в гражданскую одежду, которую они взяли с собой. После чего отправил их пешком по два человека на товарную станцию, железнодорожный вокзал, город. Несколько гвардейцев, одетые, как хозяева богатых имений, на своих конях уехали в самый центр Сан Лоренцо. Наступило томительное ожидание. Владимир мучился от неизвестности, не находя себе места. Через час стали возвращаться первые разведчики, и стала вырисовываться ситуация в городе. На центральной площади продолжалось пиршество, офицеры заканчивали десерт в доме самого богатого горожанина. На железнодорожном вокзале находился караул мятежников в составе десяти человек. На товарной станции было около полувзвода пехотинцев. Все они уже выпили рома из сахарного тростника, который вместе с жареным мясом принесли их товарищи с центральной площади, и отдыхали. Самое главное, что состав с мукой так и стоял на станции с паровозом под парами! Голинцев, достав карту, подозвал лейтенанта Кастро и всех сержантов. Подробно объяснив задачу каждого из них, он спросил:

– Вопросы  есть? Что  непонятно?

Вопросов не было.

– Господа, ещё раз проверьте, чтобы у всех ваших солдат был отличительный знак правительственных войск: белая повязка на левом рукаве! – добавил Владимир.

Через пятнадцать минут десять кавалеристов ворвались на железнодорожный вокзал. Обезоружили всех солдат караула, затем, связав их, закрыли в сарае. Также в кабинете начальника вокзала были собраны и заперты все служащие. В помещении телеграфиста была выставлена охрана. В это же время другие кавалеристы, под командованием Кастро,  перекрыли две дороги, ведущие  в  город.

Гвардейцы, во главе с Голинцевым, на конях галопом влетели на товарную станцию. Все солдаты мятежников, двенадцать человек, поставив свои винтовки под стену кирпичного забора, не спеша пили мате. Они даже и не поняли, что произошло. Кто их связывает и зачем. Солдаты Шерифе  были закрыты вместе с рабочими станции в одном из пустых складов.

На станции одиноко стоял единственный состав из тринадцати товарных вагонов с прицепленным к нему паровозом, периодически выпускающим клубы дыма и пара. Владимир, подъехав к нему, приказал  следующим за ним кавалеристам:

– Три человека в кабину машиниста! Остальным – открыть двери вагонов!

Загремели запоры, заскрипели открываемые двери. Голинцев проехал вдоль всех вагонов и убедился, что действительно это был тот самый состав с пшеничной мукой.

– Пулемётчики,  по два человека – на крыши первого, шестого и последнего вагона! Четыре человека – на тормозную площадку последнего вагона! Сержант, берёте двух гвардейцев и уводите всех наших коней в казармы эскадрона! Встречаемся там! Все остальные на паровоз! – отдал он команду.

Машинист, крепкий мужчина лет тридцати, удивлённо смотрел на гвардейцев, набившихся в тесную кабину. Кочегар, коренастый широкоплечий парень, прижался к стене, зыркая глазами.

– Здесь остаюсь я и машинисты!  Остальные туда! – приказал Голинцев, указывая на кучу угля.  –  Размещайтесь  по  бокам и  наблюдайте!

– Давайте, уважаемый, трогайте на Асунсьон! – сказал он, обращаясь к машинисту.

– Как на Асунсьон? – удивился тот. – Мне же сказали, что всё поменялось, что...

– Повторяю – на Асунсьон!

– Невозможно, господин офицер, стрелку надо перевести, – объяснил машинист.

– Где стрелочник? – спросил Голинцев.

– Как где? У себя в будке спит. Как всегда. Вон там будка его,  – сказал машинист и ткнул пальцем в стоящий на отшибе станции маленький домик.

– Сержант, берите двух гвардейцев и к стрелочнику! Пусть нам дорогу на Асунсьон откроет!

– Есть, господин капитан! – ответил сержант.

Через несколько минут они вытащили за руки и за ноги  из будки щуплого босоногого стрелочника и бегом потащили его  переводить стрелку.

– Не хотел, сукин сын, идти. Сиеста, говорит, у него, – объяснил Владимиру вернувшийся сержант.

– Вот теперь можно и ехать, – удовлетворённо произнёс машинист. Кочегар начал швырять лопатой уголь в топку.

Состав начал  медленно двигаться, постепенно набирая скорость.

Сержант взвода регулярной кавалерии, проводив глазами все вагоны, проследовавшие  через пассажирский вокзал,  ринулся к телеграфисту.

– Всё, рядовой, ты свободен, – приказал он кавалеристу, находившемуся в помещении. А потом  обратился к телеграфисту:

– Давай, начальник, телеграмму главкому правительственных войск и военному министру.

– Я слушаю Вас, господин военный, – подобострастно ответил пожилой телеграфист, усаживаясь за стол.

– Давай! Телеграмму давай! – повторил грозным голосом сержант.

– Сейчас, – наморщил лоб сержант, вспоминая инструкции Голинцева. – Встречаете муку через полчаса. Капитан... капитан, – он вдруг с ужасом понял, что забыл  эту непривычную для слуха странную фамилию. – Капитан Русский Дьявол, – нашёлся наконец-то сержант и, облёгчённо вздохнув, посмотрел на часы. Согласно приказу этого Русского Дьявола, через двадцать минут после отправки телеграммы они должны самостоятельно вернуться в Асунсьон.

Состав, ощетинившись пулемётами и карабинами гвардейцев, набрав высокую скорость, проследовал мимо будки путевого обходчика, находившейся на самой окраине Сан Лоренцо.

– Машинист, дайте три продолжительных гудка! – приказал Владимир.

И громко, на всю округу, тут же раздалось: У-у-у-у! У-у-у-у! У-у-у-у!

Лейтенант Кастро, услышав три паровозных гудка, достал свои часы. Согласно приказу Голинцева, через двадцать минут все кавалеристы, находящиеся здесь на дорогах, ведущих со станции в город, должны оставить эти позиции и срочно выдвигаться на Асунсьон.

В четыре часа дня  адъютант главкома получил весьма странную телеграмму: ВСТРЕЧАЙТЕ МУКУ ПОЛЧАСА ТЧК КАПИТАН КАПИТАН КАПИТАН РУССКИЙ ДЬЯВОЛ ТЧК  Капитан Гонсалес был опытным штабистом и всё сразу понял.

В четыре часа  тридцать пять минут состав с мукой прибыл на товарную станцию парагвайской столицы,  оцепленную  правительственными пехотинцами.

Здесь его встречал сам главком полковник Шенони. Выслушав доклад Голинцева, он пожал ему руку и сказал:

– От имени военного министра я выражаю Вам благодарность за этот блестящий рейд в тыл противника!

В это время раздавались хлопки вспышек фотографических камер, а репортёры без устали что-то писали в своих блокнотах. Не увидев нигде Мирты Перес, Владимир с облегчением вздохнул.

– Господа журналисты, – громко объявил Шенони, – я приглашаю всех вас на пресс-конференцию в военное министерство завтра в десять часов утра! А сейчас все военнослужащие, принимавшие участие в рейде в глубокий тыл противника, должны отбыть в казармы!

– Господин капитан, – обратился главком к Голинцеву, – за время Вашего отсутствия министром был издан приказ о переходе всех офицеров на казарменное положение. Я даю Вам два часа, чтобы взять самые необходимые вещи.

– Слушаюсь, господин полковник! – ответил Владимир и, отказавшись разговаривать с журналистами, покинул товарную станцию.

Майор Вальдес торопился. Он знал, что решающей битвой этой гражданской войны будет сражение за Асунсьон. Шерифе хочет провозгласить себя Президентом и взять под личный контроль все денежные резервы Центрального банка и Национального банка Парагвая. Ведь очевидно, что тот, кто владеет деньгами – владеет этой страной. О, как Вальдес люто ненавидел Шерифе и всех его немецких офицеров! Нет, майор не был ярым националистом. Среди его друзей были итальянцы, аргентинцы, испанцы и даже один русский – Владимир Голинцев. Просто Вальдес не мог спокойно и безучастно наблюдать, как в национальных вооружённых силах  хозяйничают немцы. Эта ситуация приводила его в бешенство.

– Это вина «Адольфика» Шерифе, что в парагвайской армии наши офицеры и солдаты должны говорить на немецком языке. Шерифе – предатель нашей нации! Он продал всех нас немцам! – не уставал повторять Вальдес своим подчинённым и друзьям.

Майор решил двинуть всех своих «призраков» на помощь столице, хотя его об этом никто не просил. Это был долг его чести.

–  Мои храбрые гаучо! Мои непобедимые «призраки»! Предатели в ближайшие дни будут штурмовать Асунсьон. «Адольфик» скрытно стягивает все войска к нашей столице. Мы должны её отстоять и сбросить проклятое  немецкое иго. Сегодня грузимся на отбитые у мятежников суда и направляемся на помощь Асунсьону. С нами Бог, мои храбрецы! – обратился Вальдес к своим бородатым и увешанным с головы до ног оружием  воинам.

 «Призраки» были готовы идти за своим командиром хоть на край света. Но многие из них никогда не видели большой реки, не говоря уже о пароходах. Поэтому сама погрузка на два старых колёсных пароходика «Санта Мария де Гуадалупе», «Нуэстра Сеньора де ла Асунсьон»  и  баржу «Крус дель сур»  была  уже подвигом.

Колёса пароходов свирепо били лопастями по жёлтой воде, поднимая на поверхность песок, ил и мелкую рыбёшку. Внутри этих железных чудовищ что-то рычало и хрипело. Из высоких труб валил чёрный дым... Кони громко ржали, упирались, не желая подниматься на борт судов по широким деревянным сходням. У «призраков» тряслись колени. Прежде чем ступить на сходни, все крестились и шёпотом произносили молитвы.

– Вы кто? Бесстрашные гаучо? Или монашки-девственницы, увидевшие голого мужика?! Смелее! – подбадривал их Вальдес, лично помогая затащить на суда коней.

После трёх часов громких ругательств, конского ржания «призраки» закончили грузиться. Два пассажирских судна и большая толстая баржа с маленьким буксиром взяли курс на Асунсьон.

Ремонтники экспедиционного отряда вместе с солдатами днём восстанавливали взорванное в трёх местах железнодорожное полотно. Майор Торрес уже понял, в какую ловушку они попали, и был уверен, что надо как можно быстрее возвращаться в Асунсьон.

– Сукин сын Шерифе со своими немецкими друзьями провел нас! Ну ничего, борьба только начинается! – бурчал он себе под нос.

Ночью, за исключением усиленных караулов, всем был дан отдых. Солдаты, железнодорожники, моряки-артиллеристы, не раздеваясь, заснули на своих местах с винтовками в руках.

В казарме эскадрона Личного Конвоя Президента  Голинцеву не спалось. Нехорошие предчувствия не давали ему покоя ещё с самого вечера. Он не мог понять их причины. Вроде бы ничего не случилось, а сердце ныло и ныло. Вспоминались родители, сёстры, сослуживцы – офицеры гусарского полка...

– Это, наверное, от одиночества! – решил Владимир и написал Каролине большое обстоятельное письмо.

– Завтра с утра отправлю, – подумал он, вкладывая его в конверт.

Но сон не шёл... Тогда, чтобы успокоиться, Голинцев пошёл на конюшню к своему любимцу Нуэсу. Конь спал, но, услышав приближающиеся шаги хозяина, встрепенулся, затряс гривой и радостно заржал. Владимир прижался к его горячей шее.

– Не спится мне, Нуэс. Не знаю даже почему. На душе тоскливо и одиноко, вот и тебя разбудил. Что же это творится со мной? А, Нуэс?

Голинцев гладил коня и рассказывал ему об отце, о маме, о сёстрах, о своём одиночестве... Нуэс всё понимал и смотрел на Владимира своими умными и почему-то  очень грустными глазами.

Днём суда с «призраками» майора Вальдеса спускались по течению реки Парагвай. К вечеру они останавливались в местах, где на берегу было много сочной травы. Пароходы упирались носами в песчаный берег и спускались сходни. По ним сводили на берег коней и спускались сами «призраки», уставшие целый день находиться  на этих железных  вибрирующих и воняющих копотью «коробках». Под  кронами раскидистых  высоких деревьев, а самое главное на твердой привычной земле, гаучо разводили костры и готовили еду и мате. Выкурив на сон грядущий по сигаре, заворачивались в пончо и засыпали. Кони всю ночь  паслись на зелёных лугах. С первыми лучами солнца повторялась мучительная процедура погрузки на суда...

Седьмого июня Асунсьон проснулся от громких мальчишеских выкриков.

– Покупайте газеты! Покупайте газеты! Русский Дьявол вновь спасает столицу! Русский Дьявол не даёт умереть жителям Асунсьона от голода! На наших столах будет пшеничный хлеб! Сегодня в десять часов утра главком Шенони собирает пресс-конференцию. На ней будут обнародованы сенсационные подробности вчерашнего рейда Русского Дьявола  по захвату состава с мукой! Читайте! Читайте! Покупайте газеты!

С восьми часов корреспонденты всех местных газет уже толпились у главного штаба правительственных войск в ожидании обещанной пресс-конференции. Но в начале девятого вышел сам Шенони и объявил:

– Господа, наша встреча переносится на неопределённое время. Только что войсками Шерифе взят Сан Висенте. Лицо главкома было очень бледным, а голос слегка дрожал.

– Как взят? Каким образом? Этот городишко находится всего в двенадцати километрах от столицы! – послышались встревоженные вопросы журналистов.

Шенони, не говоря больше ни слова, повернулся и ушёл. Как можно было объяснить, что неизвестно откуда появившиеся три батальона пехоты при поддержке батареи полевой артиллерии буквально смели роту опытных бойцов правительственных войск в Сан Висенте.

Через полчаса стало известно, что части Шерифе,  недавно находившиеся в Сан Лоренцо, маршем движутся на столицу.

Около десяти часов на северных подступах к столице раздались беспорядочные ружейные выстрелы, взрывы гранат и захлёбывающаяся пулемётная дробь. Войсковое соединение мятежников из трёх батальонов, под командованием подполковника фон Притвица, подошло незамеченным к самому пригороду Асунсьона и с ходу, без подготовки, начало атаку позиций правительственных войск.

Использовав фактор внезапности и промежутки в заграждениях из колючей проволоки, они обратили в паническое бегство добровольцев из числа школьных учителей и гимназистов. Вторую линию обороны защищали вчерашние портовые грузчики. Услышав выстрелы и крики, они ничего не поняли. Увидев же бежавших прямо на них людей в военной форме без белых повязок на рукавах, стали бить по ним из пулемётов. Когда выяснилось, что это были их товарищи из первой линии обороны, как всегда забывавшие надеть белые повязки, было слишком поздно. Мятежники  заняли окопы первой линии обороны. Тогда в действие вступила корабельная артиллерия. Без корректировки огня «Виккерсы» били крупнокалиберными снарядами  по мятежникам, по своим, по жилым домам...  Среди защитников города царил полный хаос. Вдруг, неожиданно для них, батальоны  подполковника фон Притвица, оставив уже занятые позиции, отступили.

Кареты скорой помощи увозили первых раненых в госпиталь. Похоронная команда собирала первых убитых. Защитники столицы впали в уныние, которое усилилось, когда стало  известно о полном окружении Асунсьона войсками Шерифе. Восемь пехотных «революционных» батальонов взяли столицу в кольцо с трёх сторон: с севера, востока и юга. С запада город был прижат к реке Парагвай.

Для кавалеристов Личного Конвоя этот день выдался очень напряжённым. После отражения атаки неприятеля в северной части столицы Президент лично приказал гвардейцам взять под охрану Центральный банк и Министерство иностранных дел. Капитан Гарсия де Сунига выделил для выполнения этой задачи  первый взвод. Второй, лейтенанта Шеню, он отдал в распоряжение Голинцева для непосредственной охраны Президента Республики.

В 12.00 сеньор Ажала провёл совещание со старшими офицерами в главном штабе. Затем, в сопровождении Голинцева и гвардейцев Личного Конвоя, он проследовал на своём автомобиле на базу военного флота, где беседовал с офицерами и матросами. Потом Президент Республики посетил  добровольцев, защищающих позиции в южной части столицы. Вечером состоялось заседание Совета министров в Министерстве иностранных дел. Только глубокой ночью Эусебио Ажала отбыл к себе в резиденцию, но пробыл там недолго. Вскоре он снова вернулся в Президентский Дворец. Свет в его кабинете горел до самого утра. Президент работал. Не спали и гвардейцы его Личного Конвоя во главе с капитаном Голинцевым.

Несмотря на поздний час, полковник Рохас сидел в удобном кресле своего министерского кабинета  и грустно размышлял о своём фатальном невезении.

– Всегда все свои действия продумываю до самых мелочей, но  вместо успеха получается полный провал. Невезение! Даже с доставкой аэроплана, купленного несколько месяцев назад в Великобритании, тоже произошла непредвиденная задержка. Летательный аппарат уже давно находился в Аргентине, и неделю назад его должны были уже доставить в Асунсьон. А как бы сейчас пригодился этот аэроплан! Для разведки с воздуха, для сбрасывания бомб... Да даже для устрашения противника! Это будет первый аэроплан в нашей армии! Английский пилот Смит уже два месяца как штаны протирает по ресторанам, ничего не делая. Потрачены большие деньги на строительство взлётно-посадочной полосы, ангара, метеостанции... Наверное, меня сглазили?  Столько завистников вокруг. Как только разобьём Шерифе, сразу к колдуну пойду – пусть сглаз с меня снимет! – решил министр. У него закрылись глаза, и он уснул в своём удобном кожаном кресле.

Ночью опытные сапёры Шерифе, практически бесшумно, проделали проходы в проволочных  заграждениях защитников столицы.

Восьмого июня, ровно в семь утра по местному времени, с трёх сторон начался штурм Асунсьона. Мятежники с криками  «Да здравствует Шерифе» по проходам в колючей проволоке бросились в атаку. Корабельная артиллерия после вчерашнего горького опыта молчала. Полевые батареи мятежников также не сделали ни одного выстрела. Шерифе не хотел превратить Асунсьон в руины. Телефонная связь правительственных войск, и до этого дня работавшая  ненадёжно, вышла из строя в первые же минуты боя. Оборонявшиеся части не знали, что происходит у их соседей на флангах. Только между главным штабом и эскадрой существовала телефонная связь. На колокольне городского собора сидел наблюдатель, он же корректировщик огня, старший матрос Ортега. Перед ним, как на ладони, расстилался город.

– Господин капитан-лейтенант! – кричал он в телефонную трубку, одновременно смотря в бинокль, – в некоторых местах дерутся уже врукопашную. В бой вступают новые части противника.

– Какие части? Сможешь оценить их количество? – кричал на другом конце провода командующий военным флотом капитан-лейтенант Монтес де Ока. Полученные сведения  от наблюдателя он тут же передавал по другому телефону главкому Шенони.

Шенони знал, что совершил грубую ошибку, закрыв многие  стратегически важные участки обороны только добровольческими батальонами. Но времени на её исправление у него теперь не было. Эта ошибка уже стала играть свою роковую роль. Вчерашние грузчики, водовозы и гимназисты не смогли сдержать яростного натиска обстрелянных солдат мятежных войск. Добровольцы стали оставлять свои позиции и отступать. Нет, они не бежали в панике. Защитники медленно, отстреливаясь, отходили на вторую линию обороны. Сводные роты гардемаринов, юнкеров и сапёров правительственных войск, опасаясь окружения, также стали отступать. В семь часов сорок минут вся первая линия защиты столицы находилась в руках «революционных» солдат.

В своей штабной палатке, разбитой в двух километрах от восточного пригорода столицы, возбуждённый успехом Шерифе не мог находиться на месте. Он вставал со стула, подбегал к карте города. Вновь садился... рывком поднимался и принимался кругами бегать по палатке.

– Иоганн! Вы представляете, за сорок минут мы полностью захватили первую линию укреплений! – кричал он своему начальнику штаба Гестефельду. – Скоро падёт и вторая! Этим никчемностям придёт конец. Скоро мы будем их судить? А, может, нет?

Шерифе остановился, немного подумал, а затем, радостно потирая руки, сообщил:

– Нет, мы не будем их судить! Пусть катятся в изгнание! За границу: в Бразилию или в Аргентину. А вот судьбу вашего друга Голинцева, так называемого Русского Дьявола, пусть решает военно-полевой суд и впаяет ему пожизненный срок. Пусть знает,  как отказывать уважаемым людям!

Владимир, спустя два года, вновь услышал пугающее слово «эвакуация». Оно прозвучало из уст Президента после быстрого падения первой линии обороны. Голинцев находился то в приёмной господина Ажала, то делал обход по всему дворцу, проверяя караулы гвардейцев. Постоянно приезжали и уезжали чиновники Министерства иностранных дел, Национального банка Парагвая. Офицеры военного министерства толпились в приёмной.

После девяти часов утра во Дворец стали привозить членов семей офицеров правительственных войск и государственных чиновников. Увидев испуганные взгляды стариков и заплаканные лица женщин и детей, Владимир вздрогнул.

– Боже мой! Как это похоже на последние дни Добровольческой армии в Крыму! Неужели, это моя судьба – опять переживать те же самые муки!? Повторять пройденное: мятеж, гражданская война, поражение и горечь эвакуации? - с щемящим от боли сердцем подумал он. – Господь посылает мне эти испытания второй раз, и я их должен принять и с честью пройти. Это моя личная Голгофа!

Для предстоящей эвакуации гражданских лиц и воинских частей к одной из пассажирских пристаней пришвартовалось транспортное судно «Риачуэло». Оно находилось под прикрытием канонерской лодки «Эль Триумфо».

Шерифе ошибся. Добровольческие батальоны его «революционной» армии не бросились преследовать отступающих защитников столицы, чтобы «на их плечах» ворваться во вторую линию обороны. Увидев оставленные хозяевами дома, добровольцы, которым была обещана большая сумма денег за взятие Асунсьона, потеряли разум от алчности. Они выбивали двери домов и грабили всё, что представляло хоть какую-нибудь ценность. Старое постельное бельё, изношенную до дыр обувь, залатанные рубашки... И даже вилки с поломанными зубцами. Периодически возникали драки между «товарищами» по оружию из-за килограмма сахара или старой шляпы. Напрасно их командиры уговаривали «солдат революции» идти в атаку. Командиры взводов палили из револьверов в воздух, пугая мародёров расстрелом на месте, но те продолжали связывать в большие узлы награбленные в домах вещи. Тогда один из офицеров пошёл на хитрость: он громко закричал, чтобы все слышали:

– Зачем вы это дерьмо тащите? Это же дома бедняков! А вот за второй линией обороны, в центре города, находятся особняки богачей. Их хозяева бежали из столицы и оставили в них ящики с золотыми монетами, серебряную посуду, роскошную одежду.

Это подействовало, и добровольцы Шерифе с огромными узлами за плечами пошли в атаку.

За это время защитники уже устроились в новых окопах, установили пулемёты и стали ждать. Как только показались первые цепи противника, по ним был открыт ураганный огонь.

Тем временем батальон регулярных войск «революционной армии» под командованием капитана Германа Шредера  подошёл к порту и начал его атаку. Оборону здесь держали моряки. Они из крупнокалиберных пулемётов стали бить по наступающим. Не выдержав такого плотного огня, атакующие укрылись в близлежащих домах и  изредка  постреливали оттуда  из  винтовок  в сторону порта.

Шерифе посмотрел на часы. Было одиннадцать часов двадцать минут. Почти четыре часа боя, а  его солдаты не продвинулись ещё ни на шаг!

– Резервный батальон майора Вейса (того самого) – в атаку! – приказал полковник. – Пусть наступает по проспекту Испания и «разрежет» город на две части: южную и северную.

– Господин капитан-лейтенант! – кричал в телефонную трубку старший матрос Ортега. – Противник  начал атаку на проспекте Испания. В бой пошли свежие части.

– Сколько их? Свежих? – спросил Монтес де Ока.

– Около батальона! Прорвали, – господин капитан-лейтенант, – прорвали! Идёт рукопашный бой между неприятелем и нашими юнкерами в окопах!

Получив эту важную новость, командующий военным флотом сразу же соединился с главкомом Шенони.

– Господин полковник, противник прорвал вторую линию нашей обороны на проспекте Испания. Шерифе начал бросать в бой резервы, – доложил он.

Шенони схватился за голову.

– Сколько же резервов ещё у Шерифе?  Столицу штурмуют уже девять пехотных батальонов! Девять! А нас всего три батальона необстрелянных добровольцев, сводная рота юнкеров, сводная рота гардемаринов, рота сапёров. Да два эскадрона добровольческой кавалерии и два взвода гвардейцев Личного Конвоя Президента. Есть военные моряки. Но это же ничто! Да, с отправкой экспедиционной группы мы совершили большую ошибку, – признался сам себе полковник. – Сократили численность защитников города и остались без бронепоезда.

Раздался телефонный звонок. Это был господин Ажала.

– Господин полковник, – встревоженным голосом сказал он, – ко мне поступила информация, что мятежники прорвали нашу оборону на проспекте Испания. Я требую немедленно устранить этот прорыв. Действуйте!

Гестефельд вошёл в палатку к Шерифе.

– Господин полковник, вторая линия обороны на проспекте Испания прорвана. Я думаю, что для развития этого успеха необходимо бросить туда два резервных эскадрона кавалерии.

– Вы что, майор? Зачем? Мы итак уже сломали хребет этим никчемностям. Через час, другой город будет лежать у наших ног. Я, победитель, хочу въехать в столицу во главе моих трёх лучших кавалерийских эскадронов! На коне! И  Вы же знаете, что эти три эскадрона являются нашим последним резервом! – отмахнулся от начальника штаба Шерифе.

– Господин полковник, согласно мировому опыту... – попытался убедить Гестефельд своего  начальника. Но  тот  его  грубо  оборвал:

– Идите, майор! Идите!

От Президентского Дворца до причала с транспортом «Риачуэло» был образован так называемый «коридор эвакуации». Для его обороны был направлен кавалерийский добровольческий эскадрон и сводный взвод из писарей, кладовщиков, штабных унтер-офицеров. В военном министерстве, Центральном банке начали поспешно сжигать документацию. Министерство иностранных дел готовило загранпаспорта с аргентинскими визами для всех офицеров, госчиновников и членов их семей. Все ждали команду на эвакуацию.

ГЛАВА  13

После прорыва второй линии обороны продвижение мятежников в центр города замедлилось. Начались повальные грабежи. Особенно усердствовали добровольцы. Тем временем защитники второй линии организованно отступили на новые позиции, которые уже не представляли сплошного фронта. Это были отдельные укреплённые пункты на стратегически важных перекрёстках проспектов и улиц.

Шенони тёр лоб и напряжённо размышлял:

– Со всех мест приходят данные, что атакующий порыв мятежников захлёбывается. «Революционные» солдаты выдохлись. Самое время нанести контрудар. Но какими частями? Выбор невелик: один кавалерийский добровольческий эскадрон и взвод Личного Конвоя Президента. Но это большой риск, потому что неизвестно число резервов у Шерифе. А если у него в запасе ещё один пехотный батальон, пара эскадронов кавалерии и он с этими силами ответит на наше контрнаступление? Тогда ситуация настолько ухудшится, что мы даже не сможем провести эвакуацию! А если Шерифе уже использовал свои резервы? Тогда есть надежда отстоять столицу. Надо рисковать! Но наш контрудар должен возглавить очень опытный и авторитетный офицер. Кто? Кто? Главком посмотрел на потолок кабинета, словно там было написано имя этого офицера.

– Боже мой! Зачем так долго думать?  Конечно же, капитан Голинцев, которого все зовут Русским Дьяволом! Это единственный, кто способен организовать и провести контрнаступление! – обрадовался Шенони.

Главком быстро соединился с господином Ажала.

– Господин Президент, с Вашего разрешения я бросаю в контратаку последние резервы: кавалерийский добровольческий эскадрон и один взвод Личного Конвоя.

– Я разрешаю, господин полковник! Только не медлите! Кто возглавит это контрнаступление?

– Капитан Голинцев, который больше известен под прозвищем Русский Дьявол.

– Да, это офицер Личного Конвоя. Я его очень хорошо знаю. Он наш народный герой, –  сказал Эусебио Ажала. –  Я  хотел бы сейчас поговорить с ним.

– Я его Вам сейчас же направлю! – облегчённо отрапортовал Шенони.

Владимир стоял перед Президентом страны в его кабинете. Ажала, тяжело поднявшись из-за своего стола, подошёл к нему.

– Господин капитан, Вы видели внизу женщин, детей, стариков?

– Так точно, господин Президент!

– Господин капитан, это семьи наших офицеров и госслужащих. Мы должны иметь время, чтобы провести их эвакуацию. Я лично Вас, нашего национального героя, прошу спасти жизни этих людей! Проведите контрнаступление на войска Шерифе, чтобы они на какое-то время перешли в оборону. Нам надо выиграть время для полной эвакуации гражданских лиц. Мы все очень на Вас надеемся, господин капитан!

– Слушаюсь, господин Президент! Разрешите идти?

– Да.

Затем  Эусебио Ажала пригласил командира эскадрона Личного Конвоя Гарсия де Сунига, которого давно знал и очень доверял.

– Господин капитан, берите два грузовика, мой легковой автомобиль, автомобиль министра Рохаса и начинайте перевозку денежных средств и золотого запаса Центробанка и Национального банка на канонерскую лодку «Адольфо Рикельме». Командующий флотом готов принять этот груз. Управляющие банков уже ждут Вас с гвардейцами. Я надеюсь на вашу честность, а также уверен, что Вы блестяще справитесь с поставленной задачей! Вы свободны.

Когда дверь за капитаном Гарсия де Сунига закрылась, Президент позвонил главкому Шенони и сказал всего одну фразу:

– Господин полковник, начинайте эвакуацию гражданского населения!

Голинцев спустился по лестнице на первый этаж Президентского дворца. Здесь лежали, сидели, стояли сотни людей. Плач, крики, стоны слились в сплошной гул. Переступая через чемоданы, обходя корзины, забитые наспех собранными вещами, он  уж  почти дошёл  до выхода,  как неожиданно услышал женский голос:

– Каролина! Каролина, иди ко мне.

Владимир непроизвольно обернулся. Маленькая девочка, лет семи, в смешной красной шапочке, бросив гладить маленького пуделя, которого держала в руках седая старушка, побежала к матери.

– Ка-ро-ли-на! – вдруг эхом отозвалось это имя в голове у Голинцева. Когда же он её теперь увидит? Увидит ли вообще?! По чьей-то злой воле он уже потерял всех своих близких. Неужели  и сейчас судьба ему уготовила потерять Каролину?

В голове у него вдруг стало ясно, а на душе спокойно. Ушло уныние и отчаяние. Все мышцы тела напряглись и, казалось, сделались стальными. В первый раз Владимир испытал это состояние, когда мальчишкой-корнетом повёл в атаку гусарский эскадрон во время Брусиловского прорыва.

Выйдя из дворца, он громко приказал  стоявшему у дверей гвардейцу:

– Передайте лейтенанту Шеню, чтобы строил свой взвод. Мы вступаем в боевые действия.

После этого Голинцев достал из нагрудного кармана кителя иконку Святого Георгия Победоносца и, поставив её  на мраморную подставку, где когда-то находились горшки с цветами, стал на колени. Он помолился, прося у  заступника воинства российского покровительства и помощи в бою против врага.

Прибыл лейтенант Шеню.

– Господин лейтенант, – обратился к нему Голинцев, – мне сказали, что Вы прекрасно знаете Асунсьон?

– Да, господин капитан, я родился, вырос, учился и служу в этом городе.

– Прекрасно! Президент мне поручил провести контратаку. Мятежники, захватив первую линию обороны укреплённого участка в районе зоосада, угрожают коридору эвакуации. Если падёт вторая линия обороны, а это всего лишь траншея для стрельбы в полный рост и больше ничего, то войска Шерифе не дадут нам провести эвакуацию. Поэтому я принял решение: нанести удар по мятежникам в районе зоосада, – объяснил Владимир.

– Давайте, господин капитан! Сколько  времени можно находиться в резерве?!

– обрадовался Шеню.

– Итак, – продолжил Голинцев, – Ваш взвод должен скрытно выйти в тыл мятежникам и по моей команде ударить им в спину. Я же с эскадроном добровольческой кавалерии проведу фронтальную атаку на позиции укреплённого участка.

Владимир развернул карту города и сказал: – Смотрите сюда, лейтенант. Вот этот проспект, по которому Вы  наносите удар в спину противнику. Существует только одна проблема: как скрытно выйти на этот проспект?

– Так это не проблема, господин капитан! – убедительно ответил Шеню. – Взвод незамеченным вплотную подойдёт к нему по этой узкой улочке, которая называется Флорес де акасиа, но жители её прозвали Каминито негро (чёрная тропинка). В действительности – это помойка!

– Лейтенант, но это же тупиковая улица! Так показывает карта, – сказал Голинцев.

– Да, это так. Какой-то идиот перегородил эту улочку от проспекта высокой стеной, и она стала тупиковой. Но, когда я был юнкером, это  спасло мне жизнь. Муж моей любовницы гнался...

– Шеню, после успешной атаки Вы мне расскажите эту историю! – сухо оборвал его Голинцев.

– Прошу прощения, господин капитан! Стена эта высокая, но глиняная. Три гранаты  –  и проход готов.  

Лейтенант Шеню построил взвод  на плацу перед казармами эскадрона Личного Конвоя. После приветствия  Владимир обратился к кавалеристам.

– Гвардейцы! Президент республики лично отдал приказ о контратаке. Он надеется, что вы его выполните с честью. 

Вскоре сюда же, в казармы, прибыл добровольческий эскадрон во главе со старым усатым капитаном, который был уволен со службы лично Шерифе три года назад.

– Всех офицеров и  унтер-офицеров ко мне! – приказал ему Голинцев.

– Господа, – обратился к ним Владимир, –  кто из вас имеет опыт уличных боёв?

В ответ была тишина.

– Ясно, – произнёс Голинцев, – наша задача нанести контрудар по неприятелю, захватившему оборонительный участок возле зоосада. Мы должны его оттуда выбить и заставить отступить. Смотрите сюда, – он развернул карту города, – по только что полученным мною данным,  здесь – пехота противника, а через площадь расположены оборонительные рубежи, которые ещё удерживают наши войска.  Вам всем видно? Понятно?

– Так точно! – послышался недружный ответ.

Затем Владимир объяснил основы тактики уличного боя.

– Извините, господа, за краткость. На серьёзные знания необходимо очень много времени, которого у нас нет. Хочу предупредить, что весь успех атаки зависит от чёткости выполнения моих приказов. Всё! Выступаем!

Один довольно широкий проспект с булыжным покрытием и шесть узких улочек упирались в пустырь, который гордо именовался  площадью. В ширину она была около двухсот метров и имела довольно унылый вид. После дождя здесь тонули в грязи люди и кони, а в сухую погоду за каждой проезжающей повозкой тянулся густой шлейф пыли. В центре площади росли несколько высоких акаций и чахлых кустов. С одной стороны были расположены жилые дома и хозяйственные постройки, а с другой тянулся длинный забор зоосада. В этом месте и был создан укреплённый участок. Со стороны домов перекопали проспект и улицы, вырыв траншею, а перед ней положили мешки с песком. Вторая линия обороны этого участка проходила уже вдоль стены зоосада. Здесь просто был выкопан окоп для стрельбы в полный рост. Батальон мятежников, овладев первой линией, засел в траншею и вёл интенсивную перестрелку с взводом гардемаринов, взводом юнкеров и ротой добровольцев, находившихся  в окопе через площадь.

По мере приближения к зоосаду нарастал звук перестрелки. По улицам плыли чёрные удушливые клубы дыма от горящих на товарной станции цистерн с мазутом. Впереди эскадрона на своём красавице Нуэсе ехал Голинцев. Неожиданно перед ним появились три подростка в военной форме с белыми повязками на левом рукаве. Очевидно, это были добровольцы из гимназистов, убегающие с фронта.

– Стойте, солдаты! Вы кто такие! – грозно окликнул их Владимир.

Они остановились, испуганно смотря то на Голинцева, то на кавалеристов эскадрона.

– Мы добровольцы, – ответил на вид самый старший из них и неожиданно зарыдал, размазывая слёзы по грязному лицу. Его друзья тоже принялись тереть глаза кулаками.

– Добровольцы сейчас находятся в окопах, защищая родной город от врага, а не бегут в тыл, как крысы. Назад! На позиции! – приказал им Голинцев и тронул поводья своего коня.

– Дяденьки, а кто этот офицер? – спросил один из добровольцев у проезжающих мимо них кавалеристов.

– Это Русский Дьявол! Сейчас, малыш, он нас поведёт в лихую атаку. Смотрите, не опоздайте! – ответил старый сержант.

Подъехав к зоосаду, Голинцев дал команду остановиться. Сам же, взяв с собой одного лейтенанта в сопровождение, направил Нуэса к площади. Доехав до угла, он слез с коня и, не пригибаясь, твёрдым и быстрым шагом дошёл до окопа и спрыгнул туда.

– Я капитан Голинцев! Вашего командира ко мне срочно! – приказал он первому же солдату, который оказался рядом с ним.

Пригибаясь, прибежал капитан Рамирес, бывший преподаватель тактики военного училища. Они с Владимиром были знакомы. Пожав Рамиресу руку, Голинцев спросил:

– Капитан, сколько у Вас  боеспособных человек?

– Вместе с гардемаринами и юнкерами  их  где-то около ста человек, – ответил тот.

– А у неприятеля?

– Думаю, что в два раза больше.

– Я имею личный приказ Президента республики провести контратаку. Со мной эскадрон кавалеристов. Передайте по цепи, чтобы ваши офицеры и солдаты были готовы. Я лично возглавлю атаку. Требую чёткости в выполнении всех моих приказов! – лаконично и сухо сказал Голинцев и, пожав Рамиресу руку, выпрыгнул из окопа.

Через несколько минут на площадь, поднимая клубы пыли, выскочил всадник в форме капитана Личного Конвоя Президента.

– Русский Дьявол! Русский Дьявол! – восторженно послышалось из окопа защитников столицы.

Из траншеи солдат Шерифе раздалась пальба. Каждый старался попасть в этого капитана. Но всё было напрасно.

– Это же Русский Дьявол?! – донеслись  испуганные  возгласы со  стороны    мятежников.

Выстрелы неожиданно прекратились. Голинцев рысью доскакал до левого фланга окопа защитников столицы и, подняв руку, сказал:

– К атаке, герои!

Затем вернулся на середину площади, достал палаш и, повернувшись лицом к добровольцам,  закричал  изо  всех сил, произнося от волнения часть слов на гуарани, а часть на испанском:

– Гордые сыны славного Парагвая! Мятежники хотят отобрать у вас свободу! Но лучше умереть, чем  жить в неволе! За сво-бо-ду! За мной!!! 

Голинцев повернул коня и, пришпорив его, ринулся на позиции мятежников.

– Господин капитан-лейтенант, – кричал с городского кафедрального собора в телефонную трубку старший матрос Ортега, – я вижу эскадрон кавалеристов на боковых улицах зоосада. А сейчас какой-то сумасшедший офицер, гвардеец, чина не вижу, на своём коне, как на параде, галопирует!!! В него стреляют! Пресвятая Дева Мария, стреляют, стреляют... Но всё мимо!

- Ортега, я тебя под арест отправлю, ты давай мне без Девы! Что там происходит, – разъярённо орал в трубку Монтес де Ока.

– Гос..ин кап..-лт! – глотая слова от волнения и восторга, вопил наблюдатель – Атака! Атака! Красная ракета и кавалеристы наши, которые находились на боковых улицах, бросились в атаку за этим сумасшедшим офицером! А он  впереди всех! Уже ворвался в окопы мятежников! Пресвятая Дева Мария, что он делает! Крошит своей саблей! Из окопа вышла наша пехота, идут в штыковую атаку на позиции неприятеля. Все что-то кричат. Странные слова какие-то кричат!

– Ортега, что кричат? Говори, не тяни! Под арест, сукин сын, пойдёшь!

– Русский Дьявол! С нами Русский Дьявол! – кричат. Господин кап-лет.

– Это же Голинцев! Это Владимир повёл за собой в атаку! – догадался Монтес де Ока.

– Господин каплет! – ещё громче завопил в трубку Ортега. – По проспекту в тыл мятежников галопом движутся гвардейцы Личного Конвоя. Я их по форме сразу узнал. Но только вот откуда они появились?

– Матрос, не тяни, что видно там ещё? – перебил наблюдателя командующий флотом.

– Всё! Всё-ё-ё! Сдаются шерифовцы! Только некоторые удрали по боковым улицам к проспекту Испания. Всё, господин каплет! По-бе-да!

Монтес де Ока набрал номер главкома.

– Господин полковник, контратака в районе зоосада закончилась полным поражением мятежников! Наши части, развивая успех, преследуют их по проспекту Испания и параллельным ему улицам! Господин полковник, разрешите мне нанести удар по батальону шерифовцев, атакующих порт, – выпалил командующий флотом.

– Нет, не разрешаю! Эскадра имеет другие задачи, – сухо ответил Шенони и положил трубку.

– Нет, пусть меня разжалуют! Пусть меня отправят в отставку, но я не хочу, чтобы моя родная мать считала меня трусом, а все знакомые плевали в лицо! – запальчиво и вслух сказал Монтес де Ока и приказал дежурному по флоту старшему лейтенанту:

– Сводную роту моряков в парадной форме – на берег!

– В какой форме? Парадной? – удивился офицер.

– Да, в парадной! Всех барабанщиков на берег! Капитан-лейтенант Очоа, выбить этих  «революционеров»,  атакующих порт! – приказал он своему заместителю.

– Какая жалость, что мне нельзя с моими матросами в штыковую атаку пойти на этих мерзавцев, –  с сожалением подумал Монте де Ока.

Бывший лейтенант баварской пехоты Герман Шредер (в чине капитана парагвайской армии) не имел большого боевого опыта. В то же время в военном училище он получил солидную теоретическую подготовку  и знал, что на укрепленные позиции врага без артиллерийской подготовки  атаку проводить нельзя. Немецкая наука о тактике приводила много различных примеров, но не было ни одного похожего на этот. Связи нет. Шредер послал уже пять связных с докладами в штаб Шерифе, но они все куда-то пропали. Все солдаты вокруг – это безграмотные латиноамериканцы, говорящие на своём индейском языке (гуарани). Они  почти не понимают приказов, которые он, командир батальона, отдаёт им по-немецки. Офицеры ленивы и подозрительны.

Шредер тяжело вздохнул.

– По-хорошему, надо отойти от этого гиблого места. Подобрать высотку, оборудовать позиции и готовиться к атаке. А здесь, почти на открытом месте среди этих халуп, нельзя ни обороняться, ни атаковать. Надо ждать приказа. Сам я не могу принять такого решения.

Шредер сидел в маленьком глинобитном домике и наблюдал в бинокль за территорией порта. Вдруг раздалась дробь барабанов, и прямо из ворот порта  на них в штыковую атаку пошли моряки в парадной форме. Капитан даже подпрыгнул от радости.

– Вот тот самый случай! Надо отступать, чтобы занять удобную позицию для обороны с возможностью контратаковать, – подумал он с облегчением и приказал отступать к проспекту Испания.

В своём штабе, в приятном полумраке палатки, Шерифе, сидя в удобном кресле, размышлял о том,  как завтра надо будет организовать парад победителей.

– Первым, на коне, в парадной форме во главе кавалерийских эскадронов, буду я. Затем должны пройти регулярные пехотные батальоны, а последними – эти мародёры, добровольцы, – думал он. – Ещё ночь впереди, есть время  подумать обо всех деталях парада победителей. Но что делать дальше? Следует мне объявить себя Президентом Парагвая? Или лучше всего поставить на эту должность послушную марионетку?

– Разрешите, господин полковник? – раздался голос Гестефельда.

– Да, майор, входите! Что случилось? Почему Вы так мрачны?

– Господин полковник, правительственные войска начали крупномасштабную контратаку. Её возглавляет капитан Голинцев. Надо срочно бросить в бой наши резервы:  кавалерийские эскадроны, – доложил начальник штаба «революционных войск».

Услышав фамилию Голинцев, Шерифе вылетел из кресла и заорал:

– Повесить этого подлеца! По-ве-сить! Вы меня поняли, господин майор?

– Слушаюсь, господин полковник! Обязательно повесим! Но я могу использовать наш последний резерв?

– Нет! Нет и нет! Не мо-же-те! Не впадайте в панику, Иоганн! У «никчемностей» нет ни силы воли, ни ума, ни резервов для массированной атаки. Это же просто их агония! Неужели  Вы  этого не понимаете?

Шёл уже пятый день страданий для «призраков» майора Вальдеса. Их тошнило от качки и вибрации. Они кашляли, дыша дымом, вылетающим из труб пароходов. Пуская по кругу тыковку с терере, они без устали играли на палубе в карты.

В рубке, рядом с рулевым, стоял капитан. Ещё не старый импозантный мужчина, одетый в мундир, расшитый золотом. Сзади них, на высоком стуле, сидел майор Вальдес. Приготовив  в  тыковке терере, он подал напиток капитану.

– Прошу Вас, господин адмирал! – торжественно-шутливо произнёс он.

– Смотри, бакенщик Грегорио! – с удивлением сказал капитан. – Что-то, очевидно, хочет сообщить. Руками размахивает.

– Машина, малый ход! – закричал капитан в железную трубу, ведущую из рубки вниз.

Через двадцать минут из утлой лодки подняли на борт парохода щуплого парня с бакенбардами на всё лицо.

Не здороваясь ни с кем, бакенщик сразу выпалил:

– Сегодня утром войска Шерифе напали на Асунсьон! Говорят, сильная битва идёт.

– Я так и чувствовал! Опоздали! – закричал Вальдес.

Схватив за руку бакенщика, он принялся его расспрашивать. Но тот  ничего больше не знал.

– Утром напали сегодня. Напали... – только и повторял  бакенщик.

– Капитан, сколько осталось до столицы? – громко спросил майор.

– Часа четыре ходу.

– Нет,  много. Слишком долго! Высаживаемся здесь!

– Господин майор, здесь же берег неудобный, – попытался образумить командира «призраков» капитан.

– Я сказал  здесь! – заорал майор.

После спешной высадки, прямо у берега,  Вальдес обратился к своим бойцам:

– Мои непобедимые «призраки»! Мои храбрецы! Сегодня утром «Адольфик» подло напал на Асунсьон. Идёт бой. Какова сейчас ситуация, я не знаю. Войдём в город – посмотрим! Всем на левую руку надеть белую повязку! Смотрите, как у меня, – Вальдес показал  всем белое полотенце,  намотанное на руку.

– Надели? Молодцы! Слушайте меня дальше. Мы входим в город. Вы должны уничтожать всех,  кто вооружён, не имеет белой повязки и не хочет сдаваться.      Вам  ясно, мои  «призраки»!

– Ясно! – прозвучал  дружный ответ.

Подъехав к северной окраине города, все увидели, что совсем недавно здесь прошёл жестокий бой. Трупы людей, коней  были ещё тёплыми.

– Группами по десять человек –  на звуки боя! Вперёд! – приказал майор.

Два «революционных» добровольца, с трудом вытаскивающих  из дома на улицу тяжеленные узлы  с награбленными вещами,   не заметили, когда к ним приблизился всадник.

– Эй, чево вы тута тащите? – поинтересовался незнакомец.

Солдаты подняли головы и увидели бородатого, в лохмотьях всадника, от которого невыносимо разило потом.

– А тебе чего, вонючка деревенская?! Давай, проваливай отсюда! – ответил совсем молодой солдат.

Эта грубость стоила «революционным» солдатам голов. Вытирая о штаны окровавленное мачете,  «призрак» вслух удовлетворённо сказал:

– Наглые были, вооружённые и без белых повязок!

Слух о том, что на северной окраине города появились «призраки» майора Вальдеса,  распространился  мгновенно.  Солдаты Шерифе чесали головы, раздумывая:

– С запада  во главе кавалерии идёт сам Русский Дьявол, который рубит головы, как арбузы. С севера уже слышен свист свирепых дикарей, «призраков», которым очень нравится отсекать головы. Да ещё бесшабашные матросы с барабанщиками впереди.. Пришла пора заботиться только о себе.

И «революционные» солдаты, уже не слушаясь приказов своих командиров, побежали. Убегали по одному и группами, практически не оказывая  серьёзного сопротивления. Для них пока оставался последний путь для отступления:  на восток.

Герман Шредер, покинув зону порта, сразу понял, что  ситуация на поле боя не складывается в их пользу. Поэтому, он вёл свой батальон ускоренным маршем по самым неприметным улочкам, избегая вооружённых столкновений с правительственными войсками. К его неудовольствию, уже на выходе из города его разыскал один из офицеров по особым поручениям при штабе Шерифе и вручил ему письменный приказ  главкома  «революционной» армии:  прикрыть организованный отход войск на восток.

Скрипя зубами от злости, Шредер стал закрепляться со своим батальоном на захваченной сегодня утром у защитников столицы первой линии обороны города.   Солдаты были в окопах, готовые к бою. Пулемётчик с помощником уже почти установили пулемёт, когда впереди показалась правительственная кавалерия  во главе с Голинцевым. Увидев Владимира, шерифовцы в один голос принялись кричать: Дьявол! Русский Дьявол идёт! Спасайся!

Солдаты батальона Шредера  в панике выскакивали из окопов и бежали.

– Стоять, сволочи! Предатели! – кричали офицеры. Но всё было напрасно. Паника охватила всех. Стали убегать и офицеры.

Правительственная конница разворачивалась перед позициями батальона в лаву.

– Огонь! – приказал Шредер пулемётчику.

Солдат трясущимися руками стал заправлять ленту.

– Не могу... Не могу... Его же пуля не берёт, – шептал он побелевшими от страха губами.

– Пошёл вон, грязный ублюдок! – закричал капитан Шредер и, оттолкнув солдата, прицелился и нажал на гашетку.

Что-то горячее очень больно ударило Владимиру в левую руку, затем – в грудь, в правую руку... Он стал падать вместе с конём. Последнее, что он подумал, было:

– Прости меня, Нуэс, мой красавчик, и тебя убили вместе со мной....

И наступила темнота....

Армия Шерифе, бросив всю свою артиллерию, потеряв около трёхсот человек убитыми, отступила в Сан Лоренцо. Среди мятежников царило уныние. Все, даже солдаты, уже поняли, что им не взять столицы.

Утро девятого июня было непривычно тихим для Асунсьона. Не кричали продавцы газет, не лаяли собаки и не слышалось конского ржания. Стояла тяжёлая тишина.

Возле военного госпиталя собралась огромная толпа людей. Все ждали известий от медиков, которые только что закончили повторно оперировать  капитана Голинцева.

Первой, на самых ступеньках, стояла заплаканная донья Летисия со своими подругами. Рядом с ними – Луиджи. Здесь были военные моряки с усталыми лицами и гвардейцы Личного Конвоя Президента. Лейтенант Шеню упрямо тёр глаза пальцами, а молодая женщина недалеко от него вытирала свои щёки батистовым платочком. Вдруг беззвучно зарыдала девушка с корзиной чипы на голове...

На траве под пальмами расположились «призраки» майора Вальдеса. Они молча передавали друг другу тыковку с мате.

– Выживет! – убеждённо сказал самый уважаемый среди них. – Мне рассказывали, что  у них, русских, сила духа непобедима, поэтому они и живучи! Выживет!

Буэнос - Айрес.  Декабрь 2009 года.