№15 Полина ГАПАНОВИЧ (Россия, Пермь) Война...

Полина Гапанович - родилась 22.06.1990. Пишет со школы, в основном для себя, а так же в рамках организации общественных мероприятий и на литературные конкурсы. Тема Великой Отечественной войны – главная тема творчества, которая волнует с детства. "Ничего более «настоящего» история нашей страны не знала". Представляемый рассказ написан Полиной в 17 лет.

Война…

Посвящается Константину Масюкевичу

Когда началась война, Косте Огневу было 13 лет. Он жил в Ленинграде на Петроградской с матерью, отцом и шестилетней сестрой Танюшкой. Правда, с началом военных действий отца сразу же забрали на фронт, и они остались втроем. Вскоре квартиру, где они жили, разбомбили немцы, и началось скитание по знакомым. Так они и мыкались, пока не приютила их хорошая подруга матери, тетя Нюра, выделив им небольшую, но светлую комнатку.

Жизнь была трудная. Мать работала в госпитале, а Таня помогала ей, чем могла. Для Кости же вскоре тоже нашлась работа. Немцы повадились скидывать на город зажигательные бомбы или, как их называли тогда, зажигалки. Ребята постарше бегали их тушить, и Костя вскоре тоже начал помогать. Но война не щадила детей, которым и без того пришлось рано повзрослеть, и вскоре дала им понять, насколько серьезна и непроста наука, называемая жизнью.

Третьего дня Сашка, мальчишка из соседнего двора, с которым Костя, бывало, пускал кораблики по весне, бросился тушить одну из таких зажигалок. Дом, на который пришелся удар, был старый, деревянный, и крыша его не выдержала и провалилась, придавив собой бедного Сашку. Вскоре подоспели ребята с худенькой медсестрой примерно Костиного возраста, но Саша, Сашка уже не дышал. Сестричка склонилась над ним и только покачала головой. Было слишком поздно. Огонь не пожалел ребенка… Тогда Костя впервые увидел смерть. Он глядел во все глаза на Сашку, который лежал с закрытыми глазами и как будто спал. Вот только одежда на нем обуглилась, и на теле местами виднелись сильные ожоги. Костя никак не мог поверить, что его больше нет. Ребята молчали. Слов бы не хватило передать, что творилось у каждого на душе. Именно тогда, ощутив эту ужасную потерю, они впервые осознали, что им есть что терять и есть за что мстить.

Сашку уже давно увезли. Но ребята еще долго стояли, не двигаясь, и каждый думал о чем-то своем. Они не стали ничего обсуждать и как-то сразу ожесточились после этого случая, поняли, быть может, впервые, ради чего сражаются где-то на передовой их отцы и братья.

Костя уже и думать забыл про худенькую медсестру в белом халатике, как вдруг она подошла и тихо произнесла:

– Меня Женей звать. И… мне, правда, очень жаль…

И таким теплом, состраданием и душевностью повеяло от ее слов, что Костя невольно улыбнулся. Но потом, будто устыдившись, сказал сурово:

– Война… А меня Костей зовут.

А потом жизнь пошла своим чередом. Дети подрастали в госпиталях и на заводах. Костя с Женей почти не виделись, хотя очень сдружились с момента своего знакомства. Им было как-то очень легко вместе, и они проще переносили все невзгоды, свалившиеся на плечи подростков. Они понимали друг друга с полуслова, а это было очень важно, учитывая, что дети почти не говорили от страшной усталости и бесконечного горя.

А между тем война продолжалась. Шел второй год блокады. Дети старались думать только о хорошем и жили надеждами о светлом будущем, но… День за днем гибли близкие и дорогие им люди. Вчера, Костя особенно ясно помнил этот день, умерла от голода их соседка, тетя Маша, оставив после себя двух маленьких  ребятишек. Ни Костя, ни его сестра не знали, что стало с этими детьми. Сами они еще жили какими-то иллюзиями, постепенно начиная превращаться в тени. С исхудалых и бледных лиц пропали последние следы каких бы то ни было эмоций. Вскоре заболела мама… Ей нужны были тепло, покой и хорошая пища, так сказал врач, один из последних, еще остававшихся в городе. Не было ни того, ни другого, ни третьего… Она старалась держаться, но слабость не оставляла ее. Ночами она металась в бреду с холодным, как лед, лбом, а дети, обнявшись,  плакали в углу от собственного бессилия и боязни потерять самого близкого и дорогого в их жизни человека. Оставаться в городе дальше не представляло возможности. Детей еще старались эвакуировать, и уже весной стали снаряжать первую баржу, чтобы вывезти несчастных малюток, не эвакуированных ранее и чудом выживших, несмотря на голод, лютые февральские морозы, бесконечные эпидемии и беспрестанные бомбежки. Казалось бы, что еще можно было бомбить в этом уже и без того разрушенном, замерзшем, чахлом городе, неизвестно как выстоявшем в руинах былого величия? Но бомбили, изверги, бомбили…

Приходила соседка. Оказалось, список детей, которые будут вывезены на готовящемся судне, был уже готов, и женщина пришла сообщить, что Костя есть в этом списке, а Таню вывезут на следующей барже. Если она будет, следующая…  Женя тоже была в этом списке. Когда соседка уходила, взгляд ее упал на постель, где лежала Костина мать. Ничего не сказав, женщина покачала  головой и вышла. Мама уже давно не вставала с постели. Дети благодарили Господа, что ей, по крайней мере, не становилось хуже, но и улучшений тоже не было.…  А что они могли сделать?

– Я никуда не поеду, – тихо, но твердо произнес Костя.

– Но… – попыталась возразить сестра.

– Что «но»? – воскликнул мальчик.

– Ты не понимаешь, – Таня готова была заплакать, – мы погибнем здесь! Поезжай, Костя! А потом и мы с мамой к тебе приедем!

– Никакого «потом» может уже не быть… – горько усмехнулся Костя. –  И вообще, я нужен здесь! Кто-то же должен ухаживать за мамой. А кто будет тушить бомбы, если все уедут? Кто будет заботиться о раненых? Медсестры, у которых уже не хватает ни сил, не мужества, чтобы продолжать свою жизнь? Как же тогда, по-твоему, они могут защитить чужую?! Нет, я должен остаться. Я пойду на пристань, мне надо увидеться с Женей, потом сбегу оттуда, отсижусь где-нибудь, а к вечеру вернусь. Поняла? И не вздумай кому-нибудь проболтаться! – в его голосе  послышалась угроза.

– Костя! – Таня уже рыдала, размазывая по лицу слезы.

– Вопрос закрыт! – грубо прервал ее мальчик, и, стремительно поднявшись, быстро вышел из комнаты, стараясь не глядеть на сестру.

Весь оставшийся вечер Костя просидел в своем углу, погруженный в какие-то, только ему ведомые мысли. Его решение остаться в городе было окончательным и бесповоротным и не вызывало у него никаких сомнений. Его мучило другое. Не пойти завтра на пристань означало не попрощаться с той, кого он любил едва ли не больше всего на свете, с Женькой. Он еще не знал, что именно будет ей врать, чтобы она не волновалась за него, и как объяснит свое решение остаться. Но и это сейчас не волновало его. Костя понимал, что, отправляясь на пристань, он рискует выдать себя и провалить свой план. В конце концов, у него просто может не быть возможности бежать, но… Он мог никогда больше не увидеть Женьку, и этот страх превосходил все остальные.

От этих невеселых мыслей его оторвала Таня, тихо подошедшая к нему и стоявшая около него уже минут пятнадцать. Наконец мальчик ее заметил. Она стояла на холодном полу босая, распустив свои длинные вьющиеся волосы. Костя невольно залюбовался ею и не сразу заметил, что девочка протягивала ему краюшку хлеба. Он не подумал тогда, где она взяла этот хлеб. Сколько усилий стоило семилетней девочке, чтобы оставить брату этот кучек! Он не подумал тогда об этом. Он видел перед собой только ее глаза и смотрел, смотрел в них, не отрываясь. Когда они могли так измениться? Ведь совсем недавно они были такими лучистыми, искрились и смеялись, даже когда сестренка грустила. А теперь, теперь они потухли, потускнели и даже, кажется, потемнели, подернувшись туманной пеленой. 

– Держи, Костя. Тебе хватит этого до вечера, а потом ты вернешься.

– Спасибо, – сказал мальчик и постарался улыбнуться.

– Костя! – воскликнула вдруг девочка, и ее глаза заблестели от слез, – ты еще можешь уехать! А потом я приеду к тебе! И мама! И все-все у нас будет хорошо! Ну подумай!

– Так надо, Танька, понимаешь?!

– Понимаю, – сказала девочка и отвернулась. Она слишком многое понимала для своих семи лет.

Костя подошел и нежно обнял сестренку. Так они и заснули, обнявшись. А на следующий день Костя отправился на пристань.

День выдался холодным, и холод пробирал мальчика до самых костей. Но он не обращал на это внимания, и мысли его были заняты совершенно другим. Когда Костя пришел на пристань, то сразу же увидел ЕЕ. ОНА с ногами сидела на лавочке, обхватив руками колени и, казалось, думала о чем-то. Костя бросился к ней:

– Женя!.. – но как-то сразу осекся, не найдя слов. Сейчас его глаза говорили намного красноречивее. Девочка улыбнулась.

– Я тоже тебя люблю, Костя, – медленно сказала Женя и снова улыбнулась. Береги себя, – проговорила она после длинной паузы, как будто прочитав его мысли. Костя даже испугался, не слышит ли она то, о чем он сейчас думает?

– Возьми вот это, – прошептала она, снимая что-то с шеи. – Пусть он всегда хранит тебя, как хранил меня все это время. Костя взял то, что она ему протягивала и, не глядя, положил в карман. Они обнялись и стояли так долго-долго, и каждый думал о чем-то своем, только ему одному ведомом. Наконец дети услышали громкий пароходный гудок, и чей-то грубый голос возвестил о том, что посадка уже началась. Женя с усилием отстранилась от Кости и заглянула ему в глаза.

– Мне пора идти, – помолчав, проговорила она. – Тебе тоже надо торопиться.

Костя взглянул на нее с испугом. Казалось, она видела его насквозь, заранее угадывая все его намерения.

– Поторопись, – снова повторила Женя и отвернулась, чтобы Костя не увидел слез, предательски наворачивающихся на глаза. Но он увидел, и от этого ему стало еще тяжелее.

Костя продолжал заворожено глядеть на нее. Сейчас он словно пытался запомнить каждую черточку этого милого и так горячо любимого им лица. Нет, никогда он не забудет этих темных локонов, обрамляющих острое личико. Даже если никогда больше не увидит их. Но об этом не хотелось думать, и Костя гнал от себя эти ужасные мысли.

 – Ну, я пошла? –  тихо и чуть виновато спросила Женя.

 – Иди, – также тихо ответил ей Костя.

Женя медленно развернулась и пошла вслед за остальными детьми, спешившими на баржу. Сейчас она могла позволить себе слезы, и они крупными каплями текли по ее щекам. Тогда она должна была быть сильной для НЕГО. Она видела, как ЕМУ тяжело, и все понимала. А сейчас можно было дать волю чувствам и оплакать то, чего уже не вернуть и то, чему уже не дано, наверное, случиться. Ей хотелось броситься ЕМУ на шею, поцеловать ЕГО крепко-крепко и сказать, как сильно она ЕГО любит! Но девочка понимала, что от этого станет только тяжелее, и сдержалась.

Костя долго глядел ей вслед, но вдруг, вспомнив что-то, полез в карман. Бережно положив на ладонь, он стал рассматривать то, что дала ему Женя. Это был простенький крестик на длинной черной нитке. Костя  быстро прижал его к губам и со всевозможными предосторожностями убрал обратно в карман. Сейчас ему надо было торопиться домой.

Мать снова металась в бреду. Сестра тихо плакала в уголке: она хотела накормить ее, но в доме совсем не было еды. Костя поцеловал обеих и, натянув куртку, быстро выбежал на улицу: ему только что сообщили, что горит дом на Фонтанке.

Он вернулся на следующий день поздно вечером, усталый, голодный и страшно злой. Вчера долго тушили старый дом: огонь никак не хотел потухать. Ночью началась бомбежка, и Косте пришлось укрываться вместе с другими мальчишками. Ребята чудом остались живы. Даже дом отстояли – он  остался цел, и огонь был погашен.

Костя застал сестру в слезах. По ее покрасневшим глазам он понял – девочка проплакала весь день.

– Вчера… вчера, – запинаясь, лепетала Таня, – баржу, на которой ребята… ну… разбомбили!!! Понимаешь, Костя, они… они все погибли!!! – девочка бросилась брату на шею и зарыдала пуще прежнего. Костя оторопел.

– Как это?! Откуда ты знаешь?!

– Вчера весь вечер и всю ночь все грохотало, ты слышал. А сегодня пришла тетя Тоня и… рассказала… – Таня снова залилась слезами.

– Этого не может быть! – вскричал Костя и бросился из комнаты.

– Костя!.. – воскликнула Таня и в изнеможении опустилась на пол.

Костя очнулся на чердаке старого, разрушенного дома. Он почти ничего не помнил с того момента, как сестра рассказала ему ужасную новость. Он не помнил, как бежал куда-то в ночь, как упал, как лежал на холодной земле, молотил по ней кулаками, и плакал, плакал… Костя знал, что мужчины не плачут, а он был мужчиной, но сейчас… Сейчас можно было позволить себе и это.

– Женька, Женька!.. – исступленно рыдая, повторял он. – Но почему, почему?!

А действительно, почему? У судьбы не было ответа на этот вопрос. Костя проплакал всю ночь. Но война не была закончена. Она уже многое отобрала у Кости, но она еще не была закончена. И он должен был выжить и спасти родной город… хотя бы ради Женьки.

На следующий день от голода и тяжелой болезни умерла мать. Осиротевшие дети не находили себе места от горя и выплакали все глаза. Теперь им пришлось повзрослеть еще быстрее. Ровно настолько, чтобы найти в себе силы бороться и жить дальше. Им, четырнадцатилетнему Косте и семилетней Танюше.

До конца войны дожили, каждый день отдавая себя очередному делу во спасение родного города и остававшихся в нем жителей. Дожили, до победы дожили. Ни войне, ни жизни уже нечего было отобрать у этих несчастных детей, всецело посвятивших себя победе. Теперь она могла им только дать. И она дала.

Летом 1945 года вернулся с войны отец. Постаревший, израненный, поседевший, но живой. И они снова зажили одной дружной семьей. Но отпечатки войны и близкие, потерянные в этом море крови, боли и ужаса, навсегда остались в их сердцах. Костя совершенно разучился улыбаться, а если и пробовал, то это получалось либо необыкновенно фальшиво, либо его всегда грустные глаза все же выдавали порой удачно скрытую фальшь. Таня стала невероятно чувствительной и не могла избавиться от привычки плакать по любому поводу. Словом, война оставила след в жизни каждого.

Через несколько лет Костя женился на простой и милой девушке, а некоторое время спустя вышла замуж и Таня. Их семейная жизнь проходила довольно счастливо, вот только… Иногда, разбирая любимые вещи своего детства, Костя натыкался на маленький крестик на длинной черной нити. И каждый раз он погружался в какие-то воспоминания и замолкал с печатью огромной грусти на лице. Ни жена, ни дети не знали, что связано у него с этим предметом, а спрашивать не решались. Но вся семья уважала поведение Кости и в такие дни деликатно предоставляла его самому себе. Так и живет Женечка по сей день в сердце ветерана.