№17 Сергей ЛЕБЕДЕВ (Россия, Тольятти) Поэтическая страница...

Сергей Лебедев - родился в 1949 году в Рязанской области в семье офицера. Тогда-то и начались путешествия по необъятному Советскому Союзу. Поэтому с детства привык считать своей родиной небольшую лесную деревню Югары в Нижегородской области, откуда родом отец и мать. Окончил в 1972 году Куйбышевский политехнический институт по специальности химик-технолог. С тех пор живёт и работаетв городе Тольятти. Ранее практически не публиковался, если не считать публикации отдельных стихов в тольяттинских газетах и в журналах «Книжный клуб» и «Предупреждение». Выпустил самиздатом три сборника стихов, небольшую повесть о своем отце. Близки вечные темы – любовь к Родине, отношения между людьми, вера в Бога и состояние души..

***

По яркому снегу канала

Цепочки глубоких следов,

Открытая стенка причала

И лед безработных шлюзов.

По правому берегу Волги

Заснеженных гор череда,

И солнце в глаза очень колко,

Слезу выбивают года.

Смотрю я на чудо земное,

Как воздух прозрачный дрожит.

И жалко мне это, не скрою,

Что жизнь очень быстро бежит.

Не скрою, не скрою, не скрою,

Что там у последней черты,

Я буду жалеть, что с собою,

Не взять мне земной красоты.

***

Христос распят!

А стража в потрясенье;

Еще не снят,

Вдруг гром, землетрясенье.

Испуг, затмение!

Удар мечом и кровь!

И как знамение

Она попала в глаз и бровь.

Лонгин^* прозрел!

Так в смерти есть спасение!

Креститься захотел,

Он после Воскресения.

Вот так и нам порой,

Нужна души тревога,

Чтобы встряхнуть покой,

Глаза раскрыть немного.

* Лонгин – сотник стражи при распятии на кресте Иисуса Христа. Обрел лучшее зрение после попадания крови Христа в глаза. Крестился после того, как узнал о воскресении Христа.

*** 

Памяти Верещагиной Веры Семеновны, учительницы литературы

Помянул и возвращался кладбищем

Сквозь толпу, ушедших навсегда,

Резануло памятью вчерашнею;

Камень черный, имя и глаза.

Прочитал, но надписи не верю,

Имя словно мелом на доске,

Связи между нами не измерить,

Помню, вы учили красоте.

Взбалмошный, порой и вздорил,

На уроках слушал не всегда,

О литературе с Вами спорил,

Истину постиг через года.

Были строги Вы к моей оценке,

Заставляли верить в реализм.

Обо всем забыв на переменке,

Я со свистом скатывался вниз.

А потом была другая школа:

За ошибки спрашивала жизнь.

Помогла мне память от былого,

Ваша строгость поднимала ввысь.

До сих пор люблю литературу,

И за то, что не учил урок,

Были Вы невидимым мне гуру,

Строгая оценка, как зарок.

Не смывая надпись, небо моросило,

Вы остались в мудрости правы;

Я не стал поэтом для России,

Но любить Россию научили Вы.

Шукшину

Сердце не может понять и принять случившегося. Какая несправедливость! Умер Шукшин.

Запись в  дневнике 2 октября 1974 г.

Каждому свой путь отмерян,

Нам живыми в вечность не войти,

Ведь ключи от этой двери

Не дано при жизни всем найти.

Ты нашел. Но как-то очень рано.

Распахнул, и вспыхнула звезда.

Вижу, желваки твои играют,

По моей щеке бежит слеза.

***

Бессонница бессовестно

Со мною спать устроилась.

И обнимает трепетно,

Но с нею я не сплю.

«Бессонница,

Бессонница,

Ну,  как тебе не совестно?»

На ухо ей шепчу,

А сам пишу,

пишу…

Разговор с читателем

Т.Ф.

Рубцова почитайте, или Фета,

Что Вам мои стихи?

Они порой с чужих напеты,

А рифмы с ударением плохи.

Немного старомоден. Не поэт.

Сейчас другие времена и слоги.

И трем притопам радуется свет,

И к пошлости совсем не строги.

Сегодня книга вовсе не в чести,

Идет телевнушение сплошное.

Любовь не чувство, Господи прости,

А лишь занятье. Да какое?

Но не о том. А о стихах своих

Скажу Вам без прикрас и сожалений;

Простые мысли собираю в стих

В недолгие минуты потрясений.

А общего с поэзией они

Имеют, к сожаленью, очень мало,

Но в каждом есть осколки от души,

Которая от жизни не устала.

И всеми, кто со мной, душа согрета,

И теми, кто простил грехи.

Рубцова почитайте, или Фета,

Хотя мои не так уж и плохи.

На Ветлуге

Моему отцу Лебедеву А.Н.

Мы оставались на ночлег.

Прохладой веяло с Ветлуги,

Душистой мятою от луга,

В костер пошли остатки слег.

Отец к реке сходил за «чаем»,

Принес смородиновый лист,

Замолк в кустах пернатых свист,

День догорал, закат причалил.

Костер трещал, и не жалея дыма

Все норовил попасть в глаза,

А комаров гоняла прутиком лоза,

Я в сон упал, не промахнувшись мимо.

Проснулся оттого, что плещется река,

И птицы завозились и запели,

Вершины у деревьев посветлели,

Как будто свет идет издалека.

Свободу холод мне принес из плена,

И просыпаясь, мелко я дрожал.

«Сейчас согреешься», - отец сказал,

Кладя в костер охапку сена.

Со стороны деревни, из распадка,

К нам вышел утренний рыбак,

И начал: - «Эдак и растак»,

Отец притих, не ожидав нападки.

«Подумай сам, и вспомни детство,

Ведь сколько пота и труда

Вложить приходится всегда,

Чтоб накосить охапку сенца!»

И молча, выслушав укоры,

Тот вымолвил: «Прости, отец,

Но больно уж замерз малец,

Стыдны твои мне разговоры».

Мы жизнь порою познаем

Без обязательных уроков,

И не в намеченные сроки,

Мы ей экзамены сдаем.

Одно скажу, мне это не приснилось,

Я больше уважал отца с тех пор,

За то, что молча принял он укор –

Крестьянской правды справедливость.

Деревни

Я как песню пою,

И как сказку читаю,

Имена деревень повторяю.

Не названия,

                   нет.

Имена повторяю.

В этих русских словах,

Как в доспелых хлебах,

Как в парном молоке,

Как в душистой траве.

На горе Югары,

В Поляках топоры,

А в Поспелихе лен,

Неколючихой я удивлен.

В Елевую Заводь за рыбой,

Бархатиха, прыгай,

Коровиха, дай молока,

Жилиха, погоди пока.

В Поспелихе черника поспела,

Лапшанга, принимайся за дело,

Непогодиха подскажет погоду,

Выползиха пойдет в хороводы.

Имена деревень называл мне отец,

И от мамы я много слыхал,

А сейчас ощутил, словно стук их сердец,

Когда вновь имена повторял.

Вернисаж в Козьмодемьянске

Художнику Жирову С.А.

Местный художник Серега Жиров

Стоял и осматривал антураж,

И мимо идущим, он предложил нам

Зайти посмотреть на его вернисаж.

Пейзажи, картины уездного быта,

Шатры колоколен и зелень листвы,

Причесанность улиц деревни умытой,

Лубочная правда лесной стороны.

И вдруг что-то близкое и родное;

Бревенчатый дом в три окна и сарай,

Рябина, с почти облетевшей листвою,

И смотрит с картины варнавинский край.

Мне кажется, в дедушкин дом я приехал,

В котором родился и вырос отец,

И слышится: птица пищит из-под стрехи,

А в доме родное биенье сердец.

«Серега, продай нам вот эту картину,

На «Домик с рябиной» цену обозначь».

Но тянет Серега с ответом и видно,

Что жалко шедевра, хоть плачь.

Он нам говорит, что, мол, дороги рамы,

Не дешево их обивать полотном.

И домик остался, но нет в этом драмы,

Картина висит, как печаль о былом.

А берег лесистый далекой Ветлуги,

С покинутым домом деревни родной,

До самой последней черты не забуду,

Стоит перед взором, как будто живой.

***

На асфальте желтый лист

Ждет зимы,

Отплясал последний твист

С вышины.

И качают голым торсом

Тополя,

Одеваться им не скоро

В свой наряд.

Им весной придет неспешно

Новый век.

Твой же короток и грешен,

Человек.

***

Вопрос внезапен, словно выстрел,

И неожиданен, как снег,

Возник на тротуаре неказистый,

Немного пьяный человек.

«Скажи мне, только не тая,

С похмелья выручишь деньгами?

Ведь сможешь ты понять меня,

Ты видишь русское меж нами?» 

А русский я? А может, финно-угр?

А может, и Мамай в родство вмешался?

И не настолько я в вопросах этих мудр,

Что в нации своей засомневался.

Ведь из деревни предки – Югары,

Что приютилась у лесной Ветлуги.

Здесь жили и карелы, и угры,

Кто только не водил по речке струги?

И за четыреста прошедших лет,

Пожалуй, только немцев не бывало.

Лишь Русь пришла в леса от бед,

Себя от крепостничества скрывала.

«А коли так, то русский я!

А ты узбек? Мордвин? Или другой породы?

Возьми, земляк, сто два рубля,

И выпей! За содружество народов!»