Екатерина Дашцэрэн - писатель, искусствовед, публицист.
 Одинокий волк
Она заметила его сразу. Высокий, поджарый, слегка сутулый, лет сорока, со спокойным взглядом карих глаз. Волосы каштановые, слегка вьющиеся. Всё в нем веяло силой и уверенностью. Как-то сразу сникла она, засуетилась. Низко склонилась над медицинскими картами, разложенными перед ней на столике. В окошечке регистратуры один пенсионер сменял другого. Но вот подошла очередь того, Высокого.
Она подняла глаза и словно наткнулась на невидимую стену. Его глаза, с лёгкой иронической искоркой, изучали её. Она одёрнула белый накрахмаленный халатик, тихо вздохнула и улыбнулась. Улыбочка вышла так себе, кривенькая. Отчего-то кровь прилила к щекам, и забилось в груди сердце.
– Девушка, мне к терапевту. Есть у вас талончик? – раздался спокойный вежливый голос.
– Да, конечно, – прошептала она и пунцово зарделась. Её рука протянула в окошечко мелко исписанный бумажный квадратик.
– Спасибо, девушка. Большое спасибо, – весело ответил Высокий и белозубо улыбнулся. Вдруг отчего-то он ей озорно подмигнул и исчез.
Весь оставшийся отрезок рабочего времени медсестра Аля бледнела, краснела, отвечала невпопад на вопросы посетителей.
А вечером вновь пришёл Он. Снова подмигнул ей и вдруг протянул в окошечко регистратуры какой-то кулёк из плотной серо-жёлтой бумаги. Она удивлёно открыла его и ахнула – внутри были шоколадные конфеты в пёстрых бумажках.
– Конфеты? Зачем? – пробормотала Аля растерянно, – Почему же вот так – кулёк?
– А чтобы больше было, – улыбнулся Высокий и снова подмигнул, – До дома проводить?
– М-м-м… Да, можно, конечно, – Аля растерялась и снова побледнела.
Она расстёгивала пуговицы медицинского халата непослушными пальцами. Но затем собралась с мыслями и всё же переоделась, пригладила на узких бёдрах чёрную юбку, прищёлкнула каблучками лакированных лодочек и медленно выплыла из регистратуры.
Он ждал на улице. Увидев её, он кивнул ей как старой знакомой, взял из рук пакет с яблоками и конфетами.
Они медленно шли вдоль шумной улицы и молчали. Впрочем, говорить всё равно было бесполезно. Шум машин глушил слова, заставлял напрягать слух. Перед её подъездом остановились, посмотрели друг другу в глаза и улыбнулись. Она – счастливо, а он как-то грустно. Её сразу же охватило желание чем-то помочь ему – такому сильному и беспомощному одновременно. И эта его шутка с кульком конфет – какая-то неуклюжая, детская. А всё же славный был он парень!
– Завтра на работу? – спросил он.
– Да. Кстати, меня зовут Аля, – выдохнула она.
– А я – Роман, – ответил он и неожиданно посуровел, – в больницу меня кладут. Уже сегодня вечером.
– В больницу? А что такое? – испугалась она.
– Туберкулёз, – кротко ответил он.
Аля вздрогнула.
– А можно, я к тебе туда приду? – робко спросила она.
– Да, конечно. Это адрес, – и он протянул ей клочок бумаги с неровными буквами.
– Вот завтра же вечером и приду, – решительно произнесла Аля и шагнула в подъезд, – До свидания!
Весь вечер Аля пришивала пуговицы к своему лучшему платью. Ей всё казалось, что оно недостаточно удачно подчёркивает её тонкую талию и длинные стройные ножки. И поэтому ей хотелось сделать платье совсем узким и маленьким. Она шила торопливо, колола пальцы до крови, отпарывала, вновь шила и мерила, мерила… Наконец, серый шёлк лёг как надо.
Заснула она с тихой радостью в душе. Как накануне большого праздника.
На следующий день, едва отработав свою смену, побежала Аля в магазин, купила ароматные оранжевые апельсины и упаковки прохладных йогуртов.
Трясясь в полупустом трамвае, она всё боялась, что измажет платье. Но вот трамвай остановился, и её каблучки зацокали по ступенькам больницы.
Сонный охранник кивнул головой на лифт, пробормотав: «Третий этаж».
Вот, наконец, его палата. Роман лежал на койке, одетый в чёрный спортивный костюм. Спокойный и довольный. Увидев её, он пружинисто привстал и улыбнулся.
– Я знал, что ты придёшь! – прошептал он, наклонившись к её ушку.
А потом они долго ходили по гулкому коридору, ощущая локтями тепло друг друга.
Теперь жизнь Али обрела новый смысл. Каждый день её обязательно заканчивался визитом в больницу. Ей казалось, что нет на свете человека роднее Романа.
Говорил он мало, но от этого каждое его слово словно приобретало какой-то особый смысл. Она же говорила без умолку, рассказывала взахлёб о своей работе, о себе, о своих родителях. Роман молча слушал и улыбался. Временами он молча сжимал её пальцы своей сухой, горячей ладонью.
Наконец Романа выписали из больницы. Аля снова надела своё парадное платье из серого шёлка, встретила его у выхода и решительно потянула к трамвайной остановке.
– Ко мне, только ко мне. Родители сейчас на работе, придут поздно, – тихо прошептала она.
Он молча кивнул и последовал за ней.
Как суетилась Аля, накрывая на стол! В ход пошли все её припасы. Особенно же гордилась она секретом заваривания чая. Долго разогревала маленький фарфоровый чайник, порхала по кухне.
Вошла в комнату с красивым подносом в руках, в ярком передничке с оборками.
Роман сидел на диване, перелистывая альбом с фотографиями.
– Это всё ты? – удивленно спросил он, – подарила бы хоть пару снимков на память.
– Да, конечно же, бери, какие понравились, – сказала Аля и вдруг испугалась. – А что, разве мы уже расстаёмся?
– Нет, у нас всё ещё впереди, – обезоруживающе улыбнулся он…
На следующее утро Аля проснулась от истерического крика матери.
– Где деньги? – причитала старушка, – Где все наши деньги?
– Какие деньги? – удивилась Аля.
– Наши деньги! – резко ответила мать, размахивая перед носом ошалевшей дочери жестяной коробкой из-под печенья.
– М-м-м, не знаю… – пробормотала Аля.
– Не знает она! – взвизгнула мать. – А это что? – показала она на горку окурков в пепельнице. – А, мужика привела! Вот он нас и ограбил, хахаль твой. Ты хоть паспорт его видела?
Аля испуганно вскочила и начала судорожно причёсываться. В голове проносился вихрь мыслей. И поняла она, что кроме имени ничего о своём вчерашнем госте не знала. Впрочем, ведь лежал же он в больнице… Там, наверняка, остались медицинские карты, сведения… И в поликлинике что-то записано…
– Беги в милицию! – запричитала мать.
– Да, конечно, надо. Иду! – взвизгнула Аля и поспешила к лифту, едва застегнув на себе узкие джинсы.
Молодой милиционер в отделении выслушал Алю, сочувственно вздохнул и куда-то вышел из кабинета. Вернулся он в сопровождении бравого мужчины в штатском. Тот выложил перед Алей фотографии Романа. В фас и в профиль.
– Этот? – спокойно спросил он.
– Мда-да… – заблеяла испуганно Аля.
– Ну, это вы, гражданочка, легко отделались. Наверное, понравились ему, – участливо проговорил мужчина в штатском, окинув взглядом ладную Алину фигурку. – Он же убийца и вор. Недавно выпустили его, а он, вот, опять двоих убил. Настоящий волк!
– Убил? – задохнулась Аля.
– Да-с! Убил! – коротко ответил молодой милиционер и протянул девушке стакан воды.
Аля сжала виски руками и тоненько зарыдала…
Через три месяца Роман лежал на жёсткой кровати в бараке. Он снова попал в ту, до боли знакомую ему, обстановку, которая могла бы напугать кого угодно, но только не его.
Вечерело. Роман достал из внутреннего кармана слегка смятые фотографии Али.
– Это кто? – отрывисто спросил его сосед слева.
– Жена…– протянул Роман и замолчал.
– Жена? – уважительно проговорил сосед. – А она кто?
– Москвичка, – коротко ответил Роман.
– Москвичка! А ты в Москве был? На москвичке женился? – почтительно прошептал сосед. – Здорово! – и завистливо вздохнул.
Роман молча разглядывал фотографии. Он был очень доволен в душе. Действительно, в Москве был, с москвичкой познакомился. С молодой, красивой. И деньги пришлись кстати…
– Эх, Алька, Алька, дура-баба! – думал Роман. – Дура, хотя и добрая…
 Рина
Как шумит по вечерам Садовое кольцо!
Машины с грохотом несутся в неведомую даль, сверкая фарами. Автобусы и троллейбусы плавно проплывают, поскрипывая и постанывая. На великий город торжественно опускается ночь. В сиреневом мраке неожиданно вспыхивают фонари и прожектора, на стенах величественных домов загораются неоновые вывески. Миллионы огней начинают бесшумно вспыхивать и блистать, завораживая своей непостижимой красотой.
И всякий раз в эти торжественные минуты из стеклянных дверей метро торопливо выходит высокая изящная девушка. Вот так и сегодня… Она быстро шагает мимо сверкающих витрин, кутаясь в пушистую чёрную шубку, и её длинные тёмные волосы развеваются на ветру. Красивое овальное лицо белеет в неверном свете мелькающих фар. Большие глаза с роскошными ресницами смотрят вперёд, в одну им ведомую точку.
Представляется девушка обычно очень коротко: «Певица Рина».
Каблучки изящных красных сапожков стучат по обледенелому асфальту. Быстрее, быстрее, еще быстрее! А вот и светофор. Загорается зелёный свет и девушка переходит Садовое кольцо, на мгновение скрывшись в тени эстакады. Она подходит к старинному особняку, ныне превращённому в … Впрочем, об этом позже…
Поскрипывая, открывается дверь. Ещё мгновение, и девушка оказывается в маленькой прихожей с белёными стенами. Много нынче в Москве маленьких уютных заведений, кои ещё совсем недавно именовались звучным словом «Общепит». Сегодня же они носят самые невероятные названия и выглядят самым причудливым образом.
А таинственная дверь, в которую вошла девушка, открывала путь в загадочный мир Востока. А как же иначе! Где же ещё, если не на Востоке так маняще шипит на углях шашлык, так звучно гудят гортанные голоса и так дурманяще пахнет пряностями… Вот так, волею судьбы оказалась в самом сердце Москвы настоящая восточная чайхана.
Снуют проворные официантки, сверкая маслиноподобными глазами и радуя взор нездешним загаром, позвякивают металлические подносы, вздымается к потолку пламя в причудливых печах... Кажется, ещё мгновенье – и зазвенит волшебная лампа Алладина, и с шумом взлетит ввысь ковёр-самолёт…
Девушка входит в просторный зал и деловито проходит в угол, под лестницу. Здесь собраны все чудеса современной техники: электронные музыкальные инструменты, многочисленные провода и даже ноутбук. Всё это поможет родиться музыке. А музыка унесёт в мир грёз и сладких снов.
Настроение у девушки будничное, рабочее. Она деловито снуёт между инструментами, проверяя включены ли они должным образом… Всё просто и обыденно, и вместе с тем загадочно и таинственно.
А вот и коллеги девушки – двое мужчин весьма мрачного вида, одетые в чёрное. А как же иначе! Ведь маги должны выглядеть соответственно. Короткие приветствия, деловой разговор: что и как петь. Всё просто и лаконично, буднично. Все трое вздыхают, оглядывают зал, и вот раздаётся музыка…
Два голоса – женский и мужской – красиво переливаются, сплетаются и дополняют друг друга, несутся ввысь. И замирают сердца у слушателей…
Кажется, что вот-вот погаснут электрические лампочки и вспыхнут факелы на стенах… И будут царствовать лишь голоса… И прекрасная музыка… Мир Древнего Востока манит и чарует…
Всего три шага волшебных красных сапожков – вверх и вниз по лестнице… И превращается певица в соблазнительную и загадочную Шахерезаду… И становится певец подлинным царём Востока… Великим царём Соломоном…
В случайно открытую дверь голоса вырываются наружу, несутся над спящей Москвой… И тогда певцы превращаются в царей ночи… И вспыхивают неоновые вывески, и ярче разгораются фонари. Прекрасная ночь наполняется светом. И волшебными голосами…
 Ревность
Хорошо в вольере у слонихи Рады… Здесь всегда есть свежая вода в поилке и вкусная пища. Здесь тепло и сухо. А если попросить как следует, то можно получить после обеда настоящее лакомство – свежую хрусткую морковку или зелёное душистое яблочко. Дневной свет прорывается в помещение через зарешеченное окно, весело прыгает солнечными зайчиками по серой морщинистой коже слонихи, щекочет её уши, заставляет жмуриться весёлые маленькие глазки. И кажется ей, что нет ничего на свете лучше, чем этот московский цирк, ведущей актрисой которого она является.
Она – прима! А раз прима, то можно и покапризничать, заявить о своём царском характере, заставить окружающих говорить о себе с глубоким почтением... Но люди и так вполне обоснованно побаиваются её твёрдых бивней, могучих ног и всего её многотонного тела, которым может она, шутя, раздавить человека.
Настроена обычно Рада вполне миролюбиво, любит посмотреть на окружающий мир через железные прутья вольера, послушать голоса других животных. Вот где-то лают собаки, резко кричат попугаи, что-то сонно бормочут обезьяны. Люди гремят вёдрами, разнося корм для многочисленных обитателей зверинца. Течёт обычная жизнь цирка.
Хорошо, спокойно и сытно… И иной жизни Рада не знает. Её родители так же родились и жили среди людей, точно так же, как её бабушки и дедушки. Но всё же где-то далеко-далеко, в шестом или седьмом колене были у Рады вольные предки. И именно они царствовали среди безбрежных индийских джунглей, прорываясь к водопою сквозь лианы и распугивая на своём пути прыткий лесной народец.
Но неведомый человек когда-то поймал дикого слона (а, скорее, слонёнка) и привёз в далёкую заснеженную Россию. И Рада видит порой странные смутные сны, в которых слышится грозный рык бенгальского тигра и резкие звуки выстрелов. Но по утру просыпается она и мгновенно забывает об этом странном мире, коего и быть вовсе не может.
А может быть лишь тёплый вольер, цирковая арена, ослепительные огни софитов, тряские железнодорожные вагоны и любимая дрессировщица.
Весь мир Рады сосредоточен в этой хрупкой златовласой женщине с усталым голосом и спокойными движениями. Это её семья. И вся её любовь.
Самыми главными для Рады оказываются те минуты, когда дрессировщица подходит к ней и требует от неё подчинения. И слониха величественно позволяет человеку командовать собой – могучим и прекрасным существом.
Во время цирковых выступлений Рада и дрессировщица сливаются воедино, ощущая дыхание и тепло друг друга. И даже их мысли текут в едином порыве. И тогда пронзительно звенит цирковая музыка. И тогда раздаётся гром аплодисментов.
Так и рождается вечное цирковое искусство! Великое искусство, способное заставить тысячи людей плакать и смеяться от счастья.
Но как-то раз в жизни Рады произошло страшное событие. Её любимая дрессировщица ей изменила... Она пришла к её клетке не одна, а с каким-то мальчиком. Рада сразу же обнаружила, что он очень дорог её любимой женщине. Это был сын дрессировщицы.
В душе Рады вспыхнула ревность: вся сила воли, вся злоба и ненависть сконцентрировались в сознании слонихи. Как посмел этот юнец быть любимым Её божеством, большим, чем она – Рада! Как посмел он прикасаться к Ней! Как посмел он разговаривать с Ней!
Когда мальчик вошёл в вольер слонихи, она двинулась на него своим гигантским телом, обвила могучим хоботом и отшвырнула как тростинку. Мальчик встал на ноги и спокойно вышел в дверь. Слониха восторжествовала.
Но на следующий день мальчик вновь зашёл к ней в вольер и вновь был отброшен в сторону.
Так началось великое противостояние. В схватке сошлись воля и разум двух существ – человека и слона. Могучего, мудрого животного, движимого ревностью, и маленького, беззащитного человека.
Дрессировщица наблюдала за происходящим, стараясь не вмешиваться ни во что. Ведь её сын твёрдо решил пойти по стопам своих родителей. И их родителей. И продолжить традиции знаменитой династии цирковых дрессировщиков Филатовых.
Постепенно, день ото дня… Слониха привыкла к сыну дрессировщицы. Наконец, она почувствовала даже нечто вроде уважения и симпатии к этому хрупкому, но упорному мальчику, который всякий раз после падения вставал на ноги и вновь пытался приблизиться к ней.
Постепенно Рада подружилась с сыном дрессировщицы. На место ревности пришла дружба. Та самая таинственная дружба между человеком и животным, без которой не было бы цирка. Без которой не было бы великого ИСКУССТВА!
 Медовый месяц
Прекрасен июль в Подмосковье! В высоком голубом небе изредка пролетают самолёты, оставляя за собой тающий белый след. Лёгкий ветерок качает ветки берёз и осин. Грохочет Дмитровское шоссе, нарушая сонный покой гороховых и картофельных полей, взвизгивают тормозами машины, вздымая в густой горячий воздух придорожную пыль.
Но вот, что это? Где-то среди зелёной травы теряется узкая просёлочная дорога, ужом вьётся среди пахнущих болотом озерков, петляет и блестит на солнце.
Рядом с этой почти заброшенной тропой под высокой вечнозелёной ёлкой курится дымок, оберегая странную пару от злых полуденных мух. Кто эти двое, откуда, как попали они сюда – на окраину посёлка Луговая – никто не знает. Но вот уже целую неделю они живут здесь, построив шалаш из сухих берёзовых веток и ёлочных лапок.
Случайно забредшие сюда дачники вздрагивают и ускоряют шаг, обнаружив в траве признаки жизни. Некоторые проклинают про себя бомжей, «от которых жизни нет…».
Между тем бомж Гоша и его подруга Танька никого не трогают. Живут себе и живут, наслаждаясь обществом друг друга.
Гоше лет 45, он среднего роста, имеет густую шевелюру цвета линялой пакли; лицо его густо покрыто веснушками. И кажется, что маленькие озорные глазки случайно заблудились среди буйства коричневых и рыжих пятнышек. Одет Гоша «чисто»: линялая жёлтая рубаха заправлена в серые жёваные брюки, на ногах – удобные разношенные коричневые ботинки. Одежда постирана и просушена на ветру.
Танька, несмотря на своё особенное «бомжовое» положение, не потеряла женской красоты и притягательности. Ей тоже, как и Гоше лет 40-45, она среднего роста, у неё стройная фигура, приятное продолговатое лицо и красивые золотистые волосы.
И даже постороннему бросается в глаза, что посетила этих людей Большая Любовь. По какой-то странной прихоти судьбы стрела Амура пронзила сердца людей, которых «приличное» общество и за людей не считает...
Но, тем не менее, вот живут бомжи душа в душу. Гоша иногда говаривает: «Эх, красивая ты у меня. Ишь, падла!» При этих словах Танька смущённо заливается девичьим румянцем и нежно прижимается к сухонькому плечу Гоши.
Ночью забираются они в шалаш, прижимаются друг к другу и мирно посапывают до рассвета. А как только над Дмитровским шоссе начинает рдеть малиновая зоренька, выползают Гоша и Танька из своей укромной норки и отправляются на промысел. Обычно путь их лежит на картофельное поле. Они идут рядышком, нежась в лучах раннего солнца, и думают, что весь мир вокруг принадлежит им. И что они вовсе даже не бомжи, а правители Вселенной. И что обходят они свои законные владения, сбирая дань с подданных…
На картофельном поле Гоша достает из линялого мешочка сапёрную лопатку и выкапывает пару горстей мелкой молодой картошки. Вдоль просёлочной дороги обычно находят они несколько пустых бутылок из-под пива, собирают их в целлофановый пакет. Кое-где подбирают обломки железок и проволоки. Всё это укладывается в мешочки. Потом обычно Гоша и Танька идут в лес и собирают дикую малину и грибы. Так и завтракают, чем Бог послал. Здесь же в говорливой речке Раздерихе моют руки и умываются, садятся на пеньки и дышат свежим запахом сосен и ёлок. Лес приветствует их криком соек и писком комаров и мошкары, шумит ветерком, радует ласковыми солнечными лучиками. Хорошо в лесу… А ещё лучше от того, что рядом – любимый человек.
Но иногда бывает и непогода. И тогда Гоша и Танька прижимаются друг к другу в шалаше, накрываются заплатанным одеялом и напряжённо вслушиваются в грохот грома. Ветер насквозь пронизывает их крошечное жилище. Но вот улетают тучи, и бомжи разводят костёр из припасённых и спрятанных от дождя сухих веточек. И вновь согреваются их озябшие руки, сохнет одежда. Хорошо жить на свете…
Как-то заболел Гоша. Закашлял, покрылся испариной. Танька сбегала в лес, собрала малины и сварила по одной ей ведомому рецепту лечебное снадобье. И то ли оттого что действительно умела лечить Танька, то ли оттого что сварено было это снадобье любимой женщиной – Гоша быстро поправился и вновь стал ходить по утрам за картошкой.
Тут и горох на поле созрел. Гоша и Танька теперь и вовсе обрадовались: можно было варить суп. Так что теперь стали они самыми богатыми и сытыми на свете.
Но коварная осень уже приготовилась к наступлению. По утрам заря была уже не кисельно-розовой, а малиново-красной. И закаты стали холодными и сырыми. Ночью туман приползал из леса и окутывал поля своей густой паутиной. Поле часто покрывалось ледяной росой.
Засобирались Гоша и Танька в иные края – в Москву, где много уютных подъездов и подвалов, где в мусорных баках можно находить настоящие колбасы и консервы, где много металлолома и можно собрать целый модный гардероб... Где можно жить припеваючи. Только не зевай!
Заканчивалось лето. Заканчивался медовый месяц…
И вот как-то раз ранним утром пожилая дачница баба Настя увидела пару бомжей, идущих по дороге к железнодорожной станции. Гоша нёс на плечах котомку, а Танька шла налегке, напевая что-то своё, весёлое. Их лица светились счастьем и умиротворением. Над сонным посёлком пронеслись слова Гоши: «Эх, красивая ты у меня. Ишь, падла!»
Баба Настя с завистью вздохнула: «И даёт же Бог такую Любовь!» И украдкой смахнула набежавшую слезу.
 Намгар
Когда это было? Кажется, морозным московским январём. Город был покрыт снегами, измучен метелями и позёмкой. В метро торопливо бежали люди и немилосердно дули сквозняки.
На станции «Тургеневская» в уголке рядом с эскалатором стояла хрупкая девушка.
Я встретилась с ней глазами и как будто почувствовала шелест горячего степного ветра… В изгибе её губ притаилась тонкая, слегка усталая улыбка.
Это была известная бурятская певица Намгар Лхасаранова.
Её голос нельзя спутать ни с чем. Кажется, что таинственные силы восстают из глубины веков и врываются в будничную жизнь, заставляя любить и плакать, вздыхать и мечтать. В этом голосе всё – бескрайняя степь и прекрасный Байкал, таинственная мощь древних духов гор, загадки студёной Сибири...
А вокруг сновали люди и не знали, что рядом с ними стоит прекрасная певица Намгар…
|
Наша словесность