№15 Дарья СМИРНОВА (Россия, Череповец) Город раненых

Дарья Смирнова - 14 лет. Пишет с 7 лет, печаталась в молодёжных газетах г. Череповца: «Чайка», «Рок-октябрь», «Горизонт», лауреат городских и областного литературного конкурса.  Занимается в МОУ ДОД «Центр детского творчества» г. Череповца в объединениях «Школа поэзии», «Основы журналистики и PR».

Город раненых

Сержант Малинина сидела у распахнутого окна. Посеревшие ободранные шторки колыхались от свежего весеннего ветра. Малинина вздохнула. «А ведь здесь красиво, – подумала она, – так же, как у нас. И речки поблизости целых две. Одна извивается, как змейка, а другая широкая и медленная. У первой берега топкие, а у второй гладкие и сухие».

Оконная рама громко хлопнула. Малинина очнулась и увидела перед собой голубые как небо глаза. Перед окном стоял мальчик, лет семи, с видом свободного бродяжки. Ему даже не приходилось высоко задирать голову, так низко располагалось окно. Мальчишка, широко распахнув большие чистые глаза, уставился на Малинину, как на монумент.

– Ты кто, малыш? – спросила она.

– Я не малыш. Я Ваня.

– Чего тебе?

Ваня улыбнулся и беззаботно пожал худыми плечиками. А что ему, правда, нужно? Увидел красивую суровую тётю. Может быть, она похожа на его маму... Он не знал.

Малинина вынула из мешка яблоко и кинула мальчишке. Он поймал, поблагодарил одними глазами, виновато улыбнулся и исчез.

Малинина берегла это яблоко для Пашечки. Оно как будто стало олицетворением её мечты. Почему-то она представляла себе, как при встрече подаст его. И он был бы счастлив. На Малинину навалилось тяжёлое чувство. У них с Пашей не было детей, а тут ещё этот мальчик. Узнать о нём потом что ли, может чем помочь надо.

В коридоре раздались шаги. Сердце забилось часто-часто, и все другие звуки смолкли: и пение птиц за окном, и шуршание листвы. Но шаги удалялись и скоро стихли.

Малинина обо всём догадалась, как только в первый раз спросила о Паше. Или, может быть, когда вообще подошла к этому зданию. Она остановила какую-то девчонку.          

– Скажите, это что?..

– Это госпиталь, – перебила та.

– Что ж он, ещё при царе выстроен? – усмехнулась Малинина.

– Старинный домик... Это училище, вообще-то, – девчонка улыбнулась и пошла дальше.

Училище? Странный город. Действительно, город-госпиталь. Каждый нежилой дом заполнен ранеными.

Малинина вошла во двор. Навстречу ей, тяжело ступая, шёл боец. Он опирался на костыль, но лицо его сияло от счастья. Поравнявшись с ним, Малинина спросила: 

– На фронт?

– Ага!..          

– Знаешь такого... Старшину Малинина... Павла? – спросила она уже вслед солдату. Он вдруг сник, оглянулся и посмотрел исподлобья. Неуклюже развернувшись, он подошёл к Малининой, и только после этого произнёс:

– Знакомое что-то...

Малинина поняла, что он лукавит. Много, много раз он слышал эту фамилию. Хотел ей что-то сказать, да мужества не хватило.

– Видите? – выдавил он, наконец, – там хирург стоит. Золотой врач, кого оперировал – всех по имени помнит. Спросите у него.

– До свидания, – растеряно пробормотала Малинина.

– Прощайте, – солдат поковылял прочь.

Малинина увидела на крыльце человека в белом халате и накинутой на плечи шинели. Он нервно курил, смотря в землю.

– Простите! – окликнула Малинина. Хирург обернулся. – Мне сказали, что вы знаете... Я могу здесь увидеть моего мужа...

– Мужа? Все теперь ищут мужей, но найти не могут... Как его имя?

– Малинин Павел.

– И что ж, вы уверены, что он именно здесь! – врач злобно сверкнул глазами.

– Я не уверена, – растерялась Малинина, – я везде спрашиваю.

– Как вы сказали? – перебил хирург.

– Павел Малинин.

Врач несколько раз переменился в лице и громко гаркнул:

– Иванова!

Малинина вздрогнула, а душу перевернула нелепая надежда, как будто Паша сейчас и выйдет. Но на крыльцо выбежала незнакомая девушка, совсем молоденькая медсестра.

– Проводи, – сухо сказал ей хирург, пусть посидит, подождёт. Поищи в бумагах некого Павла Малинина, – и потом почти шёпотом добавил, – расскажи всё сама.

Девушка кивнула и поманила Малинину за собой. Они шли по узкому коридору.

– Суровые у вас врачи, – произнесла Малинина.

– Ну что вы. Александр Михайлович просто клад! – Медсестра сразу смекнула, о ком говорит Малинина, – знаете, скольких он спас? Только сегодня не получилось... Он всё сделал, а не получилось. Поэтому он такой... не в духе.

– Подождите здесь, – сказала она, втолкнув Малинину в какой-то кабинет. Затем ещё немного помешкав, добавила, – раз он сказал в бумагах поискать – поищу.

И вот теперь Малинина сидела перед этим окном. Она уже не сомневалась, Паша был именно здесь. Был, а теперь нет. Все пытаются ей об этом сказать, но не могут. Тянут время, перекидывают друг с друга, глупые они и наивные.

Снова в коридоре образовалась какая-то возня. Дверь приоткрылась и в кабинет втиснулась медсестра, буквально таща на буксире какого-то парня. Он упирался, повторяя, что не будет ничего говорить и вообще не пойдёт, но, увидев Малинину, смолк. Медсестра выбежала прочь. Малинина подошла к парню и протянула руку.

– Анастасия Малинина.

Парень пожал ей руку неверной ладонью.

– Алексей... Я знаю, Пашка здесь был, – голос его дрожал, – нас вместе перевели...

– А где он теперь? – зачем-то спросила Анастасия.

– Я... Как сказать...

– Так и сказать! Комсомолец ты или нет?! – Малинина вдруг почувствовала полное отчаяние и снова упала на стул возле окна. Она понимала, что сейчас не выдержит и украдкой утёрла слёзы.

– Да, комсомолец. И солдат, – парень сел на табурет у двери. Он явно взял себя в руки. – Мы  друзьями были. Только, я ведь младше его. У Малинина тяжёлое ранение было... Он сначала оклемался вроде бы, даже в сознании был. Письмо вот порывался написать, вам, наверное. А потом что-то случилось... Здесь лучший специалист. Но он ничего не смог. Он до самого конца боролся, понимаете?!

Малинина сидела, отвернувшись, словно каменная и ничего вокруг не видела. Мир окончательно стал серым. Солдат говоря, даже запыхался.

– Я не то что-то несу... Сестра пришла, говорит, у тебя нервы, должно быть, крепкие, пошли, будешь объясняться с женой Малинина. А у меня душа в пятки ушла.

Малинина оглянулась:

– Жить не хочется...-- тихо произнесла она не своим голосом.

До того живое лицо Алексея вдруг застыло. Он весь напрягся, до последнего нерва, а глаза вспыхнули ярым возмущением.

– Жить не хочется?! – воскликнул он, – так зачем же я, весь изрешеченный, когда пуля не дошла до моего сердца два миллиметра, полз к людям? Полз по полю совсем один, потому, что меня не забрали свои – за мёртвого посчитали. А я полз! Меня фрицы подобрали. В плен, конечно. Какого чёрта я бежал оттуда, спрашивается. Зачем я мотаюсь, меняю госпиталь за госпиталём? Чтобы жить! Я со своей раной и поживу-то недолго, а всё-таки хоть сколько-то будет... Солнце будет, небо. А вы...

Малинина отвернулась и зарыдала. Алексей смотрел, как вздрагивают её худые плечи. Долго это продолжалось. Наконец Анастасия успокоилась.

– Расскажи ещё, – тихо сказала она.

И солдат стал рассказывать. Он много говорил, словно язык у него без костей. Теперь Алексею почему-то было легко, он рассказывал всё: как они сдружились с Малининым, что тогда происходило и вообще, каким он тогда был. Анастасия слушала и молчала, даже иногда улыбалась. Наконец, рассказывать стало больше нечего и Алексей умолк.

– Вы только сильно не убивайтесь. Война ведь. Всё это естественно.

– Не надо говорить глупостей. Война не бывает естественной. Не оправдывай ею жестоких. И утешать не надо. От этого мне тошно.

– Я понимаю, – вздохнул Алексей. – Я пойду?

Малинина кивнула. Алексей встал и осторожно открыл дверь. Он оглянулся:

Вы напишите мне, пожалуйста. Мне ведь некому писать, понимаете? Фамилия моя Сафронов. Я вам ещё про Пашу расскажу. Пишите на этот адрес.

– Что расскажешь-то? Придумаешь что ли?

– Хоть и придумаю, – признался Алексей.

– Ладно... Иди.

Алексей снова вздохнул и вышел. Вскоре вернулась, как ни в чём не бывало медсестра. Малинина собралась уходить, достала из мешка кисет.

– Зачем курите? Плохо это, цвет лица портит, да и лёгкие

– Теперь все курят. Да и цвет лица мне не к чему, – с шальным видом сообщила Малинина.

– Зря, зря вы так...

– Мальчик у вас тут бегает, – сказала Малинина, чтобы уж что-то сказать.

– Мальчик? У нас их тут много бегает.

– Голубоглазый такой, маленький, светленький, Ваней зовут.

Медсестра так посмотрела на Анастасию, будто уже собиралась сказать, что у них все мальчики, которые бегают голубоглазые, маленькие, светленькие, причём все Вани, но передумала.

– Ваня? Это сиротка. Мамка с папкой на фронт пошли. Он, кажется, с бабкой жил. Когда сын с невесткой погибли, она не выдержала.

– Что ж он, совсем один?

– Он к нам привязался. Вы что, хотите его с собой взять? Безумный он, не в себе...

– Понятно, – грустно сказала Малинина и вышла.

В коридоре ещё раз столкнулась с хирургом, он ничего не сказал. Даже не взглянул на неё.

А на улице стоял тёплый весенний день. Всё так же светило солнце, пели птицы. Пахло свежими листьями. На Малинину навалилась тоска, от которой щиплет глаза. Ей казалось, что ничего не случилось, а последних десяти лет вообще не было в её жизни. Но разум кричал другое, и это просто разрывало душу на части. Война и горе будто отступили.

Малинина села на скамеечку под стеной, достала бумагу, карандаш и стала писать. Это было письмо её подруге, знакомой с детства. Где-то она сейчас была далеко-далеко... Анастасия писала ей все свои мысли...

«Здравствуй, милая Танечка!

Я пишу тебе из Череповца. Ты была права, когда советовала искать Пашеньку именно здесь. Это и вправду город-госпиталь. Город раненых... каждый день здесь столько людей спасают, а Пашу не смогли. И боялись мне сказать об этом. Один только сказал, мальчишка ещё, но уже солдат. Больно мне от этого. Его зовут Алексей Сафронов. Напиши ему. Адрес внизу написан. Ему не с кем переписываться. Напиши, что ты подруга А. Малининой – он поймет. Он безнадежно болен. Я ему сказала, что жить не хочу без Паши, он меня выругал. И правильно сделал. Я здесь мальчонку встретила, Ваню, он сирота и безумный, но я хочу его с собой взять. Если получится, значит, он мне жизнь спасёт. Мне к шести часам надо у машины быть, так что, если я его не найду, уеду одна. Попрошусь на передовую, в самое пекло, так чтобы наверняка, понимаешь? Знаю, ты против. Прости за всё...»

Настя сложила мокрое от слёз письмо треуголкой и отправила. Потом долго бродила взад и вперёд. Но Вани нигде не было. Нигде. И только потом, когда все сроки вышли, и она направилась к машине, из толпы уставших, работающих в тылу людей, она услышала тонкий и до слёз нежный голосок:

– Мама...

И Настя снова увидела голубые, как небо глаза.