№16 Владимир ГЛАЗКОВ (Украина, Черкасы) Оволс-олед. ОКОНЧАНИЕ

Владимир Глазков - русский, потомок донских казаков. Родился 15 июня 1949 года в г. Новоаннинский Волгоградской области. По образованию инженер-механик. Закончил Киевский инженерно-строительный институт в 1973 г. По профессии – конструктор, автор более 30 изобретений и патентов, неоднократный лауреат ВДНХ СССР и УССР, награждён почётным знаком «Изобретатель СССР». Живёт в г. Черкассы, Украина, является Председателем областной общественной организации «Русское движение Украины». Пишет стихи и прозу, публиковался в различных альманахах, журналах, сборниках, в том числе во втором выпуске сборника стихов «Я вижу сны на русском языке», как лауреат Второго международного поэтического конкурса «Я ни с кем никогда не расстанусь!..»

ОКОНЧАНИЕ. НАЧАЛО СМ. В № 14

Оволс – олед

Историко-публицистическая повесть.

ЧАСТЬ  ВТОРАЯ.

Крах.

ГЛАВА 1.

УДАР.

Все приняли войну как удар судьбы.

К. Типпельскирх. (6.т.1.с.8).

1.

26 августа 1939 года в данцигскую гавань вошёл с дружественным визитом германский броненосец «Шлезвиг-Гольштейн». Дружественный визит продолжался недолго и закончился залпами корабельных орудий, разорвавшими в первый день осени предрассветный покой спящего города. В 4 часа 45 минут полтора миллиона солдат и офицеров вермахта, исполняя приказ своего фюрера, с трёх направлений – севера, запада и юга – сломали пограничные шлагбаумы и неудержимо-стремительным потоком хлынули в Польшу. Воздушные эскадры Геринга, уничтожив ещё на земле немногочисленную авиацию противника, засыпали бомбами города, дороги и очаги сопротивления, гусеницы 2500 немецких танков изорвали в лоскуты и ленты польскую землю, и соединения 10-ой, 14-ой и 3-ей ударных армий 16 сентября сомкнули внешнее кольцо окружения Варшавы. (6.т.1.с.26).

Правительства в столице уже не было. Ещё 6 сентября эвакуировавшись из города, оно, после длинного и утомительного пути через Люблин, Кременец и Залещики, именно в этот день – 16 сентября – покинуло страну, бросив свой избиваемый народ и агонизирующую армию. (6.т.1.с.25). А 17 сентября правительство советское, вручив московским послам стандартные Ноты, приказало доблестной Красной Армии перейти советско-польскую границу, «взять под защиту» население восточных областей Польши и не допустить на этих территориях никаких «...случайностей и неожиданностей...» (5.с.46-47). Уже 21-го части и соединения РККА задачу свою выполнили. В результате: были «освобождены» Западная Белоруссия и Западная Украина, а 217 тысяч польских военных оказались не в немецком, а в советском плену. (6.т.1.с.29). 28 сентября сдалась, наконец, Варшава. (6.т.1.с.27,с.29). Там ещё не знали, что в Москве в этот день уже разделили Польшу, уже подписали новый советско-германский договор «О дружбе и границе» и обратились с совместным (!) заявлением о прекращении войны между Германией и англо-французскими заступниками. (6.т.1.с.30). От суверенной Польши осталось только иммигрировавшее в Англию правительство, предмет споров перестал существовать; продолжение войны теряло как бы всяческий смысл. Точнее говоря: теряло смысл продолжение СОСТОЯНИЯ войны. Именно «состояния», ибо с 3 сентября на Западе начался «зицкриг» – «сидячая война». Во Франции её называли «странной».

Словом, Гитлер мог принимать поздравления. И он их принимал. Первое – ещё 9 сентября – от Наркоминдел СССР Молотова по поводу взятия (!) Варшавы. (5.с.46). Поторопился, конечно, Вячеслав Михайлович, но ведь и понять его можно: «рвавшихся с поводков» комбригов, комкоров и командармов удерживать было уже трудно. Но – удержали. Ждали срока, придавали паузе значимость.

В польском порту Хелль ещё шли упорнейшие бои, но 1 октября Гитлер уже по всем правилам принимает в Варшаве парад своих, оправдавших самые смелые ожидания, молниеносных войск. (10.с.41).

Всё развивалось как надо. На западном фронте – не просто ленивая тишина. 3-го октября французские войска спокойно и без всякого внешнего нажима уходят с захваченных 20 дней назад  двух участков предполья Линии Зигфрида – немецкой полосы укреплений. (6.т.1.с.31). Окрылённый этим уходом германский фюрер, выступая 6 октября в рейхстаге, вновь предлагает Великобритании и Франции МИР. (6.т.1.с.33). Но предложение опять повисает в воздухе.

И это была уже не первая странная, нелогичная и неприятная для Гитлера неожиданность. Неприятные неожиданности, впрочем, возникли сначала не у Гитлера...

ГЛАВА  2.

КРАХ  «МИРОТВОРЦЕВ».

Кто сеет ветер - пожинает бурю.

Пословица.

1.

Политика – дело многозначительное и протокольно-серьёзное. Теоретические основы этой науки закладывались давно, и на протяжении сотен лет вызывают жаркие споры профессионалов. А мы попробуем в теории не углубляться. Попробуем не вспоминать Аристотеля, Макиавелли, Бодена, Мэхэна, Руссо, Макиндера, Гоббса и прочих-прочих. Попробуем на политику посмотреть глазами человека, который политиков кормит, одевает, согревает и вообще: даёт им возможность безбедно жить и политикой заниматься. Его-то, ведь, не теории интересуют, он жизнь свою соотносит с правилами, созданными не учёными теоретиками, а Природой. И природные эти правила формулирует не в статьях мудрых уложений и законов, а в немудрёных пословицах да поговорках.

«Со своим уставом в чужой монастырь не суйся».

«Муж и жена – одна сатана».

«Двое дерутся, третий – не мешай».

Три пословицы – и вот он – готов принцип невмешательства. А если бы учёные мудрецы прислушались ещё к одному народному совету: «На чужой каравай рот не разевай», – так может и войн никаких не было бы.

Наивные выводы вызывают снисходительную улыбку, но в деле серьёзном подобные рассуждения будят отчётливую мысль: «Вот либо полный дилетант всё это пишет, либо просто...»

На подобные мысли отвечаю: «Не просто. И не полный».

О том, что британские, французские, бельгийские, американские и другие политики до языка «умиротворения» говорили с Гитлером на языке «невмешательства» – наслышан и начитан. И с версией о том, что именно политика невмешательства, основанная, так сказать, на народной мудрости, и привела ко Второй Мировой войне – знаком.

Но с версией этой не согласен. Категорически.

Потому что «политика невмешательства», как потом и «политика умиротворения», никакими отдельными, особыми и самостоятельными политическими направлениями не являлись, а лишь служили прикрытием совсем другой политики. Политики, автором которой была не народная мудрость, а целая плеяда мудрецов. Она – эта политика – жива поныне и имеет имя собственное: «Теория баланса сил». Теория известная, по аморальной сути своей не такая уж мудрёная, и едва ли имеет смысл останавливаться на ней подробно. Тут, в данном случае, следует отметить только два важных обстоятельства.

Первое.

Цель политики «баланса сил» – ослабление конкурента внешней силой – третьей стороной.

И второе.

Политика «невмешательства», перекрашенная потом в «умиротворение», возникла в очень уж подходящее время из классической для Британии политики «баланса сил».

Вот, отметив эти обстоятельства, и посмотрим на поведение «миротворцев» и попытаемся дать объяснения маленьким и большим загадкам предвоенной истории. А – попутно – и некоторым загадкам нынешним.

2.

До тех пор, пока над Хиросимой не ахнуло очередное изобретение пытливого человеческого разума, политики никаких войн не боялись. Не боялись они войны и в 39-ом. Не боялись до самого 23 августа. И вдруг... Не просто, ведь, испугались, а испугались смертельно. Пытаться за одну ночь изменить то, что сами же сооружали годами – на такое мог заставить ринуться только очень сильный страх. Конечно, не страх самим оказаться в траншеях – траншеи в любом случае им не грозили – и даже не страх оказаться в побеждённых, а страх куда более сильный. Страх потерять – ВСЁ.

Тридцать девятый год загадок явил немало. Но самая, пожалуй, большая из них – английские военные гарантии Польше. Очевидная безрассудность и, уж во всяком случае, сверхпоспешность этого поступка не вписывается ни в какую логику. Даже такой умудрённый политик, как Уинстон Черчилль разводит руками в своих мемуарах: «Напрасно искать в истории что-либо похожее на это неожиданное и резкое изменение политического курса, когда на протяжении пяти или шести лет стремились к осторожному и миролюбивому разрешению конфликтов, а затем почти за одну ночь решили принять участие в надвигающейся огромной войне при самых неблагоприятных обстоятельствах». (6.т.1.с.9).

Это его: «почти за одну ночь» мне представляется очень важным. Ключевым.

Вдумчивый английский историк Лиддел Гард ещё в 1944 году пытался объяснить эти события внутренними, субъективными причинами. Из его рассуждений следует, что оккупация Германией Чехословакии в марте 1939 года резко отрицательно повлияла на мировоззрение мюнхенских «миротворцев». Особенно на Чемберлена. И в результате этого в Англии началась эскалация воинствующих настроений, пробуждение «...той жажды брани, которая... спит в нас и становится мощной движущей силой, когда её разбудят». (6.т.1.с.9).

Эмоционально. Но не очень убедительно. Полагаю, что прав не Гард, а Черчилль, и изменение английской политики произошло не в марте, а в августе 1939 года. В ночь с 24-го на 25-е.

И причина – не в пробудившейся вдруг жажде брани.

3.

Всё в мире взаимоувязано – это известно давно. К концу шестидесятых годов, например, в Черкассах заметно увеличилось количество пауков-мухоловов. Причина – построенная в Кременчуге гидроэлектростанция. Причина эта лишь поначалу кажется абсурдной. Но абсурда нет. Разлилось под Черкассами рукотворное кременчугское море, и через несколько лет заклубились над водной гладью шуршащие облака безвредных зелёненьких мошек-комаров – для подкормки рыбы. Но кормиться комариками стала не только рыба...

Ещё пример. Известно, что британские политические аналитики задолго прогнозировали начало Первой Мировой войны на вторую половину 1914 года. И связывали войну, конечно, не с будущим сараевским убийством, а, не в последнюю очередь,.. с окончанием работ по углублению Кильского канала. Так что всё в мире – увязано. И нарушать связи – значит истины не постичь.

Обширные корни Второй Мировой не только с пространства всей Европы, но и из глубин времени тянули, всасывали питательные демагогические соки: стремление к «справедливости» и к окончательному переустройству мира на благо мира. И выросло на этих соках страшное древо, из ветвей которого пришлось потом делать могильные кресты. По всему этому миру. А взрастало оно – ровно двадцать лет...

Ну ладно, четыре года крови, лишений, траншейных вшей, горя и, наконец – вот она – победа. Агрессоров поставили на колени и подписали условия новой, послевоенной жизни. Ну и живите!

Как бы не так.

4.

То, что условиями Версальского мирного диктата была недовольна Германия – это объяснимо. Как объяснимо и то, что Франция, заплатившая за победу самым большим количеством жизней своих солдат, претендовала на исключительное положение в получении компенсаций.

«Целые районы (особенно в Северной Франции) были превращены в пустыню». (11.т.19.с.351).

Вот американские потери в войне составили «всего» 1,2 % от потерь общих. Зато прибыль за три с небольшим года – 3 миллиарда тогдашних долларов. (11.т.19.с.351). Кроме того, американская земля не обезобразилась ни одним боевым окопом, ни одним, разбитым артиллерией, зданием. После войны Североамериканские Соединённые Штаты стали самыми богатыми среди стран Антанты, да при этом ещё – союзники перед ними в долгах, как в шелках щеголяли. Так что американские политики результатами войны могли быть вполне довольны.

А вот политиков Великобритании, как это не парадоксально, результаты эти радовать не могли. Они их и не радовали. Чем иначе можно объяснить британские инициативы в разного рода экономических «урегулированиях» и «восстановлениях»?

Объяснения, конечно, имеются. И в превеликом множестве. Тут тебе и мир во всём мире, и гуманизм, и желание британских политиков «процветания» всем странам послевоенной Европы. Но я в гуманизм политиков не верю. Ни британских, ни китайских, ни американских, ни советских, ни украинских... Никаких. Оснований для такого неверия – через край, но речь пока – не об этом. А о том, как Великобритания и Франция, воевавшие против Германии на фронте, после войны стали воевать ЗА Германию. Между собой.

5 мая 1921 года победители объявили, наконец, Германии приговор: 132 миллиарда марок с немедленной выплатой первого взноса – 1 миллиарда. (11.т.6.с.371). И председателем международной комиссии по репарациям стал француз.

«...Выбор Пуанкаре в качестве первого председателя был роковым... Он действовал как судебный пристав, у которого есть личные счёты с должником и который думает не столько о взыскании долга, сколько об утолении своей злобы». (3.с.19). Это – мнение не обиженного германского Президента Фридриха Эберта. Это – мнение премьер-министра Великобритании Дэвида Ллойд Джорджа. Человека, выступавшего за «...ведение борьбы до решительного поражения Германии». (11.т.14.с.584). Что-то, видимо, изменилось, что-то стало происходить не так.

Ну, понятно же, война-то кончилась!

Если бы. Война кончилась для солдат.

А для политиков началась другая война, с атаками без выстрелов. И будущий премьер Франции Раймон Пуанкаре бросился в стратегическое наступление с решительной целью. А премьеру Великобритании это сразу не понравилось.

Право же, напрасно бывшие и нынешние политики возводят своё ремесло в ранг науки. Всё в этой «науке» сразу становится понятным, когда с туманных «научных» высот спускаешься на грешную землю. Давайте спустимся. И посмотрим на незатейливую житейскую историю.

Жили-были в одной деревне (назовём её совершенно условно Европой) два-три десятка соседей. Жили по-разному и в разных местах: кто – в центре, а кто и подальше, и были они все – разными. Трое среди всех – подомовитей, с хозяйствами покрепче, посправнее. Жили, вроде как и неплохо: друг друга не обижали, инвентарём разным выручали, торговали по сходным ценам, а то и на посиделки собирались. И жили б так, может, до скончания века, но вышла неприятность между справными хозяевами: ссора с оскорблениями и безобразной дракой. Кончилась драка тем, что двое третьего – побили, хозяйство разорили, да ещё и условие поставили: «Будешь теперь каждую весну кроме своего огорода и наши вскапывать». Ну, что ж делать: сам виноват, нечего было драку начинать. Однако история этим не закончилась, а получилось у неё вдруг продолжение. Потому что в центре деревни остался теперь только один крепкий хозяин в окружении середнячков. А другой – тот, который в драке ему помогал, ушёл к себе, на выселки. И сделался теперь для деревенских – вроде как гость. Вот, ведь, незадача: теперь хоть и сена у кого купить или, к примеру, своё продать – изволь разрешение спрашивать. Один хозяин теперь верховодит, всей деревне условия ставит. И приятель вроде бы, а такое вот неудобство. Как это неудобство устранить?

Лечить надо не болезнь, а причину – это вам любой студент-медик скажет. А причина не в том, что хозяин на деревне один, а в том, что поступает он – не по совести. Своевольничать стал. Вскружила, видно, победа голову, с кем не бывает. Ну и поправить в таком случае – не грех. Собрать деревенскую сходку, потолковать по душам, напомнить, что нехорошо в чужие дела вмешиваться. А после сходки распить мировую, да и разойтись по домам.

Конечно, взывать можно к совести лишь совестливого. И, разумеется, бессовестно поступают не только политики. Но политики поступают – только бессовестно, вот, ведь, в чём дело. И название у таких поступков существует научное: «Стратегия непрямых действий». В переводе на нормальный язык: действий с подоплёкой, с потайным смыслом. Когда намеченная цель – не в первом, видимом результате, а в результатах последующих, видимых уже – не очень.

«Великобритания не могла иметь перед собой иной задачи, как... то, чтобы тесно связать Францию с Германией в экономическом, социальном и моральном отношениях» – так писал всё тот же Черчилль. (3.с.20).

Благородная задача, правда? Но политическое благородство очень напоминает политический гуманизм, политическую честность, правдивость, открытость...

Думаете, стремление Великобритании подружить Францию с Германией было бескорыстным? Ещё чего! Активно-агрессивная позиция Франции по отношению к Германии являлась совсем не рецидивом прошедшей войны или личной злобой Пуанкаре; для всех без исключения политиков такой вывод был – как дважды два. Такая позиция означала нечто совсем иное, и для политиков тоже очевидное: стремление стать единственной хозяйкой в континентальной Европе. Это нарушало столь милый Лондону «баланс», и мирится с этим Лондон не собирался. Настоящая Европа от Европы-деревни отличается тем, что взывать в ней к чьей-то совести на сходках, ах, простите, на конференциях – дело совсем, уж, безнадёжное. И решение мудрые английские политики нашли не в увещевании бывшей союзницы, а в поддержке и укреплении её континентального конкурента. Полновесным же конкурентом по многим причинам могла стать только поверженная Германия. Поэтому, как только Пуанкаре возглавил комиссию по репарациям, вступила в дело стратегия НЕПРЯМЫХ действий, и загорелись англичане благородной целью: французов с немцами «подружить». И уже в январе следующего, 1922 года, Великобритания выступает с инициативой собраться в Генуе. А потом – в Гааге. А потом – в Локарно... И всё это – на фоне «чумы большевизма».

Но война за Германию, развязанная Англией против Франции, очень скоро вновь переросла в войну мировую.

Всё началось с Генуэзской конференции 1922 года. Официальная цель конференции – изыскание мер по экономическому восстановлению Центральной и Восточной Европы. (11.т.6.с.247). Не буду пересказывать всем известную историю. Случилось то, что и должно было случиться: конференция в Генуе началась 10 апреля, а уже 16-го не в Генуе, а в Рапалло Германия и РСФСР подписали договор об установлении дипломатических отношений. А должно было это случиться потому, что Германия и Советская Россия после Первой Мировой оказались в одной «дырявой лодке». С Германией в то время разговаривали языком древнего полководца Бренна: «Горе побеждённым», а с Россией – как с предателем стран Антанты и государством с ненормальной властью.

«Ненормальная» власть, правда, к тому времени уже признавалась не только де-факто (в 1921 году было заключено много торговых соглашений), но и де-юре; РСФСР имела дипломатические отношения с Афганистаном, Монголией, Ираном, Финляндией и Польшей. И всё-таки Рапалльский договор являл собой нечто совершенно новое. Новизна, конечно, не в том, что «Германия стала первой крупной капиталистической страной, признавшей советскую власть», как учили советских школьников и не только школьников. Главное было – в другом, и политики Запада сразу усмотрели эту потенциальную угрозу.

Да, огромная и непонятная Россия лежала в материальных и духовных развалинах. Да, германская Веймарская республика – странное государство со множеством разнополюсных правительств – походила на лоскутное одеяло. Но одеялом этим был укрыт самый центр Европы, и тянуло под ним с необъятных российских просторов революционным большевистским сквознячком. А не только товарищ Ленин понимал, что развитие государств происходит неравномерно; это прекрасно понимали и сэр Ллойд Джордж, и месье Пуанкаре. Понимали они прекрасно: время бежит быстро, и если российские полит-ресурсы объединятся с полит-ресурсами германскими, то безраздельно контролировать германский, а потом и европейский рынки будет затруднительно. Даже в том случае, если «чума большевизма» Германии не коснётся. А если коснётся? Тогда прощай не только экономическая власть, но, чего доброго, и власть вообще.

Так что не гуманизм потащил британских, польских, французских, японских, шведских, итальянских и прочих политиков в Геную. Не забота о будущих поколениях раздавленной Германии и голодной России. Не желание «восстановления экономики Центральной и Восточной Европы», а причины совсем другие, на гуманизм не похожие даже отдалённо. Советские и немецкие дипломаты по морали своей ничем не отличались от дипломатов французских, итальянских или британских и, быстро разобравшись: что к чему, встретились в Рапалло. Один на один.

Это был – первый звонок. Второй, в том же 1922-ом году, прозвенел в Гааге, возвестив о том, что результат двух конференций оказался экономически нулевым, а политически – для организаторов этих конференций – со знаком минус.

В общем для Англии эта десятилетняя война началась с неудач.

- Да какая война, скажете? Где? Покажите пальцем.

Извольте. Если, уж, война началась, то характер и результаты сражений неизбежно должны в чём-то проявляться и обозначать противников. Давайте посмотрим.

1923 год. Германское правительство Куно принимает решение не платить по репарациям. Франция и Бельгия реагируют немедленно и по-хозяйски: вводят свои войска в рейнскую зону – в район Эссена. В ответ Германия объявляет о «пассивном сопротивлении» – «…отказу от работы на шахтах и заводах, продукция которых предназначалась для Франции и Бельгии». (11.т.6.с.372). Англия не остаётся на выселках и тоже вмешивается в Рейнский конфликт, но...

Совершенно верно – не на стороне Франции.

И в том же 1923 году собирает международный комитет экспертов-экономистов и ставит комитету задачу: найти решение для возрождения Германии. Именно это и требовалось для проведения политики «баланса сил». Возглавляет комитет будущий вице-президент США и будущий посол США в Великобритании мистер Чарлз Гейтс Дауэс. Результат себя ждать не заставил: уже к концу года произошла некоторая стабилизация немецкой марки. А 16-го августа следующего года в Лондоне принимается план Дауэса – план репарационных выплат на основе предоставления Германии 200 миллионов американских долларов. (11.т.7.с.562). Так с английской подачи в эту новую войну вступили Соединённые Штаты. И – опять же – никаких туманных наук.

Война – политика не только кровавая, но и дорогостоящая. Война вытягивала соки и из будущих побеждённых, и из будущих победителей; пушки требовали не только мяса, но и снарядов. Всё это: и снаряды, и сами пушки, и винтовки, корабли, патроны, колючая проволока, – всё это в огромных количествах и не бесплатно поступало из «запоздавшей» к началу войны Америки. И получилось так, что победители стали, в конце концов, её должниками. Долги, конечно, надо отдавать, и потому Германии предъявили счёт: эти самые 132 миллиарда. Пуанкаре принялся за работу в качестве судебного пристава: Францию, Бельгию и, скажем, Голландию устраивало десятилетиями «держать соседа на крючке», не давать ему возможности сорваться и проявлять самостоятельность. А вот Англию не очень устраивало видеть Францию хозяйкой Европы и ходить в должниках перед Америкой. И Японию... И Италию...

Таким образом, к концу 1924 года, когда в битве за Германию на стороне Англии выступили американские доллары, стратегическое наступление Пуанкаре захлебнулось. Германия прекратила своё «пассивное сопротивление», а франко-бельгийские войска были вынуждены уйти с немецких земель. Так Великобритании удалось отстоять территориальную целостность Германии. Но главное – отвоевать у Франции равноправие на собственную экспансию в континентальной Европе. Через несколько лет, в 1929-1930 годах последует новый удар – план Дауэса будет заменён планом ещё одного американца – Юнга. Всё это – отчётливые этапы борьбы с бывшей союзницей за возрождение «противовеса», в полном соответствии с политикой «баланса сил» и стратегией непрямых действий. Ни о каких «невмешательствах», а тем более «умиротворениях» ни по отношению к Германии, ни ко всем остальным государствам никто тогда и не заикался. Шла настоящая война, и было в этой войне ещё одно сражение – Локарно.

5.

Локарно – уютный городок на юге Швейцарии на берегу озера Лаго-Маджоре. Там, вдали от шумных европейских столиц, с 5 по 16 октября 1925 года проходила конференция, в которой принимали участие: Бельгия, Великобритания, Германия, Италия, Польша, Франция и Чехословакия. Результат конференции – Рейнский пакт и ряд отдельных двухсторонних договоров, общая суть которых – международные гарантии нерушимости германских границ.

Что же произошло в Локарно?

Мнения по этому поводу существуют разные. Коммунистические историки, например, совершенно единодушны: Локарно – это попытка замесить против молодого пролетарского государства империалистический блок с участием Германии. «Локарнские договоры имели антисоветскую направленность». (11.т.6.с.373). В качестве главного аргумента приводится то обстоятельство, что основной документ конференции – Рейнский пакт – гарантировал неприкосновенность только германо-французской и германо-бельгийской границ, то есть только западных границ Германии. При этом, конечно, не отрицаются и «некоторые другие аспекты», но в основе Локарнских договоров коммунистам видится только антикоммунизм. Классовая позиция коммунистических историков, как известно, даже в стихийных бедствиях позволяет усмотреть коварные происки идеологических врагов.

Обманывать читателя не имею никакого желания: Рейнский пакт в глаза не видел, и что там написано – не знаю. Но вот что написано в «Большой Советской энциклопедии» издания 1971 года: «Представители Германии, парафировав... Рейнский пакт, НЕ ДАЛИ (выделено мною, В.Г.) определённых обязательств относительно участия в антисоветских акциях». (11.т.14.с.616). Это как же понимать, товарищи историки? «Другие аспекты» – это договоры об арбитраже германо-польских и германо-чехословацких границ, которые, как известно, находятся не на западе. Если учесть и это, то «антисоветская направленность» Локарнских договоров становится очень похожей на банальную пропагандистскую выдумку. Картину выдумки дополняет ещё одна цитата: «Кроме того, были подписаны также франко-польский и франко-чехословацкий гарантийные договоры, по которым Франция ОБЯЗАЛАСЬ (выделено мною, В.Г.) оказывать этим двум странам помощь в случае нарушения их границ, если Лига Наций не решит вопроса о принятии к.-л. коллективных мер». (Там же, с.617).

После этого история в Локарно уже отчётливо выглядит одним из боевых эпизодов англо-французской войны за Германию. Каковым на самом деле и являлся.

Рейнский пакт не Бельгию и Францию защищал от возможной агрессии Германии, а как раз наоборот – пресекал любые франко-бельгийские попытки повторить рейнский демарш 1923 года.  Германия и не собиралась нарушать чужие границы. Ни на одном из направлений. По той незатейливой причине,  что ни в то время, ни даже в обозримом будущем не имела никаких шансов этого сделать.

6.

И всё-таки коммунистические историки в чём-то правы.

В Локарно не могли не думать о стране победившего пролетариата. Потому что страна победившего пролетариата в мировой войне за Германию участие принимала тоже. И дралась яростно, как и положено драться пролетарскому государству. Дело не только в торговых, экономических или политических договорах, которые СССР заключал с Германией во множестве: в 21-ом, 22-ом, 25-ом, 26-ом, 28-ом, 31-ом годах. «Деловые связи СССР и Германии в 1926-32 достигли большого размаха». (11.т.24.I.с.30). В Германию шли советские заказы, советская помощь давала возможность классовым товарищам бороться за свои политические права, немецкие инженеры, техники и другие специалисты работали в СССР, будущие немецкие пилоты и танкисты учились в советском небе и на советских полигонах. СССР, начиная с 22-го и по самый 1933 год ежегодно принимал участие в выставках и ярмарках, проводившихся в Германии. (11.т.24.II.с.259-260). Отмечу кстати, что после 1933 года СССР лишь однажды снова примет участие в Лейпцигской ярмарке. В 1940 году.

Отношение советских руководителей к догитлеровской Германии было более чем заинтересованным. Заинтересованность диктовалась не только идейной пролетарской солидарностью, но и более прозаическими соображениями: географическим положением Германии и той, такой любимой всеми революционерами неустойчивостью власти, которая чревата потрясениями и бунтами. Это позволяло в двадцатых годах надеяться на перспективы продолжения революции и перенесения идей большевизма в Европу.

Обо всем этом не могли не думать в Локарно. И Франция, ища себе новых союзников в войне за европейское экономическое пространство, должна была думать и думала не только об английской экспансии, но и об экспансии советской. И гарантировала целостность польских и чехословацких границ не столько с немецкой стороны, сколько с других направлений. Только в этом и можно усмотреть антисоветскую направленность Локарнских договоров.

Словом, драка за Германию в двадцатых годах велась нешуточная, и немецкие политики и дипломаты делали отчаянные попытки извлечь из этой драки максимальную для себя выгоду.

О теории «баланса сил» знали не только в Вашингтоне и Лондоне. Наслышаны о ней были и в Берлине. И пока политики Великобритании пытались превратить Германию в будущий «противовес», немецкие политики прекрасно пользовались имеющимися возможностями «балансира» – брали кредиты. Удалось им немало, но сказать, что удалось многое – значит, на мой взгляд, – согрешить против истины. Мне кажется: могли бы достичь и большего. На вопрос: «Почему не сумели?» ответ вижу в том, что на протяжении десяти лет люди у власти в Германии менялись, как парижская мода: правительства – Шнейдемана, Вирта, Куно, Штреземана, Мюллера, Брюнинга, Папена. Наконец 30 января 1933 года Гинденбург назначает рейхсканцлером Германии Адольфа Гитлера.

Уже к концу этого рокового года стало ясно: Великобритания Германию отвоевала. У всех. «Противовес» Франции на континенте был создан, а заодно был создан и внутренний заслон коммунизму. Теперь, в этот воссозданный в новом качестве status quo, правильнее всего было просто не вмешиваться. И политику «баланса сил» нарекли политикой «невмешательства».

7.

Начались игрища.

Гитлер разворачивает в стране террор; из Германии уезжают писатели, учёные, евреи, французы, сами немцы... Англия этим возмущается, но требует невмешательства во внутренние дела суверенной Германии.

16 марта 1935 года Германия в одностороннем порядке разрывает ограничения военных статей Версальского мирного договора и уже открыто приступает к реорганизации рейхсвера в вермахт. Правительство Англии делает вид, что обеспокоено: 18 марта присылает дипломатический протест, в Лиге Наций создаётся очередная комиссия по выработке... Но через 8 дней как ни в чём не бывало английский министр иностранных дел Саймон и лорд-хранитель печати Иден появляются в Берлине с официальным визитом. (1.с.56-57).

7 марта 1936 года в демилитаризованную зону Рейна Германия вводит свои батальоны, нарушая тем самым, не только Версальский, но и Локарнский договоры. Франция намеревается провести мобилизацию 12 дивизий, но Англия вмешиваться не рекомендует, и французы мобилизации не объявляют. (1.с.64-65).

18 июля 1936 года Франко поднимает военный мятеж. И опять же по английской инициативе 27 государств подписывают соглашение о невмешательстве. Теперь уже во внутренние дела суверенной Испании. То, что Италия и Германия соглашение это не соблюдают, то, что на стороне бунтовщиков против законной власти воюют их регулярные войска, никого не волнует...

Невмешательство будет продолжаться до самого аншлюса Австрии, до 1938 года.

8.

Политика невмешательства не мешала Англии хозяйничать в Европе и не особенно считаться с интересами даже таких государств как Швеция, Италия или Австрия. А тем более с интересами Польши, Румынии, Дании, Чехословакии... В Германию текли американские инвестиции, германская промышленность получала сырьё и материалы не только со всей Европы, но и из Латинской Америки, но и Канады, Азии, Африки... Заводы Тиссена, Геринга, Круппа, Мессершмитта, обеспечивая рабочие места и выплачивая зарплату, сырьё перерабатывали в продукцию, и о характере этой продукции известно было правительству не только самой Германии. Гитлер вооружал страну, оснащал армию активным наступательным оружием, производил синтетический бензин и строил прямые и широкие – под аэродромы – автобаны, разворачивал психоз своего национал-расизма. На Западе пожимали плечами: «Негодяй, конечно, но нехорошо вмешиваться в чужие дела».

Интересный случай: когда в марте 1935 года Германия ввела новый военный закон, Англия вмешаться не постеснялась. Сразу, в том же 1935 году. В июне. И подписала с Германией соглашение, в котором тоннаж кораблей военного флота Германии ограничивался 35 % от флота английского. А вот об ограничении немецкого танкового парка разговоры даже не начинались. Как не считали нужным говорить и об ограничении бюджетных статей на прочие военные расходы. Прикрываясь невмешательством.

А прямого вмешательства и не требовалось. Достаточно было собрать где-нибудь на Мадагаскаре очередную конференцию и просто скорректировать на ней план Юнга. И, не перекрывая Германии подачу финансового кислорода, направить этот кислород в отрасли, занимающиеся производством сельхозпродукции. Или океанских красавцев-лайнеров. Или... Только и всего.

Так бы они и сделали. Если бы заботились о мире, людях или улучшении жизненных условий. Но они думали о другом; Германия коричневая сулила неожиданные перспективы. И такое вот невмешательство по форме с мудростью народной ничего общего не имеет, потому что это – попустительство по существу.

После того, как в марте 1938 года Германия, использовав ещё один формальный предлог, «проглотила» Австрию, народ к такому «невмешательству» отношение своё стал выражать уже в открытую. «Балансу» нужно было придумывать маскировку. Маскировку придумали быстро: «Худой мир лучше доброй ссоры». Да какие балансировки-маскировки, когда впору уже стоп-кран срывать!?

А бизнес? А прибыли от вкладываемых в германскую промышленность капиталов? А надежды на то, что «Ворон ворону глаз не выклюет»?

Но хватит пословиц, потому что с лета 1938 года дела пошли совсем опасные. Вермахт на глазах становился серьёзным противником; от артиллерии, танков, авиации и боевых кораблей получать желанную отдачу можно только в одном случае. В случае их применения по прямому назначению – в бою. С эсминцев и крейсеров удобно ставить мины, а не рыболовные сети, танки не рассчитываются на навеску плугов, сформированные и формируемые дивизии надо не только вооружать, но и кормить, одевать-обувать и обеспечивать возможностями боевой подготовки. На всё это нужны деньги. У Германии имелись деньги. Ими можно было быстрее гасить долги, рассчитываться с кредиторами. Но Гитлер использовал их по-другому. И гремели по бетону заводских отгрузочных площадок танковые гусеницы, с рёвом взмывали в первый свой облётный круг бомбардировщики, на стапельных плазах размечались корпуса огромных линкоров: «Бисмарка» и «Тирпица»... Что ж, не понимали разве будущие «миротворцы», чем всё это кончится?

Понимали. И продолжали балансировать. Но к этому времени англо-французская междоусобица уже плавно сошла на нет. В Германии нацистской усматривался уже не экономический «противовес», и уже не для Франции.

В августе-сентябре 1938 года «возникает» Судетский кризис. Но когда в парижских кафешантанах и лондонских омнибусах поплыли разговоры: «Гитлер хозяйничает в Европе как слон в посудной лавке, и пора бы нашему руководству начать думать», была изобретена другая формула прикрытия политики «баланса сил» – политика «умиротворения». 30 сентября «сохранили» мир – Судеты отдали Германии. Прекрасно понимая, что подпись Гитлера под Мюнхенским договором означает: Германия вступила в войну. И не остановили его, потому что уверены были: Гитлер пойдёт только на восток.

9.

Причин для такой уверенности имелось много.

1. Направление на восток, несмотря на антифранцузские выпады, соответствовало «библии» национал-социалистов – «Майн Кампф».

2. Не только в Чехословакии, но и в Польше, но и в Прибалтике, то есть именно на востоке лежали земли, оторванные от Германии в Версале.

3. Ещё дальше на востоке раскинулась страна, политическая цель которой – свернуть шею всей  «прогнившей буржуазной демократии», и относиться к этому безучастно Гитлер, конечно, не мог.

4. К моменту Мюнхенского сговора «Линия Мажино» уже на всём протяжении перекрывала франко-германскую границу, и ломать о неё зубы... Гитлер фанатик, «щенок», но не самоубийца.

5. Бельгия, Голландия и Люксембург уже много раз слышали немецкие клятвы не нарушать их границ. Но если даже клятвы эти – ложь, то и это не страшно: план Шлиффена – старый знакомец, и Франция знала чем и как на него ответить.

6. В Мюнхене подписали не только договор по Судетам, но и англо-германскую декларацию о ненападении. (11.т.6.с.375). Такую же декларацию, только в декабре, подписала и Франция. В Мюнхене если и не подписали, то на словах-то, уж, точно договорились ещё кое о чём.

7. Стекавшиеся в Германию деньги попадали не в кассу нацистской партии, а в «Рейнметалл», «Герман Геринг Верке», «ИГ Фарбен»... А там – свои люди. Люди большого бизнеса.

«Свои люди» были не только в Германии и не только в бизнесе. Достаточно вспомнить «Англо-Германское общество», «политический клайвденский клуб» леди Астор, Освальда Мосли...

Словом, можно с уверенностью утверждать: отдавая Судеты, ни англичане, ни французы не сомневались: если Гитлер и вознамерится идти дальше, то пойдёт он только на восток.

Потому даже, что идти ему больше – некуда.

10.

Прошло пять с половиной месяцев, и ранним утром 15 марта 1939 года германские войска оккупируют Чехию.

21 марта – германский ультиматум на права в «Польском коридоре».

22-го – оккупация мемельской области Литвы.

23-го – германо-румынский двухсторонний договор...

Покатилось...

Так может всё-таки прав Лиддел Гард, может действительно после оккупации Чехии началось превращение «голубей» в «ястребов», и в Чемберлене и Даладье проснулись стремления помешать Гитлеру?

Нет. Ничего нового в них не проснулось. Нечему было просыпаться.

Территориальная экспансия Германии, конечно, возмутила и ужаснула. Но лишь английских докеров и французских виноделов, увидевших подлинное обличье одного из мюнхенских ангелов мира. Для остальных же «ангелов» события развивались по давно намеченному плану, а события плановые никого не возмущают. Чемберлен в своих прогнозах ошибся всего на две недели. Так чему, спрашивается, переворачиваться в его оценках и чему вдруг просыпаться?

Должен сознаться, что в улыбке «доброй старушки», которую наши «оранжевые» мифологи трепетно величают «Великой Британией», клыкастый оскал видится более чем отчётливо. Но для поиска истины важны не видения. Так что обратимся к фактам.

31 марта 1939 года последовал англо-французский ответ: декларация о политических гарантиях Польше. (3.с.98). Франция, кроме того, обещала и военную помощь. (11.т.5.с.481).

13 апреля политические гарантии получают Румыния и Греция.

Наконец 27 апреля в Англии вводится всеобщая воинская повинность.

И это – самый серьёзный шаг. Это – прямое предупреждение агрессору. Вопрос только: какому?

И пусть не удивляет Вас этот вопрос; ответ на него не столь уж очевиден. Десятки миллионов немцев в политике своего обожаемого фюрера видели не агрессивность, а стремление к справедливости. Точно так же, как десятки миллионов строителей коммунизма напрочь не видели агрессора в Сталине. У французов, чехов, поляков, финнов и тех же англичан были, конечно, другие взгляды. Но в том-то и дело, что взгляд обычного гражданина не совпадает со взглядом политика. Ведь обычный гражданин оценивает лишь видимое и преподносимое.

А что можно было увидеть?

В марте Гитлер в открытую полез на восток. А в апреле Чемберлен и Даладье стали в открытую раздавать гарантии. И подавляющее большинство сделало вывод: это – ответ Гитлеру. Но в логике есть правило: «После этого – не значит: вследствие этого». Рёв немецких моторов на чужих дорогах означал, что до выстрелов осталось – всего ничего. Но чтобы понять к кому относились англо-французские предупреждения, нужно смотреть не только на хронологию, но и на сами предупреждения.

Раздача гарантий носила вполне определённый характер. Дания и Швейцария, например, тоже имели общие границы с предполагаемыми агрессорами. Но, в отличие от Польши, почему-то никаких гарантий ни от кого не получали. Никаких дополнительных гарантий не получили и страны Бенилюкса. Можно предположить, что Грецию и Турцию обещали защитить от возможной агрессии Италии. Но от чьей агрессии англо-французские гарантии «защищали» Румынию? От Германии? Так ещё и месяца не прошло после заключения германо-румынского договора. От Венгрии, которая в то время без дозволения Германии не могла сделать ни одного шага? От монархической Болгарии?

Единственной страной, имевшей давние территориальные претензии к Румынии, был Советский Союз. Он же имел подобные претензии и к Польше. Не отказывался он и от Дарданелл. «Раздача слонов» преследовала многие цели, но их главная, скрываемая цель – успокоение стран «санитарного кордона» и, прежде всего, Польши. Давая гарантии румынам англо-французские политики наглядно демонстрировали полякам: не со стороны Германии следует опасаться агрессии. Главный-то агрессор – Сталин, и искать защиты у него – чистое безумие. Чемберлен и Даладье упорно проводили свою стратегию «непрямых действий» и, несмотря на уже начавшийся нацистский психоз по поводу «Польского коридора», поляков от поисков других союзников «уберегли». Убедили: Гитлер напасть не посмеет, а против Сталина – поможем.

Оснований так думать – немало, но я остановлюсь лишь на двух.

Ощутимая военная помощь Запада могла поступать в Польшу либо через территорию Германии, либо по Балтике через Данциг (Гданьск). Первый путь, в случае нападения Германии, естественно, исключался. Но и второй путь исключался тоже, потому что обеспечивать проводку вдоль берегов Германии транспортов без прямой поддержки мощного английского флота было немыслимо. Однако такая поддержка означала бы для Британии войну с Германией, а военных гарантий Польше Британия не давала. Таким образом франко-польский военный договор обязывал Францию немедленно Германию атаковать. Эта, уже сама по себе не очень весёлая перспектива для готовившейся к позиционной борьбе  Франции, была на самом деле куда более мрачной. Атака начинается с перехода границы, но ВСЯ франко-германская граница запечатана двумя линиями оборонительных сооружений: «Мажино» и «Зигфрида». А для отражения ударов на узких участках фронта достаточно фланкирующего огня, активной авиации, да весьма ограниченного числа мобильных соединений. Всем этим Германия располагала. И Франция оказывалась перед необходимостью щедро платить жизнями своих солдат за независимость Польши. Войны без жертв, конечно, не бывает, но жертвы ничего не меняли, не вынуждали Германию ни к чему, кроме манёвра резервами и организации надёжной противовоздушной обороны промышленного Рура. А это было вполне по её силам. Словом, в случае германского нападения на Польшу, военные французские гарантии сразу превращались в лёгкий предутренний туман. Вот при агрессии на Польшу с востока проблем с оказанием обещанной помощи у Франции не было; такую помощь можно было легко оказать и без участия Англии.

И ещё. Расположение польских армий накануне войны было почему-то очень неудачным. По оценке немецких штабистов: «Такое распыление армии, которая хотела всё прикрыть и нигде не была сильной, не могло привести к успеху в войне...» (6.т.1.с.24). Но неудачная с военной точки зрения дислокация польских армий свидетельствует не о глупости маршала Рыдз-Смиглы, а о стремлении польского руководства защитить не только немецкое направление.

В общем, западная часть панорамы видится вполне выразительно: к войне готовились, но воевать против Гитлера – и в мыслях не было.

«Миротворцы» продолжали «балансировать», и для защиты мира выбрали самый «мудрый» путь – агрессии не мешать. Пожар развивался по плану, и всё же план этот ещё мог быть нарушен. Не Сталиным, конечно, в этом они не сомневались. А своими же. Теми, кому предстояло в конце концов получать повестки о мобилизации и прощаться с детьми и плачущими жёнами. Чтобы этого не допустить нужны были соответствующие демонстрации.

И начался многоактно-многомесячный политический спектакль, в котором именитые актёры со сцены демонстрировали зрителям стремление найти пути к мирному и счастливому финалу, а в гримуборных своих снимали парики и краску и писали собственные сценарии этого финала.

Финал получился потрясающе-неожиданным не только для зрителей, но и для самих актёров.

11.

22 мая 1939 года нацистская Германия и фашистская Италия подписали «Стальной пакт» – договор о военном союзе. Западные демократы тоже не дремали. 25 мая Англия предложила СССР свой проект договора о взаимопомощи. (3.с.149). Внешне всё это выглядит как стремление остановить возможных агрессоров, верно? Но всё внешнее в политике – не для политиков. А только для нас с вами. Потому что всё внешнее – это не правда, а всего лишь демонстрация правды. На видимые демонстрации политики внимания не обращают. А обращают внимание на другое.

Между договорённостью министров иностранных дел Чиано и Риббентропом в Риме, где тот был с визитом 6-7 мая, и заключением «Стального пакта» прошло 15 дней. А первый, английский вариант Пакта с СССР (не договор, а ещё только предложение) появился спустя почти два месяца после начала англо-франко-советских консультаций. Если вслед за политиками обращать внимание на ТАКИЕ факты, то сразу становится понятным, с каким желанием «миротворцы» стремились к объединению с СССР и кому и как это «стремление» демонстрировали. А если ещё принять во внимание, что по поводу германо-итальянского военного союза тишина в Европе никем не нарушалась, то стоит ли удивляться тому, что Гитлер планов своих не менял?

К августу 1939 года и диктаторами, и «миротворцами» было подготовлено уже всё для начала проведения мировой политики с применением открытого насилия. За запад можно было не беспокоиться; «Линия Мажино» окончательно и прочно перекрывала все фронтальные дороги не только немецким, но и французским войскам, на севере лежали не представляющая для нацистов интереса Дания и неуютная Скандинавия, на юге – союзница Италия, присоединённая уже Австрия, сателлитная Венгрия и нейтрально-курортная Швейцария. И оставался у Гитлера для расширения «жизненного пространства» только один путь. Воротами на этом пути была Польша, но ключи от ворот уже лежали в немецком кармане, потому что односторонние военные французские гарантии на самом деле ничего не гарантировали. Немцы понимали это прекрасно, и уже в конце июля их дивизии вторжения под видом манёвров стали выдвигаться к польским границам; Гитлер осенних дождей ждать был не намерен и в бой уже просто рвался. Даладье и Чемберлен к войне тоже были готовы и заботились только об одном: как обмануть Сталина, а заодно и собственные народы. Но и Сталин тоже уже не переживал, и тоже откладывать войну не намеревался.

Известно, что с 12 августа в Москве проходили советско-англо-французские переговоры по мерам коллективной безопасности в Европе. К периоду этому нам ещё предстоит вернуться в связи с политикой коммунистической, а пока – о том, что случилось после их окончания.

23 августа на московском аэродроме неожиданно приземляется самолет имперского Министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа. А через тринадцать часов, в два часа ночи по московскому времени 24 августа, в Кремле уже стреляют бутылки шампанского и произносятся заздравные тосты.

Такого поворота не ожидал никто.

В Париже и Токио, Риме и Анкаре, Варшаве и Лондоне хватались за головы и сердца. Обвиняли в коварстве Гитлера и Сталина. Оправдывались перед  своими – кто же мог подумать!...

Да в чём дело-то, господа политики? Чего всполошились? Ведь не о военном же союзе договор, не «Стальной пакт» между братьями по идеологии, не против кого-то конкретно направлен «Пакт о ненападении». Ну решили Гитлер и Сталин друг с другом не воевать, так радоваться надо: одной угрозой для мира – меньше.

Нет, не радовались.

Не имеет смысла приводить здесь текст Пакта, полное название которого: «Договор о ненападении между Германией и Советским Союзом». Любознательному или недоверчивому читателю предлагаю самостоятельно познакомиться с ним, например, в «Известиях» за 24.08.39. Читателю доверчивому сообщаю, что договор состоял из преамбулы и семи статей. При этом: упоминаний о совместных действиях – ни в одной; о каком-либо военном союзе – тем более; о Польше – ни полслова. А совсем наоборот: в преамбуле – «...руководимые желанием укрепления дела мира...» И в каждой статье – отказ от применения друг к другу насилия в любой форме. И – стремление любые спорные вопросы решать исключительно мирным, переговорным путём. Пришёл мой отец с работы в четверг 24-го, развернул газету и вздохнул с облегчением: «Слава мудрому товарищу Сталину, хоть с немцами воевать не придётся. На 10 лет договор!»

А вот у парижских политических обозревателей – оценка совсем иная. Газета «Эпок» от 25.08.39: «...СССР дал Германии во всех случаях карт-бланш против Польши». (3.с.176).

Правильная оценка. Потому что политические обозреватели смотрят на мир глазами политиков и, читая написанное, оценивают замолчанное. Такие, стало быть, у политиков принципы. Когда пишут одно, подразумевают другое, а поступают – совсем по третьему.

Вопрос: если на подобных принципах пытаться строить, например, семейные отношения, можно ли надеяться на счастливую совместную жизнь? И, сразу же, ещё один вопрос: на какую жизнь может надеяться человечество с подобными принципами политических мудрецов?

У меня на эти вопросы ответы получаются – мрачные.

12.

Были, видно, причины переживать. И в одну ночь принимать решение: оказать Польше прямую военную помощь и влезть в возможную большую войну, от которой так страстно хотелось остаться в стороне. Оно и понятно – пусть бы другие воевали, но...

Что посеешь, то и пожнёшь.

Так-то оно так, но загадка «25 августа» – остаётся загадкой. Стремительное, неподготовленное и откровенно отчаянное решение английского правительства продиктовано было – непонятно чем.

В самом деле: что изменилось-то? Может цели у нацистов или коммунистов поменялись? Да ни в коем случае! Может Гитлер отказался за счёт стран восточной Европы общую со Сталиным границу иметь? Или сами «миротворцы» этого не хотели? Так такой вывод даже самая буйная фантазия не позволяет сделать. Ведь «пять или шесть лет» всеми силами именно к этому толкали. Дотолкали наконец, так и радоваться бы впору, а не караул кричать. Аннексирует Германия Прибалтику, Польшу, Румынию с Болгарией, и, вместо слабеньких стран «санитарного кордона», встанет перед «чумой большевизма» непреодолимым заслоном. А в перспективе – драка «непримиримых» к великой радости защитников «демократических» свобод. К чему, «балансируя», и стремились. А что договорились Гитлер со Сталиным о ненападении, так это для людей с нормальной моралью договор является документом, требующим обязательного выполнения условий. Но разве у Гитлера или Сталина – нормальная мораль? Разве нормальная мораль у Чемберлена, Франко, Муссолини, Бенеша, Квислинга, Даладье?.. Им ли, политикам ли не знать цену политическим договорам? Им ли не знать: появится возможность, и армейские соединения любые договоры изорвут в клочья не задумываясь. Что и произойдёт потом в 41-ом.

Что и происходило всегда на протяжении веков и тысячелетий.

Конечно же не советско-германское торгово-кредитное соглашение и не пакт их так напугали. А совершенно точное знание, что пакт – всего лишь прикрытие другого, куда более серьёзного сговора. Теперь-то всем известно о секретных московских протоколах. А тогда они были действительно секретными, и не только об их содержании, но и о том, что они существуют – не знал никто.

Кроме политиков. Лукавил сэр Уинни в своих мемуарах, прикидываясь непонимающим. Всех этих «миротворцев», включая и Черчилля, напугал не пакт, и даже не секретные соглашения, в наличии которых никто из них не сомневался, ибо всего менее года прошло с момента их собственных соглашений с Гитлером – в Мюнхене. Они испугались другого.

ЧТО ТАМ В НИХ, В ЭТИХ СОГЛАШЕНИЯХ ?

Зная Гитлера и Сталина, зная цели коммунистов и нацистов, увидев воочию, как НЕВОЗМОЖНЫЙ союз стал вдруг возможным, предположить можно было – ВСЁ. А зная ещё и историю, испугаться до смерти.

И – пока по Польше не грохнули первые залпы – попытаться Гитлера остановить, не дать ему совершить глупость. Непоправимую.

13.

«Миротворцы» виртуозно демонстрировали всему миру неустанное стремление к нерушимому миру. Демонстрировали это стремление и в августовской Москве, но ехали-то туда – без полномочий и с инструкциями слушать Молотова и тянуть время, ехали, твёрдо зная: самостоятельная Польша доживает последние дни и спасти её не может уже ничто. Знали они и другое: Польша – это для Гитлера не Восток, а только ворота на Восток. И, зная всё это, ехали продолжать спектакль в московских декорациях. И всё у них ладилось вплоть до окончания неудавшихся переговоров, и не пришлось бы никому в одну ночь принимать отчаянных решений, но что-то сложилось совсем не так.

Знали конечно: Польшей дело не закончится, Польша – это только начало. Но продолжение – вплоть до 23-го августа – представлялось вполне предсказуемым, а потому не страшным и уже желанным. А 23-го грохнул взрыв под самым фундаментом такого стройного небоскрёба «миротворчества», и все прогнозируемые и желанные последствия германской агрессии против Польши вмиг заволокло пылью и завалило обломками этого небоскрёба. И перед очами оглушённых и изумлённых «балансировщиков» возникло нечто совсем уж непредсказуемое – сталинско-гитлеровский союз.

И сразу стало нехорошо, сразу вспомнилось, что кроме восточного существуют и другие направления, что граница не только разделяет; общая граница, пусть даже и на какое-то время, но может, ведь, и объединить. Вспомнились и Греция, и Югославия, и Румыния с Турцией. Вспомнились далёкие от Германии и Европы, но пригранично-соседские с СССР Иран, Пакистан, Китай и Индия. Уверен: вспомнили «миротворцы» и об уютной, курортной и нейтральной Швейцарии.

Не могли не вспомнить.

14.

Швейцария – в представлении нашего человека – это нечто альпийско-экзотичное. С Монбланом, горными отелями и лыжниками – молодыми  повесами  родителей-миллионеров. Все знают о высоком качестве швейцарских часов и неколебимой надёжности швейцарских банков. Кто-то знает и о «Циммервальдской левой». А вот о том, что ещё 20 марта 1815 года была принята специальная декларация о «вечном» нейтралитете Швейцарии – знают не все. Не всем, видимо, известно и о том, что Швейцария – это не только хорошие часы, но и хорошая электротехника, приборо и станкостроение, производство электроэнергии, химия... Словом, Швейцария – вполне лакомый кусочек для любого агрессора. Тем более лакомый, что уже к началу ХХ-го века Швейцария стала крупнейшим экспортёром очень специфичного товара – капитала. И к 1914 году превратилась в самый настоящий мировой банк. (11.т.29.с.322-323). В её неприступных сейфах уже тогда хранились золотые и платиновые слитки, произведения искусства и акции, камни-уникумы и завещания, документы с тайнами людей, корпораций и целых государств – всё, что могло представлять материальную ценность. Используя это в качестве гарантий швейцарские банки получали возможность перечислять средства на реконструкцию заводов в Германии, строительство плотин в Голландии, развитие французского театрального искусства, американских железных дорог, науку, вооружение, страхование... Образовывались и рассыпались союзы и коалиции, рушились правительства и государства, гремели революции и войны, а швейцарское банковское сердце без перебоев и срывов десятилетиями перекачивало финансовую кровь по всему миру.

Задолго до начала Первой Мировой войны государственных деятелей на всех континентах охватила лихорадка поиска союзников; выжить в одиночку не представлялось возможным никому. А вот Швейцария, подтвердив в августе 1914 года незыблемость своего нейтралитета, ни о союзниках, ни о покровителях не заботилась. И – странное дело – в безумной мировой драке осталась целёхонькой. То же самое, как известно, произошло и потом, во время Второй Мировой.

А по-другому быть и не могло.

Потому что швейцарские банки, стойко защищавшие интересы своих многочисленных вкладчиков, сделали Швейцарию самой неприступной, самой защищённой в мире страной. Любое государство, отважившись хотя бы на попытку покуситься на независимость Швейцарии, автоматически становилось врагом для всего мира. А воевать со всем миром не способен был никто. Это: «был» – в данном случае имеет немалый смысл. Настолько немалый, что вполне мог заставить «миротворцев» принимать решения очертя голову. И, вместо уже спокойного ожидания результатов своего «миротворчества», НЕМЕДЛЕННО останавливать Гитлера. А то и воевать.

Конечно не за целостность и независимость несчастной Польши. А против перспективы возникновения советско-германской границы, потому что после московского сговора такая граница становилась очень опасной. По причине своей непредсказуемости, по причине того, что московский пакт эту – ещё не существующую границу – уже превратил в рубеж, с которого не только нацисты получали возможность двигаться до Урала и Индии, но и коммунисты – до Ла-Манша и дальше.

Ах, если бы знать: до чего ещё, кроме Пакта дошушукались в Москве коммунисты с нацистами!? Конечно те и другие замахнулись на мировое господство, и, в конце концов, обречены на взаимную драку до полного изнеможения, но пока драка эта произойдёт, от советско-германской армии можно ожидать больших неприятностей.

Например короткого парашютно-десантного удара в мировое финансовое сердце. Такой удар, разумеется, неизбежно означал бы начало войны против всего мира, и Гитлер в одиночку никогда бы на него не решился. Но теперь он был не одинок. Не был теперь одинок и Сталин. И если до сих пор Советский Союз вёл мировую войну за торжество пролетарских идей без применения своих вооружённых сил, то теперь такую возможность он получить мог.

Вполне. И делегация «миротворцев», всего неделю назад узнав от Ворошилова и Шапошникова КАКИЕ это силы... Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы предположить: если два социалиста-диктатора сговорились, то, пожав друг другу руки на общей границе, начать войну за мир МОГУТ СООБЩА. А более эффективного начала в такой войне, чем удар по Швейцарии – придумать трудно. Это вам не Румыния, Прибалтика или Индия; от такого удара дрогнет экономика сразу всего мира. А от потрясений экономических – всего шаг до потрясений пролетарских. К чему уже много лет и стремилась страна победившего социализма.

15.

Это, конечно, – всего лишь версия. Но основание под собой она имеет совсем не фантастическое. Давайте посмотрим на факты.

Факт первый, для меня лично – впечатляющий. Потому что долгое время я даже не подозревал, что, оказывается, ВТОРОЙ после кайзеровской Германии страной, установившей дипломатические отношения с Советской Россией, была именно Швейцария. И произошло это в то время, когда в России уже началось нечто страшное под названием «Гражданская война», и политики отсчитывали уже дни до падения столично-петроградской советской власти – в марте 1918 года. А в июне советская дипломатическая миссия прибывает в Берн. Возглавляет миссию Ян Антонович Берзин (он же – Павел Васильевич, он же – Павловский, он же – Зиемелис, Винтер и др.) – профессиональный подпольщик-революционер, организатор забастовки в г. Валке в 1905 году, член РСДРП с 1902 года, с огромным стажем конспиративной работы за рубежом. (11.т.3.с.229). Уже осенью этого же года по Швейцарии прокатывается первая стачечно-забастовочная волна. С 12 по 14 ноября происходит нечто совсем необычное: бастуют и митингуют 400 тысяч человек! Полиции приходится применять силу. Но забастовка заканчивается уже после того, как советские дипломаты 12 ноября выдворяются домой – в свою Советскую Россию. По обвинению в организации всех этих беспорядков. (11.т.29.с.322). С этого времени и по самый 1946 год ни о каких отношениях с Советами швейцарцы даже слушать не хотят.

Факт второй. В сентябре 1934 года 30 государств предложили СССР вступить, наконец, в Лигу Наций. В самом деле: негоже великой стране оставаться за «железным занавесом» при решении международных проблем. Швейцария выражает особое мнение – она против этого приглашения! Швейцария оговорила себе право решать в Лиге Наций только финансовые вопросы, но с СССР, как видно, не хочет делать и этого. (11.т.14.с.429).

Факт третий. 4 августа 1914 года Швейцария заявляет о своем нейтралитете и не предпринимает больше ничего. Не объявляет мобилизации, не строит укреплений на границе, не усиливает полицейские части, не вводит карточную систему, словом – ничего. Через 25 лет, 31 августа 1939 года Швейцария снова декларирует свой строгий нейтралитет. Но дальше поступает с точностью до наоборот: тут же объявляет мобилизацию, нормирует продукты и сырьё, вводит чрезвычайные законы, укрепляет границу, на «альпийском редуте» возводятся дополнительные оборонительные сооружения. (11.т.29.с.322-323). Кого боится? Гитлера? Гитлер никогда один против целого мира не пошёл бы.

А вот ненормальный, но ставший после 23 августа возможным, советско-германский симбиоз не только не побоялся бы воевать со всем миром, но и жаждал этого. А от ненормальных симбиозов не в состоянии спасти никакие банки.

16.

Опровергайте. Только не текстами секретных московских протоколов, в которых нет ничего похожего на Швейцарию или Индию. Тексты известны стали только теперь. Из них же известно и о планах СОВМЕСТНОЙ германо-советской агрессии против Польши.

В наличии совместных планов не сомневались политики ни в Париже, ни в Лондоне, ни в Анкаре, ни в Брюсселе, ни в Вашингтоне, ни в Каире. Если бы они знали: какие это планы... Не знали. И поэтому пришлось импровизировать. И пытаться не допустить образования советско-германской границы, остановить Гитлера угрозой немедленной с ним войны.

Именно поэтому из всех попыток «миротворцев» предотвратить боевые действия только ОДНА и была реальной. Последняя, так неожиданно и необъяснимо предпринятая Англией 25-го августа. Только на неё Гитлер и отреагировал реально: перенёс срок нападения на Польшу с 26-го августа на 1 сентября. (6.т.1.с.8).

Не могу обойти вниманием и ещё один миф: о благородстве херувимов-мирозащитников, не желающих-де иметь никаких дел с негодяями-диктаторами. И поэтому, якобы, никаких соглашений о военном сотрудничестве ни с Гитлером, ни с Муссолини, ни со Сталиным не заключавших. По морально-этическим соображениям. В 1939-ом моралисты не хотели никаких договоров со Сталиным, не хотели пускать советские танки в Европу. Будет вам, господа мифологи. Договоры заключать пришлось. И в 45-ом советские танки примчались в Европу сами.

25-го августа Англия подписывает с Польшей договор о  военном союзе, о совместных действиях против возможной агрессии. Но 26-го в данцигской гавани уже гремит якорная цепь «Шлезвиг-Гольштейна».

Поздно.

«Миротворчество» закончилось крахом: невиданной по масштабу, жестокости и опустошительности войной.

ГЛАВА  3.

КРАХ  «БЛИЦКРИГА».

Только совершенно выдающиеся гении расчищают себе дорогу одним ударом.

А. Гитлер. (9.с.182).

1.

Великая Римская империя – это эпоха. Великая Советская империя – это тоже эпоха. А Великий Германский III Рейх? Это – эпоха продолжительностью 147 месяцев. Ровно столько времени прошло со дня, когда Гитлер стал главой германского правительства до дня его самоубийства. Чуть меньше 4500 суток. Чуть больше 12-ти лет.

И всё-таки, если оценивать не время, а события, то это, несомненно, эпоха в многовековой уже человеческой истории.

2.

«Блицкриг» придумали не нацисты. Теория «молниеносной  войны» родилась в Генеральном штабе ещё кайзеровской армии. Родилась потому, что ведение любой другой войны для Германии не годилось по причине полной бесперспективности одержать победу. Однако, уж: в чём в чём, а в плагиате обвинять нацистов было бы неправильно и несправедливо. Сугубо военную доктрину они не просто по-настоящему творчески переработали, учтя вновь появившиеся возможности вооружённой борьбы, они распространили эту доктрину на ВСЮ политику, превратив 147 месяцев своей «самой народной власти» в целую эпоху. И до начала боевых действий блицкриг одерживал блестящие и значительные победы.

Если к войне относиться как к одному из средств продолжения политики, а именно так к ней и следует относиться, то вся политика нацизма строилась на концепции «молниеносной войны».

Первую серию своих блицвойн нацисты провели в собственной стране. Конечно в этих войнах не рвались бомбы, и даже выстрелов гремело не очень много, но зато во всём остальном концепция блицкрига реализовывалась в полной мере вплоть до деталей. Во всех действиях Гитлера детали эти легко увидеть: тщательно маскируемая подготовка, внезапность, агрессивность, жестокость в подавлении сопротивления и решительность в использовании любых средств. Он не просто стремился достичь цели, он стремился сделать это сразу, и, уж во всяком случае, в максимально короткий срок. Блицкриг требовал не длительных поисков союзников, а немедленного уничтожения противников. Главнокомандующий-ефрейтор именно так всегда и поступал.

Только один пример.

Штурмовым отрядам СА и их руководству Гитлер был обязан немалым. Но борьба за единоличную власть над страной потребовала, уже сделавших своё дело штурмовиков, нейтрализовать. И 30 июня 1934 года проводится стремительная акция: «Колибри». В один день по заранее подготовленным проскрипционным спискам физически уничтожается около 1200 человек, среди которых и давние недоброжелатели, и ближайшие сподвижники, и просто слишком много знающие члены партии. (1.с.58). Гитлер, в отличие от Сталина, не тратил время на показательные суды. Он поступал в полном соответствии со стратегией и тактикой «молниеносной войны». Результат: ровно через 18 месяцев он – рейхсканцлер – становится фюрером германского народа. Властелином. Сталину на это потребовалось десять лет.

Политика, как известно, – грязное дело. Грязное «искусство» доказывать и обосновывать «справедливость» процветания одних за счёт порабощения других. В любом обществе всегда находятся люди, которые берут на себя «ответственные» функции руководителей, организаторов и распределителей всего того, что называется «совокупным общественным продуктом». И с помощью законодательных актов, Положений, Инструкций, тюрем и даже военных приказов обеспечивают «общественное согласие и справедливость», не забывая при этом не только себя, но и всех, с кем повязан круговой кланово-цеховой порукой. Словом: любая политика – дело воровское. Что же касается политики национал-социализма...

Нацистский блицкриг, в отличие от блицкрига кайзеровского, – это не просто агрессивная и скорая война, это – клыкастая, безжалостно-силовая, абсолютно аморальная и, говоря нормальным языком нормальных людей, – откровенно разбойная политика. И настоящее её имя: «Национал-бандитизм».

3.

Хорошо любое время года. Приятно, например, летом; у меня день рождения в июне. О моём дне рождения, впрочем, мало кому известно, а вот день рождения российской советской власти помнят многие. 7-е ноября в Советском Союзе было официально-политическим, но вполне приятным праздником. Официально-приятным было и 1-е мая. Международную солидарность официально проявляли в этот день и трудящиеся III Рейха; гитлеризм заботился о «человеческом лице» своего, арийского социализма.

Вообще-то параллелей много. Например тот же ноябрь и для нацистской Германии был не простым месяцем: в ноябре отмечали неудавшуюся гитлеровскую революцию в Баварии. Правда не 7-го, а 8-го числа. Ну, о параллелях как-нибудь в другой раз, а вот месяц март был для Германии Гитлера месяцем почти фатальным.

В марте 1933 года Гитлер наносит первый удар: требует от рейхстага чрезвычайных полномочий. Получает – мгновенно.

В марте 1935 года нацисты принимают закон о всеобщей воинской повинности и уже открыто создают агрессивную армию – вермахт. Этот блицкриг выигрывается ими за неделю. Англия ограничивается туманным дипломатическим протестом, а государственные деятели в Лиге Наций лишь осуждающе покачивают головами: «Ах, как нехорошо». (1.с.57).

Проходит год. И снова в марте, и снова агрессивно-безапеляционно а попросту – нагло, в демилитаризованную зону Рейна входят германские батальоны. И новый блицкриг снова, на этот раз в три дня одерживает полную викторию. 10 марта Гитлер с восторгом понимает: мешать ему никто и ни в чём не собирается. Два последующих года уходят не только на оснащение вермахта современным оружием и техникой, но и на блицкриги внутренние, связанные с расстановкой на ключевые посты исполнителей, способных решать новые задачи. Например: пост военного министра неожиданно (а как же иначе?) упраздняется, а следом, в связи с обвинением в гомосексуализме (!), отправляется в отставку командующий сухопутными силами генерал-полковник фон Фрич. Офицерский суд чести обвинение с генерала, естественно, снял, ложь объявил ложью, но это ничего не изменило: ретроград Фрич Гитлеру не нужен, а в блицкригах без лжи не побеждают.

В марте 1938 года блицвойны перестают быть только внутренними. Вермахт впервые перешагивает границу Германии и спешит «откликнуться на просьбу правительства Зейсс-Инкварта не допустить кровопролития и беспорядков в Австрии». «Австрийский» военно-политический блицкриг назывался аншлюсом и продолжался всего сутки. После чего Гитлер на свою родину в Линц и Браунау мог уже ездить хоть и на танке.

Цепь последовательных, не спровоцированных и вероломных ударов по своим заканчивается отставкой министра иностранных дел Нейрата, и тут же «возникает» «судетский кризис». Гитлер рвётся в бой. «Он предпочёл бы этому совещанию (Мюнхенскому, В.Г.) войну с Чехословакией». (6.т.1.с.5).

«Я и не надеялся на то, что друзья из Чехословакии преподнесут её мне как на блюдечке», - это комментарий Гитлера по поводу мюнхенских событий. (13). Германия уже была готова к новому, военному блицкригу, но... Сделать это ей не дают «миротворцы».

Ну: нет, так нет, подождём следующего марта.

Кроме чехословацкого «блюдечка» Гитлеру будут преподносить многое и на другой посуде. С ним будут вести непрерывные умасливающие переговоры представители правительств, международных промышленных структур, свои и не свои военные, банкиры. С ним, и не только с ним будут вестись переговоры и официальные, и кулуарные, и совершенно секретные...

Просто так, к примеру: прямо в день оккупации Чехии в Дюссельдорфе было подписано соглашение между Имперской группой промышленников и британской Федерацией промышленности. С выводами о необходимости заключения и развития «широкого экономического соглашения». (1.с.99). Как Вы думаете, на что Гитлер больше обращал внимание: на газетно-грозные заявления официальных политических бонз, или на подобные вот соглашения?

15 марта 1939 года очередная «молниеносная война» превращает суверенную Чехию в «Моравско-Богемский протекторат», а 22-го мемельская область в Литве тоже становится германской.

4.

Ну вот как на всё это реагировать? Шесть лет я веду себя самым наглым образом, шесть лет откровенно лгу, расправляюсь с неугодными, бью стёкла, жгу синагоги, готовлю всех к войне, создаю невозможные условия жизни для тех, кто способен самостоятельно мыслить, меряю циркулями черепа, пишу родословные до седьмого колена – и всё у меня проходит!

Нарушаю международные соглашения?

Пожалуйста!

Захотелось Австрии?

Добро пожаловать в Вену!

Чехословакии?

Да никто не возражает!

Как бы Вы на это реагировали? Вот и он реагировал соответственно: не возражают – значит правильно всё. Значит блицкриг – дело верное, и останавливаться – глупо. Кто следующий?

5.

Следующей была Польша.

31 марта польское правительство получило от правительств Франции и Великобритании заверения: в случае агрессии окажем помощь. Для чего давались эти гарантии, и что на самом деле они гарантировали – разговор уже шёл, так что не буду повторяться. Это был обман народов, цена которому – 55 миллионов человеческих жизней. В обмане этом принимали участие не только, конечно, политики Англии и Франции. Новая мировая бойня – это результат лжи едва ли ни всех политических деятелей тогдашней Европы и не Европы. Однако приведённые во второй главе аргументы – не единственные в пользу подобных выводов. Нам предстоит познакомиться с аргументами и другими, связанными с ещё одной «миролюбивой» внешней политикой – политикой Советского Союза.

Но будем последовательны. Посмотрим, как реагирует Гитлер на вдруг проявившиеся «политическую твёрдость» и «моральное давление» в попытках сохранить мир.

Никак он не реагирует.

Планов своих не меняет и ни от чего не отказывается. Через трое суток после громогласных англо-французских гарантий Польше генерал Вильгельм Кейтель подписывает секретную директиву «О единой подготовке вооружённых сил к войне» против Польши и стран Балтии. И назначает срок операции – любое время, начиная с 1 сентября. (6.т.1.с.21). А 11 апреля Гитлер уже утверждает план «Вайсс» – удар только по Польше. (12). И, не обращая никакого внимания на «раздачу слонов», готовится к своему 50-летию.

Скажете: один пример – ещё не пример? Вот вам второй: 27 апреля Англия вводит всеобщую воинскую повинность, а 28-го Германия, тем не менее, денонсирует своё соглашение с Польшей о ненападении. (11.т.20.с.297). Так что не боится почему-то Гитлер, и не в его самодурстве тут дело.

Как ларчик всегда открывается? Правильно. Все политические договорённости, меморандумы, соглашения и клятвы способны успокоить, убедить и ввести в заблуждение только нормальных граждан. Потому что только нормальные граждане понимают: нарушать договоры непорядочно, да просто нехорошо, некрасиво. Но политики нормальными гражданами не являются, и живут в мире других ценностей.

Поэтому Гитлер на политические договоры внимания не обращал. А, как и все остальные политики, обращал внимание на реальные силы своих соседей и на собственные возможности урвать у соседей кусочек пожирнее. Так что до начала мая 1939 года германский вагон в международном экспрессе катился вообще очень легко, без раскачиваний, скрежета и посторонних стуков. Но что-то случилось, что-то стало настораживать фюрера, что-то подтолкнуло его к решению поискать альтернативу уже сложившемуся в Мюнхене германо-англо-французскому кумовству.

Вопрос: почему? Почему это всё-таки произошло? Почему 6 мая 1939 года, впервые за шесть лет власти, Гитлер вдруг потребовал от Риббентропа детально ознакомить его с положением дел в СССР?

Историки, в качестве объяснений указывают на разные причины, но я полагаю, что дело всё же – в их совокупности. Никаких признаков неуверенности, колебаний или тревоги при принятии апрельского решения о насильственной оккупации Польши Гитлер ещё не проявлял. Но усиливающееся общественное брожение во Франции, англо-советско-французские консультации, принятие Англией нового военного закона и замена Наркоминдел СССР Литвинова на Молотова не могли не заставить Гитлера задуматься. Задуматься над тем, что же будет, если, вопреки мюнхенским договорённостям и политической логике, Советскому Союзу всё же удастся получить доступ к решению европейских проблем? А задумавшись, с удивлением понять, что ответить на этот вопрос не так-то просто. Докладом одного Риббентропа Гитлер не удовлетворился, и в Берхтесгаден 10 мая был вызван советник германского посольства в Москве Хильгер. (3.с.143). Доклад последнего – более обстоятельный и, видимо, более неожиданный – удивил Гитлера настолько, что он обвинил советника в том, что тот, засидевшись в Москве, отравился советской пропагандой.

Обвинить-то обвинил, но вывод для себя сделал неутешительный: получается, что при любом раскладе политического пасьянса, угроза со стороны Советского Союза, в отличие от всех англо-французских угроз, может стать не только реальной, но, при определённых условиях, даже неизбежной. И если выхода у Сталина не будет (останется он, например, как «миротворцами» и планировалось, в изоляции), то произойти может что угодно. Вплоть до оказания Сталиным прямой помощи в защите польских территорий. И хотя существуют многочисленные свидетельства, что в вермахте своём Гитлер был уверен и едва ли боялся Красной Армии, но... Но очередной, теперь уже чисто военный блицкриг, в таком случае, мог растянуться не на один месяц, а ТАКАЯ война Гитлеру была не нужна. Этого он допустить никак не мог. И выход-то оставался только один: предложить Сталину сделку. Просто расстроить советско-англо-французские переговоры – было мало. Знал: переговоры эти и так приведут в тупик, загонят кумовья Сталина в угол и тогда... Тогда первая же «молниеносная» война грозила превратиться в многомесячную авантюру с непредсказуемым исходом.

Смириться с таким выводом Гитлеру было нелегко, но он с ним смирился, и 19 мая графу фон Шуленбургу – германскому послу в Москве – было передано его указание о возобновлении экономических переговоров с СССР.

6.

Гитлер начинает с разных сторон подбираться к Кремлю, и одновременно, в июне-июле, политики Англии и Франции пытаются ликвидировать последствия собственных поспешно-неосторожных гарантий. Но ни у него, ни у них ничего пока не получается. Вообще сам по себе период этот интересен, но к политике «блицкрига» он имеет лишь то отношение, что в нём эта самая политика дала пока ещё не очень заметный, не очень ощутимый сбой.

Лишь после 26-го июля Гитлер вздохнул спокойнее. И хотя его дипломаты продолжали лихорадочные поиски возможных соглашений со Сталиным, хотя ничего утешительного на официальном уровне не происходило, Гитлер уже считал, что и в этой войне он победил умело и быстро.

7.

В августе военно-дипломатическая делегация из Англии и Франции должна прибыть в Москву для переговоров о заключении военной конвенции. Заключение такой конвенции, как заключение и любых других реальных военно-политических союзов означало бы неизбежный конец всяким блицкригам, потому что «молниеносная» война хороша только против одиночек. Но Гитлер планов своих не меняет и не корректирует. И оснований для этого спокойствия у него хватало.

Давайте опять обратимся к фактам. И попробуем дать им сначала нормальную, а потом – политическую оценку.

Факт первый. Англо-французская делегация едет в Москву на переговоры по безопасности.

- Едут! Едут, чтобы спасать мир.

Это – оценка обычного гражданина.

А вот – оценка политика:

- Едут с 5 августа обычным грузопассажирским рейсовым пароходом «Сити оф Эксетер», зная прекрасно, что время не терпит. Стало быть, спасать мир не торопятся.

Факт второй. В составе делегации второстепенные политики и военные.

- Ну и что из того, ведь за этими людьми – великие державы.

- Договариваться с Советами о чём-то серьёзном Англия и Франция не намерены.

Факт третий. СССР отделен от центральной Европы странами «санитарного кордона»; придётся решать проблему пропуска через эти страны советских войск.

- Для того и едут, чтобы договориться и – раз едут – значит решения такие существуют.

- Ни одна из этих стран, зная агрессивность большевизма, пустить на свои территории Красную Армию никогда не согласится. Переговоры в Москве – чистый блеф.

Гитлер мог не знать, что принимать какие-либо решения делегация даже и не могла, не имела на это полномочий. Гитлер наверняка не знал, каким языком собирались разговаривать с этой делегацией в Москве. Но он уже знал другое.

Ещё 26 июля в берлинском ресторане «Эвест» личный эмиссар Сталина Г.А. Астахов через германского дипломата Шнурре передал ему – Гитлеру – принципиальное сталинское согласие на совместные действия. (3.с.161). И, демонстрируя всему миру явное нежелание искать компромиссы с нацистами, товарищ Сталин, между тем, тайные переговоры с ними уже завершил и готовил текст пакта о ненападении, а заодно и протоколы по разделу сфер интересов.

Надо знать Сталина, чтобы понять: столковаться с ним о чём-то значительном – вроде мирового переустройства, используя любые видимые каналы, наивно. Как наивно пытаться с ним, старым подпольщиком, открыто столковаться и о коллективной безопасности.

Сталинского урока тридцать девятого года Гитлер не усвоил. И оступится в сороковом. Но это будет через год.

8.

А пока Гитлер торжествовал. 20 лет жаждал он реванша, 20 лет пестовал свой социал-расизм, искал соратников-единомышленников, подбирал и расставлял кадры для политических и военных своих блицкригов, и вот – наконец-то – началось!..

1-го сентября, когда в Польше уже сыпались бомбы, ревели моторы и сотнями гибли люди, немцы с молчаливой покорностью выслушали радиообращение своего фюрера. «Ни один народ, даже немецкий, не испытывал ничего похожего на то воодушевление, которое в 1914 г. охватило все народы Европы». И всё-таки «немецкий солдат независимо от чина чувствовал свой долг перед отечеством и стремился выполнить его во что бы то ни стало». (6.т.1.с.8).

Какой же скорой и агрессивно-бессовестной должна была быть война против собственного народа, чтобы всего за шесть лет приучить немцев ТАК понимать свой долг перед Отечеством: УБИВАТЬ ДРУГИХ!

Уже к концу дня 2 сентября соединения вермахта разорвали приграничную полосу польской обороны, и части 10-ой армии покатились к Варшаве и Радому. (6.т.1.с.25). Гитлер мог торжествовать и мнить себя гением. Но на третьи сутки боевых действий, «...когда Гитлеру перевели ультиматум английского правительства, он точно окаменел – он понял, что ошибался относительно возможной реакции англичан и действовал слишком неосторожно». (6.т.1.с.8). Было из-за чего каменеть: в соответствии с «Директивой № 1 о ведении войны» группа армий «Запад» генерал-полковника Риттера фон Лееба имела в распоряжении всего 8 кадровых и 25 резервных и ландверных дивизий, которые не были к тому же полностью отмобилизованы. (6.т.1.с.31). Но испугался Гитлер не возможного немедленного англо-французского удара в спину. В шок его повергло то, что «миротворцы» вдруг СДЕРЖАЛИ свои обещания Польше. Не понял «гений» истинных причин англо-французского испуга.

Блицкриг впервые и сразу затрещал по всем швам. И после того, как в 17 часов последовал ещё и ультиматум от Франции, фюреру оставалось только переодеваться во что-нибудь неброское, сбривать усы и пускаться в бега.

9.

Но шок продолжался недолго.

Ещё через день-другой Гитлер понял: всё это – очередная демонстрация. А поняв, не снял с польского фронта ни одного взвода. И не ошибся. Правда через 10 дней французы в двух местах перешли-таки германскую границу, но взволновали этим только фон Лееба, не Гитлера. Встреченные неорганизованно-беспорядочным ружейно-пулемётным огнём с недооборудованных ещё позиций линии Зигфрида, французские части тут же остановились и стали неторопливо зарываться в землю.

Политика блицкрига продолжала работать безотказно, продолжала приносить желанные плоды; «...многое говорило за то, что ещё больше усилится стремление Франции положить конец войне, ставшей, по её мнению, бесцельной». (6.т.1.с.32). Гитлеру не нужно было ни переодеваться, ни бриться. Ему нужно было другое: теперь, после разгрома Польши, политика блицкрига требовала срочного заключения мира.

Блицкриг – это политика удава. Анаконды. Бросок, заглатывание и – умиротворение. Усыпляющее новую жертву.

В марте 38-го нацистская анаконда проглотила Австрию.

Через полгода – Судеты.

В марте 39-го уже вся Чехия стала протекторатом. «Миротворцы» смирились и с этим. В октябре 39-го в генерал-губернаторство превращается Польша. Франция, несмотря на всевозможные опасения уже готова принять и это, но, вот, Британия...

10.

На этот раз Британия не только Германии, но и всему остальному миру вдруг демонстрирует исключительную решимость отстаивать права уже поверженной и разделённой Польши. Британия с возмущением и гневом отвергает все предложения о мире. И совместные советско-германские – в сентябре, и германские – от 6-го октября. Польшу, мол, обидели несправедливо и незаконно, а за справедливость и законность английское правительство и парламентарии готовы живот положить. Хоть и тысячу лет воевать с «тысячелетним Рейхом», но справедливость отстоять и агрессора бессовестного наказать.

Не буду возражать. Готов допустить, что эта – официальная британская версия о войне за мировую справедливость и мировую законность – ни что иное, как правда. Но господа политики, просветите, не дайте, как говорится, помереть дурой: почему эту священную войну объявили только Германии? Разве Словакия не обрушила на Польшу удар (пусть даже и одной) своей дивизии? (6.т.1.с.25). Разве Советский Союз не принимал участия в разгроме польской армии и польской государственности? Почему же тогда, объявив войну Гитлеру, англо-французские борцы за справедливость не объявляли войны Тисо и Сталину?

Если событиям объяснений не изобретать, то ответ на все эти вопросы очевиден: воевать бросились не за Польшу, и заключать мир не соглашались по причинам совсем не морального толка.

11.

Владеть большим хотелось не только Сталину, Гитлеру, Квислингу или Даладье. Британская внешняя политика в этом смысле ничем не отличалась от любой другой. В коммунистическо-нацистском союзе увидели угрозу всему мировому порядку, а в порядке этом Британия тех лет исполняла если и не соло, то партию первой скрипки. И Чемберлен не собирался делиться британским влиянием с новыми претендентами. Ни с противниками, ни с союзниками. Сдавать свои хозяйские позиции Британия не намеревалась, она намеревалась их упрочнять. И до 23-го августа британские мудрецы действовали по плану. План оказался никуда не годным; пришлось за одну ночь придумывать новый. Решили: возникновения германо-советской границы не допускать и Гитлера напугать войной. Возможным вторым фронтом. Но его уже так долго пугали без последствий, что он и на этот военный англо-польский союз махнул рукой: «Блеф». И на Польшу напал. И двое суток ходил перед своими генералами гоголем: «Говорил же – Англия не вмешается».

Англия вмешалась. У Англии уже не было выбора. Англия объявила войну Гитлеру в надежде остановить этим, нет-нет, уже не Гитлера, остановить хотя бы Сталина. Остановить никого не удалось. Польская армия была разбита, польская территория превращена в генерал-губернаторство и довески к территориям Словакии и СССР, польское население – в даровую рабочую силу разбойничьих государств.

И что дальше?

А дальше, если собирались отстаивать справедливость, нужно было объявлять войну Словакии и Советскому Союзу, громить и рассеивать пока ещё неорганизованные дивизии ландвера, терять солдат, но всеми силами наваливаться на промышленную зону Германии – на Рур.

Не будем фантазировать. «Миротворчество» закончилось крахом, и исправить результаты этой политики не могли уже ни скороспелые военные союзы, ни объявление войны.

«Русские теперь граничат непосредственно с Германией, и оголение Восточного фронта для Германии совершенно невозможно... Восточный фронт существует, по крайней мере, потенциально». Так оценивал сложившуюся обстановку морской министр Великобритании У. Черчилль в меморандуме военному кабинету от 25 сентября. (6.т.1.с.30). Помнил Черчилль о единой цели коммунистов и нацистов, помнил и надеялся: подерутся. Не могут они не подраться – это не только Черчилль, это и миллионы не политиков понимали.

Так за чем дело-то стало? Замиряться надо с Германией и ждать громкой свалки там, на Востоке. Месяц ждать, год, сколько потребуется. Так бы оно, вероятно, и было, и войну бы за «справедливость» не продолжали, если бы не пресловутый московский пакт. И не пугающая неизвестность того – что за этим пактом ещё, какие сюрпризы. Замиряться с Гитлером – значило не только «терять лицо» и признавать «законность» его очередного блицкрига. Это, как раз, не страшно, этому-то они нашли бы оправдание. Но это ещё означало: распускать свои армии по домам и дожидаться вполне вероятного появления под Саарбрюккеном, Страсбургом и Базелем не только танкистов Гитлера, но и танкистов Сталина. Или советско-германских парашютистов – в Берне. Или... Таких «или» замирение с Гитлером сулило множество. «Зицкриг» породил московский пакт и, пока он существовал, скорым миром эта война закончиться не могла.

12.

Вернёмся к политике блицкрига.

- А чего к ней возвращаться? Ведь, по мнению автора, возникновение англо-франко-польского военного союза и невозможность заключения мира даже и в «странной» войне означает, что этой политике пришёл конец.

Нет, уважаемый читатель. По мнению автора крах политики блицкрига наступил позже. Правда, не в 41-ом и не под Москвой; под заснеженной Москвой погибнет последняя из форм нацистской блицполитики. Но в октябре 39-го, несмотря на то, что странная не-война-не-мир на Западе грозила стать позиционной и долговременной, у Гитлера были основания надеяться на успешное продолжение молниеносных политических решений. В том числе и с помощью своих вооружённых сил.

«Странная война» казалась странной только невоюющим солдатам. Для политиков она была привычной и обычной, хотя и велась ими в не совсем обычной форме. Историки много лет доказывают, что эта внешняя необычность – следствие тайных англо-французских попыток спровоцировать Гитлера на войну с СССР. Да, и тайные встречи, и тайные переговоры между ними велись. И через герцога Виндзорского, и через Ватикан, и через Швецию... Но главные причины странностей «странной войны» заключались не в этом.

«Я так сильно настаиваю на доведении английской армии до 50 – 55 дивизий потому, что сомневаюсь, чтобы французы согласились с таким распределением нагрузки, которое возлагало бы на нас ведение войны на море и в воздухе, а на них – всю тяжесть потерь в войне на суше». Так писал 19 сентября 1939 года тот же Черчилль своему патрону – премьер-министру Чемберлену. (6.т.1.с.37). И в этом – ключ к пониманию веры Гитлера в возможность продолжать одерживать свои молниеносные победы.

Прекрасная Франция, истратившая за десять лет огромные средства на строительство оборонительных сооружений Линии Мажино, выходить из этих сооружений во чисто поле желанием не горела. Первые четыре английские дивизии планировалось перебросить на континент лишь к середине октября, а до этого англичане могли помочь только морской блокадой Германии и бомбёжками её промышленных районов. Но «помощь» провоцировала немедленное возмездие – ответные удары Люфтваффе. И не по английским, ввиду удалённости, а по французским городам. Вам бы такая помощь понравилась?

Словом: сложилось необычное положение цугцванга, и не проявиться эта необычность не могла. Она и проявилась. В странном ведении странной войны.

Но Гитлер отчётливо понимал, что время работает не на него. И, несмотря на резкий конфликт с командующим сухопутными силами генерал-полковником Браухичем, он уже 9-го октября отдаёт директиву № 6 о подготовке наступления на Западе, а 29-го Браухич подписывает план «Гельб».

Замиряться, кстати, хотелось не только Германии, СССР и Франции. 7-го ноября Бельгия и Голландия обращаются к враждующим сторонам с предложением о посредничестве для заключения мира; положение Бельгии и Голландии стало слишком напоминать недавнее положение Польши. Германия «…обещала «тщательное рассмотрение ноты». (6.т.1.с.37). Но Британия упёрлась.

13.

Осуществить удар на Западе Гитлер намеревался уже 9-го ноября. Известно: не ударил. Известно и другое: сроки дня «Д» переносил двенадцать раз. Надеялся на мир? Конечно надеялся, этого требовала вся политика блицкрига, а не только Браухич. Надеялся, ждал, чувствовал: не в Польше дело, не в Польше, что-то мудрят в Лондоне и Париже. Но не читали там секретных московских приложений, не знали, что СОВМЕСТНЫЕ германо-советские военные действия уже ЗАКОНЧИЛИСЬ. А, кроме того, были у них теперь все основания полагать, что и к новому  «Договору о дружбе и границе между СССР и Германией» от 28.09.39 есть новые, неизвестные никому довески. «Странная» война продолжала оставаться войной. И законы у неё были совсем не странные.

17 сентября в Бристольском заливе от немецких торпед гибнет английский авианосец «Коррейджес», в северной Атлантике рыскает «карманный» линкор «Дойчланд», в южной – ещё один, «Адмирал граф Шпее» – топит английские транспорты, 15 октября капитан-лейтенант Прин на своей U-47 проникает в Скапа-Флоу и спокойной торпедной атакой отправляет на дно линкор «Ройял Оук»... И лучшая в мире английская почта всё в большее количество домов доставляет стандартные письма военного ведомства – похоронки. Тем же самым, закручивая пружину массовой ненависти, занимается и почта немецкая.

Гитлер – агрессор. Гитлер – расист. Гитлер – негодяй и захватчик. С этим невозможно не согласиться. Гитлер, не добившись заключения мира с Западом, совершил ещё один акт агрессии: оккупировал Данию и Норвегию.

Но давайте себя спросим: «Что ему там потребовалось – в Дании и Норвегии, что это автора «Майн Кампф» потянуло вдруг не на восток, а куда-то в сторону?»

- Ну как же, - пожмёт плечами любой военный историк. – Норвегия – это стратегический плацдарм для войны с Англией. И Дания ему нужна была для той же цели. Чтобы за узостями датских проливов следили немецкие комендоры через прицелы немецких же орудий. Дания – ворота в Балтику, а по Балтике шли в Германию караваны с ценной шведской рудой, а мимо датских берегов в Норвегию – грузы для будущих оккупационных войск. Вот 9-го апреля 1940 года Гитлер и ринулся в новую агрессивную войну.

Добавлю: молниеносную и успешную. И, не споря с военными историками, позволю себе спросить ещё кое о чём.

Да, ровно за полгода до этого, 9 октября 1939 года адмирал Дёниц направил своему начальнику – гроссадмиралу Редеру – меморандум о важном стратегическом значении Тронхейма и Нарвика. (1.с.113). Да, 12 декабря Редер имел по этому поводу беседу с Гитлером, присовокупив к предложениям Дёница предложения норвежского фашиста Квислинга. Да, 14-го, после личной встречи с Квислингом Гитлер отдал приказ о подготовке к вторжению в Данию и Норвегию. (6.т.1.с.53). Да, всё это – правда.

Но разве английский меморандум от 16 декабря не ставил вопрос об оккупации Бергена и того же Нарвика? Разве 15 января 1940 года генерал Гамелен не указывал на важность создания скандинавского театра боевых действий? Разве в сентябре 39-го, ещё ДО меморандума Дёница, Черчилль не высказывался за «обеспечение» (читай: оккупацию) Норвегии от угрозы германского вторжения? (6.т.1.с.51).

5 апреля 1940 года с 4.30 до 5.00 английским флотом в трёх местах выполняется боевая задача на минирование. И лишь через полчаса после того, как последняя английская мина упала в норвежские территориальные воды об этом уведомили хозяев – норвежское правительство! (6.т.1.с.56). Англичане уже грузили на крейсера 1-ой эскадры войска десанта, когда получили известие: германские транспорты в сопровождении боевых кораблей – на пути к Норвегии. Опять, в который раз – поздно.

Гитлер опередил своих противников, и потому противниками этими вновь был объявлен захватчиком. А если бы не опередил? Если бы не Чемберлену и Черчиллю, а Гитлеру и Редеру пришлось помогать норвежцам отбиваться от непрошеных гостей, кто тогда выглядел бы захватчиком?

Он будет опережать их всегда. Придёт время – он опередит и Сталина.

Гитлер – агрессор, захватчик и негодяй – это несомненно.

- Но только ли Гитлер? – вот о чём хочется мне спросить военных и невоенных историков. А заодно и негодующих по поводу чьих-то бессовестно-агрессивных действий «праведных» политиков.

14.

1940 год стал годом триумфа Гитлера и политики нацистского блицкрига. И не только потому, что к середине лета Германия контролировала колоссальные территории и собирала с них обильные товарно-сырьевые и военные урожаи, отнимала то, чего не создавала. Молниеносный военный разгром Франции и союзникам, и противникам Германии убедительно и наглядно продемонстрировал: блицкриг – это не просто серьёзно, эта политика совершенна и всесокрушающа, и противиться ей – дело безнадёжное. Политика блицкрига позволила немецким националистам объединиться с советскими интернационалистами и образовать парадоксально-неестественный гитлеровско-сталинский альянс, эта политика развалила такой многолетний и «незыблемый» военно-политический союз Франции и Англии и выгнала англичан с материка, она превратила в германских вассалов не разрозненные племена Африки и Ближнего Востока, а развитые и сильные государства центральной и западной Европы. Эта политика, наконец, в самой Германии сделала немцев восторженными поклонниками своего фюрера, а самого фюрера – идолом. За которым целая нация готова была идти куда угодно, хоть и в царство Люцифера.

В этом триумфальном, завалившим берлинские улицы и площади живыми цветами, году, под восторженный рёв «масс», истерические женские слёзы и гром оркестров, без устали исполнявших «Хорста Весселя» и «Идём на Англию», всесокрушающей политике блицкрига пришёл конец. И хотя впереди Германию ожидали неслыханные победы вермахта, хотя немецкие солдаты будут с лёгкостью перешагивать границы государств и даже материков, хотя элитным частям парашютистов ещё предстояло оказаться в Греции и на Крите, все эти военные победы уже ничего не изменят.

15.

19 июля 1940 года Гитлер в очередной раз выступил в Рейхстаге. Это выступление – продолжение бенефиса фюрера, бросившего к ногам Германии поверженную Францию. В этом выступлении он – победитель – вновь предлагает, теперь уже только Англии, прекратить противиться своей политике. «Я не вижу причин, которые заставили бы продолжать эту войну». (6.т.1.с.94). Он – не видит. Он снова взывает к благоразумию: не вынуждайте, мол, продолжать. Сопротивляться Германии бесполезно, но я готов остановиться сам.

В Англии его речь слушает новый премьер-министр – Уинстон Черчилль. И на предложение о мире отвечает молчанием. Вместо него по английскому радио министр иностранных дел лорд Галифакс  объявляет о том, что Британия сдаваться в этой войне не намерена, а намерена драться до победы. (6.т.1.с.94).

Что это? Жажда брани? Благородное возмущение? Желание наказать агрессора, стремление исправить результаты своего «миротворчества»? Несомненно: всё это имело место – и возмущение, и желание, и стремление. Но имело место и нечто другое. Не соглашаясь на мир с Гитлером Британия предупреждала не только Гитлера: за свои интересы и своё влияние в мире она готова сражаться насмерть. Не только с нацистской Германией, фашистской Италией, хортистской Венгрией или пролетарским СССР. Но и с франкистской Испанией, императорской Японией, вишистской Францией, да хоть с курортной Швейцарией – со всеми кто захочет от Британской империи отщипнуть кусочек. А на империю с 10 июня навалилась уже и Италия с её претензиями на северную Африку и всё Средиземное море. И с каждым днём росла воинственность далёкой, но опасной Японии. Не говоря уже о затаившемся СССР.

Бездоказательные домыслы и авторские фантазии? Нет, не фантазии. И не домыслы. Пройдут десятки лет, и когда аргентинцы захотят называть Фолклендские острова Мальвинскими, преемница Ллойд Джорджа, Чемберлена и Черчилля – «железная леди» Маргарет Тетчер отправит к крохотному архипелагу эскадру и, после короткого, но совсем не бескровного удара, британские «командос» вновь поднимут над Порт Стэнли флаг Объединённого Королевства: знай наших. Какие уж тут фантазии. Так было в 1982 году. Так было и в 1940 году. Так было всегда, и поступала так не только Британия.

Благородные и мудрые британские политики ничего не имели против любой агрессии и любых агрессоров; ко всему этому они относились со спокойным и хладнокровным пониманием. Они ничего не имели бы против нацистского удара по СССР. А то и совместного. И вовсе не потому, что Черчилль, как и Гитлер, терпеть не мог идеологию марксизма-сталинизма. Просто в Советской России не осталось в своё время места для британских нефтяных концессий. И для других британских же выгод на 1/6 части суши. Но Гитлер, обманув в Мюнхене, отвоёвывать у Сталина британские интересы не захотел, а со Сталиным договорился о чём-то совсем своём. И договор этот Британии ничего хорошего не сулил. Поэтому праведный гнев английских «херувимов», обманутых в ожидаемых результатах собственного «миротворчества», обрушился на головы «негодяев» из третьего Рейха. И только. О захватившем часть Польши и начавшем хозяйничать в Прибалтике и Румынии Сталине благоразумно помалкивали, перчатку в лицо не бросали и к барьеру не требовали. Понимали: объявить Сталину войну – значит Сталина с Гитлером побратать. Будет, понимающий это Черчилль, объявлять войну Сталину? Конечно он поступит по-другому: уже в июне 40-го пошлёт в Москву нового посла – Стаффорда Криппса, а с послом – своё личное письмо Сталину, в котором выразит надежду на взаимное понимание и сотрудничество на благо мира во всём мире. (6.т.1.с.121).

Гитлер, конечно, попал в западню, но выход из западни ему ещё виделся: для этого требовалось только опять обезопасить себя с Востока.

Вопрос: как?

16.

Для коммунистических историков это не вопрос. Разными голосами и в разных вариациях продолжают доказывать: воевать с СССР Гитлер собирался всегда, а решение на войну принял сразу после разгрома Франции, в июне сорокового. В качестве доказательств приводят факты.

Например, такие: запись в дневнике генерал-полковника Франца Гальдера от 30 июня 1940 года: «Взоры обращены на Восток», разговоры генералов Браухича, Грейфенберга, Йодля. Наконец – факт главный и «неопровержимый»: в конце июля 1940 года начальник штаба 18-ой армии генерал-лейтенант Маркс по приказу того же Гальдера садится за оперативную разработку предварительного плана будущей восточной кампании. (1.с.141; 6.т.1.с.166). 18 декабря, как известно, директива № 21 «Операция «Барбаросса» была уже утверждена Гитлером.

Убедительно?

Вполне.

Если, конечно, забыть о других событиях и решениях. А если не забывать, то становится очевидным, что боевые действия в наступательной войне начинаются не с разработки и даже не с утверждения оперативных планов, а с боевого приказа на ведение этих действий. А от планов до приказа – дистанция немалая. Особенно для блицполитики.

Из множества тому подтверждений приведу только один.

2 июля того же 1940 года Кейтель отдаёт приказ о подготовке десанта на британские острова. (5.с.59). 9-го и 13-го июля Гитлер подписывает директивы о начале бомбардировок Англии и резком увеличении производства морских мин и торпед. (21.с.92). 16-го утверждается директива под названием «Зеелёве» с указанием уже и срока высадки – 15 августа. (6.т.1.с.98). Войска готовят десантно-переправочные средства, в штабах рассчитывают необходимое количество снарядов, бензина, патронов и бинтов, определяют радиопозывные штурмовым группам – словом готовятся приказ о наступлении выполнять... А 19-го Гитлер из зала Рейхстага предлагает Англии мир, предлагает не только надеясь, но и почти не сомневаясь в том, что предложение его обязательно примут.

Нет, товарищи историки, указывая в октябре 39-го на ненадёжность и недолговечность московского пакта и даже распорядившись в июле 40-го начать предварительную разработку плана войны против Советского Союза, воевать со Сталиным Гитлер ещё не собирался. Он собирался свою безопасность с Востока обеспечить другими средствами: со Сталиным договориться. Иными причинами многих поступков Гитлера в этот период – не объяснить.

Давайте рассуждать вместе.

Перед подписанием в Москве пакта о ненападении в Берлине подписали торгово-кредитное соглашение. В соответствии с ним в конце октября 1939 года через уже поверженную Польшу советская торговая делегация прибывает в Германию. Делегацию радушно встречают и с вокзала отвозят в самую роскошную гостиницу на Унтер-ден-Линден – в «Адлон». То, что торговая делегация состоит сплошь из полковников, генералов и специалистов по вооружениям немцев не удивляет, и «торговым экспертам» никто не предлагает рекламных буклетов с фотографиями посуды, мебельных гарнитуров и описанием возможностей немецких пивоваренных заводов. Экспертов везут на другие заводы – выпускающие танки, самолёты, боеприпасы, противогазы и прочее полезное и нужное народу имущество. И показывают на этих заводах всё – от продукции и технологий, до рабочих бытовок и столовых. Как это происходило, что и как демонстрировали заклятым идеологическим врагам лучше прочесть в книге Александра Яковлева «Цель жизни». Того самого, который – «Як», и который в январе 40-го года станет заместителем Наркома авиационной промышленности.

Отвлекусь.

Когда меня – конструктора – решили однажды командировать в город-герой Одессу для наладки технологического оборудования, я проклинал всех милитаристов мира и, прежде всего, своих собственных. Потому что цех, в котором мне предстояло работать, выпускал авиабомбы. Не атомные, не нейтронные, а самые обыкновенные, фугасные, 250-килограммовые. Но чтобы проникнуть в этот злосчастный цех, мне – своему, родному, принимавшему Присягу на верность Родине офицеру запаса советских Вооружённых сил – потребовалось фотографироваться и заполнять целую стопку разных бумаг, в обмен на которые Первый (!) отдел выдал специальный документ: «Допуск». Этот самый «допуск» вместе со своим паспортом я предъявлял каменнолицей военной охране два раза в день: когда входил в цех и когда выходил из него.

Конечно у них там, в Германии, в охране секретов не так щепетильны, но, ведь, и Яковлев – не офицер запаса вермахта. И генерал Гусев на верность нацизму не присягал. И их, ведь, не просто пускали на заводы поглазеть, их сопровождали специалисты с переводчиками – чтоб сподручнее было на вопросы гостей-покупателей отвечать. Подозреваю, что наши генералы не только здоровьем хозяев интересовались. Подозреваю также, что члены торговой делегации кроме заводов посетили и верфи. И попросили немцев продать недостроенный ещё тяжёлый крейсер «Лютцов».

Ну не нахальная ли просьба?! Германия – в состоянии войны с самой мощной морской державой, с Британией. В 39-ом в строю британского флота – 12 линкоров, 3 линейных крейсера, 15 одних только тяжёлых крейсеров, 7 авианосцев, не считая всякой плавмелочи вроде эсминцев, и подводных лодок. Это – против 5 немецких линкоров (если учитывать и 3 «карманных») и двух тяжёлых крейсеров. А на немецких стапелях, из тяжёлых крейсеров – в постройке всего только три. (6.т.1.с.12;с.20). Германия, тем не менее, нахальную просьбу удовлетворяет, крейсер буксируют в Ленинград, называют «Петропавловском» и согласовывают два графика: поставок на него всего недостающего, включая вооружение и боеприпасы (!) и достроечных работ немецкими специалистами.

Вопрос: намеревался Гитлер в 39-ом на мою Родину нападать? А что он намеревался делать? А что собирается делать армия, если её Главком издаёт приказ о производстве боеприпасов, «...соответствующих потребности запланированного нападения на Западную Европу» и о значительном наращивании производства морских мин? (Приказы фюрера от 25 ноября и 6 декабря 1939 года). (21.с.91).

Рассуждаем дальше.

Результатами первой поездки советских военно-промышленных «челноков» Сталин остался недоволен: кроме недостроенного крейсера и сувениров жёнам ничего путного не купили. И в марте 40-го собирает ту же бригаду во главе с тем же О.Т. Тевосяном и гонит её туда снова. На этот раз бригада с задачей справляется и, после обширной программы знакомства с германской военной промышленностью и её продукцией, закупки продукции производит. В некоторых случаях минуя бюрократов из родного торгпредства. Напрямую, через Сталина. (8.с.226).

А за месяц до этого, 11 февраля 1940 года Германия и СССР заключили новое хозяйственное соглашение – в развитие предыдущего. (5.с.89). Так что всё хорошее продолжалось своим чередом и со стороны Германии, и со стороны советской.

21 апреля, напуганный положением дел в Норвегии, Гитлер издаёт приказ о доведении сухопутных сил до 120 дивизий и довооружении 20 моторизованных, 15 оккупационных и 6-ти дивизий горно-егерских. Но в конце июня, после падения Франции, он ограничивает производство боеприпасов и отдаёт приоритет самолётам, подводным лодкам и моторизованным частям. (21.с.91). Самолёты и моторизованные части могут, конечно, быть использованы и против Советского Союза. А лодки? А всё вместе? 30 июня, когда Гальдер пишет в дневнике о «взорах на Восток», Гитлер пишет другое: «Только то, что непосредственно необходимо для войны против Англии, является срочным». (21.с.92). Пишет не в дневнике, а в директиве подчинённым. Как это понимать? Как дезинформацию?

Допустим.

Но лодки-то строят. Конструируют, испытывают и запускают в производство магнитные мины и авиационные торпеды. Во всё возрастающих количествах. И не отправляют всё это в арсеналы, а тут же используют по прямому назначению – против английских транспортов. Подобная «дезинформация» влетает в пфенишку. И всё-таки: допустим. Допустим и то, что маскировкой начавшейся подготовки к войне с Советским Союзом является и директива  № 17 от 1 августа, в которой – чёрным по белому: «Чтобы создать предпосылки для окончательного поражения Англии, я намерен продолжать воздушную и морскую войну... более энергично, чем это было до сих пор». (6.т.1.с.100).

Допустим потому, что некоторые историки обращают внимание не на эту директиву, а на другую – от 9 августа. Называлась она «Ауфбау Ост», и требовала произвести на территории бывшей Польши реорганизацию транспортной системы для обеспечения её большей пропускной способности. В директиве этой товарищи историки усматривают не желание восстановить разрушенные войной дороги, вокзалы и виадуки, а явные признаки подготовки к агрессии против СССР. Допустим, что в оценке этой директивы историки правы, а все остальные директивы, постановления и приказы – для обмана Сталина, для широкомасштабной дезинформации.

Но можно ли принять за дезинформацию действия Люфтваффе? С 13 августа начинается так называемый «Большой Блиц» против Англии. «Блиц» длится девять месяцев – до 11 мая 1941 года. За это время на английские города сброшено 58 тысяч тонн разнокалиберных бомб, сожжены тысячи тонн высокооктанового авиационного бензина, с 7 сентября 3-й воздушный флот 65 ночей подряд бомбит один только Лондон, 14 ноября 500 бомбардировщиков варварски уничтожают Ковентри... За это время Германия теряет около 4400 самолётов! (21.с.97).

Может кому-то всё это и кажется дезинформацией, но вот Черчилль эту «Битву за Англию» дезинформацией не считал, а считал войной на пределе человеческих сил. Черчилль умоляет Президента США оказать помощь. И в обмен на 50 изношенных эсминцев готов давать какую угодно цену, готов сдавать американцам английские базы. Это Черчилль-то! Даёт. Платит. И радуется как ребёнок, когда в конце сентября эсминцы получает. (6.т.1.с.127). Тоже Сталина пытается обмануть?

Поэтому, когда я слышу, что Гитлер, мол, остановил танки Гудериана у Дюнкерка из соображений сберечь эти танки для уже решённой войны с СССР, я сразу вспоминаю о четырёх с лишним тысячах самолётов, сгоревших в небе Британии вместе с экипажами, о том, что гореть они не переставали до 11 мая 1941 года, а ещё о том, что всех собак повесить на Гитлера до сих пор хочется многим.

У мифа о ефрейторских мозгах подпорки разнообразные. Одна из них выглядит весьма основательно.

3 сентября 1940 года генерал-лейтенант Фридрих Паулюс назначается начальником оперативного управления германского Генерального штаба. Его должность – это должность главного планировщика войны. И Паулюс садится за разработку своего варианта нападения на СССР.

- Вот! – восклицают оппоненты. – Сразу – и за главный план!

Я с выводами не тороплюсь. И оценивать этот план как главный пока не имею оснований. Напротив: имею основания полагать, что в сентябре этот план как главный не воспринимался и Гитлером. И в октябре. И даже в ноябре об этом плане не очень вспоминали в самом генштабе.

Основание первое.

После капитуляции Франции обнажился вопрос: что дальше? 30 июня 1940 года Йодль, а затем Геринг и Редер в соответствующих записках Гитлеру предлагают перенести боевые действия на периферию. Периферия – это не Белоруссия и не Донецкий бассейн, а бассейн Средиземного моря, Северная Африка, Касабланка, Красное море... (1.с.142; 21.с.98). Гитлер отнюдь не против, и генштаб принимает к разработке планы: «Феликс», «Изабелла», «Аттила», «Зонненблюме»... Так что у Паулюса было чем заниматься и помимо «Барбароссы».

Основание второе.

Оперативные планы в германском генштабе умели разрабатывать оперативно. Когда это требовалось. План нападения на Польшу, например, разработали за 8 дней, на высадку в Британии – за 14, на захват Югославии – за несколько часов... Не верите, посчитайте сами. Директива Кейтеля на подготовку к войне против Польши родилась 3 апреля, а план «Вайсс» Гитлер утвердил 11-го, совещание по балканским проблемам началось вечером, а уже в три часа ночи у Браухича была готова «операция 25».

Возражают тут примерно так: «Гитлер решил напасть на Норвегию ещё в декабре, а напал 9 апреля. Через четыре месяца». А я и не спорю. Потому что речь веду о сроках разработки планов, а не о времени их реализации. А потом, сказано же: «Когда это требовалось». К слову: директива Гитлера по Норвегии появилась на свет божий 1 марта 1940 года, а операцию «Везерюбунг» он утвердил уже 7-го. Того же марта.

Разработка будущей «Барбароссы» тянулась пять месяцев. Видимо требовалось – не очень. На возражение: Россия, мол, не какая-то там Франция, и готовиться к войне с ней надо было куда основательнее, отвечу тем, что в то время ни Гитлер, ни его генералы так не думали. Недаром же первый «российский» вариант ничем не отличался от «французского»: единый проникающий удар через Украину и Ростов на Сталинград с последующим поворотом на север – к Москве. Тот же танковый «серп» во Франции.

Основание третье.

Многочисленные факты свидетельствуют о том, что с августа и до самого начала ноября 1940 года нацистские политики во главе со своим фюрером взоры свои устремляли на периферию, в частности – на бывшие германские колонии и район Средиземного моря. Причина устремлений очевидна – перерезать жизненно важные для Британии морские коммуникации и попытаться, в обмен на африканские колонии, заключить почётный и приемлемый для неё мир. Для этой цели Гитлер предлагает плотное минирование Суэцкого канала, для этого пытается втянуть в войну Франко и с его помощью заблокировать Гибралтар, для этого встречается с Петэном и настаивает на участии остатков французского флота в совместных с Германией и Италией действиях. Всё это происходит не в мае, не в августе, а в самом конце октября. Да, эти попытки закончились неудачей, да поведением Франко, Петэна и Муссолини Гитлер был просто взбешён. Ну, а если бы договориться ему удалось? Если бы Муссолини не полез в Грецию, если бы французские линкоры вместо Дакара и Тулона оказались у Гибралтара, если бы Франко пообещал своё участие в войне не с 10 января будущего, а с ноября текущего года, осталось бы в германских планах место для плана нападения на Советский Союз? И – главное – остались бы силы? А ведь Гитлер вояжировал по Европе с желанием и надеждой обо всём этом договориться. Вояжировал в октябре.

Есть и другие основания считать, что до середины ноября 1940 года Гитлер в ближайшем будущем на СССР нападать не собирался, а собирался поддерживать с ним хорошие отношения. Один пример, только для того, чтобы не показаться голословным.

Очередной советской комиссии Хейнкель показывает и продаёт ещё один образец скоростного истребителя: Не-100 с принципиально новой системой охлаждения двигателя. Может ли Хейнкель сделать это без разрешения военных? А военные без разрешения Гитлера или Геринга могут продать оборонительную технику будущему противнику? Комиссия, о которой идёт речь, прибыла к Хейнкелю 30 октября. Значит вопрос о закупке истребителя решился уже в ноябре. Решился положительно. Продолжали положительно решаться и вопросы по поставкам оборудования и вооружения нашему знакомцу – крейсеру «Лютцов–Петропавловск».

Но в ноябре происходит для Гитлера что-то совсем нехорошее. 20 ноября он отправляет своему подельнику Муссолини полное пессимизма и мрачных предчувствий пространное письмо, и только после этого в германском Генеральном штабе «вспоминают» о планах Маркса и Паулюса и проводят по ним соответствующие штабные игры. И 5 декабря генерал-полковник Франц Гальдер докладывает фюреру «...о результатах работы над планом». (6.т.1.с.166).

17.

В июле 1940 года всеобщая эйфория в Германии достигла апогея. Но Риббентропу, а тем более Гитлеру, было уже не до эйфории. С сочно-зелёного дерева блицкрига с тихим шорохом посыпался привлекательный лиственный убор, обнажая ветви и подставляя их палящему политическому солнцу. Гитлер, совсем не собираясь начинать длительную, а тем более Мировую войну, после очередного отказа мириться оставшейся уже в одиночестве Британии, понял: война эта всё-таки началась. Вопреки его желаниям. Вопреки его воле. Вопреки всем его расчётам. Вышибить из Британии мир Гитлер пытается силой – ударами Люфтваффе и Кригсмарине задушить британскую метрополию и психологически, и экономически. Но не мог он не понимать: всё это без лихого броска через Ла-Манш – бесперспективно. Слишком уж доброжелательны к англичанам нейтральные пока Соединённые Штаты, слишком уж похоже развитие событий на события 25-тилетней давности. Пугал его и второй фронт. Военно-экономический англо-германский паритет приобретал всё более неустойчивый характер и уже попал в зависимость не только немецких и английских политиков. Блицкриг настоятельно требовал активных действий, но активничать можно было, лишь спеленав Рузвельта и Сталина. «Стальной пакт» оставался слишком куцым, требовались новые основательные союзники.

Именно поэтому 27 сентября 1940 года в Берлине правительствами Германии, Италии и Японии был подписан договор, вошедший в историю под названием: «Берлинский пакт»; ось Рим – Берлин получила продолжение – Токио. Потом, как и планировалось, на эту ось «нанижутся» Румыния, Словакия, Китай, Испания, Финляндия... Десяток государств, включая далёкие Манчжоу-Го и Таиланд. В борьбе с Англией и возможной войне с Америкой без Таиланда Гитлер обошёлся бы, а вот без Японии и Советского Союза – сами понимаете. Повторялась летняя история 39-го года. С той существенной разницей, что теперь немецких пограничников с советского берега можно было достать пулей из обычного старенького нагана, а до румынских нефтяных промыслов танкам Жукова оставался один бросок. Без дозаправок. Не понимать этой разницы Гитлер не мог. Миролюбивую авиационно-танковую Красную Армию от германских границ куда-то надо было направлять. Существует конечно «Пакт о ненападении», и срок его заканчивается в 1949 году, но кто же пактам верит? Поэтому в середине ноября 1940 года произошло событие, имевшее для Гитлера значение исключительной важности. Поворотное.

12 ноября на Ангальтском вокзале Берлина Риббентроп и Кейтель встретили правительственную советскую делегацию во главе с Молотовым. Событию этому предшествовала поездка Риббентропа в Москву и два письма: Риббентропа – Сталину, полученного Сталиным 17 октября, и сталинский ответ от 22 октября. Цель ноябрьских германо-советских переговоров – убедить Сталина присоединиться к странам новой «Оси». Это утверждение – не моя выдумка. Оно прозвучало ещё на нюрнбергском суде, и коммунисты-сталинцы с тех пор не перестают его оспаривать.

Один – из множества – похожих доводов: «Берлинский пакт» был тесно связан с планами нападения агрессоров на СССР». (11.т.3.с.247).

Версия такая: Риббентроп, используя этот пакт как предлог, пригласил Молотова в Берлин, чтобы доверительными разговорами и заманчивыми предложениями Молотова обмануть. И, таким образом, скрыть уже ведущуюся полным ходом подготовку к нападению на Советский Союз. Аргументация версии многолика, но сводится к следующему: с пролетарским государством нацисты ничего общего иметь не собирались, Гитлер патологически ненавидел коммунистов, и война с СССР была для него делом всей жизни. Ну как тут возразить? Да никак, потому что это – правда.

Но это – не вся правда. В тридцать девятом-то Гитлер с пролетарским государством нашёл общий язык. И, не оставляя мыслей о предстоящей борьбе с коммунистами, посчитал возможным борьбу эту пока отложить (до смерти «тяжелобольного» Сталина). В пользу обеспечения собственного тыла и совместного со Сталиным передела Польши. Через год проблемы тыла приобрели для Гитлера куда более угрожающий характер и ставили его блицполитику уже просто в безвыходное положение. Восточный фронт, потенциальное наличие которого Черчилль увидел в 1939 году, теперь, в 40-ом после демаршей Сталина, отчётливо видел и Гитлер. Тем не менее, в пользу версии об обмане Молотова, приводится ещё одно доказательство – распоряжение Гитлера, отданное им прямо в день прибытия делегации, 12 ноября: «Независимо от того, какой будет исход этих переговоров, следует продолжать все уже предусмотренные ранее приготовления для Востока. Дальнейшие указания на этот счёт последуют, как только мною будут утверждены основные положения операционного плана». (5.с.71). Это – факт. Из него, утверждают историки, неопровержимо следует, что переговоры – блеф и дезинформация.

Из этого факта ничего не следует.

Кроме того, что, отдавая своим подчинённым распоряжение не расхолаживаться, а продолжать работать, Гитлер указывает: разрабатывайте план, а что делать после его утверждения – я скажу потом. Потом он сказал: «Все приготовления закончить к 15 мая 1941 года и быть готовыми к боевым действиям по обе стороны припятских болот». Мог бы сказать и что-нибудь другое. Мог бы вполне. При условии, если бы с Молотовым сговорился. На что и надеялся.

18.

Они почти сговорились. Стенограммы переговоров Молотова с Гитлером и Риббентропом опубликованы; это не мифы, не подлоги и не провокации. И из сталинского ответа на письмо Риббентропа, и из этих стенограмм следует, что советские интернационалисты на предложения Гитлера о совместном германо-итальяно-японском переделе мира негодованием не ответили, а ответили тем, что, по их мнению, прежде чем начинать новое дело, необходимо закончить дела старые. К старым делам относились: окончательное подчинение СССР недобитой Финляндии, оседание Советского Союза на территориях Румынии и Греции, уточнение статуса проливов из Чёрного и Средиземного морей... Обо всём этом говорилось и в советской дипломатической ноте от 26 ноября. Нота так и осталась без ответа, потому что Гитлер понял главное: уводить Красную Армию со своих западных границ к далёким индийским берегам Сталин почему-то очень не хочет. И уже не уведёт.

И, значит, ждать больше нельзя. Судьба III Рейха повисла теперь на шальной надежде в успех внезапного штыкового удара и сокрушения Советского Союза. В шесть недель!

Вот это и был – окончательный крах.

ГЛАВА  4.

КРАХ  «МИРОВОЙ  РЕВОЛЮЦИИ».

Это дело есть дело всемирной пролетарской революции, дело создания всемирной Советской республики.

В. Ленин. (20.т.41.с.235).

1.

Общеизвестно: марксизм – это наука. В её основе лежат не кумушкины разговоры, а фундаментальное социально-экономическое исследование под названием «Капитал». В самом деле: сорок лет занимался Маркс написанием своего труда, сорок лет учёный-теоретик исследовал факты и цифры, искал причины общественных пороков и пути их преодоления.

«Я надеюсь добиться для нашей партии научной победы», – такой виделась ему самому эта грандиозная задача. (18.т.2.с.429).

Он добился победы. Созданная им наука заявила на весь мир: «Человечество обречено жить в коммунизме, это – не умозрительные придумки, а, поддающийся расчёту научный вывод, сделанный на основе всестороннего анализа истории цивилизации». И теперь, через сто с лишним лет, марксизм почитают за науку, вскрывшую подлинные причины социальной несправедливости и указавшую путь к мировому бесклассовому счастью.

Я восхищаюсь логикой политиков. Всех. Без исключения. Но логика политиков коммунистических повергает меня в состояние трепетного восторга. Моему разуму она неподвластна, как задача о квадратуре круга. Я не могу понять, каким образом ВЫВОДЫ из научного анализа можно сделать за 35 лет ДО его завершения? Я не могу понять: зачем после «Манифеста» нужно было писать ещё и «Капитал»? Я не понимаю, почему ОБЪЕКТИВНЫЕ законы социального развития требуют штыкового обеспечения, и к какой свободе может привести диктатура? В политических науках мне многое непонятно, но я не отчаиваюсь, я себя успокаиваю: «Что делать – не Маркс».

Природа делит нас на мужчин и женщин, на сильных и немощных, на здоровых, больных, способных, чувственных, удивительных, неповторимых... Почему же во всём этом природном разнообразии марксизм различает только эксплуататоров и угнетённых?

Марксизм даёт на это ответ. Марксизм определил главный порок общества: эксплуатацию труда. Марксизм вскрыл этот порок, марксистская политическая экономия объяснила механизм эксплуатации и разделила общество на тех, кто создаёт прибавочную стоимость и тех, кто её присваивает. И марксизм сделал вывод: «Ни о какой общественной справедливости не может быть и речи, пока жив порок присвоения». С этим – не поспоришь. Я лично даже и не пытаюсь. Но, вот, выводы прочие...

Многотомные научные исследования марксистов, включая и теорию прибавочной стоимости, никак меня не убеждают, что эксплуататором является только помещик, капиталист или рабовладелец. Они убеждают меня в другом: эксплуататор «сидит» в каждом из нас.

От природного нашего эгоизма.

От пелёночной эксплуатации труда наших матерей.

От «ленивых» устремлений жить «по уму».

Пролетарская революция способна, конечно, ликвидировать эксплуататорский буржуазно-помещичий класс. Пролетарская диктатура способна уничтожить как класс и эксплуататоров-кулаков, и эксплуататоров царей-королей. Но кто после этого изведёт классы эксплуататоров-пролетариев, эксплуататоров-партийцев, эксплуататоров-политиков? Пролетарская революция способна уничтожить классы, но уничтожить саму эксплуатацию она не в состоянии. Извести стремление к присвоению способна только духовная революция, революция мировоззрения, повседневная и непростая борьба с собственным потребительско-иждивенческим «Я» – вот такой получается у меня вывод. Понимаю: не марксистский, не классовый, а какой-то беззубый, нереволюционный.

Но у меня есть оправдание: я – не Маркс.

2.

Теоретики построения бесклассового общества делали, понятно, другие выводы. И на их основе разрабатывали тактику политической борьбы, называя почему-то свою борьбу за власть борьбой за власть пролетариата.

В ноябре 1912 года в Базеле состоялся международный конгресс социалистов, результатом которого явился единогласно принятый манифест. Конгресс был чрезвычайным и грозил буржуазии пальчиком: «Пролетариат считает преступлением стрелять друг в друга ради прибылей капиталистов...» (20.т.26.с.407). В этом же манифесте социалистам всех стран рекомендовалось использовать вызванные войной кризисные ситуации для борьбы за социалистическую революцию. Но когда через два года Европа затряслась от рвущегося аммонала, первой политической жертвой этой войны сделался вдруг сам II Интернационал. Как-то так случилось, что не только пролетарии, но и их вожди напрочь забыли и о том, что «у пролетариата нет отечества», и о своём базельском манифесте, и о необходимости использовать мировой кризис во благо мирового же социализма.

Ох и досталось же всем этим каутским, плехановым и зюдекумам от Владимира Ильича! И поделом, поделом социал-предателям! Исповедовали, ведь, Маркса, голосовали в Базеле за решение о войне против эксплуататоров, а как дошло до дела...

Тактика социалистов-большевиков проста: война приносит горе и обнищание, война, пусть и не сразу, но неизбежно вызывает протест, во время войны народ из арсеналов получает оружие, и остаётся только указать этому народу на его «истинного» врага. Такая простая задача.

«Эту задачу правильно выражает лишь лозунг превращения империалистической войны в войну гражданскую... Нельзя знать, в связи с 1-ой или 2-ой империалистической войной великих держав, во время неё или после неё возгорится сильное революционное движение, но во всяком случае наш безусловный долг систематически и неустанно работать именно в этом направлении». (20.т.26.с.325). Именно так, и именно в этом направлении они и работали. И в октябре 17-го власть взяли.

Но вызывающе-новой, увы, сделалась только Россия.

Торжество эры мирового коммунистического счастья откладывалось на неопределённый срок, указать который были не в состоянии ни великий советский кормчий, ни вожди революции, да и сами авторы научного коммунизма. Очевидным было только одно: без серьёзных потрясений никаких революций не дождаться, и для торжества идей самого передового и самого научного учения требовалось что-то очень похожее на новую империалистическую войну. И основную свою надежду «кремлёвские мечтатели» не могли не связывать с Веймарской республикой.

Россию и Германию объединяла традиционная, более чем вековая дружба. Русским мужикам, правда, до Германии не было никакого дела; им хватало забот под Воронежем, на Урале и в Сибири. А вот российскому государству – дело было. И межгосударственные российско-германские отношения ничем не омрачались до самого августа 1914 года. Известно, что перед подписанием манифеста о войне с Германией, последний российский император в письмах своих к кайзеру умолял того остановиться, не дать загореться этой «несчастной войне». «Несчастная война» оказалась несчастной для обоих родственников-императоров. Но российско-германскую дружбу война не порушила, потому что вместо дружбы аристократов появилась дружба пролетариев. Ключ к мировой революции лежал под ковриком в центре Европы, и «ковриком» этим была сбросившая кайзера Германия.

Уже закончилась война, уже ни с чем вернулась из Швейцарии подстрекательско-дипломатическая советская миссия, уже канули в Лету Баварская и Венгерская социалистические республики, сама Россия исходила кровью и ненавистью в собственной гражданской войне, а интернационалистам-ленинцам казалось: ещё не кончилось, ещё есть возможность пробить дорогу социализму в центр Европы, ещё можно освободить от буржуазной эксплуатации классовых братьев в других странах. Весной 20-го была предпринята отчаянная попытка – польский поход.

Тем, кто настаивает на коммунистическом объяснении причин советско-польской войны, кто считает эту войну актом самозащиты советской власти от «интервенции белополяков», настоятельно рекомендую полистать первоисточники того времени.

2 октября 1920 года на съезде рабочих и служащих кожевенного производства Ленин констатировал: «Когда, как вы знаете, у нас немного не хватило сил, чтобы дойти до Варшавы и ПЕРЕДАТЬ (выделено мною, В.Г.) власть варшавским рабочим, чтобы собрать варшавские Советы рабочих и крестьянских депутатов, чтобы сказать им: «мы шли вам помочь», когда армия после неслыханных и невиданных героических усилий оказалась истощившей все свои силы, – наступило военное поражение». (20.т.41.с.329).

Может быть поражение обескуражило Ленина или заставило от мировой революции отказаться? Нет, он только призывает кожевенников помочь Красной Армии: обуть, натачать для неё сапог. А через несколько дней, 15 октября, на совещании председателей исполкомов он сомнения председателей пресекает: «Окрепнет Советская Россия, и разлетится Версальский договор, как он чуть не разлетелся в июле 1920 года от первого удара Красной Армии». (20.т.41.с.356). Версальский договор зафиксировал послевоенную Европу, и «разлететься» он мог только в одном случае: если бы Европа сделалась вдруг другой. Как Вы думаете, какой?

Но сразу, с революционного наскока – не получилось.

3.

Гениальная мысль: для одержания победы необходимо чтобы ты был сильным, а противник – слабым. И не надо сразу смеяться над её гениальностью. Потому что на подобной «гениальности» выстроена вся политическая концепция научного коммунизма. Как, впрочем, и концепции всех остальных политических «наук».

В сентябре 1915 года в журнальной статье «Крах II Интернацианала» Ленин перечисляет условия, необходимые для победы пролетарской революции. Владимир Ильич пишет о субъективных и объективных факторах, о неравномерности развития капиталистических государств, о неизбежности возникновения кризисных ситуаций... А суть – гениально-банальна: чтобы произошли «великие социальные преобразования», пролетариат должен быть организованным и сильным, а существующая власть – ослаблена. Сила пролетариата – в его единстве. Поэтому: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Поэтому ещё при Марксе возникает I-й Интернационал. Потом будет II-ой, потом – некий II-ой с половиной... вплоть до Коминтерна. Задачи всех этих «интернационалов»: «воспитание» пролетариата, а точнее – организация партий, боевых отрядов и групп, их не только и не столько теоретическое вооружение и откровенная подготовка к драке за власть. Вот всё это и есть – по Ленину – «субъективный фактор». Фактором объективным Владимир Ильич называет некое временное ослабление существующей буржуазной власти, возникающее в период неизбежных в эпоху «уже гниющего» капитализма кризисов. Кризис вынуждает власть обратиться к «инициативе народа», и вот тут-то инициативный и подготовленный пролетариат...

Словом, власть должна быть ослаблена. Чем-то.

И не обязательно Мировой войной.

В 1929 году весь капиталистический мир накрыла первая волна экономического кризиса. За три последующих года кризисная ситуация, когда власти «вынуждены обращаться к народной инициативе», достигла невероятного размаха. Руководители Советского Союза не оставались в стороне, ситуацию усугубляли; на мировом рынке предлагались советские товары по совершенно смешным ценам, Коминтерн засыпал директивами соц и компартии разных стран, требуя солидарности и координации пролетарских выступлений, по засекреченным «коридорам» курсировали эмиссары и передавались деньги... В 1933 году кризис закончился ничем, если не считать социалистической революции в Германии.

Но это была не ТА революция.

На рубеже тридцатых, таким образом, подтвердилась ещё одна гениальная ленинская мысль: «Для марксиста не подлежит сомнению, что революция невозможна без революционной ситуации, причём не всякая революционная ситуация приводит к революции». (20.т.26.с.218). В общем – как повезёт.

Вывод виделся без напряжения: подготовка мира к мировой пролетарской революции всё ещё крайне неудовлетворительна.

4.

С началом двадцатых годов началась мировая война за Германию. Но Советская Россия, так быстро и успешно вступившая в эту войну, была обречена в ней на поражение. Международная политическая экспансия с принятием плана Дауэса быстро переросла в экспансию экономическую, и одолеть противников в такой войне Советский Союз был в то время не в состоянии. А с приходом нацистов и превращением Веймарской республики в третий Рейх все надежды на скорые марксистско-пролетарские преобразования в центре Европы рухнули окончательно.

Через полтора десятка лет после российской в Германии тоже произошла Великая социалистическая революция. Январская. Так, по крайней мере, называл её сам Гитлер. (13). В атрибутике марксистских и нацистских социалистов было поразительно много общего – начиная от цвета знамени и партийного обращения «товарищ». Но все эти внешние сходства обмануть, конечно, никого не могли. Национал-социалисты Германии открыто и смело отстаивали исключительность СВОЕГО социализма, и собственные виды на новый мировой порядок не скрывали. И выходило из всего этого... Как ни поворачивай, а для Советского Союза ничего хорошего не выходило. По всему было видно: воевать придётся, и основной противник – стремительно набирающая силу нацистская Германия.

«...политика Сталина поддержать германский национализм в надежде натравить Германию на западную буржуазию привела к тому, что он дал указание германской компартии своим главным врагом считать не гитлеровскую национал-социалистическую, а социал-демократическую партию», – так писал в своих мемуарах один из руководителей имперской службы безопасности Вальтер Шелленберг. (10.с.23). К этой сентенции и версии о «руке Москвы» возвращаться не буду, но вот на выводе о том, что Сталин с самого начала планировал идти с Гитлером рука об руку, остановиться необходимо. Потому что вывод этот – из разряда мифов.

Политическую программу национал-социалистов двусмысленной, ведь, не назовёшь. И программа эта, хотя и звала к мировому господству, на «вековую коммунистическую мечту» не была похожа даже отдалённо. Мог ли Сталин влиять на тактику немецких коммунистов? Разумеется мог, для этого и создавался Коминтерн. Но, во-первых, как уже говорилось: сталинские директивы – не военные приказы, обязательные к исполнению немецкими избирателями, а во-вторых: нежелание коммунистов сотрудничать с социал-демократами имело куда более прозаическую причину, чем политическая помощь Гитлеру. Коммунисты, как советские, так и немецкие надеялись на собственные успехи в предвыборной борьбе за власть. Только и всего. Надеждам этим сбыться было не суждено, но это не повод для сенсационных исторических предположений и открытий. Всё куда рутиннее и проще. А если бы это было не так, то поведение Сталина после 30 января 1933 года выглядело бы тоже совсем иначе. Но вот как раз реальное поведение советского руководства указывает на другое: после того как Гитлер сделался рейхсканцлером, никаких потрясений и европейского переустройства Сталин не хотел.

5.

Давайте опять обратимся к фактам.

Гитлер ещё не стал фюрером, рейхсвер насчитывал всего 100 тысяч военнослужащих, в Германии не было ни одного танка, а член французской Академии и министр иностранных дел Луи Барту уже предлагает свой проект укрепления безопасности – «Восточный пакт». Проект этот так и не был осуществлён, и может быть именно этим объясняется невнимание к нему историков. А может быть и не только этим. Потому что невнимание это – явно незаслуженное. Потому что инициатива Франции и – главное – реакция на эту инициативу Советского Союза при внимании надлежащем могут поведать о многом.

Барту предложил договор о взаимопомощи между СССР, Финляндией, прибалтийскими государствами, Польшей и Чехословакией. Идея «Восточного пакта» родилась весной 1934 года, а в мае-июне, после франко-советских консультаций, было решено дополнить этот пакт ещё одним договором. Договор предусматривал двухсторонние гарантии: Францией – «Восточного пакта», Советским Союзом – «Локарнских  договоров» 1925 года.

Попробуем разобраться в мотивах. Почему Франция предложила вдруг связать СССР со странами восточной Европы единым договором о взаимопомощи? И почему в этом французском проекте отсутствовали Венгрия, Румыния и Болгария? Чтобы ответить, достаточно лишь взглянуть на европейскую политическую карту того времени. И сразу становится понятным: «Восточный пакт» – это щит против Германии. Барту заботится о безопасности СССР? С чего бы?

Девять лет назад в Локарно Франция вынуждена была согласиться с британской инициативой и подписать «Рейнский пакт», гарантировавший нерушимость германо-франко-бельгийской границы. Тогда же Франция обязалась оказывать помощь полякам и чехословакам в защите не столько от немецкого, сколько от советского кулака. Но вот к власти приходит Гитлер, и для Барту уже ясно: от ЭТОГО можно ждать больших неприятностей. Этот попрёт на восток и, если решит напасть на Польшу или Чехословакию, Франция помочь им не сможет уже ничем. А, предложив «Восточный пакт», включив в него ещё и страны Балтии, Франция создавала трудности не только для германской, но и для советской агрессии. Неплохо, верно: руками Сталина блокировать претензии не только Гитлера, но и самого Сталина! Барту – не альтруист, он всего лишь политик, и «Восточный пакт» никогда не увидел бы света, если бы не был выгоден Франции. Это – вывод первый.

Теперь посмотрим, как реагировали на эти французские предложения «заинтересованные лица».

В Москве с ними не только сразу согласились, но пошли дальше: в обмен на французские гарантии «Восточному пакту» брали обязательства по гарантиям пакта «Рейнского»! Весной 34-го Сталин готов укреплять Европу! Французы с предложениями соглашаются, и 14 июня СССР предлагает заинтересованным странам  обсудить и подписать «Восточный пакт».

А вот дальше начинаются разные интересные вещи.

Польша – молчит.

Финляндия от выражения своего мнения уклоняется.

Чехословакия отвечает согласием уже 2-го июля.

Через полтора месяца соглашаются, наконец, и прибалты. Однако Эстония и Латвия выдвигают условие: вести переговоры без участия в них Польши и Германии не будут.

А вот – «балансирующая» Великобритания. Благосклонно одобряя идею создания коллективной безопасности, Англия обещает поддержку при условии включения в эту систему Германии. Вот как пестует Гитлера, вот как всё зримо-то! Понятно: Англия не для того столько лет превращала Германию в «противовес», чтобы безмолвно наблюдать, как вокруг неё теперь сооружается блокадное кольцо. Англия требует для Германии равноправия в системе безопасности, но сама, кстати, включаться в эту систему не торопится. А СССР и Франция вдруг дают согласие и на это!

В течение каких-нибудь двух месяцев с «Восточным пактом» происходит полная метаморфоза. Задуманный как восточно-европейский вал против возможной германской или советской агрессии он, с согласия авторов, уже готов превратиться в систему круговой европейской поруки. Всё это может показаться если и не удивительным, то уж очень нелогичным, если забыть, что именно в эти два месяца в Германии был уничтожен Рем, умер Гинденбург, а Гитлер стал фюрером. И мотивом согласия с предложением Барту мне представляется острое нежелание Сталина быть втянутым в возможные вооружённые конфликты. Это – вывод второй.

Вывод третий. Поведение британской дипломатии в данном эпизоде красноречиво свидетельствует о том, что не только само существование нацизма в Германии, но и начавшееся превращение её в откровенно реваншистское государство, британских политиков устраивало. И «баланс» надел личину «невмешательства».

Вывод четвёртый. 11 сентября Германия, а 27-го Польша, отказываются от участия в «Восточном пакте», ставя жирный крест на франко-советской идее. Почему это сделала Германия – понятно: пеленать себя «Восточным пактом», не освободившись от Версальского договора... Не для того Гитлер рвался в фюреры. Ну, а поляки? Их поведение традиционно: никаких дел с Советами. Истоки этой традиции – имперская политика России и поход советских армий Тухачевского. А ещё – французские гарантии, данные в Локарно и создавшие у польских политиков устойчивое ощущение надёжности.

И вывод пятый. К этому времени революционная романтика из кремлёвских кабинетов выветрилась. За правительственными столами сидели теперь не мечтатели, а партийные бонзы, власть для которых из средства уже успела превратиться в самоцель. Они не забывали теории Маркса и наказов Ленина о создании «всемирной Советской республики», но пока и не жаждали этого. Недр и людей хватало, Коминтерн неустанно вершил своё международно-интернациональное дело, его штатные и нештатные сотрудники возделывали революционную почву в собственных странах (получалось пока это плохо), и бросаться в сомнительные авантюры, рисковать ЗАВОЕВАНИЯМИ ОКТЯБРЯ ради братьев по классу, Москва не намеревалась.

ЖДАЛА.

Пока экономика страны не станет автономно-неуязвимой.

Пока Красная Армия не получит самого совершенного оружия и в сверхдостаточных количествах.

Пока военно-политические планировщики не ответят на вопрос: «КАКИМ ОБРАЗОМ «освобождать» пролетариат других стран?»

Пока в руках Генерального секретаря ЦК ВКП(б) не окажется вся полнота власти, совершенно необходимая для осуществления Верховного военного командования...

В 34-ом подобных «пока» было ещё слишком много. Поэтому в 34-ом Советский Союз шёл на любые уступки в любых предложениях по предотвращению войны. Особенно мировой. В 34-ом Сталину было не до мировой революции. И в 35-ом. И в 36-ом. А тем более в 37-ом и 38-ом.

Проект Барту не был осуществлён. Но, несмотря на это, несмотря на смерть самого Барту, в 1935 году Советский Союз ЗАКЛЮЧИЛ-таки с Францией двухсторонний договор о взаимопомощи. Вопрос: соответствуют такие политические решения «желаниям» Сталина пестовать Гитлера и взрывать мир в Европе? Не стоит преувеличивать. Советский Союз конструировал и строил ледоколы. Но без кавычек и исключительно для освоения Северного морского пути. А «Ледокол» для Европы конструировало много других «гениев». Было – кому.

1936 год.

Когда испанский мятеж стал превращаться в испанскую войну, Сталин не остался безучастным зрителем. В Испанию поплыли советские танки и самолёты, в Испанию окольными путями и под вымышленными именами поехали добровольцы и не добровольцы, за развитием боевых действий в Испании внимательно следили сотрудники генштаба Красной Армии. Да, всё это – так. И, тем не менее, превращать испанскую войну в войну мировую Советский Союз никак не собирался. Если бы собирался, то сделать это не составляло труда. Достаточно было по примеру Германии и Италии бросить туда регулярные части РККА. И сразу – в большом количестве. То-то полыхнуло бы! Можно было рассчитывать и на то, что уже в 1936 году Испания станет социалистической. Для СССР и для интересов мировой революции это сулило такие перспективы, которые революционерам 20-х годов могли только присниться. Имеются, кстати, сведения о том, что Сталин и намеревался это сделать, но... Тухачевский запротестовал, и с этими намерениями не согласился. Однако: если событие это и имело место, то подтверждает оно только то, что сталинские намерения были не слишком твёрдыми, в них было больше сомнений, чем стремлений. И как раз потому, что такая операция могла привести к войне Советского Союза с Европой, а, возможно, и с США и Японией, то есть – к драке с новой «Антантой». Поэтому Сталин вместо войск в Испанию, направляет Ивана Михайловича Майского в «Комитет по невмешательству в испанские дела» со строгим наказом вести решительную борьбу против германо-итальянской помощи Франко. И отзовёт его оттуда только 1 марта 1939 года.

Не думать о мировой революции советские коммунисты не могли, но до самого начала 1939 года подготовка её не выходила за рамки деятельности Коминтерна. Потому что до самой оккупации Чехии в марте 39-го, возможная война виделась Сталину только как новая интервенция против СССР, а такая война мировой революции породить никак не могла. Поэтому Советский Союз в эти годы действительно боролся за мир во всём мире.

Сталинская логика незатейливо-прямолинейна.

1. Отношение мирового капитала к советской власти было более чем красноречивым. Настолько «более», что 18 мая 1931 года СССР предложил международному сообществу проект Протокола о принципах мирного сосуществования и экономическом (!) ненападении, но этот проект капиталисты проигнорировали. (11.т.24.II.с.162).

2. По коммунистической теории мировая война в эпоху империализма являет собой вооружённую борьбу за передел уже поделённого мира, что и происходило в Первую Мировую. Теперь ситуация была другой. Перед международными разбойниками-буржуями лежала огромная территория, вполне способная удовлетворить их неуёмные аппетиты. Иными словами: прежде чем отбивать друг у друга колонии, капиталисты по всем общаковским законам должны были бы сговориться, навалиться и совместными усилиями разделить пролетарскую собственность. Хватило бы на всех и надолго.

3. Какими были 36-ой, 37-ой и 38-ой годы для руководящей советской (в том числе и военной) верхушки – комментировать не надо. Внутри страны царил разгром, и думать в этих условиях о мировой революции... Сталину было явно не до этого. А уж до мировой войны – тем более.

Было у Иосифа Виссарионовича в этой логической цепочке и ещё одно крепкое звено: печальные для большевиков результаты мирового экономического кризиса.

Нет, при всём стремлении ускорить мировую революцию, большевики-сталинцы до 1939 года мировой войны желать не только не хотели. Они её желать категорически НЕ МОГЛИ.

6.

Нелишне, пожалуй, вспомнить, что к этому времени во всех развитых странах мира уже готовились к новым военным столкновениям. Политико-экономические сражения становились всё более ожесточёнными, и логика этих сражений в недалёком будущем снова должна была потребовать применения вооружённых сил. За свои коммунистические идеи вели войну и руководители Советского Союза. К середине тридцатых ценою невосполнимой и страшной в СССР была создана система, обеспечивающая тотальное подчинение 150-миллионного населения страны властям «советов», о светлом будущем и враждебном окружении неустанно сообщали газетные передовицы, в коридорах официальных учреждений висели зубастые плакаты с лаконичной надписью: «Враг не дремлет», политинформаторы и партийные инструкторы рассказывали о преимуществах социалистической системы хозяйства и удивительных перспективах.

Страна, пройдя через страшный голод, с энтузиазмом возводила ленинско-сталинский социализм. Бывшие безлошадники учились управлять тракторами, бывшие нэпманы, кулаки и прочие прослоечники и недобитки рыли каналы и возводили индустриальные гиганты, «синеблузницы» (в том числе и моя мама) пели частушки на злобу дня, молодые «фабзайцы» плавили алюминий, добывали нефть, катали броневые листы... Моя прекрасная и великая Родина жила, смеялась, рыдала, ходила на демонстрации и выборы, пила водку и плясала на свадьбах, боролась с неграмотностью и эпидемиями, слушала соловьёв и писала стихи, училась отличать колчедан от простого гранита, училась читать, строить автомобили, гидростанции, бомбардировщики и подводные лодки. В начале тридцатых Горький пишет «Егора Булычёва» и «Достигаева», СССР устанавливает дипломатические отношения с Соединёнными Штатами и вступает в Лигу Наций, а мой отец с раздольного, милого сердцу, но голодного своего придонья отправляется на морозную маньчжурскую границу служить «кадровую».

7.

Сталин ненавидел Гитлера. Но это была странная ненависть, граничащая с любовью, это была ненависть властолюбца к успехам другого властолюбца. Сталин странно ненавидел Гитлера, но бояться Гитлера... Он опасался только одного: новой международной интервенции. Опасения имели основания; слишком уж многое подтверждало сталинское беспокойство. Поэтому, начав с 1929 года подготовку к активным наступательным действиям на капиталистический мир, расходуя огромные средства на производство танков, тяжёлых бомбардировщиков, гаубичной артиллерии, миномётов и подводных лодок, он продолжал строить полосы мощных оборонительных сооружений, поэтому после анализа боевых действий в Испании расформировал механизированные соединения, поэтому в 1937 году в войска начинает поступать лучшая в мире противотанковая 45-миллиметровая пушка, компактные и незаменимые для диверсий на транспорте магнитные мины, радиоуправляемые фугасы и прочие, необходимые для обороны, новинки. Поэтому в сентябре 38-го Сталин предлагает Бенешу прямую помощь даже в том случае, если Франция не захочет отстаивать территориальную целостность Чехословакии. Поэтому 27 февраля 1939 года Нарком обороны Ворошилов отдаёт Генштабу РККА директиву: разработать план отражения возможной германо-польской агрессии. (7.с.27).

10-го марта начинается очередной, 18-й съезд ВКП(б). 14-го Словакия провозглашает свою независимость, а в 9 утра 15-го германские военные колонны уже гремят по улицам Праги.

Официальные Лондон и Париж по этому поводу хранят молчание. Но хранит молчание и официальная Москва. События последующих семи недель окончательно убеждают Сталина: произошло, наконец, то, чего он так долго и терпеливо ждал. Гитлер сделал самоуправный, не согласованный с Западом, шаг, вызвав среди «миротворцев» подозрительность не только к себе, но и взаимную подозрительность. Начались нестыковки и торопливая «раздача слонов». Для Сталина это означало: в империалистическом мире – раздор, и никакая интервенция уже не состоится.

Вот только после этого он и вышел на подиум политического шоу под названием: «Чудеса в решете».

8.

Мудрые Даладье и Чемберлен решили перемудрить Сталина. Но Иосиф Виссарионович сам себе режиссёр. Для него все эти дипломатические премудрости – детский лепет. Он тоже давно понял: в Мюнхене Гитлер вступил в войну, и теперь, после оккупации Чехии мешать ему уже не собирался.

Распустили слухи, будто Сталин Гитлера боялся. И ну примеры приводить – в подтверждение! И что стремился Сталин против Гитлера с Западом объединиться, и что после провала этого объединения вынужден был Пакт о ненападении подписать, и что все условия по поставкам неукоснительно выполнял, и что последний эшелон советский в Германию за полчаса до войны прошёл, и что после вероломного нападения «отец народов» в шоковом состоянии несколько дней на даче у себя сидел...

Потом, правда, выяснилось: нет, вроде не сидел. И шокового состояния не испытывал, а совсем наоборот – чересчур уж активно вмешивался в дела военных. Но и страха у него перед Гитлером не было. А вот имитация этого страха – была. Талантливая.

В 1939 году народный артист СССР И. Джугашвили (Сталин) в своей гримуборной в Кунцево писал собственный сценарий спектакля. И, ещё раньше народных артистов Англии и Франции поняв, что действо на театрально-политических подмостках зашло слишком далеко и может Гитлера всполошить и заставить от чего-то отказаться, заменил актёра Валлаха (Литвинова) на актёра Скрябина (Молотова).

О чём такая замена может сказать НЕ политику? Да ни о чём! Заменили, значит так надо. ЕМУ видней. А ему и в самом деле – было видней.

Максиму Максимовичу Литвинову (Максу Валлаху) в 1939 году было 63 года, 9 из которых он отдал работе на посту Наркома по иностранным делам, решая задачу укрепления добрососедских отношений СССР со всем остальным миром. Это была не простая задача. Не так-то легко было поддерживать и развивать межгосударственные отношения одиозной большевистской России. Для этого требовались не только незаурядные способности, но и  крепкое здоровье. Литвинов, однако, на здоровье не жаловался и с задачей справлялся неплохо. При нём Советский Союз приобрёл политический вес в мире, заключил немало договоров и соглашений по самым разным вопросам и с разными государствами, при нём СССР был признан, наконец, Соединёнными Штатами, при нём страна вышла на мировой рынок и, став полноправным членом Лиги Наций, получила возможность легально влиять на международную жизнь. Литвинова знали за рубежом, а доверительные личные отношения в политике куда весомее подобных отношений на производстве. «Литвинов был выдающимся советским дипломатом, умело проводившим ленинскую внешнюю политику». (11.т.14.с.506). Так характеризует бывшего Наркома «Большая Советская энциклопедия».

О Вячеславе Михайловиче Молотове (В.М. Скрябине) энциклопедия отзывается не так восторженно. Дело, конечно, не в энциклопедии. А в том, что председатель Совета Народных Комиссаров (глава правительства) В.М. Молотов с начала мая 1939 года становится ещё и Наркомом по иностранным делам. Вместо Литвинова. У Вячеслава Михайловича забот мало? Нет, забот у него хватает. Тогда зачем?

Объяснение такое: назначив главу правительства ещё и наркомом иностранных дел Советский Союз продемонстрировал всему миру, какое внимание он придавал внешней политике, какую проявлял озабоченность. И – доводы: англо-франко-советские переговоры не прерывались, 2-го июня СССР представил свой проект обеспечения нерушимого мира, а на все германские предложения продолжал отвечать ледяным молчанием. Да, действительно, именно так всё и было. Ну и, кроме того, замена эта ничего не изменила. Всё равно, ведь, решения по всем вопросам лично товарищ Сталин и Политбюро принимали. Тоже верно.

Но позвольте спросить: «Если замена наркома иностранных дел – демонстрация озабоченности, то почему «выдающегося советского дипломата» отправляют не в соседний кабинет Наркомата, а домой?» В те времена после такой «демонстрации» товарищи литвиновского калибра, придя домой, паковали чемоданчики. Некоторые стрелялись. А, ведь, куда правильнее и понятнее было бы назначить его Первым заместителем нового наркома. И поставить перед ним задачу: об Уругвае, Парагвае, островах Зелёного мыса и всех остальных странах и делах забыть, но добиться ускорения и успеха в советско-франко-английских переговорах, используя все свои личные зарубежные связи и более широкие возможности нового Наркома.

Да, замена была демонстрацией. Но демонстрировала не озабоченность. И означала не только: товарищ Сталин миротворцев-политиканов «раскусил» и на «коллективную безопасность» махнул рукой. Всё это можно было сделать и не убирая Литвинова. Нет, она означала другое: теперь, после «пражской весны» образца 39-го не собирался вождь мирового пролетариата останавливать нацистов. Потому что теперь, после раскола Запада, уже появилась возможность руками Гитлера тряхнуть империалистический мир. В целях торжества мировой революции.

В Берлине это поняли сразу.

Но поняли там и другое. У Иосифа Сталина коварства на десятерых хватит, и выйти на общую с ним границу – дело обоюдоострое. Поэтому из Москвы в Берхтесгаден срочно вызывается Хильгер, а после его доклада Гитлер приказывает своим дипломатам «...консолидацию советской силы предотвратить...» (3.с.142-143). Как угодно.

Вот и всё.

И с мая по самый август 1939 года Сталину уже ничего не нужно было делать и некуда было спешить. Он и не делал. И не спешил. Делать и спешить приходилось Гитлеру. Это над ним висела дата: 26 августа – первоначально намеченный им срок нападения на Польшу. Так и пролетели для него один весенний и два летних месяца. В бесплодных попытках чем-то Сталина соблазнить. Но все официальные попытки немецких дипломатов никакого отклика не находили. Ни в мае, ни в июне, ни в июле, ни даже в августе. Да что же это за человек такой принципиальный и несгибаемый?! Ему всё новые и новые выгоды предлагают, на какие угодно уступки идут, а он на своём стоит. И устами то Молотова, то Деканозова, то Микояна – одно и то же: «Я – за мир. А все ваши предложения – недостойная коммунистов политическая возня». Одно слово – Сталин.

7 августа в дневнике немецкого дипломата фон Хасселя появляется унылая запись: «Ничего серьёзного в области отношений с Россией не произошло». (3.с.170). Это – не единственный подобный вывод и не единственного дипломата.

12 августа должны уже начаться советско-англо-французские переговоры, а официальная дипломатия Гитлера месит воду.

Переговоры начались. 12 августа.

А 14-го Риббентроп требует от Шуленбурга посетить Молотова и передать, что Германия готова решить все вопросы, затрагивающие безопасность СССР.

16 августа. Берлин ПОДТВЕРЖДАЕТ ЖЕЛАНИЕ не только заключить с СССР пакт о ненападении, но и гарантировать вместе с Советским Союзом суверенность стран Балтии, но и оказать влияние на Японию... (3.с.172). Риббентропа в Москву не зовут. Рано. Не всё ещё Иосиф Виссарионович сделал, не всё и не всем сказал. Ещё «не исчерпал всех возможностей договориться о мерах по обеспечению коллективной безопасности». Такой формулировкой прикрывал своё поведение сам Сталин.

Все возможности «исчерпались» вечером 19 августа после официального отказа польского правительства пропускать через свою страну сталинские армии. Но и после этого товарищ Сталин встретится с Риббентропом не сразу. Пройдёт ещё несколько дней.

9.

А пока – о том, как над мудрецами из Лондона и Парижа потешались на переговорах в Москве. Почти в открытую.

Ещё до прибытия делегации Москва получила от своей разведки полные досье на каждого из её членов. (12). И сообщение о том, что глава делегации – отставной английский адмирал Дракс – полномочий на подписание ЛЮБЫХ документов не получил. Сталин, тем не менее, делегацию радушно встретил и за кремлёвский игорный стол усадил.

Зачем? Знал же, ведь, что прибывшие никаких решений принимать не будут. Потому что права у них нет решения принимать. А приехали – понятно для чего: время потянуть. Именно такие инструкции Дракс в самом деле и имел, и догадаться об этом никакого труда не составляло. Ну ладно. Раз приехали – будем говорить, не выставлять же за дверь.

Но сталинско-ворошиловские разговоры привели к тому, что уже после третьего заседания – вечером 14 августа – Дракс развёл руками: «Полагаю, что на этом нашу миссию можно считать законченной». (3.с.170).

Как бы не так! Не тот Сталин человек, чтобы ему английский адмирал указывал: когда начинать, а когда – заканчивать. Он ещё не всё сказал. И на следующий день, как ни в чём не бывало, начинается первое заседание военных миссий. (2.т.1.с.281). Слово для доклада – начальнику Генерального штаба РККА, командарму первого ранга Шапошникову. Борис Михайлович конкретен. Он предлагает три варианта совместных действий против агрессии в Европе. Не вдаваясь в подробности отмечу только, что в его предложениях нагрузка на всех союзников распределена справедливо и по-военному чётко. Стенограммы обнародованы, ознакомиться с ними может любой желающий. Поэтому остановлюсь только на части третьего варианта, предусматривающего действия союзников в случае агрессии непосредственно против СССР. В этом случае Советский Союз «...развёртывает 120 пехотных дивизий, 16 кавалерийских дивизий, 5 тысяч тяжёлых орудий, от 9 до 10 тысяч танков, от 5 до 5,5 тысяч самолётов. Франция и Англия должны в этом случае выставить 70 процентов от указанных только что сил СССР и начать немедленно активные действия против агрессора». (2.т.1.с.284).

- Ну и что здесь плохого? – спросит обычный гражданин.

И будет прав. Цифры как цифры: пехотные дивизии, танки, самолёты... Но английские и французские военные, которым Шапошников эти цифры называл, от обычных граждан отличались тем, что знали другие цифры. Относящиеся к их собственным армиям. И имели возможность цифры сравнивать, а результаты сравнений оценивать.

Оценки ошеломляли. По пехоте и орудиям ещё как-то можно было договариваться и искать компромиссы. Но где взять 3,5 тысячи самолётов? По каким сусекам наскрести коней, упряжь и подковы для одиннадцати дивизий кавалерийских? Откуда взять 7 тысяч танков?! Не говоря уже о танкистах.

Думаете НКВД и Разведупр Красной Армии не знали, что на момент переговоров в армии французской – 1 кавдивизия? Думаете намного ошибались в оценке танкового парка? Хорошо, допустим на минуту: Сталин не знал, что у Франции и Англии нет 7 тысяч танков. И 5 тысяч – тоже нет. Но не мог Сталин не знать, что во Франции и Англии нет ни одной Паши Ангелиной. И её подруг-трактористок, способных взяться за рычаги французских тракторов вместо мужчин, взявшихся за рычаги французских танков. Не мог Сталин не знать, что Англия и Франция к войне готовились совсем не к той, к которой готовился Советский Союз. И совсем не так.

Сталин, разумеется, знал намного больше. И цель ТАКОЙ попытки договориться о заключении военной конвенции тоже легко иллюстрируется обычной и вполне мирной бытовой сценкой.

Решили, допустим, мы с соседом котлован вырыть. Совместная работа – дело хорошее, к обоюдной пользе. Но я такое вот условие выдвигаю: работать ВМЕСТЕ будем только в том случае, если я трёхкубовым экскаватором копать буду, а сосед – двухкубовым. Котлован мне нужнее, так что соседу – облегчение. Оно-то – так, но мой экскаватор уж и смазан, и заправлен, а у соседа, кроме тачки, кирки да лопаты, в сарае ничего нет. Вопрос: до чего мы договоримся при ТАКОМ условии? И второй вопрос: если я про соседский сарайный инвентарь наслышан, то к чему о СОВМЕСТНОЙ работе разговоры затеваю?

Зачем же Хозяину нужно было продолжать с гостями разговоры говорить? Всё ещё надеялся на что-то? Или доказать пытался, что не он, а гости договариваться не хотят? Так тут и доказывать было нечего. И всего-то дел: тиснуть в «Правде» сообщение ТАСС. О том, что англо-французская делегация – вовсе никакая не делегация, а просто группа интуристов. Ну а какая же делегация – без полномочий? И надеяться было не на что. Но разве «великий и мудрый» что-нибудь просто так делал?

Не знаю я, что там в досье шпионских было, но предположить: имелись на кого-то из приехавших данные о связях с абвером или YI отделом РСХА – не трудно. Впрочем предположить это нетрудно было и без всяких досье. Потому что в такие «командировки» без разведчиков никто не ездит. А ещё потому, что каждый третий разведчик, особенно со стажем – наверняка «двойник». Или «тройник». Поэтому разговоры о советской военной мощи были необходимы и цели преследовали две.

Первая – лишить англичан и французов всяких иллюзий по поводу возможностей СССР.

Вторая и главная – известить немцев: с этими господами мы договариваться не собираемся, но если вы не захотите договориться с нами...

Думаю, что в этом – одна (если не самая главная) из причин того, что Сталин, так рвавшегося в Москву Риббентропа, согласился принять только 23 августа. Выждав несколько дней. Чтобы уготованная для Гитлера информация о возможностях Красной Армии дошла до того вовремя, не запоздала.

20 августа английские и французские дипломаты вздохнули с облегчением: накануне вечером польское и румынское правительства дали, наконец, официальный и окончательный ответ: Красную Армию на свои территории не пустим.

Надо было ехать по домам.

«Миротворцы» могли потирать руки – всё шло, как они и задумывали. Переговоры московские провалились, в провале этом виноваты поляки и румыны, серьёзных обязательств у Франции и Англии нет ни перед кем, а между непримиримыми диктаторами – одна только несчастная Польша. Что делать, такая, уж, у неё доля. Как и у других прочих.

Но «миротворцев» ждал уже во всех деталях подготовленный Сталиным сюрприз. Пакт о ненападении.

Он обманул их. Всех! Окончательно избавившись от возможности их совместной интервенции, остался в стороне от замершей в ужасе Европы. Из доклада Хрущева на ХХ съезде КПСС: «Ходил, задравши нос, и буквально говорил: «Надул Гитлера, надул Гитлера!»

Они все пытались «надуть» друг друга, оправдывая обман «ложью во благо». Они решали: что – во благо, а что – нет.

Политические провидцы. Полубоги. Сверхнедочеловеки.

Они продолжают решать это и сейчас.

10.

Читайте Ленина. Если хотите познакомиться с подлинным большевизмом, не удовлетворяйтесь воспоминаниями Крупской, очерками Бонч-Бруевича, мемуарами революционеров-соратников и материалами партийных съездов. Во всём этом – лишь антураж большевизма, изобразительное искусство мифологов-косметологов. А в очерках, статьях, речах и записках самого Ленина – живая, жестокая, кровавая и беспощадная борьба за власть. Нет в ней места состраданию и милосердию, она допускает применение любых средств и приёмов, оправдывает предательство, разбой, братоубийство, насилие и надругательство над любой жизнью, над любой душой, верой, чувствами... Читайте Ленина, и вы неизбежно увидите и поймёте, что большевизм – это диалектика единства и борьбы одинаковостей. Диктатуры пролетариата – с диктатурой буржуазии, обмана – с ложью, насилия – с жестокостью, корысти – с выгодой, властежелающих – с властеимеющими.

Большевизм – это политика с большой буквы «П».

Товарищ Ленин, например, негодуя со всеми остальными политиками по поводу войн и приносимых ими всенародных бедствий, войн этих, тем не менее, не слишком пугался: «Социалисту всего тяжелее не ужасы войны – …а ужасы измены вожаков современного социализма, ужасы краха современного Интернационала». (20.т.26.с.8).

«...не слушай сентиментальных нытиков, боящихся войны; на свете ещё много осталось такого, что должно быть уничтожено огнём и железом для освобождения рабочего класса...» (20.т.26.с.259).

Не пугался войны и верный ленинец товарищ Сталин. Теперь – не пугался.

23 августа лязгнули железнодорожные стрелки, а 17 сентября заботливо подготовленный бронепоезд мировой революции легко выкатился с запасного пути на генеральную магистраль...

11.

28 сентября 1939 года. Москва, Кремль.

Сталин и Риббентроп на карте бывшего польского государства рисуют линию уточнённой советско-германской границы и подписывают соответствующий этому событию договор о дружбе. Восточная часть Польши превратилась в западные области Белоруссии и Украины. Никаких «случайностей и неожиданностей» произойти в них уже не могло; в общей сложности полтора десятка польских дивизий, сложив в указанных местах своё оружие, отправились на восток – на казённые пайки новых сталинских лагерей. Гитлер и Сталин обращаются к Западу с совместным заявлением: пора прекратить бессмысленную войну. Сталину никто войны не объявлял; в Париже и Лондоне ломают головы: что сие значит и что из этого может следовать? Следовало очевидное: НЕНОРМАЛЬНЫЙ СИМБИОЗ ОСТАНАВЛИВАТЬСЯ НЕ НАМЕРЕВАЕТСЯ. Подтверждение этих опасений последовало незамедлительно. В тот же день.

28 сентября Эстония подписывает с СССР договор о взаимопомощи. А 5-го и 11-го октября то же самое делают Латвия и Литва.

- Что ж из того? – скажете. – Не могли же прибалты сидеть и дожидаться, пока с ними поступят как с Польшей? Вот и попросили Москву помочь, в случае чего, оружием и боеприпасами. А, кроме того, договорились не заключать союзов, направленных против любого из партнёров. И главное: суверенитет сторон не должен был нарушаться!

Всё – так. Но поступили с ними именно как с Польшей. Только без бомбёжек. Потому что теперь на Эзеле и Даго началось строительство советских военно-морских баз, в Палдиски, Либаве и Виндаве стояли советские эсминцы, на побережье Финского и Рижского заливов монтировали береговые батареи, и во многих местах этих трёх государств расчищали площадки под стационарные аэродромы и возводили казармы для советских гарнизонов. Красная Армия «тихой сапой» вползала на чужие территории. Поближе к Большой Европе.

5-го октября в Москву пригласили делегацию финляндского МИДа. Смысл приглашения никаких сомнений не вызывал не только в Хельсинки. Финны позволили себе проявить упрямство, и через полтора месяца «финская военщина осуществила ряд провокаций», а в 8 часов утра 30 ноября войска Ленинградского военного округа переходят в организованное наступление по всей советско-финской границе. Теперь уже не Гитлер, теперь уже Сталин открыто наносит агрессивный удар по суверенному государству, теперь не германские, а советские снаряды вспарывают морозный воздух и усыпают чужую землю безобразной оспой глубоких воронок. Прежнее финское правительство тут же уходит в отставку, а новое, во главе с Рисо Рюти, заседая в «бомбоубежище» – золотой кладовой финляндского банка – обращается в Лигу Наций. За помощью. Лига Наций, в которую входят и Франция с Англией, помощь оказывает: исключает СССР из состава международного сообщества.

И всё. Сталину опять никто войны не объявляет, и Сталина это не удивляет. Потому что знает Сталин: злейшие классовые враги советской власти и мировой революции уже заняты другой войной с другим агрессором. И объединять Гитлера со Сталиным ещё и общей ВОЕННОЙ целью – совсем не в их интересах.

Удивляет Сталина другое. Уже 1-го декабря в занятом Красной Армией финском городке Териоки образовано Временное правительство Финляндской Демократической Республики, возглавляет которое секретарь Исполкома Коминтерна товарищ Куусинен, но финский пролетариат никаких признаков восторга по этому поводу почему-то не проявляет. Финский пролетариат идёт на сборные пункты, переодевается в шинели, получает из арсеналов оружие и с мрачной решимостью отправляется на фронт драться с классовыми братьями в красноармейских будёновках. Проходит одна неделя, вторая... Красная Армия топчется на месте, вывозит в тыл обмороженных, несёт удручающие потери, а признаков финской классово-пролетарской революции не наблюдается. На смену сталинскому удивлению приходит сталинский гнев. И «слабая» Красная Армия совершает чудо из чудес: перегруппировавшись, проламывает в лоб (!) линию Маннергейма и 11 марта 1940 года входит в Выборг. 12 марта в Москве финны подписывают договор о безоговорочном мире.

Из «неудачной» финской войны Сталин сделал много выводов. По боевой подготовке, по системам вооружений, по организации взаимодействий войск, инженерному и тыловому обеспечению, снабжению... Но главный вывод – кадровый. Будущему Верховному совершенно ясно: превращать мир из буржуазного в пролетарский с такими помощничками-стратегами – нечего и думать. Знаменитый  конный Маршал из Наркома становится молотовским замом, а попросту – изгоняется из армии, в Генеральном штабе, военных округах и академиях «тасуются» люди; идёт поиск и отбор способных и агрессивных военачальников, из Монголии отзывается новый Герой Советского Союза – Жуков. В Москве малоизвестный 44-летний комкор получает звание сразу полного генерала и является на первую в своей жизни встречу со Сталиным. И, после по-военному кратких, но обстоятельных ответов членам Политбюро, получает назначение: вступить в командование самым большим и важным – Киевским особым военным округом.

12.

Западу же советско-финская война и отношение к ней немцев продемонстрировали совершенно недвусмысленно: Сталин и Гитлер действуют СОГЛАСОВАННО и драться друг с другом пока не собираются.

Да, пока не собирались.

25-го июня 1940 в 0 часов 35 минут во Франции наступил мир; Франция стала – вишистской Францией. А 26-го Молотов вызывает к себе румынского посланника Давидеску и требует не позднее чем через сутки дать ответ румынского правительства относительно передачи СССР Бесарабии и Северной Буковины. (5.с.62,63). 27-го Риббентроп со своей стороны через германскую миссию в Бухаресте «рекомендует» румынам советские требования удовлетворить. Румыния, с 1939 года имевшая англо-французские гарантии границ, и рада была бы противиться, но... К этому времени: «иных уж нет, а те – далече». В прямом смысле. И 28-го июня войска Жукова буквально врываются в Бесарабию и Буковину, «освобождая» пролетариат румынский.

Пожар мировой революции ширится.

21 июля в Эстонии, Латвии и Литве провозглашается советская власть и с замечательным единодушием принимаются декларации о вхождении в «нерушимую семью советских республик». В августе просьбу эту Сталин с удовольствием удовлетворяет. А заодно образовывает ещё и Молдавскую ССР. В августе же Молотов в речи, посвящённой внешней политике, откровенно высказывается относительно того, что «Советский Союз не может удовлетвориться достигнутыми до сих пор успехами». (6.т.1.с.106).

Останавливаться Советский Союз не собирается, он собирается с силами. В сентябре Нарком обороны маршал Тимошенко инспектирует военные округа. Цель инспекции: оценка уровня боеспособности частей и соединений армий «прикрытия». Например у того же Жукова Тимошенко 22 сентября проверяет тактическую подготовку 41-ой, а 25-го – 99-ой стрелковых дивизий. (2.т.1.с.287). Нарком обороны занимается дивизиями! Значит Сталин хочет знать о способностях Красной Армии всё досконально. В эти же дни Жуков получает указание подготовить к декабрю доклад на тему: «Характер современной наступательной операции».

Войска учатся военному делу «настоящим образом». Учатся так, как этого требовал жесточайший приказ нового Наркома. Бывший работник Генштаба Советской армии Владимир Карпов так вспоминает свою военную юность: «Армейская жизнь... никогда не была лёгкой, а после издания этого приказа в армии начались такие трудности, вспоминая которые сегодня я думаю: как же мы всё это могли выносить?» (5.с.72).

После захвата Бесарабии, после оккупации Буковины, о которой с Гитлером предварительно не договаривались и что вызвало у Гитлера «естественное» недовольство и обеспокоенность, Сталин понял: следующих «освобождений» Гитлер уже не стерпит. Ну что ж, значит пора начинать активную подготовку к тому, чтобы свернуть шею самому Гитлеру. Пока тот занят сворачиванием шеи Черчиллю. Сталин и начинает такую подготовку, но 17 октября получает от Риббентропа пространное письмо с предложением фюрера присоединиться к оси «Рим-Берлин-Токио» и приглашением Молотову посетить с этой целью Берлин. Над ответом Сталин думает не очень долго. Через пять дней, 22 октября Молотов через Шуленбурга передал этот ответ в запечатанном конверте. (5.с.65). А 12 ноября глава советского правительства и нарком иностранных дел прибывает в Берлин.

13.

Риббентроп устраивает банкет в ресторане отеля «Кайзерхоф», делегацию поселяют в замке Бельвю, окружают вниманием и заботой, словом: встречают как дорогих гостей.

Молотов проводит две официальные встречи с Гитлером и одну – с Риббентропом. Разговоры происходят с глазу на глаз – откровенные и без сантиментов. Германия предлагает СССР заняться районом Индийского океана. Оно и понятно: нечего Красной Армии торчать на восточных германских границах; есть много других интересных и даровых мест. Гитлер дерзок в своих планах. Он свободно оперирует категориями глобальной географии, называет уже не страны, а целые континенты... Но «каменного» председателя всех советских наркоматов глобальными категориями с толку не сбить. «Молотов оказался крайне упорным и трудным партнёром для переговоров...» (6.т.1.с.118). Ему бы чего-нибудь попроще, пореальнее. Вроде Болгарии, Румынии с Югославией, Греции, Турции, да той же Финляндии...

Сталина не интересовала глобальная география. Сталина интересовал – МИР. Планета Земля. Потому что это – был интерес марксизма-ленинизма, это была цель мировой революции. А чтобы возникла Индийская ССР или Австралийская ССР не требовались парашютные десанты в Дели или Канберру. Требовалось другое: чтобы сначала возникла Английская ССР. Чтобы коммунистическими стали Африка, обе Америки и острова Океании, нужно было, чтобы коммунистической прежде всего стала Европа. И Гитлер понял: Красную Армию из Европы Сталин не уведёт. Поэтому на советскую правительственную ноту от 26 ноября Гитлер ответит тем, что 18 декабря подпишет директиву № 21 «Барбаросса». И каждый раз будет срываться на крик по поводу необходимости помогать Муссолини и отвлекать силы на Грецию, Югославию, Африку...

14.

А как бы хотелось, чтобы всё было совсем не так, чтобы всё было иначе! Как бы хотелось, чтобы Сталин, разобравшись после финской войны с уровнем боеспособности Красной Армии, увидев всю глубину несоответствия этого уровня требованиям современной обороны, велел Тимошенко издать драконовский приказ с целью наверстать упущенное! И заставил нового Наркома проинспектировать войска и собрать в декабре совещание высшего командного эшелона для решения задач обороны! Как бы мне хотелось гордиться как в детстве своим миролюбивым и справедливым государством, ставшим жертвой подлого мирового империализма, породившего отвратительное явление – гитлеровский нацизм!

Но история – не фантастика.

И поведение политиков зависит не от желаний биографов и мифологов. И события, происходившие в моей стране в сороковом и сорок первом, происходили не просто так и не как попало. Они, эти события, в точности и деталях повторяли то, что происходило в тридцать восьмом и тридцать девятом в Германии. И ни к чему другому, как к ещё одной агрессивной и вероломной войне привести не могли.

Такова логика не фантастики, а истории. Такова логика всех политических «наук».

Не буду цитировать предвоенную советскую художественную литературу, газетные статьи, речи военачальников, Полевой устав Красной Армии... Всё сводилось к одному: наилучший способ обороны – нападение, и поэтому обороняться будем только на чужих территориях. И советское руководство готовило страну именно к такой «обороне». А покорённая страна с этой позицией своего руководства покорно соглашалась.

15.

В конце декабря 1940 года в Москве прошло совещание высшего командного состава армии и, тщательно подготовленная на основе реальной обстановки, большая оперативно-стратегическая военная игра. Останавливаться на этом подробно не буду. Напомню только, что игра показала слабость советских западных рубежей, и главные в ней «противники» – Жуков и командующий ЗапВО генерал-полковник Павлов не могли не сделать соответствующих выводов.

Как и руководитель строительства укреплённых районов маршал Шапошников. Как и Нарком Тимошенко. Как и сам Сталин.

Выводы, конечно, были сделаны. Вылились они в строго секретные решения Политбюро, приказы и распоряжения руководящим политорганам. Но чтобы понять, какими были эти выводы, не так уж обязательно перерывать архивы. Достаточно посмотреть на события дальнейшие.

Жуков, проявивший в Монголии, Румынии и «игре» своё умение наступать, 31 января 1941 года назначается начальником Генштаба РККА.

Расформированные ранее механизированные корпуса и танковые дивизии начинают формировать снова. Срочно.

Вместо тайно создававшихся будущих партизанских отрядов и подпольных групп начинается создание групп диверсионных, отдельных воздушно-десантных бригад и даже корпусов.

В войска в возрастающих количествах начинают поступать новейшие средства наступательных вооружений, прежде всего – танки, в том числе плавающие, и автоматическое стрелковое оружие ближнего боя – пистолеты-пулеметы.

Резко возрастает количество военных учебных заведений, особенно училищ младших командиров.

ОСОВИАХИМ «пропускает» через себя миллионы юношей и девушек, обучая их стрельбе, пользованию картами, парашютным прыжкам и прочим видам военно-прикладного «спорта».

Ужесточается дисциплина на рабочих местах; никто теперь не имеет права без основательных на то причин бегать с производства на производство.

И так далее, и так далее...

Сталин готовит страну к войне. Но, не в пример Гитлеру, делает это куда основательнее. Идеи коммунизма Сталин намеревается «защищать» на чужих территориях. И платить за это любой кровью.

16.

Через два с лишним десятка лет четырежды геройский советский маршал – Георгий Константинович Жуков написал мемуары. И назвал их: «Воспоминания и размышления». В моей библиотеке есть и десятое издание этих мемуаров, уже без многих предыдущих купюр и с курсивными вставками восстановленного по рукописи текста. Касаться достоинств этого трёхтомника не хочется; скажу только, что память у Маршала – с большими провалами, а размышления – по меньшей мере – странные. Впечатление такое, что книга рассчитана на широкий круг читателей школьного возраста.

Историю замолчать нельзя. Но историю невозможно и заговорить. Истина из оболочки любых «размышлений» вырывается неизбежно. Кто и к чему готовил советское государство наглядно видно всего лишь в одном эпизоде, который тоже вспомнил товарищ Жуков. Эпизоде, стоившем жизни прошедшему Испанию генералу-танкисту Дмитрию Григорьевичу Павлову.

17.

Павлов тоже сделал выводы из январской военной игры. И, вернувшись в округ, на штабном диване не отлёживался в ожидании директив сверху, а проделал титаническую работу. Уже 29 января он направляет Наркому обороны Тимошенко обстоятельный доклад, а 18 февраля дополняет этот доклад ещё и донесением за № 867. О том, что было в докладе Жуков не вспоминает, но на донесении останавливается довольно подробно. (2.т.1.с.312...314). И сетует: «Справедливость требует сказать, что к требованию командующего Западным округом И.В. Сталину следовало бы отнестись с большим вниманием, так как Д.Г. Павлов вносил разумные предложения». Справедливость требует сказать, что к предложениям Д.Г. Павлова следовало бы отнестись с большим вниманием прежде всего самому Г.К. Жукову. Донесения свои Павлов писал не Сталину, а Наркому обороны, и не знать о них ставший непосредственным начальником Павлова – генерал армии Жуков – не мог. А игнорировать требования командующего округом – не имел права. И попытки свалить вину на Сталина очень уж напоминают обвинения других мемуаристов: Манштейна, Гудериана, Типпельскирха... Не в Сталинский, разумеется, адрес.

Павлов вносил «разумные предложения»: он требовал заняться, наконец, обороной государства.

«Необходимо западный театр военных действий по-настоящему привести в действительно оборонительное состояние...»

«Учитывая, что в обороне страны должны не на словах, а на деле принять участие все граждане Советского Союза...»

Всё это – Павловские формулировки. И он, ведь, не просто требует помощи, он предлагает решения, он даёт совсем не «потолочные» расчёты. Включая и стоимость – 859 миллионов рублей только на шоссейно-грунтовое строительство. Предложения спрятали в Генеральном штабе под сукно. И не дали ни одного рубля. Можно, конечно, сослаться на отсутствие средств. Ну не было у советской власти таких денег. Но ведь существовали проблемы, решить которые войска могли вполне самостоятельно. Требовался только соответствующий приказ.

Новая госграница СССР двумя глубокими выступами вдавливалась в страны Рейха: в районе Львова – на Украине, и в районе Белостока – в Белоруссии. Это были классические плацдармы для проникающих ударов стратегического значения. Но невозможно было придумать ничего более худшего для обороны. Эти выступы, с расположенными там войсками, представляли собой готовые мышеловки в случае удара германских войск. Именно это и продемонстрировал генерал Жуков генералу Павлову в начале января в упомянутой военной игре. «Это ошибочное расположение войск, допущенное в 1940 году, не было устранено вплоть до самой войны», – это – из мемуаров Жукова. (2.т.2.с.30).

В январе Жуков ещё командовал Киевским округом и над решениями Павлова был не властен. Но он и в своём округе власть почему-то не проявил. И, сдавая дела Кирпоносу, об опасности «львовской мышеловки» Кирпоносу ничего не сказал. Но кто мешал Георгию Константиновичу вспомнить об этом в феврале и, уже из кабинета Начальника Генштаба, потребовать немедленной передислокации так опасно расположенных армий? Кто мешал ему исправить эту ошибку в марте, в апреле?

Павлов наверняка напоминал своим начальникам об этой опасности и ждал от них подобного приказа. Но из генерального штаба шли тогда совсем другие приказы. «Считаю, что во всём этом сказывалось отсутствие у всех нас тогда достаточного опыта…», – вот такое «размышление» по этому поводу предлагает читателю Жуков. Через несколько месяцев, 30 июня 1941 года «неопытного» Павлова вызовут в Москву, сорвут награды и знаки различия и расстреляют. А «неопытному» Жукову через 55 лет в той же Москве поставят памятник. Как защитнику Отечества.

Нет, не убеждает меня ссылка на неопытность. Это – не ответ. Правильный и действительно убедительный ответ Жуков даёт в другом месте своих «Воспоминаний».

«Дело прошлое, но и тогда, и сейчас считаю, что название книги «Мозг армии» (книга Шапошникова, В.Г.) применительно к Красной Армии неверно. «Мозгом» Красной Армии с первых дней её существования являлся ЦК ВКП(б), поскольку ни одно решение крупного военного вопроса не принималось без участия Центрального Комитета». (2.т.1.с.155). Вот это – настоящая правда. Жуков, возглавляя Генеральный штаб РККА, без всяких размышлений выполняет сталинские директивы, готовит новый, невиданный по размаху, «освободительный» поход, закончиться который должен на берегах Средиземноморья и Атлантики. Армии сидели в «мышеловках», дожидаясь доукомплектования и приказа о «передислокации» совсем в других направлениях. В Берлин, Амстердам, Афины, Брюссель, Париж...

И кровь Дмитрия Григорьевича Павлова Сталин, Тимошенко, Жуков и компания добавили к той самой «малой крови», которой не задумываясь и не размышляя готовы были платить за «мировую мечту».

18.

В Центральном Архиве Министерства обороны генерал-историк Дмитрий Волкогонов отыскал документ. Документ датирован 15 мая 1941 года и называется: «Соображения по плану стратегического развёртывания Вооружённых Сил Советского Союза». Это – черновик жуковского плана удара по Германии. Неподписанный документ – это, разумеется, всего лишь «соображения». Но из этих «соображений» не создаётся впечатление о том, что в советском Генштабе сидели недоучки, не имевшие «достаточного опыта». Впечатление создаётся прямо противоположное.

Они знали, чего хотели, и знали, КАК этого достичь. Теперь – знали. Над пюпитром с нотами «Мировая Революция» уже замерла дирижёрская палочка, но... «История нам отпустила мало времени». Гитлер упредил в стратегическом развёртывании, и вместо «аккордов» генерала Жукова загремели «аккорды» генерала Гальдера.

Это – был реквием по «мировой революции».

В это не хотелось верить. Настолько не хотелось, что даже после получения Молотовым германской Ноты об объявлении войны, Сталин приказал военным: «Давайте директиву. Но чтобы наши войска, за исключением авиации, нигде пока не нарушали немецкую границу». (2.т.2.с.10).

ТАКОГО НАЧАЛА у мировой революции быть не могло. Такое начало вырвало инициативу, в первые же часы лишив возможности управлять войсками и поставив армии перед фактом гигантской катастрофы. И всё же к концу этого первого дня сталинская Директива № 3 уже требует наступать! Наступать... (2.т.2.с.14). Только через неделю Сталин смирится и примет решение о переходе к стратегической обороне, и только в июле призовёт в СОЮЗНИКИ ярого врага коммунизма – воюющую с Гитлером Великобританию. И эмигрантские правительства Чехословакии и Польши. (28.с.15). А потом – США. И не сложивших оружие патриотов Франции...

И всё это, вкупе с необходимостью отступать и принимать импровизированные решения, на «Великой мечте» ставило крест. В конечной победе над Германией Сталин, зная потенциал страны, едва ли сомневался. Но европейский, а значит и мировой сталинский коммунизм так и остался Призраком. Потом будут попытки материализовать его в оккупированных зонах Европы, потом – в Китае, Корее, Кубе, Вьетнаме, Анголе...

Но все они закончатся крахом.

ГЛАВА  5.

КРАХ  «ВРЕМЕНЩИКОВ».

После нас хоть потоп.

Людовик XY.

1.

До окончания боевых действий в Европе оставалось ещё три долгих месяца, а в Ялте, в бывшем царском Ливадийском дворце на конференции «Большой тройки», уже закручивали пружину часов Третьей Мировой войны. Её докрутили до отказа в Потсдаме и Нюрнберге, а через год, в Фултоне, пожилой джентльмен Уинстон Леонард Спенсер Черчилль качнул, наконец, маятник этих часов.

Но после Хиросимы и хмурого сообщения ТАСС о том, что никакого атомного секрета не существует, после первого испытательного термоядерного удара советских властей по территории собственной страны, даже политическим мудрецам стало ясно: новая мировая война обещает стать слишком горячей, чтобы оставить после себя победителей. Воевать не перестали, но войну нарекли «холодной», поскольку в ней, якобы, не гремели взрывы, не лязгали гусеницы и не рассылались «похоронки».

Гремели. Лязгали и рассылались.

Сверхдержавы дрались за своё господство над миром в Китае и Корее, на Кубе и в Венгрии, в Никарагуа, Камбодже, Вьетнаме, Польше, Афганистане... Третья Мировая носила название «локальных конфликтов», но это ничего не меняло. В Семипалатинске, Лос-Аламосе и в лагунах затерянных атоллов гремело так, что слетали с осей стрелки сейсмографов в Антарктиде, из живописных черкасских лесов не выветривался чад от сгоревшего соляра, и лязгали там Т55, потом Т62, 74... И похоронки из массовых армий, добровольческих легионов, «ограниченных контингентов» и «закрытых зон» лились обильным потоком. Очередная мудрая политика называлась «политикой сдерживания», или – ещё интереснее – «мирного сосуществования» и обеспечивала мирную жизнь – возможность выпускать товары для народа из отходов военного производства. Бурные овации по поводу достижений космической техники привычно глушили мысли о сути «полезной нагрузки» ракет-носителей. Земля на глазах сжималась до размеров бильярдного шара, а на мировом подиуме новые политики продолжали ставить свои мыльные пьесы.

Их было множество – пьес, – но финальная сцена одной едва не оборвала очередное «мирное» двадцатилетие катастрофой уже планетарного масштаба.

2.

С середины пятидесятых в мировой прессе замелькали портреты чернобородого кубинского революционера. Советские газеты писали о том, что 1 января 1959 года кровавый диктатор Батиста сбежал к своим покровителям в США, и Куба стала «Островом Свободы». В советских школах на уроках пения разучивали марш «26 июля». Я не очень понимал тогда, причём тут июль, но бодро пел вместе с одноклассниками; мифология исправно делала своё дело. В газетах не сообщалось, что «верный сын кубинского народа» вернулся на Кубу не без помощи мафиозных денег бывшего кубинского президента Карлоса Прио, и что ЦРУ под патронатом генерал-майора ВВС Эдварда Лансдейла очень скоро из своего «Кубинского проекта» раскрутило свою же операцию «Мангуста» – для ликвидации своенравного кастровского режима. В апреле шестьдесят первого «Мангуста» хлебнула солёной водички в Заливе свиней, на Кубу потянулись морские караваны с пролетарской помощью, в СССР появился диковинный тростниковый сахар, а на Острове Свободы – автоматы Калашникова и советские военные консультанты. Теперь с «теорией баланса сил» в полной мере управлялась власть не в чопорном буржуазном цилиндре, а в лёгком кепи военного покроя. Быстроходные и хорошо вооружённые катера противников Кастро бросали на Кубу диверсионные группы, в горах Эскамбрай действовал подпольный «Директорат». «Кубинский революционный совет», готовясь к очередной попытке сбросить режим, консультировался с Пентагоном и госдепартаментом США, а Кастро, апеллируя к революционной солидарности, получал обильную помощь от братского СССР. «Баланс» образца шестидесятых прямиком вёл к тому же, что и «баланс» тридцатых – к пропасти.

10 октября 1962 года сенатор Китинг заявил, что по агентурным данным на Кубу приплыли уже и советские ракеты. Через четыре дня хищнокрылый самолёт-разведчик U-2 компании «Локхид» доставил на базу ВВС Лоулин кассеты с отснятой фотоплёнкой, которая не оставляла сомнений: в нескольких десятках миль от Майами вовсю идёт монтаж пусковых установок. Над планетой уже раскрылся чёрный глаз ядерного торнадо.

22 октября Президент США Джон Фитцджеральд Кеннеди объявил о блокаде Кубы. И вдруг... «Карибский кризис» заглох. Без консультаций, конференций и форумов. Кеннеди снял блокаду, а Хрущёв – снял ракеты. Для американских фермеров, советских токарей, английских шахтёров и всех остальных непосвящённых произошло это как бы само собой. Но и непосвящённым стало ясно: теперь – быть им или не быть? – решить могут двое. По телефону. Ясным стало и то, что стремление к лучшей жизни оборваться может легко, и концом света отнюдь не библейским.

3.

«Мирное сосуществование» разматывалось сорок лет, но сколь верёвочке не виться...

Во второй половине восьмидесятых современные мудрецы объявили миру об окончании и «холодной» войны. «Сосуществование» закончилось всё тем же привычным крахом, потому что до самого главного жрецы от политики так и не дотянулись. Мифология же надрывалась, с высоких трибун восторженно вещали о торжестве здравого политического смысла и о том, что на сей-то раз в победителях оказались – все.

Но скоро выяснилось: одни победили немножечко больше, чем другие. Настолько «немножечко», что уже через тройку лет хозяйничали в СССР ну точно так же, как хозяйничали в Веймарской Германии.

Четвёртая Мировая война началась с сокрушительного разгрома Советского Союза. «Новое политическое мышление» рухнуло под ударами старой политической аморальщины. ГКЧП подрубил «мышлению» ноги, а в Беловежье – оттяпали голову.

Более чем характерная деталь: сообщили об этом сначала американскому президенту, и только потом – своему, советскому. Так уж получилось, до Америки дозвонились раньше. Всем же остальным, не вдаваясь в подробности, посоветовали придержать отвисшие от изумления челюсти. А когда изумление прошло, дело уже было сделано: учёные мудрецы разодрали розовый комсоюз в разноцветные лоскуты. В лексике народов бывшего СССР появилось новое слово: инаугурация.

4.

Не верьте мне. Говорю об этом совершенно серьёзно. Всматривайтесь в Историю сами. Не верьте и тому, что идёт Четвёртая Мировая война. Спросите себя: «Если идёт, то за что в ней воюют?» И отвечайте самостоятельно.

Политмифология, понятно, о войне не заикается, а настаивает на своей версии происходящего: хороня диктаторов и диктатуры, блуждающее по «тупикам» человечество прозревает и наконец-то выбирается на путь истиный – путь свобод и повальной демократии. Поэтому нынешние политики сулят жизнь исключительно цивилизованную. Светлую и либеральную – свободную то есть. Припев у этих увлекательных песен до пронзительности знаком: «Отречёмся от старого мира...» Отрекаться – дело привычное, но сначала присмотримся к этим «новым ценностям». Не вчера же они появились.

На смену «блицкригам» и «сосуществованиям» пришли «человеколюбцы». Теперь, категорически отрицая возможность осчастливить население отдельно взятого государства, политики берутся осчастливливать отдельно взятого человека. Оказывается – это несложно: отдельно взятому человеку нужно лишь перекувыркнуться и начать жить «по-американски». Политики указуют перстами: это – хороший образ жизни, так живут во всех цивилизованных странах. Богато живут.

Так, может, свершилось, наконец? Может «человеколюбцы» правы – пройдёт время, неурядицы утрясутся, и начнётся долгожданное процветание, совет да любовь?

Хотелось бы. Но – увы. Не меняя причин наивно надеяться на изменение результатов.

Время, конечно, пройдёт. Улягутся словесные перепалки и рукоприкладство в Парламентах, «новых русских» перестанут называть новыми, украинский язык очистится, наконец, от чуждого слова «магазин» и обогатится нечуждым – «супермаркет», в номинациях «человек года» заблистают свежие имена... Общество сделает ещё один шаг. К новому взлёту в науке. И к очередному провалу в политике.

Доводы?

Ну а как же без доводов?

Обязательно.

5.

Вершки новой – человеколюбивой политики – гуманны и привлекательны: Билль о правах. Bill – в переводе с английского – означает: документ с печатью. Вот такой документ с печатью, вступивший в силу в Североамериканских Соединённых Штатах ещё в 1791 году, и служит рычагом для очередной перекантовки общества. Первоначально билль представлял собой всего лишь 10 поправок к американской Конституции 1787 года. Новые 10 заповедей: право человека на свободу слова, печати, собраний, совести, неприкосновенность личности, собственности и т. п. Документ обрастал поправками и дополнениями, но главное оставалось нетронутым: главным был – человек. С любым цветом кожи, языком, образом мыслей, характером... Билль постулирует: Homo sapiens вправе занять в мире достойную его центральную позицию. Так что вершки – обнадёживают. Как и всегда. Причём обнадёживают уже не отдельное большинство, а буквально всех и каждого.

Но надеждой всё и заканчивается. Как заканчиваются надеждой заповеди христианские. Как заканчивается тем же «моральный кодекс строителя коммунизма».

Потому что «документ с печатью» – это не более, чем документ с печатью. И с тремя печатями – тоже. Потому что планку морально-правовой нормы для всех продолжают устанавливать государственные законники, а планку своей собственной, сокровенной нравственности – каждый из нас. Самостоятельно. Ориентируясь не на документы с печатями, а на поведение политической элиты и самих государственных законников. Потому, наконец, что старательно расцвечивая вершки, меняя лозунги и переустраивая экономику, элита эта НИКОГДА не покушалась на гнилую серость корешков – на личную выгоду.

6.

Рекламируемый ныне американский образ жизни на самом деле возник за много веков до открытия Америки и «поднялся» на дрожжевом продукте разума – на корысти. Американским же стал именоваться много позже и только потому, что в среде хлынувших в Америку эмигрантов, изначально равноправных в своей нищете и агрессивности, проявился стихийно и массово. В условиях переселенческой жизни оставалось мало места даже тем крупицам нравственных сомнений и угрызений совести, которые привезли с собой в сырых трюмах парусников первые сотни тысяч «искателей приключений». Новый Свет сулил им списание старых грехов, лихое золотишко, да право жить по привычным законам европейских трущоб, но уже без оглядки на полицейские дубинки. От добра добра не ищут; Мастерам хватало дел и в Старом Свете. Так что ехали не Мастера, ехали не для самовыражения, а за скорой выгодой и – приехав – в поисках своих не останавливались ни перед чем. И после принятия знаменитого «Билля» этот образ жизни в течение ещё кругленькой сотни лет не мешал им заниматься открытой работорговлей и покуривать сигары, издеваясь над теми, кто гнул спины на табачных плантациях. Потомки колонистов-колонизаторов пытаются теперь учить уму-разуму всё человечество, рекламируют американское качество, американскую деловитость, искусство, мораль... А потомки тех, кого «кольтами» и «винчестерами» с гиканьем сгоняли со своих земель, живут в резервациях. И, по сей день не соглашаясь с моралью изобилия на крови, тихо вымирают.

Все знают: Гражданская война в Америке была войной промышленного севера с рабовладельческим югом, войной за освобождение негров. Но не все знают и вспоминают о том, что эта война без малого два года была войной «белых» против «белых». Лишь когда северяне после жестоких ударов откатились уже к Вашингтону и оказались перед прямой угрозой поражения, лишь после того, как Потомакская армия генерала Хукера была разбита при Фредериксберге, а людские резервы стали заметно таять, лишь после всего этого 1 января 1863 года появилась знаменитая «Прокламация» Линкольна об освобождении негров-рабов. И армия северян сразу же вспухла от 190 тысяч чернокожих добровольцев, которые, собственно, и решили исход всего дела.

Да, Авраам Линкольн – это политическая звезда первой величины. Но, умело мобилизовав рабов под свои знамёна, добившись благодаря этому перелома в войне и своего переизбрания на второй президентский срок, он не поторопился с дальнейшими реформами. Лишь в декабре 1865 года – уже без его участия – конгресс санкционировал «освобождение» негров, одобрив 13-ю поправку к Конституции, и только в июне 1866 года 14-я поправка признала, наконец, за ними полновесные права избирателей. (11.т.7.с.220).

Спору нет, «американский» образ жизни, в генах которого зашита выгода, разумен и прагматичен. Выгода стаскивает человека с дивана и заставляет напрягать «извилины» и руки-ноги. Выгода зовёт к переустройству мира и соблазняет калейдоскопными удовольствиями. Выгода способна родить многое, она способна – родить изобилие. Что повсеместно и наблюдаем.

Но её способности куда шире. Стащив человека с дивана, именно она прямиком влечёт его на короткие пути. На те самые, речь о которых была в начале этого разговора. Монумент нынешней «новой» политики со звёздно-полосатым флагом «прав личности» установлен на экономическом пьедестале, каркасом которого является не витая идея, а уже примитивный до тупости чистоган. И всё в этой политике нанизано именно на него.

Выгодно обмануть или обворовать компаньона – и компаньона обворовывают. Напрочь забывая о Заповедях, Кодексах и Биллях.

Выгодно извернуться в демонстрации сердолюбия – и в Анголу или Украину шумно отправляется «гуманитарная помощь».

Выгодно удержать высокую цену на хлеб – и в океане топят взращённое чьим-то кропотливым трудом зерно.

Выгодно убить – убивают не задумываясь.

Оправдывая старую аморальщину «новыми» законами. Монтируя новые маяки и с хрустом перекантовывая общественное сознание. Возлагая венок исключительности на чело новой политики.

Но ничего нового в ней – нет.

7.

Потому что и эта политика не загоняет в клетку цинизм политиков. И все узорчатые вензеля, зигзаги и выверты современного «искусства управления государством» измеряются вековым эталоном, имя которому – эгоцентризм. А попросту – хапужничество.

Помню громкие заявления Леонида I-го о том, что русские в Украине будут жить лучше своих соотечественников в России. Помнятся предвыборные листовки и Леонида II-го: «Мне хватит трёх месяцев, чтобы навести в стране порядок». И убеждённость нынешнего Президента в скорой неузнаваемости страны. Но прошло три месяца. И ещё год. И ещё...

Повторяю, дамы, господа, товарищи, братья и сёстры: политиков не ругаю и ни в чём не обвиняю. И НИКОГО НИ К ЧЕМУ НЕ ПРИЗЫВАЮ. Ясно же, как дважды два: жизнь функционера – лавирование и подневольщина; давят на неё со всех сторон. Свои же братаны-функционеры. Неясно другое, господа выборные: зачем теперь-то – уже после «разумного» века тренькать на старых балалайках о том, что об интересах избирательских печётесь? Неправда ведь это.

НЕПРАВДА.

Было бы это правдой, то совсем легко было бы и ответить на вопрос: «Почему все вы щеголяете в хромовых сапогах, когда ваши же мастера-сапожники ничего кроме лаптей сплести не в состоянии?» А заодно объяснить, не отвлекаясь на высокую экономику и политику: почему сапоги эти никому из вас не жмут.

8.

Бог бы с ними – с нашими балалаечниками и бандуристами – если б не заглушали они своими частушками другой музыки. Не своей, и куда более грозной. Либретто к ней написано очень давно – «Divide et impera». «Разделяй и властвуй» – так это звучит в переводе с латинского.

Бодрая нынешняя мифология исправно делает привычную работу – румянит вершки. Но ведь и мы не на Луне живём. Понимаем: наркоманы, бездомники, уличный мат и квартирные кражи, повальная безработица и «грязные» деньги – это не издержки Версальского договора или снарядно-бомбовой разрухи. Это – прямой результат авральной независимости. Результат, разумеется, не единственный: семечками торгуют не все, некая часть населения приобщилась к мировому ликёрно-колбасному ассортименту. Совсем немногие получили возможность иметь «хатки» в Швейцарии. Или гражданство Панамы. Но, в общем-то, вглядываться в наше императивное «искусство управления государством» нет резона: чавкающее болото.

А вот к политике мировых «человеколюбцев» присмотреться стоит. В ней – много интересного.

9.

Когда в августе 91-го Москва огрузла от танков, не только демократический Запад возопил о перевороте; нам самим это тоже сильно не понравилось. И ликовал Запад тоже вместе с нами. Вот только причины ликования были у нас разными. Разными были и причины молчания по поводу  переворота беловежского.

Мы молчали от потрясения. От нереальности событий и полного непонимания происходящего. Запад изображал невмешательство. Но нет никаких сомнений: стоило кому-нибудь возвысить голос – вмешался бы немедленно и решительно. Потому что, поняв в 62-м, что открытый силовой шантаж уже не проходит, ввёл в дело испытанное политическое оружие – «стратегию непрямых действий».

«Стратегия непрямых действий» – это высший пилотаж политических «наук». Это – всегда – многоходовая и последовательная комбинация, достижение целей в которой рассчитывается на годы, а, нередко, и на десятилетия вперёд. Коварная стратегия. И конечная её цель – обеспечение экспансии.

Развал Советского Союза, опрокинувший нас в шок и повальную немоту, только для нас явился событием громоподобным и финальным. Для американских же политических планировщиков это был, безусловно, важный, этапный, и всё-таки – лишь промежуточный результат. Вынашивался он терпеливо и долго, с начала семидесятых, так что политики, в отличие от всех остальных, его ожидали и к нему готовились. И поэтому любую попытку оспорить беловежские решения стерёг лобовой удар обвинений в попрании демократии. С соответствующими резолюциями ООН и перспективой прямого вмешательства «миротворческих» сил.

Почему?

Давайте посмотрим: почему.

10.

По данным академика Фёдорова в недрах США покоятся ресурсы на общую сумму 8 триллионов долларов. В Китае – на 6,5 триллионов, во всей старушке-Европе – 0,5 трлн. А вот на территории бывшего СССР – 30 триллионов. Можно ли сомневаться в реакции соседей на этот вызывающий факт? Впрочем, может быть академик ошибся? Не берусь судить. Но и без академических подсчётов ясно: от одного только запаха такого каравая политическая слюна любой окраски выделяется сама. Рефлекторно. А уж слюна апологетов чистогана – и говорить нечего.

Ясно и другое: в огород к крепкому хозяину за здорово живёшь не заберёшься. Не пустит. Вот если бы хозяев было числом поболе, да жили бы они в переспорах и дрязгах... Какой вывод светится?

К началу семидесятых под стратегию «непрямых действий» политологи США, Франции, Великобритании и Голландии закачали основательный фундамент: теорию конвергенции – слияния разных политических систем в единое мировое экономическое тело. Оставим детали теоретикам, глянем в корень: капитализм будет социализироваться, социализм – заворачивать вправо. К рыночным отношениям. Выводы теоретиков американские стратеги не просто приняли к сведению, а быстро развернули массовое радио, теле и прочее творчество засекреченной науки. Проект предусматривал упорство и терпеливость; деньги американских налогоплательщиков, попадая в Ленгли, настойчиво вкладывались в «обезвоживание» не только советского, китайского или, скажем, вьетнамского, но и японского, но и британского «огородов». И, перепрыгивая через скандалы разоблачений, чистоганная идеология под названием «американский образ жизни» прокладывала путь к мировому господству не танками. Ползучую агрессию обеспечивал опять потучневший с войны доллар. Доллар скупал мировой интеллект, раскручивал гонку технологий, набрасывал тонкое лассо кредитов на экономику «союзников» и забивал клинья в идеологию противников.

Расчленял.

Отделял всех от всех.

И загремели по миру мажорные аккорды теперь уже американского властвования. В полной гармонии с «новой» стратегией и старинным либретто.

А теперь вопрос: будут «человеколюбцы» огорчаться чьим-то семейным скандалам, разводам и разделам? А что они будут делать?

Правильно. Я бы на их месте тоже похваливал, да обливался шампанским.

11.

24 августа 1991 года в сессионный зал киевской Верховной Рады внесли жёлто-голубой символ. И лишь после того, как объявили о независимости, лишь после включения рубильника РЕАЛЬНОГО разрыва связей, начались игры в демократию: неторопливая подготовка ПОВТОРНОГО референдума по уже свершившемуся факту. Мне это напоминало давнюю историю: публикацию Манифеста, а потом долгое «научное» обоснование истинности его рубленых фраз.

Удивительна не таранная тупость политических приёмов, удивительно то постоянство, с которым тупость эта воспринимается нами «на ура».

Независимость возможна на собственном огороде; картошку с лучком самому вырастить можно. Самому же и съесть. Вот только утюги на огородах не растут. Как ни унаваживай. Так что между огородной страной и цивилизованным государством разница есть. Не видеть её могут лишь те, кто ПОЗВОЛЯЕТ ослеплять себя пламенной идеей «национальной независимости», старательно раздуваемой льстивой до бесстыдства мифологией.

Независимость Украины мгновенно выразилась лишь в откровенном цинизме украинского политического бомонда. Последствия цинизма ждать себя не заставили, и для «человеколюбцев» начался очередной этап непрямой стратегии под названием: «Операция Сусанин».

Нынешнюю нашу политбратву приходится на вожжах сдерживать; слишком уж галопирует. И сдерживают. Тормозят грабёж, осторожничают, нацбанк «проверяют», не поспешают с «траншами». О народе беспокоятся? Да Боже сохрани! Другим они обеспокоены: завлечь в болото по ноздри. Увести с дорог, которые веками мостили поколения наших трудолюбивых и единоверных предков. Можно это быстро сделать? Никак нельзя. Тут – при излишней поспешности – недолго и на неприятности напороться. А во-вторых: главная-то цель – не окраины. Вожделенные триллионы упрятаны не в них.

За контроль над этими триллионами и идёт Четвёртая Мировая война.

12.

Может несерьёзно всё это, красочно-эмоционально? Может нет никакой войны и потайных стратегий, а есть искреннее стремление помочь скорее излечиться от имперско-тоталитарного недуга? Что ж, может оно и так. Но тогда давайте вспоминать истории, ещё не ставшие Историей.

С экстремизмом и терроризмом борются во всём мире, используя все доступные средства: от муниципальной полиции до отрядов спецназа и бомбардировщиков F117 «Стелс». За права кувейтцев или албанцев дюжие хлопцы из стран НАТО готовы драться врукопашную. Спецкомиссии ООН ревностно наблюдают за реализацией прав украинских избирателей, дипломаты сочиняют ноты протестов и грозят отказами помогать всем, кто не соблюдает норм международного права. Такая у борцов за права незыблемая позиция.

Но это – странная позиция.

События в Карабахе, Прибалтике и Армении вызвали шторм обвинений СССР в нарушении прав человека. Справедливый шторм. И всем нам есть за что благодарить Запад; шторм этот и нас научил многому. Подтверждение тому – московские баррикады в августе 91-го. Но вот когда начался парад «независимостей» и на нас посыпались президенты, политическое море правозащитников почему-то не штормило. Не было на нём никакой ряби и тогда, когда в той же Прибалтике принимались законы, открыто попирающие права граждан из-за их этнической принадлежности. Позёвывали «человеколюбцы» и во время обстрела танками московского «Белого дома». Встрепенулись они лишь в самом начале первой чеченской войны, но стоило России увязнуть в собственной политической половинчатости, тут же и успокоились. Несмотря на то, что в гордой Ичкерии, входящей в состав Российской Федерации и подпадающей под её прямую юрисдикцию, стал править бал откровенный криминалитет, что там творилось вопиющее беззаконие под названием «законов шариата», что туда ринулись наркодельцы и террористы высшей пробы, стали похищаться люди, закрываться школы, началась открытая работорговля!.. Захват в Кизляре больницы бандитами Радуева и бой под Первомайском в январе 96-го вызвал лишь две-три дежурно-дипломатические фразы. Возмущался Запад, когда головорезы Басаева и Хаттаба ворвались в Дагестан? Или когда из-под руин жилых домов в Буйнакске, Волгодонске и Москве сутками вытаскивали изуродованные трупы? Нет, Запад ограничивался репортажами с мест событий. Даже и в те дни упорно делал вид, что ничего такого особенного не происходит. Хотя по всем канонам «защиты прав» на правительство России должен, обязан был обрушиться тайфун обвинений с требованиями навести в своём доме порядок и обеспечить соблюдение конституционных гарантий.

Тайфун обрушился.

Когда стало понятно: договариваться с бандитами вторично Россия не намерена, а намерена держать войска в Чечне столько, сколько потребует того обстановка. Только тогда правозащитники  вдруг вспомнили о своей святой миссии. Вам не кажется такое поведение странным? Мне – нет.

Потому что всё это уже было. Потому что поведение «человеколюбцев» ничем не отличается от поведения «миротворцев». Ничем.

Светил выгодой гитлеровский «Дранг» – и на милитаризацию и погромы закрывали глаза, а за прямое нарушение международных обязательств Германию журили, не переставая ссужать нацистам деньги.

Требовала «новая» стратегия оторвать от СССР окраины – и годами давили на «нерушимый союз» Биллем о правах. А теперь учат собственных пограничников не пугаться прибалтийских паспортов с удивительным клеймом: «Негражданин». Нарушений прав в этом не видят и ни на кого не давят.

Не получается контролировать Ирак – накрывают страну бомбовыми «коврами», нимало не смущаясь, что «атомная иракская угроза» – откровенно наглая правительственная ложь. Упрямятся сербы – лупят «высокоточным» оружием по мирным автобусам и чужим посольствам. После чего  «миротворческие» батальоны занимаются чем? Совершенно верно: не примирением и не объединением. Миротворческие батальоны выполняют резолюции Совета Безопасности – следят за сооружением надёжных РАЗДЕЛИТЕЛЬНЫХ границ.

Гуманизм и билли тут ни при чём. При чём – нефть, заветные триллионы и главенство над миром. У стратегии непрямых действий неизобретательная и уже ставшая привычной тактика: раскалывать. Оно и понятно: большое полено в печку не затолкаешь.

Надо им, чтобы Украина окончательно порвала со своим стратегическим и вековым партнером – и громко клянутся украинским властям, что мечтают помочь «неньке» стать процветающей и равноправной страной Европы. При этом напрочь не желая видеть, как эта самая власть вытирает свои глянцевые сапоги об Основной Закон государства и прописанные в нём права граждан. Права не на «транши» и «гуманитарную помощь». А на работу. На культуру, жилище, лечение, образование... На возможность самим строить достойную жизнь. Всё это – я имею в виду права – в нашей Конституции есть. Есть у нас и гарант Конституции – Президент. А вот международных штормов и тайфунов – нет.

Так и в Чечне. Пресекла Россия попытку развала Федерации – грянули командным хором о гуманитарной катастрофе и нарушении прав. Сразу забыв о заложниках, частных тюрьмах, отстреливаемых пальцах, отрезанных головах и работорговле. Защищают права, объявив об американских интересах на северном Кавказе, развязав против России информационную войну, не брезгуя в ней подлогами и откровенными фальшивками.

Как расценивать все эти истории и отношение к ним? Как авторские эмоции?

13.

Эмоции, разумеется, имеют место; трудно оставаться хладнокровным, когда тебя ставят на четвереньки чтобы загнать в стойло. Как-то само собой вспоминается, что ты – человек. И всё же дело не в эмоциях.

Причины хороводных плясок «человеколюбцев» вокруг Чечни, Татарстана, Якутии и пр. более чем понятны. Нынешняя Россия – это не просто обширное пространство с колоссальными богатствами. Это – федеральное образование из почти сотни республик, автономий, округов и областей. Так что хозяев в ней много. А вот спорят они пока вяло, без огонька. Недостаёт в дрязгах должного энтузиазма. Беларусь и вовсе попятилась, как блудный сын в отчий дом. А «конвергенция» не такого развития требует. Потому-то и надо, чтобы кто-то из Федерации на волю выпрыгнул. Прецедент нужен. Вот и защищают права «чеченского народа», скользя слепым взором по вандализму, как-то не замечая, что народы Федерации, проклиная войну и хороня погибших, не ропщут, а помогают своему правительству наводить в стране порядок.

Так что оставим эмоции в покое, и не будем попусту возмущаться. Куда полезнее осмыслить: серой брусчаткой наживы мостится и эта «новая», взахлёб рекламируемая «американская» дорога в будущее. Дорога – от войны к войне.

За безраздельное господство над миром.

14.

Тем, кто не видит Четвёртую Мировую, советую прогуляться. Но не в парке, а по улицам. И присмотреться к мирным будочкам с вывесками «Обмен валют». Вот это и есть зримые признаки самой настоящей войны. Это и есть – контролирующие наши улицы и камуфлированные под доллар чужие танки. Будочки – для взыскательного читателя – не доказательство. Но есть доказательства и повесомее.

Цель любой агрессии – подавление, эксплуатация и присвоение результатов чужого труда. Всё это по отношению к нам уже имеет место. Сгущаю краски? Давайте посмотрим. Хотя бы – для примера – на самый центр Украины, на Черкасскую область.

Как отмечала газета «Дiлова Черкащина» (1999 г. № 42. с.3), инвестиции вложены в 118 предприятий Черкащины партнёрами из 30 стран. Самые крупные вкладчики – Лихтенштейн (!), США и Германия. Инвестиции дело сделали: в 1999 году Черкасское ОАО «Азот», например, увеличило объёмы производства на 112 %. Спасибо Лихтенштейну, моя жена регулярно получала зарплату. 45 долларов по тогдашнему курсу.

Представляю себе инженера в Лихтенштейне с таким жалованием. Или рабочего на конвейере немецкой табачной фабрики – с зарплатой 150 дойчмарок. Было время, когда низкий уровень наших зарплат оправдывали дешевизной хлеба, квартир, тепла, бензина... Чем теперь, когда уже сами перемахиваем «мировые цены», глушить эти мои представления о лихтенштейновских инженерах? Только формулой о независимости. А глушить надо, непременно надо. Иначе кому-то, работающему за 45 «условных единиц», однажды взбредёт в голову задуматься: кто и где пользуется неоплаченными результатами его совсем неусловного труда.

15.

Зыбкость и временность нынешней мировой политики очевидна. Не только потому, что строится она на ещё более сиюминутных и уже просто примитивных интересах. Она обречена потому, что каркасный чистоган её пьедестала заполнен серо-грязным замесом: «Что положено Юпитеру, не положено быку». Она обречена потому, что, сажая в тюрьмы карманников, прощает грабёж премьерам, осуждая убийц по пьяному делу, не трогает убийц из властных кабинетов. Но на пещерной аморальности ни одна власть не может продержаться сколь-нибудь продолжительное время. Хотя бы потому, что даёт неубиенные козыри в руки рвущейся наверх оппозиции.

Вот Ленин, говоря о задачах союзов молодёжи, призывал молодых учиться коммунизму. Он-то прекрасно понимал, что новое общество – это не только тракторы, электрификация и всеобщая грамотность. Знал: доберётся народ и до главной оценки. Поэтому, столбя коммунизм на века, не забыл сказать молодёжи и об этом главном – о нравственности.

«Наша нравственность выводится из интересов классовой борьбы пролетариата». (20.т.41.с.309). Вот так – решительно и с самого начала – Ленин расправлялся с врагом № 1 для любого политика.

«Мы в вечную нравственность не верим и обман всяких сказок о нравственности разоблачаем. Нравственность служит для того, чтобы человеческому обществу подняться выше, избавиться от эксплуатации труда». (20.т.41.с.313).

Экие цирковые номера! Причину видят в явлении, а зовут к уничтожению людей! Так-то.

«Американский образ жизни» – такой же точно цирковой трюк: жонглируя «здравым смыслом» и сиюминутной выгодой, сводит всю многоликую сладость бытия к сладости лишь прилавочного изобилия. За чужой счёт.

Теперь уже – и за наш.

16.

Отречением от «старого мира» нас не удивишь. В который уже раз власть решительно меняет старое шило на древнее мыло, крушит прежние маяки и возводит новые: теперь – с соблазнительным зелёным проблеском таинственных «условных единиц». Но пройдёт время, и неизбежно кончится очередная виртуальная политика очередных «временщиков».

Кончится классической фразой: «Хотели как лучше...»

ГЛАВА  6.

РАЗМЫШЛЕНИЯ   У  ХРЕСТОМАТИЙНОГО  КОРЫТА.

Ничего не сказала рыбка,

Лишь хвостом по воде плеснула.

А. Пушкин. «Сказка о рыбаке и рыбке».

1.

Деревце и моих размышлизмов – не однолетка. Крона его, может, и разрежена, но формировалась и окультуривалась она усердно и долго, а вот плоды... Дичка какая-то. Вкус оскоминный, и зубы сводит. Не нравится мне многое, но это ничего не значит; кому-то, ведь, не нравятся и мои вкусы. Поэтому не ропщу и не бьюсь в истерике. Просто пытаюсь понять: что же дальше? Есть ли он у меня – выбор?

Вообще-то подмывает на шутку смертника: «Выбор есть между петлёй и пулей». Но так утомлять читателя подробностями мировой истории, чтобы отделаться финальной шуткой – дело недостойное. Стало быть, мысли свои о перспективах придётся выкладывать.

Но сначала – давайте спросим о перспективах у кого-нибудь более умного. Возьмём, к примеру, киевскую газету «Урядовий кур’єр» за 28 сентября 1999 года, и просто прочтём ответ. Можно прочесть ответ и в других газетах; ответы абсолютно одинаковы и озаглавлены: «Предвыборная программа кандидата в Президенты Украины Кучмы Леонида Даниловича».

Первый раздел программы не о Мастерах. Первый раздел – о власти. Так и называется: «За эффективную власть». Эффективность видится кандидату не только в двухпалатном парламенте, «ответственном большинстве» или сильных регионах, но и в принятии «Кодекса чести госслужащего и народного контроля за его соблюдением»! От эдакой решительности дыхание перехватывает. Но если уроки Истории не прогуливать и к Учителю прислушиваться, то дыхание восстанавливается быстро. Тогда понимаешь: решительные слова – не более, чем слова. Предвыборные.

Второй срок Леонида Даниловича остался в прошлом. «Революционные» преемники пошли дальше «кодекса чести», кинув уже сугубо уличный лозунг: «Бандитам – тюрьмы!» Лозунг правильный. Многовековой. И потому беспроигрышный.

Забавно и грустно наблюдать за предвыборными кампаниями в нашем «цивилизованном» мире. Забавно от повсеместно тупого схематизма. С песнями, дармовым пивом и экзальтированными «вау!» И грустно от опереточного уровня. Оттого, что ждём после всего этого не опереточной жизни.

В «президентскую» кампанию-2004 я, читая и слушая, тоже пытался осмыслить главное.

Для всех категорий не подхалтуривающих специалистов имеются должностные инструкции, регламентирующие их деятельность и сферу ответственности. Есть такие инструкции и для руководящих работников. Это логично и правильно, потому что производство, а тем более государство беспорядка не терпит. Должностной же инструкцией Президента является Закон. Тот самый, о главенстве которого вещают на всех перекрёстках. Но Президент – не артельщик; в его обязанности входит не только самому по закону жить, но и гарантировать соблюдение духа и буквы главного закона страны – Конституции. В чём «гарант» и клянётся перед народом при вступлении в должность. Всё это означает, что кандидат в Президенты просто обязан знать, каким образом он будет обеспечивать реализацию каждой статьи этого Закона. Или – какие изменения и каких статей он будет предлагать осуществить законодательному собранию, а то и всему народу. Вот об этом – о главном – и надо бы говорить, если и не на улице, то в программе. Как бы не так. Вместо программ – патетические и вполне уличные восклицания. Один призывает «поднять престижность и оплату труда учителя», другой – «ввести единый для всех предприятий 5% - налог с оборота», третий – «поднять среднюю зарплату в 2,5 раза», четвёртый… Так и хочется спросить: «Господа претенденты, вы сами-то понимаете куда баллотируетесь?» Президентское ли это дело – зарплатами, да процентами заниматься? Конституция – вот Ваша головная боль. Господин Ржавский Александр Николаевич, как Вы намерены добиться, наконец, неукоснительного соблюдения статьи 43 Конституции Украины о праве гражданина на труд? Поведайте, и сотни тысяч украинских безработных будут голосовать за Вас. Пан Ющенко Виктор Андреевич, какие политические рычаги позволят Вам гарантировать реализацию статьи 53 о получении полноценного образования на родном языке? Ответьте, и «левобережные» избиратели – ваши. Товарищ Симоненко Пётр Николаевич, каким образом Вы сможете привести статьи Основного закона в соответствие с реальной интернациональностью Украины? Многонациональная страна – ждёт. Перспектив ждёт избиратель, реальных гарантий. А слышит – от Януковича: «…отдам свои силы…», от Симоненко: «Я верю в свой народ!», от Ржавского: «Украина – гражданам Украины!», от Ющенко: «Верю в Украину!»… И так далее. Напомню: финальный возглас образца 1999 года звучал точно так же: «Верю в украинский народ!»

Возгласы я оценил, после чего сел и задумался: какие же именно качества этого самого народа так воодушевляют наших политиков?

Украина – в данном случае – только пример. Но это, увы, – пример не частный.

Хочу остановиться ещё на одном эпизоде времён Кучмы–2. Эпизоде кратком, но тоже не частном. В программе-99 Леонида Даниловича кроме пяти цифр и множества обещаний было и одно важное признание. Цитирую: «Национальная программа социально-экономического развития – основа общественного договора». Прочёл я тогда и порадовался. Наконец-то «гарант» открыто признал, что власть с народом обязана ДОГОВАРИВАТЬСЯ. Не править втёмную, а объявлять о своих планах. Это – добрый знак. И – действительно – скоро зашуршало: программа, обнародование, обсуждение, программа... Но в марте 2000-го с «национальной программой» случился конфуз: её сверстали, сброшюровали, но дали почитать не народу и даже не Верховной Раде, а европейским гобсекам. А когда обиженные депутаты заскандалили перед телекамерами, им объяснили что это – всего лишь проект, укрупнённые показатели, общее направление, что это вообще не та программа... А за дверью покрутили пальцами у виска. И скандал сник. На следующий же день.

Открещивание «я – не я, и хата не моя» – явная импровизация. Но сути она не меняет: какие-то планы украинского правительства и сейчас редактируют не в Украине. И отнюдь не в «имперской» России.

2.

Вот тут самое время вернуться к пресловутой «сковородке» национальной политмифологической кухни.

Черкащина – земля украинских мессий: Кобзаря и Казака. И того, и другого чтут в Украине как патриотов и борцов за независимость. Это – заслуженное титулование. При этом, правда, предпочитают не вспоминать о роли русских в судьбе Кобзаря и о выразительном лозунге Казака – «Навіки разом». Ну ладно, не вспоминают теперь о многом, не будем и мы отвлекаться на воспоминания. Сосредоточимся лишь на лозунге.

Как его понимать? Как Богданову глупость? Совсем не похоже. Как политический манёвр, продиктованный «требованием момента»? Может и так, хотя тогда это сильно смахивает на «пакт о ненападении» с душком откровенной подлости по отношению не только к России. А может просто брякнул не подумав? Называть национального героя недотёпой у меня язык не поворачивается, потому что уверен: для политического манёвра Хмельницкий-политик нашёл бы другие слова. Не такие ёмкие.

За шесть лет войны против Польши Гетьман командировал в Россию 20 посольских миссий. Не просто с наказами просить помощи. Помощь, кстати, шла; Россия сняла пошлины на передаваемое оружие, а в армии Хмельницкого воевали сотни русских добровольцев, в том числе и мои предки – донские казаки. Но послы ездили не за этим. Столп украинской независимости 17-го века зрил в корень и не лукавил, а предлагал Алексею Михайловичу Романову – Государю Российскому – стратегическую дружбу единоутробных народов православной Киевской Руси. Навеки.

Призыву Гетьмана 350 лет. Не худо бы нашим квасным патриотам умащивать его под рушниками в своих офисах. Для напоминания не о России. А о том, что независимости от всех не бывает, и морочить свой народ миражами и мифами бессовестно и непозволительно.

Перспективы политики независимости по-украински, в отличие от подковёрной возни, видятся невооруженным глазом. «Человеколюбцы», ведь, обязательно потребуют от увязшей в долгах власти свести к минимуму связи с Россией и окончательно выжать и русскую культуру, и «русское» православие. Что и делается на наших глазах. Потому, что разорвать экономику – мера недостаточная; такую связь восстановить нетрудно. Так что для введения Украины в Евросоюз и НАТО, для «оказания ей помощи» в обустройстве «собственной» экономики условия поставят серьёзные. По те самые ноздри. А баланду из такой «независимости» придётся хлебать внукам не родившихся ещё украинских детей.

3.

Всё пытаюсь себя убедить: ну где, где ты видишь танки? В валютно-обменных украинских будочках сидят симпатичные украинские девушки. Современная экономика интегрирована, и это – нормально. Надо брать под козырёк перед родной властью, вкалывать до мозолей, и тогда долларовые президенты рухнут на коленки перед гривневыми мазепами.

Но убедить – не получается. Стреноживают факты мировой Истории.

Для любой домохозяйки (не имею намерения домохозяек этим обидеть) совершенно очевидно: начинать строительство «могучей суверенной державы» с разворовывания её национального достояния НЕЛЬЗЯ. Ну, нельзя. Никак невозможно. Не построишь.

«Иностранцы уже теперь взятками скупают наших чиновников и «вывозят остатки России». И вывезут».

Когда я прочёл это жене, она пожала плечами.

- Причём тут Россия? Из Украины вывозят не меньше.

Она не поняла. Потому что на слух кавычки не воспринимаются. А под ними – не моя мысль, а фрагмент письма товарищу Каменеву от товарища Ленина, писаного не вчера, а 3 марта 1922 года. (20.т.44.с.428).

В июне 1907 года тот же Ленин выдал разгромную статью «Памяти графа Гейдена». Большевик Владимир Ульянов критикует в ней «ярых демократов» из газеты «Товарищ» за их сожаления и соболезнования по поводу смерти графа Гейдена – человека, который «...привлекал к себе всех порядочных людей без различий партий и направлений». Статья – для Владимира Ильича – обычная и даже заурядная; одна из многих и многих злых и разгромных его статей. Но именно эта её заурядность и позволяет провести любопытный эксперимент.

Цитирую Ленина: «...Для старых баб, ведущих отдел политики в нашей либеральной и демократической печати, это – образец гуманности... - Золотой был человек, мухи не обидел! «Редкий и счастливый удел» Дубасовых поддерживать, плодами дубасовских расправ пользоваться и за Дубасовых не быть ответственным.

Салонный демократ считает верхом демократизма воздыхание о том, почему не управляют нами Гейдены (ибо этому салонному дурачку в голову не приходит мысль о «естественном» разделении труда между Гейденом и Дубасовыми)». (20.т.16.с.44).

Напомню: войска генерал-губернатора Москвы Дубасова дубасили из пушек по рабочим баррикадам «Красной Пресни».

А теперь – то же самое, но без цитатных кавычек.

... - Золотой был человек, мухи не обидел! «Редкий и счастливый удел» Ежовых поддерживать, плодами ежовских расправ пользоваться и за Ежовых не быть ответственным.

Салонный демократ считает верхом демократизма воздыхание о том, почему не управляют нами Сталины… Ну, а далее – по тексту.

Эксперимент, как видите, не слишком сложный. Но его вполне можно усложнить и продолжить, оставляя вместо фамилий пробелы. А на свободные места вписывать потом ЛЮБЫЕ фамилии. И тогда с удивлением обнаруживаешь, что фамилии ничего не меняют, не в фамилиях – дело. И не в названиях партий. Время меняет только фамилии, мировое же политическое «искусство» не поменялось и на ноготь; оно остаётся делом исключительно безнравственным и сугубо воровским.

Ругать власть и чиновников – дело несложное, но малоперспективное. Куда перспективнее понять, что мировоззрение у Воров и Мастеров – разное. А понять, как известно, – значит уже наполовину простить.

4.

В начале девяностых годов на телеэкраны вышел документальный фильм Станислава Говорухина «Так жить нельзя». Есть в этом фильме эпизод – в растерзанном и заброшенном храме. Режиссёр стоит на грудах кирпича, среди грязных тряпок, бумаг, битых бутылок и задаёт вопросы: «Вот зачем всё это было разрушать? Чтобы было – что? Чтобы было вот всё это?» И просит оператора не стесняться, показать исписанные мерзостью стены, именуя надписи «наскальной живописью».

Разрушали, конечно, не для этого. И возводили – совсем для другого. И все наши нынешние разрушения-восстановления – в надежде на лучшее. Но не получается почему-то достичь лучшего, никак не удается. И вот, ведь, что интересно: в той – настоящей наскальной живописи – нет ни одного похабного слова, ни одного безобразного рисунка. Ни на одном из континентов, где живопись эта ещё сохранилась. Широко, как видно, шагнула цивилизация в своём стремлении к лучшей жизни. «Наскальная живопись» внутри заброшенного храма – дело теперь прошлое, уже что-то вроде детской шалости. Теперь всё это – в подъездах, в литературе, теперь похабщина хлещет стереозвуком из телевизоров, по телефонам, на улицах, в транспорте...

Да, так как мы жили, жить было нельзя. Поэтому теперь мы живём иначе. Мы живём так, как жить – невозможно. Но мы продолжаем надеяться, что как-то извернёмся и невозможную жизнь перекроим в жизнь возможную. На удивительном языке разноцветных политиков всё это называется переходным периодом – неизбежной платой за прогресс. Ничего, мол, вот поднимем собственную экономику, приобщимся к мировому содружеству, и всё станет хорошо и прекрасно. Да разве мы хуже других? Цивилизованный путь и нам не заказан.

Нет, не заказан. Только куда он ведёт – этот путь, что получим, заплатив за очередной «переходный период»? Цену-то даём немалую. Жизнями платим.

5.

Дорога в будущее выглядит не слишком оптимистично. Потому что врос в неё ржавый и уродливый «ёж» из трёх намертво сваренных парадоксов.

Парадокс первый.

Стремление к созиданию ведёт к разрушению. Чем больше комфорта в домах, тем неуютнее становится на планете. Парниковый эффект и пылевые бури явились, ведь, не сами собой. И «Чернобыль». И ныряющие в землю многоэтажки... Конфликт разума с Природой очевиден, а последствия его – устрашающи.

Парадокс второй.

Попытки упростить проблемы ведут к их усложнению. Почистить ковёр легче, конечно, не щёткой, а пылесосом, но ведь сначала нужно этот пылесос соорудить. И построить электростанции. И выучить токарей, инженеров и бухгалтеров. И... лавина. Упрощая быт, мы во сто крат усложняем жизнь.

Парадокс третий.

Разум объединил людей в государства и вывел на дорогу цивилизации. Но дорога оказалась – «большой дорогой»; на ней хозяйничают ребята с топорами.

Триединство парадоксов в том, что результаты стремления «жить по уму» неизменно получаются прямо противоположными. Логика разума пасует перед логикой мироздания. Объяснение этому стереотипно: ума, мол, пока человеку не хватает. Ну что такое – сотня веков? Младенчество. Подучимся и заживём. Муравьям, стало быть, ума хватает мировых войн не устраивать, а человеку не хватает? Нет, что-то тут распадается – в этой версии о нехватке ума. Ума-то, похоже, у нас с избытком. Не хватает чего-то другого. Не менее важного.

6.

В Парижской палате мер и весов хранится самое гениальное изобретение разума. Именно ему цивилизация обязана буквально всем. Называется изобретение – ЭТАЛОН. Это очень опасное изобретение. Полагаю – самое опасное. И не потому, что довело до водородной бомбы. Оно сотворило куда более страшного монстра. Идола, отобравшего внутреннюю мудрость

Эталон – это, ведь, не просто штуки, амперы и килограммы. Додумавшись до УСЛОВНОЙ меры, творец эталона легко переместил себя в УСЛОВНЫЙ ЖЕ мир. В мир абстрактных видений и сиюминутной виртуальности, а – проще говоря – в мираж. И, научившись жить в мираже, перекроив Разум в раз-ум, сделал из себя временщика. А мировоззрение временщика – это разовый ум, доводящий до беспредельного эгоизма.

Всё, что не поддаётся расчёту, мы – раз-умные – считаем возможным не принимать во внимание. И летят за борт НЕЭТАЛОННЫЕ категории: любовь, сопереживание, участие, вера, совесть... Не подступиться к ним с ЧИСЛОМ, не измеряются они приборами – значит выдумка всё это.

Но настоящая выдумка – измерять Бесконечность метрами, а Время – секундами. Выдумка, нелепая до гениальности.

Поэтому и неколебим уродливый «ёж».

7.

Мой разум ведёт себя как заправский провокатор: постоянно подсовывает короткие пути. Он коварно-убедителен, спорить с ним до невозможности трудно. Но я спорю. Знаю: дай ему волю, и он вмиг воткнёт тебя в центр мироздания и тут же выжжет сердцевину – природную способность к состраданию и светлое ощущение неделимости мира.

- Жизнь, - твердит мне мой разум, - это борьба.

- Колхозное, - твердят умные, - значит ничьё.

- А страна моя – не колхоз? – позвольте спросить, господа умники. – А дыра над Антарктидой – не моих ли рук дело? И планета наша – моя. Личная. Я притягиваю её с силой в 68 килограммов. Я живу не на ней, а вместе с нею. Не рядом с государством и не внутри него, а вместе с ним.

Потому что жизнь – это не только борьба.

Жизнь – это сначала – Единство.

Забывать об этом – опасно, такая забывчивость дорого стоит. По большому счёту вполне может стоить человечеству существования. Буквально.

Вот и думается мне, что не ума нам всем не хватает, а стремления чем-то его уравновесить, не дать распоясаться вконец.

8.

После октября 1962 года появились основания надеяться, что ядерный кризис миновал. Есть немало надежд и на то, что удастся не допустить и техногенной мировой катастрофы. А вот о катастрофах политических этого не скажешь. Большая политика продолжает оставаться большой дорогой. И ведёт она не «в даль светлую». Как быть?

Выбор в надеждах – есть. Можно надеяться на Иные Миры, Большой Контакт, реинкарнации, Пришествие... Но надежды на «барина» утешают слабо. Надеяться хочется на себя.

Что ж, решение может быть выбрано скорое и привычное. Хотя разумный век – хочется думать – всё-таки научил: кровопускание – даже с большим размахом – не перемены, а только видимость перемен.

Можно стать созерцателем Истории. И сделать сухой вывод, что такова объективность развития «раз-умного», и народ заслуживает своих правителей. При князьях-царях он был «подданным», при социалистах-коммунистах – «массой и винтиками», а при нынешней суперцивилизованной либерал-демократии – «электоратом». Не более. Ах, да, «электорат» же, возможностью выбора осчастливлен. Однако суть нынешнего народного выбора… Люди моего поколения хорошо помнят унылые прилавки советских гастрономов. Не было в них выбора, и подавляющее большинство «винтиков» отоваривалось сосисками. Теперь выбор в магазинах есть. Но подавляющее большинство «электората» покупает всё те же сосиски. Не по привычке. А по какой-то совсем другой причине. И сразу становится ясно, что видимость выбора – это ещё не выбор. Как ясно и то, что реальный выбор опять не у тех, кто «печёт общественный пирог», а у тех, кто его делит. Потому что, не меняя причин… А причина, между тем, проста, как и всё в этом мире: Мастер должен довольствоваться результатами СОБСТВЕННОГО мастерства. В этом – его моральное право.

Вот тут-то и можно придумать нечто утопично-фантастическое. Обратиться к Мастерам общественного устройства и поставить условие: с завтрашнего дня будете пользоваться любыми благами, но исключительно из «МИНИМАЛЬНОЙ потребительской корзины». Проще говоря: если минимальная зарплата в стране – 300 гривен, то и Мастер-политик не может получать за результаты такого своего «мастерства» больше 300 устойчивых и родных грн. Так что, господа выборные всех советов и рад, если в руководимой вами стране уровень пенсий и зарплат ниже прожиточного порога, если сограждане мрут и разбегаются, то снимайте-ка сапоги и месите грязь в лаптях. Вместе со всеми. Пока не научитесь руководить так, чтобы румяные «пироги» вам подносили не посторонние дяди с тётями, а Мастера, в которых вы так паточно верите. И не надо говорить, что у нас их нет. Были, есть и всегда будут. Их и теперь скупают по всему белу свету.

За такое условие лично я голосовал бы. Полагаю, что только так и можно подкопать пресловутые корешки, только с таким подходом можно надеяться на прогресс – от «хотящих» к «разумным», – и строить не «измы», а социум. Сообщество граждан и, не побоюсь этого слова, Землян. Но надеяться на духовно-мозговое переустройство «киевских» и «вашингтонских» в «радонежских» – Утопия с очень большой буквы. С немыслимо большой. Трудно выдавливать из себя раба. Но выкорчёвывать из себя рабовладельца – задача титаническая. Решать её обязательно надо. Всем. Каждому. В этом – залог гармоничной жизни будущих поколений. Но ни кучмосуркисам, ни «розо-оранжевым» и прочим цветастым она явно не по силам.

Мягко скажем, не оптимистичный получается вывод. Но это – не совсем так. Потому что нравственная революция происходит не за одну ночь. И не за год. Это – революция особого свойства. Она требует осмысления, что свобода и независимость – это не аршинно-кровавое «Будьмо!», а нечто куда более глубокое. И что олигархи к нам не с Луны падают. И что понятия: «личность», «гражданин» и «налогоплательщик» – как не настаивает политическая мифология – совсем не одно и то же.

9.

Не браните меня за нескладный слог и повторы. Не браните за потерянное время и обманутые ожидания. Я не обманывал, я с самого начала предупреждал: рецептов счастливой жизни не знаю. Но, пытаясь учиться у Истории и, обнажив вольную мысль о «деятельной лени», сделал для себя вывод: устройств и переустройств требуют не государства и не экономика, но – прежде всего – мировоззрение. Банальна сия мысль, но, забывая о таких вот банальностях, мы и ломаем себе ноги. Добредая до полного абсурда: до скорых революций и мировых войн. До судебных процессов о материальных компенсациях «морального ущерба». До «народного контроля» за честью (!!!) человека. Пусть и «государственного» человека.

А не абсурд – свалить на власть возведение державного дома и просто ждать, что возводить его будут для меня?! Да с какой стати? Задавал я этот вопрос разным людям. Отвечали трафаретно: «Кухарке – место на кухне». Турбинист должен заниматься турбинами, хлебороб – урожаями, врач – пациентами. Строить государство обязаны политики.

Но разве государство – это только наличие «ветвей власти», гидростанции, заводы-фабрики и свекольные поля? Не на них и не на деньгах налогоплательщиков, а на взаимоотношениях людей замешивается раствор для по-настоящему прочных стен. И вот в этом-то главном строительстве – духовном – без турбинистов, кухарок, детей и пенсионеров: всех нас вместе и каждого в отдельности – никак не обойтись. Надо переставать идолопоклонничать, пора учить детей и внуков свыкаться с мировоззрением духовного творца. Потому что такое воспитание – это прямой шаг от «хотящих» к «разумным», потому что мировоззрение созидателя чуть шире, чем «выгодно-не-выгодно», и живёт он не по прагматичной формуле: «Это не моя проблема». А у безликой философии: «Я – мелкая сошка» лишь одно следствие – мелкая жизнь. С надеждой выиграть миллион, или сорвать куш в воровском тотализаторе.

Когда сын полководца Фабия пытался однажды убедить отца пожертвовать немногими людьми, чтобы занять удобную позицию, тот спросил: «А не хочешь ли ты быть в числе этих немногих?» Давно это было. Давно, за много веков до нашей эры возник и индийский эпос. Одна цитата из «Дхаммапады»: «Если бы кто-нибудь в битве тысячекратно победил тысячу людей, а другой победил бы себя одного, то именно этот другой – величайший победитель в битве». Это было написано во времена, когда не пыхтели паровозы, не было компании «Panasonic», Москвы, Киева и Понтия Пилата. Человечество не знало многого, но необходимость, сложность и важность собственного духовного переустройства – это было очевидным уже тогда.

Постижение науки жизни требует от человека предельного напряжения всех его неэталонно-духовных сил. Да, политики могли бы помочь каждому из нас в труднейшей работе по преображению себя. Понимая, что это требует настойчивой учёбы, времени и условий. Памятуя, что это и их страна, невзирая на швейцарские счета, «евродома» и мозамбикско-тунгусские паспорта. Могли бы. Расстановкой соответствующих маяков и личным примером.

И всё-таки начинать надо не с укоров. Начинать надо – с себя.

С приложения к себе банальных правил.

Не убий.

Не укради.

Человек человеку – друг...

И идти не дорогой стяжательства, а к осознанию, что ты – не один, что нить твоей жизни вплетена не только в коврик общества, но и в ткань всего мироздания.

Что родился ты не налогоплательщиком, а творцом. Не потребителем, а созидателем.

Разбитое корыто – это отчётливый финал мировой сказки. Если не произойдёт нравственной революции, если не научится человек главному, внутреннему выбору. Ведь в каждом из нас живут от рождения и Аскет, и Мастер, и Вор. Но сергиям и кулибиным не приходит в голову клясться на Библии в своей святости. Так поступает только ворьё, увязшее в донном иле собственного цинизма.

А путь воров – это путь к неотвратимому краху.

***

На земле много причудливых луж. И в каждой можно увидеть свет отражённых звёзд. Но чтобы увидеть свет первородный, нужно обязательно поднимать голову.

К небесам...