№16 Ксана КОВАЛЕНКО (Украина, Николаев) Поэтическая страница...

Ксана Коваленко - родилась в октябре 1978 года. По образованию - филолог. По специальности – преподаватель иностранных языков. В поэзию пришла в 2000 году. Дипломант и лауреат нескольких всеукраинских фестивалей.  Член Межрегионального союза писателей Украины. Автор книги стихов "Синие-яблоки-черные", многочисленных публикаций в журнальной и газетной периодике, в альманахах и антологиях, в интернете.

Месса-потамия

по тебе город мой эта месса-потамия,

и  я белые шью рубашки крапивные

и на птиц одеваю, поют неприкаянно

чайки мессу обетную, хором молятся «Kyrie».

южный бог обивает пороги мигейские,

утопил свой рукав ненароком в Гипанисе,

в нулевом километре по-эпикурейски

с Пантикапой своей в поцелуе сливается.

междуречье впадает мое в междутишье,

южный бах исполняет торжественно «Gloria».

эта си минор месса в своем брачном таинстве

станет городу N новой жертвой бескровной.

мне б дошить рукава и набросить на влажные

руки-реки объятие вечные слитые.

и смотреть как полощут лебяжно-виражные

крылья города N бумажной защитою.

Конец географии

отвези нас туда, где конец географии,

туда, где не водятся газели и рафики,

где без раковин ползают хрупкие равлики

где африки белые, евразиии черные,

где луна не распахана и не распродана,

и где можно побыть не слишком логичной,

где не ходят наличные.

туда, где конец приходит всем станциям,

где полюса наши сразу расплавятся,

где экватор скользнет с тела сброшенным поясом,

и без долгой преамбулы тату наши смоются

где  в системе твоих координат я – гипербола –

не большая, а просто большущая брембола –

у тебя стану первой.

забери нас туда, где конец географии,

приготовь нам коктейль из дикой карамболы.

не страшны нам тогда наши графики, трафики,

не нужны будут пуфики, гольфики, шарфики.

там туземцы не молятся косноязычеству

и там, по-существу, нет рамок приличия,

и мы беззастенчиво как во младенчестве

пинаем листву.

Бело тело – страница

Бело тело – страница, прогнешься под острым пером.

В тебе явь свою блажь, свою ложь, свою летопись пыльную выдубит.

Ощутив свою голову под занесенным тупым топором,

Ты захочешь тут сдуру  внесенное вырубить?

Бело тело все стерпит. Все выдержит кожаный твой переплет.

На страницах своих для кого рассыпаешь свой бисер?

Твой портрет на обложке до дыр моим взглядом затерт,

Ты прочитан был мною еще до того, как написан…

Ты пылишься на полках, среди миллионов таких

Под товарно-серийным двухтысячным кодовым номером

И мечтаешь, как, быть может, мечтает и продавец книг,

Быть как минимум спрошенным, максимум понятым.

Игры в классики

Сперва поиграем в классиков, потом в классики, потом в салочки.

Потом ты уснешь, я взмахну хвостом и стану русалочкой.

Ты захочешь родиться девочкой, а я почему-то мальчиком

С такой же взлохмаченной челкой и тонкими пальчиками.

Как водится в сказке: жили-были, а до и после умерли.

Были добрыми, милыми, злыми, скупыми, подлунными,

Были птицами, рыбами, крабами, трехпалыми кошками,

Забывали себя и друг друга с тобой понемножку мы.

Хочешь верь – хочешь нет: наши ниточки напрочно связаны.

Ты увидишь мой запах, даже с глазами завязанными.

Мы беспечны, реликтовы, а значит, давно уже вымерли.

Каково нам жить в книге без рода, без тела, без имени?

Круговерть

*

как хочется оставить круговерть

(а страх родиться больше страха умереть

и мир становится трухлявей и дряхлей)

но снова я рождаюсь в свою смерть

душа в ничто мечтает затеряться чтоб не жить

а если выпало по новой ей родиться

то лучше телу лопнуть от перенапряженья жил

чем умереть от ожиренья сердца

нас мир любил нас мир морил нас мир любил

о погребальный наш огонь он будет греться

**

Крутись вращайся чертово сансары колесо.

Едва заснув, я просыпаюсь в новый сон:

Спеленатой личинкой махаона

Я тереблю знакомый мне сосок

И, видимо, я в жизнь опять влюблен.

Убить убийцу или жертвой пасть,

А может в чью-то пасть по глупости попасть.

Что предстоит - перед тобой незнанья пропасть.

И ты лежишь сплошь свернутый как снасть,

Лопатки с крыльями еще обреет лопасть.

А ты лежишь спеленатый как бог,

Тебя закрутит колесо в бараний рог,

Так круто, что не скоро разогнешься.

И в солнечном сплетении игла

Прошьет ветхозаветные слова. И станет тошно

Распластанным лежать под острием.

Жизнь-энтомолог, тебя в имени моем

Цепляет общепринятый стандарт.

Не соскочить с твоей иглы. Ведь бытием

Побег тебе зачтется как фальстарт.

И снова будет та же круговерть:

И ты родишься в свою смерть…

Взросление

Взрослеют под кожей –

ранами,

спайками,

язвами,

когда болит…

Ты взрослеешь из Кая в Каина,

Я из Лолиты в Лилит.

Взрослеют из плоти в глину,

из моря - в песок.

Наша синяя птица

взрослеет в ворону

из пластилина,

кровь – в березовый сок…

В саду расходящихся тропок

В моем саду расходящихся тропок

Нет камней,

Которым снится, что они бабочки…

Только бабочки, спящие на лету

И думающие, что они - камни.

Не думай здесь громко,

Не трогай пальцами мою тишину –

Она зазвенит хрустально и минорно,

А эти таволговые пестрянки, траурницы

Нимфы, гарпии и махаоны

Засыплют тебя каменным обвалом,

Окончательно поверив сну,

Что их махровые, бархатные, горностаевые тела

Стали базальтовыми и мраморными…

молчи и слушай, как сонно летит над тобой,

распластавшись по воздуху,

чья-то душа

в перламутровых пятнах

и темных прожилках.

молчи и молись, чтобы она не проснулась…

Урок немо ты

…И я надкушу твое скороспелое

адамово яблоко

и преподам урок относительной немоты.

Не скажешь теперь, что песня задушена

мной твоя:

из рваного горла гортанно прольются лады.

А позже наступит благостное

безгласие

и я сделаю снежный слепок с твоей тишины.

Так нежна твоя глушина и бездна

беззвучия,

что я рыба без дна, завязшая в связках больных.

И будем с тобою мы впредь исповедовать

безъязычество,

на жертвенник бросив на нашей крови алфавит.

Мы храм возведем, где колокол наш не болен

язычием

и запустим сансары всемирной тиши маховик.

Солнышко-небушко

в ромашковом поле моего зрения

ты – букашка

и не я оторву тебе крылышки

а мальчишка

с веснушками

и будет тебе крышка

а нам бражка

лети коровушка прямо к солнышку

а на небушке твои бедушки

зачем деток оставила

солнцу рога наставила?

по нёбу бродят

мохнатые барашки

на небе свастика разжарилась

лежим в траве

чистим перышки

букашка бьется о донышко

жужжит солнышко

тебе не жаль меня?

семиточечная круглая

жена солнца обугленная

улетай  от гнева мужниного

деток спасай труженица…

будет нам крышка

солнышко-небушко

солнце изливается лавой плавится

от дров – головешки…

больно, душно.

глупая,

ступай каяться!

твои детушки в избе горят

нам тонко-тонко говорят

щедрый ведрик

будет нам вёдро

будет нам ясно

солнце нас любит

Гори-не-погасни….

….

За что солнышко -

Злой мальчишка

Спалило чадушек?

Горюшко-горюшко…

Цикл «Город спящих камней»

*

Город мой –

Место соборов и силы.

Давление света здесь невыносимо.

Усталость металла твоих командоров

Влияет на прочность твоих дон жуанов.

К полетам моим приставляешь авгуров,

На хвост садишь бестий своих белокурых,

Все так же кровавы твои комиссары,

На сны мои хватит ловцов и арканов.

Город мой – кладбище птичьих базаров.

Ловишь в силки свои дерзких  икаров.

**

У нас с тобой, город, что-то не клеится.

И надо мной, сколько можно кащеиться?

Хоть вдох здесь бесплатный - платный лишь выдох,

Ты не потерпишь моих птичьих выходок. 

И если когда-то мне быть птичьим чучелом,

Ты не сделаешь так, чтоб я долго не мучилась.

Лови меня город, вцепись лапой за ворот,

Я улизну,

Уползу – хоть и с брюхом распоротым.

***

Проще быть камнем. Проще

быть брошенным пращей.

Чем птицей,

брошенной

в настоящее.

Проще камнем убить, слаще,

чем птицей любить

Город спящих.

Легче камнем тяжелым быть,

легче,

чем среди командоров

быть певчей

мертвым камнем спать проще, тише,

в городских глубоких глазницах.

Чем мне песней своей

давиться.

Стану камнем твоим, не каменкой.

Как умолкну

Воздвигнешь мне памятник…

****

свободу от снов твоих, город, от слов

подарит мне нежный маньяк птицеlove.

силки его крепки и клетка на ветке

открыта для выпавших глупых птенцов.

меня зацелует маньяк птицелов,

меня четвертует маньяк птицелов.

а город споет мои песни, восславит,

урезав, дополнив, подчистив, подставив,

меня сделав камнем. 

Однажды понять

однажды понять

что я маленькая

в свои «дцать»…

чуть не захлебнулась

в твоей слезинке,

думая, что это море.

едва не унеслась ураганом,

как домик Элли.

но это было твое дыхание.

гибельно согнулась

от ужасного грома

и с вещами упала на пол…

а это ты

родил новое слово…

Эбеновая женщина

Мне снилось, что я – эбеновая женщина

с жаркими губами,

тягучими мыслями

и черной кровью,

чьи широкие ноздри

влажно вдыхают расплавленный воздух…

Мне снилось, что ты –  алебастровый мальчик,

с хрупкой кожей

нервными пальцами,

и голубыми прожилками,

в них кровь медлит и застаивается…

Анемичный мальчик боится

плавных глубоких изгибов черного тела,

диких бархатных животных,

каменных истуканов

и магии юга.

мальчик мечтает про лед, замерзшее море и вечность.

эбеновая женщина смеется:

она знает, что море никогда не замерзает.

эбеновая женщина плачет:

она знает, что никогда не сможет его согреть.

Но сон проходит,

а я, улыбаясь, вспоминаю,

что и в эту ночь, как и в десять тысяч предыдущих,

смогла соединить твой плавящийся полюс и мой замерзающий экватор…

Синие яблоки

Скоро

Мои яблоки

станут слаще, громче

Падать будут гулче, будут стучаться в ставни

И о крышку твоего гроба

Вколотят последнее значимое

Мальчик мой

Смотри в оба

Твоя немощь уже за спиной

Не за горами

Успеешь ли закончить все начатое?

Полоснешь по аорте неба

бранными именами

Выцелуешь может быть даже слезинки

В уголках глаз твоей синей птицы-синицы

А потом махнешь

С нами

В сад нехоженых истин и синих яблок.

Мон ами

Я твой забытый синий ангел

Заложенный силуэтом, закладкой

в недочитанной книжке.

Не ты ли рисовал мои крылышки,

Когда еще не ругался матом?

Мои яблони плакали, когда ты взрослел

Синим цветом.

Мои яблоки падают по тебе

Этим летом…

Ты читаешь меня

ты читаешь меня по методу брайля

февраля мне

затяжного холодного

сугробы чтобы

за окном зима

поджимает губы

ну а мы с тобой не задвинем шторы

кожа под пальцами тает, тает

притаился сон

за занавесью

птицы в снегу безответно небесны

моя рукопись вся

твоим телом читается

моя рукопись станет

когда-то пергаментом,

руны на ней порезче прорежутся

снежными ломкими кристалликами

ну а пока

тянет из спаленки

нежностью, нежностью, нежностью…

Плавни

Не помогут плавники в плавнях,

Будь ты даже сам кракен,

Твои щупальца-пальцы завязнут

В иле вязком... Вышей на бязи –

Черных волнах – блеющим криком

Белый флаг-ман последней надежды.

Всхлипни "хлюп" намокшею мышью,

Пискни и сыграй в крикет

Ты с днепровской русалкой камышьей.

***

И сердце неба зазвенит тревожно –

Заявят критики, что звон небезупречен.

Под болью крыльев распрямятся плечи,

А станиславские заявят, мол, не верим.

Вы видели, как с солнца сняли кожу?

А зрители гудят: мол, быть не может.

Эдип рыдал, Персей в Медузу метил,

Икар тонул… Никто и не заметил.

Срок годности полетов

Истек срок годности полетов,

И время под песчинками застыло,

И чую над плечами я угрозу

Бескрылых будней и словес бессилых.

Я разминулась с временем в погоне

За новой версией искусственных заплечий.

Теперь же мне на память –  горстка перьев

И как насмешка – голос человечий.

Геноцид

По отношению ко мне у тебя геноцид:

Пытаешься вытравить мой запах,

Истребляешь мои вещи до надцатого колена.

Не старайся – мое сердце давно не стучит,

Я давно не хожу на задних лапах,

Я давно нетленна.

Особенно трудно вымести из углов налипшие перья.

У сфинксов и ангелов они выпадают чаще от безделья.

Все равно каждое утро

я буду будить тебя кошачьими менестрелями,

птичьими перестрелками,

собачьими вагантами.

Ведь еще никому не удавалось избавиться ни от одного ангела.

Все равно каждый вечер

я буду тебя баюкать звездными трелями

голубых гигантов

и красных карликов,

и песком посыпать твои ресницы

ведь еще никому не удавалось избавиться ни от одного сфинкса.

В твоей опустевшей квартире

на моей чудом уцелевшей

картинке

Сфинкс грустит,

Ангел улыбается.